Читать книгу Собрание сочинений. Том 3 - Евгений Евтушенко - Страница 2

Ну что же, брат, – вот зрелость и настала!

Ты юноша еще, но не юнец.

Уже далеким кажется начало.

Еще далеким кажется конец.

Какой ни есть, а опыт за плечами.

На нем раздумий зрелости печать.

Не в радости тот опыт, не в печали,

а в превращеньях радости в печаль.

Две формы чистоты – печаль и радость,

когда они воистину чисты,

но в превращеньях – горькая отравность

и мелкие нечистые черты.

Благословен лишь тот, кто расстается

так чисто, как когда-то полюбил.

Стук туфелек все тех же раздается

в нем до конца, когда он не убил

натянутостью ложною, вселившей

неверие к себе и ко всему,

возможность слышать этот звук всевышний

и вечно благодарным быть ему.

Как туфельки твои ко мне стучали

в том сентябре – ночами, на заре!

И лампочка, чуть свет свой источая,

качалась в странном крошечном дворе,

и все вокруг светилось и качалось,

и было нам светло и высоко.

Не понимали мы, что все кончалось,

хотя бы тем, что начиналось все.

На бревнышках, под липами дремавших,

каких-то очень добрых и домашних,

в неизъяснимом шорохе ночном

сидели мы, не зная ни о чем.

И разве мы могли тогда представить

на бревнышках у стареньких ворот,

что он потом замкнется – круг предательств,

и наш разрыв тот круг не разорвет?!

О, этот страшный круг!

И только ли он в нас?!

Предательство ли рук?!

Предательство ли глаз?!

Предательство прудов!

Предательство аллей!

Предательство рядов!

И лип! И тополей!

Предательство и лет!

И лета! И зимы!

А бревнышки? О, нет!

Мы предали их, мы!

Пусть к ним приходят вновь,

пусть им не знать потерь…

А наша-то любовь?

Что стало с ней теперь?

Девочкой была огромноглазою,

а теперь – уже который год —

сквозь дурную славу громогласную,

опустив глаза, она идет.

Вот идет она, вот спотыкается,

всюду натыкается на тьму.

Пьяная – во всем ночами кается.

Трезвая – не скажет никому.

Не ищите в ней той прежней девочки.

Иссушила старость ей черты.

Это мы ее такою сделали,

мы ее убили – я и ты.

Так всё на свете убивают,

когда теряют чистоту,

и, как потом ни уповают,

всё исчезает на лету.

О, как бы жить нам научиться,

чтоб не было себя нам жаль,

чтоб радость, расставаясь чисто,

дарила чистую печаль!

С тобою так нечисто мы расстались.

Бесстыдно, четко – как с дельцом делец.

Мы не расстались даже, а распались,

как что-то омертвевшее вконец.

Но, как и старцам, высохшим жестоко,

кровь юности их помнится всегда,

как память о прозрачности истока

хранит в низовьях мутная вода,

как помнят солнце города в тумане,

как снятся рощи вечной мерзлоте,

так смерть любви – не смерть воспоминаний

о той – первоначальной чистоте.

Кто еще помнит что-то – тот не нищий,

и поздней ночью, где-то в глубине

он возникает, этот стук всевышний

все тех же самых туфелек, во мне.