Читать книгу Собрание сочинений. Том 3 - Евгений Евтушенко - Страница 3

Как стыдно одному ходить в кинотеатры

без друга, без подруги, без жены,

где так сеансы все коротковаты

и так их ожидания длинны!

Как стыдно —

                     в нервной замкнутой войне

с насмешливостью парочек в фойе

жевать, краснея, в уголке пирожное,

как будто что-то в этом есть порочное…

Мы,

      одиночества стесняясь,

                                          от тоски

бросаемся в какие-то компании,

и дружб никчемных обязательства кабальные

преследуют до гробовой доски.

Компании нелепо образуются —

в одних все пьют да пьют,

                                        не образумятся.

В других все заняты лишь тряпками и девками,

а в третьих —

                     вроде спорами идейными,

но приглядишься —

                               те же в них черты…

Разнообразны формы суеты!

То та,

        то эта шумная компания…

Из скольких я успел удрать —

                                               не счесть!

Уже как будто в новом был капкане я,

но вырвался,

                    на нем оставив шерсть.

Я вырвался!

                   Ты впереди, пустынная

свобода…

              А на черта ты мне нужна!

Ты милая,

                но ты же и постылая,

как нелюбимая и верная жена.

А ты, любимая?

                        Как поживаешь ты?

Избавилась ли ты от суеты?

И чьи сейчас глаза твои раскосые

и плечи твои белые роскошные?

Ты думаешь, что я, наверно, мщу,

что я сейчас в такси куда-то мчу,

но если я и мчу,

                         то где мне высадиться?

Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!

Со мною женщины в себя уходят,

                                                     чувствуя,

что мне они сейчас такие чуждые.

На их коленях головой лежу,

но я не им —

                   тебе принадлежу…

А вот недавно был я у одной

в невзрачном домике на улице Сенной.

Пальто повесил я на жалкие рога.

Под однобокой елкой с лампочками тускленькими,

посвечивая беленькими туфельками,

сидела женщина,

                          как девочка, строга.

Мне было так легко разрешено

приехать,

              что я был самоуверен

и слишком упоенно современен —

я не цветы привез ей,

                                 а вино.

Но оказалось все —

                               куда сложней…

Она молчала,

                     и совсем сиротски

две капельки прозрачных —

                                            две сережки

мерцали в мочках розовых у ней.

И как больная, глядя так невнятно,

поднявши тело детское свое, сказала глухо:

                      «Уходи…

                                   Не надо…

Я вижу —

               ты не мой,

                               а ты – ее…»

Меня любила девочка одна

с повадками мальчишескими дикими,

с летящей челкой

                           и глазами-льдинками,

от страха

              и от нежности бледна.

В Крыму мы были.

                             Ночью шла гроза,

и девочка

               под молниею магнийной

шептала мне:

                    «Мой маленький!

                                               Мой маленький!»

ладонью закрывая мне глаза.

Вокруг все было жутко

                                    и торжественно,

и гром,

           и моря стон глухонемой,

и вдруг она,

                   полна прозренья женского,

мне закричала:

                        «Ты не мой!

                                          Не мой!»

Прощай, любимая!

                             Я твой

                                       угрюмо,

                                                   верно,

и одиночество —

                          всех верностей верней.

Пусть на губах моих не тает вечно

прощальный снег от варежки твоей.

Спасибо женщинам,

                                прекрасным и неверным,

за то,

        что это было все мгновенным,

за то,

        что их «прощай!» —

                                       не «до свиданья!»,

за то,

        что, в лживости так царственно-горды,

даруют нам блаженные страданья

и одиночества прекрасные плоды.