Читать книгу Дедушка, не спи! - Евгений Башкарев - Страница 6

С ноября Олег и Игорь стали заглядывать в кубрик реже. Командир роты перестал проводить вечерние проверки, довольствуясь лишь утренними и обеденными построениями, на которых доводился наряд и ставились задачи на ближайшее будущее. Иногда к нам подходил начальник строевого отдела. Он был моложе моего деда лет на десять, никогда не служил в горячих точках, и, не смотря на занимаемую должность, имел на погонах на одну звезду меньше. По отношению к нам, он ограничивался элементарной воспитательной работой. Дедушка его даже не слушал. Когда начальник приближался к нашему строю, он уходил в тень и курил, а когда начальник заканчивал, смотрел ему в след тем же унылым взглядом, каким провожали его все мы.

После четырех часов дня большая часть роты разбредалась по своим делам. Местных в казарме почти не оставалось. Иногородние стали чаще общаться друг с другом, и, наконец-то, почувствовали свободу. Как обернулось впоследствии, та свобода была весьма противоречивой.

В этот период начала выделяться группа курсантов, оказывающая на роту определенное влияние. В нее входили парни, чьим мнением заряжались окружающие, и чей авторитет подчеркивался обширным кругом друзей из других рот. Далеко не все из них имели огромные бицепсы, большой рост и умную голову. Но у каждого из них был высоко подвешен язык, и сохранялась непоколебимая уверенность в своих силах. Благодаря некоторым преимуществом своего характера в любом обществе они выглядели лидерами коллектива. На них смотрели, к ним прислушивались, с ними считались.

Их присутствие имело непосредственное значение для командира. Мой дед, как никто другой, понимал, что лучше всего подчинять роту теми, кому все доверяют. В этом списке не хватает одного важного определения. Наравне с тем, как их боготворили, их еще и боялись. И главный недостаток этих ребят заключался в том, что рота под их влиянием все время пребывала на гране дозволенного. Проще говоря, они могли пустить, как положительную волну, так и отрицательную. Пока одна волна накрывала другую, рота балансировала.

Со временем командир все больше привлекал новоиспеченных лидеров к управлению ротой. Он выкладывал на них ответственность, и ему не было дела до того, как они доведут его указания до курсантов. Он заранее знал, каков будет результат. Со стороны все смотрелось почти идеально. Только изнутри ротой все больше овладевало безрассудство, драки и унижения. Лидеры старались выполнять свою работу качественно.

В один из сумрачных осенних дней того года, когда дождь не пустил нас на ужин, а ветер так сильно завывал за окнами, что в кубрике колыхались занавески, мы c Мишей писали свою первую курсовую работу по математике. Курсовик шёл туго. Школьная математика не входила ни в какое сравнение с тем, что преподавали в академии. Каждый из нас изначально умел решать квадратичные уравнения, логарифмы и производные. Но в академии даже делая то же самое, мы натыкались на вещи, которые никак не получалось понять. Миша хорошо разбирался в матрицах и помог мне сделать пару заданий. Дальнейшие действия оказались слишком сложными. В девять часов вечера я послал всё к чертям, захлопнул учебник и улёгся на кровать.

Миша передвинул лампу на другую часть стола, чтобы свет не бил мне в глаза. В этот момент в дверном окошке показалась голова. Я не успел увидеть, кто именно это был.

– Ты видел? – я ткнул пальцем на дверь.

Не поворачивая головы, Миша кивнул:

– Это Рома.

– Пискун? Откуда ты знаешь?

Миша встал из-за стола, подошёл к двери и отпёр замок. Выглянув в коридор, он кого-то окликнул:

– Что-то хотел?

– Нет, – ответил Рома.

Я узнал его.

Свою фамилию он более чем оправдывал. Голос у него был тонким и ритмичным, как игра пианино. И я подозревал, что таким вокалом он мог неплохо зарабатывать себе на жизнь. Но Рома не умел петь, не умел танцевать, и не любил повышенного внимания. С кубриком ему повезло не больше, чем нам с Мишей. Мой дед поселил его к ребятам «сорви голова», которые уже в первый день знакомства нарекли его несколько иначе, заменив всего одну глухую букву в его фамилии на другую звонкую.

Вернувшись к столу, Миша вдруг рассмеялся.

– Сегодня у них была небольшая потасовка, – сообщил он. – Т-твой дед поставил их всем кубриком в наряд, за то, что на столе кто-то оставил пачку презервативов. Рома сказал, что он рвал и метал!

– Ого! – воскликнул я. – Юру тоже поставили?

– Нет. Только Баха, Рому и Мордака.

– А кто оставил презервативы?

– К-конечно, Юра!

– Так не справедливо, – заметил я.

Иногда Юра представлялся мне скользким змеенышем, способным пролезть в любые щели. Причиной тому был командир, который его постоянно прощал. Пожалуй, во всей роте найдется всего два-три человека, к кому мой дед относился подобным образом. Писарь Серега, старшина Юра и Егиазорян Андрей, не являющийся ни старшиной, ни писарем, ни кем бы то ни было. С отцом Андрея дедушку связывали дружеские отношения. По слухам они пересеклись в одной из войсковых частей и вместе попали под конвой во время вывода войск из Афганистана.

Стоит добавить, что писарю мой дед доверял ключи от канцелярии. А так как в канцелярии находились ключи от всех дверей, расположенных на нашем этаже, писарь имел над ротой мнимую власть. К счастью, он ей не пользовался и не имел привычки оставаться в казарме после обеденного построения.

– Рома сказал, что Юра во-время из к-кубрика смылся. Бах был очень зол, – продолжил Миша.

– А кто их расписывал?

– Писарь. Серега принес книгу. Там Бах увидел что их фамилии в списке, а Юры нет и понеслась… Началось что-то вроде нашего разбора. Помнишь, как Олег мне припечатал?!

– Еще бы!

– Бах т-так же Рому чуть не припечатал. Считай ни за что!

Я знал, что Саня Бахматов, вопреки своему горячему нраву, никогда не занимался рукоприкладством в роте. В его голове еще имелся стоп-кран, срабатывающий перед тем, как правообладатель выходил на опасный путь. Бах, в отличие от Олега, понимал, что за драку его могли выгнать из казармы. А так как он являлся иногородним, для него это имело большое значение. Рому он только запугивал. Психологического давления хватало, чтобы парень следил за кубриком, делился едой, и всячески показывал свое уважение товарищам.

– Юра до сих пор не появлялся. Интересно, что он скажет им завтра? – Миша отложил учебник и задумался. – Как думаешь, твой дедушка сказал что-нибудь Олегу п-после того случая?

– Сказать может и сказал, но сделать ничего не сделал.

– А ты бы что сделал?

– Таким отморозкам одна дорога – в армию. Я бы накатал на него рапорт и отчислил. Но дедушка так не поступит…

– П-почему?

– Он любит воспитывать. И его воспитание отличается от того воспитания, что дают нам папы и мамы. Я это давно понял. Дедушкино воспитание – это испытание силы воли. Вытерпишь его издевательства, значит, способен жить в этом мире, не вытерпишь, значит…

– …не способен… – договорил Миша. – Вытерпел – способен, не вытерпел – не способен. Как просто!

– Не думай об этом.

Но Миша не хотел заканчивать разговор. Он смотрел на меня, словно впервые увидел олицетворение правды. Такими глазами приговорённые к смертной казни смотрят на толпу зевак. Они не видят перед собой людей. Вместо людей вокруг только тени бездыханно колышущихся тел. Молчание продолжалось некоторое время, после чего Миша спросил:

– Ты слышал историю о мальчике, который спрыгнул с крыши нашего корпуса?

Я привстал. Миша сидел на стуле, отсвет лампы падал ему на лицо, и его щёки словно горели. Если бы не тьма за окном, я бы подумал, что на нём отражается закат.

– О каком мальчике?

– Это случилось в двухтысячном году. Никто т-точно не знает, что с ним произошло. Говорят, что он был из неблагополучной семьи.

– Первый раз слышу?

– Его отец… – Миша пересел на кровать Игоря. – Служил на подводной лодке «Курск».

Я помнил судьбу, постигшую «Курск» на первых учениях моряков. Когда случилась трагедия, мама не выключала телевизор до позднего вечера. Мы смотрели только один канал. «РТР». Остальное телевидение для нас не существовало.

– Он не вернулся из рейса, – Миша потянулся к лампе и придавил колпак к столу. Свет в кубрике померк.

– Кто тебе рассказал?

– У меня есть друг из роты судоводителей. Его брат учился с тем мальчиком в одной группе.

– Он сказал что-то ещё?

– Он с-сказал… эту историю лучше не распространять, потому что к-каждый, кто услышит, рассказывает её со своими подробностями. Я тоже считаю, что это нехорошо. Но я рассказал про него тебе не поэтому.

В тот момент я еще не заметил, как сдвинулся лед на реке, называемой судьбой. Я воспринял эту историю, как необратимое представление жизни другого человека, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не коснется нас самих. В ней не было ничего удивительного. Просто один парень пошатнулся на очередном испытании и упал. А потом его подняли. Мертвого. Мало ли таких?

Но я в очередной раз ошибся.

– Tот мальчик приснился мне вчера ночью, – Миша наклонился ко мне, и от его шепота я покрылся гусиной кожей. – Мы стояли на парапете и смотрели вниз, на асфальт.

Он опустил голову, словно высматривая под кроватью частицы асфальта, увиденного во сне.

– Что было потом?

– Он сказал мне… – тут Миша замкнуся.

Он поднял на меня глаза, и я рассмотрел испуг, вобравший в себя слишком много действительности. Я понял, что Миша запомнил его слова, хотя сокрытое во сне, как правило, навсегда остается во сне. И я решил, что те слова оказали на него не менее тяжкое веяние, нежели то, какое оказывает на нас командир роты.

– Он сказал, чтобы я сделал так же… – выговорил Миша, и я прочитал в нем: «К чему все это?»

Уже тогда я заметил одну яркую особенность. Миша пытался найти ответы на свои вопросы с таким упорством, словно искал в реке золото. Если оступался, он глубоко осознавал каждую из своих ошибок. Раны от них уродовали его душу. Происходило это медленно и бесповоротно. Cилы его не восстанавливались и уходили, как газ из выхлопной трубы. В тот вечер, я впервые поймал себя на мысли, что Миша будто бы искал путь, как общаться с мертвыми. Это была его идея, очередной вопрос и очередная задача.

– Мы смотрели вниз на асфальт, и он сказал, чтобы я сделал шаг.

Я молчал.

– Я точно помню его слова. Он сказал: «Вперед! Ты должен!».

– Замечательно! – изрек я и заглянул под кровать. – А он случайно сейчас не здесь?

Миша поднялся и подошел к балкону. Он глянул на горы и, не оборачиваясь ко мне, сказал:

– В роте скоро произойдет что-то очень плохое. Ужасное. Оно коснется всех. Тебя, меня, твоего деда, академию. Оно затронет весь город, потому что об этом станут говорить люди. И он… знает что. Но он мне не говорит.

– Мишаня, не бери в голову! – отбросил я. – Сон есть сон. Если ты будешь думать об этом каждый день, через пару лет ты станешь старым и больным. Я уверен, что тот мальчик приснился тебе первый и последний раз.

Мне очень хотелось поверить своим словам, но, я сам понимал, насколько они пусты.

– Нет, – промедлил Миша. – Он специально не говорит мне. Он хочет, чтобы это случилось.

Больше Миша ничего не сказал, и я не поддерживал его тему. Через час мы легли спать. В кубрике было тихо, спокойно и тепло.