Читать книгу Собрание сочинений. Том 4 - Евгений Евтушенко - Страница 36

За ухой, до слез перченной,

сочиненной в котелке,

спирт, разбавленный Печорой,

пили мы на катерке.

Катерок плясал по волнам

без гармошки трепака

и о льды на самом полном

обдирал себе бока.

И плясали мысли наши,

как стаканы на столе,

то о Даше, то о Маше,

то о каше на земле.

Я был вроде и не пьяный,

ничего не упускал.

Как олень под снегом ягель,

под словами суть искал.

Но в разброде гомонившем

не добрался я до дна,

ибо суть и говорившим

не совсем была ясна.

Люди все куда-то плыли

по работе, по судьбе.

Люди пили. Люди были

неясны самим себе.

Оглядел я, вздрогнув, кубрик:

понимает ли рыбак,

тот, что мрачно пьет и курит,

отчего он мрачен так?

Понимает ли завскладом,

продовольственный колосс,

что он спрашивает взглядом

из-под слипшихся волос?

Понимает ли, сжимая

локоть мой, товаровед, —

что он выяснить желает?

Понимает или нет?

Кулаком старпом грохочет.

Шерсть дымится на груди.

Ну, а что сказать он хочет —

разбери его поди.

Все кричат: предсельсовета,

из рыбкопа чей-то зам.

Каждый требует ответа,

а на что – не знает сам.

Ах ты, матушка-Россия,

что ты делаешь со мной?

То ли все вокруг смурные?

То ли я один смурной!

Я – из кубрика на волю,

но, суденышко креня,

вопрошающие волны

навалились на меня.

Вопрошали что-то искры

из трубы у катерка,

вопрошали ивы, избы,

птицы, звери, облака.

Я прийти в себя пытался,

и под крики птичьих стай

я по палубе метался,

как по льдине горностай.

А потом увидел ненца.

Он, как будто на холме,

восседал надменно, немо,

словно вечность, на корме.

Тучи шли над ним, нависнув,

ветер бил в лицо, свистя,

ну а он молчал недвижно —

тундры мудрое дитя.

Я застыл, воображая —

вот кто знает все про нас.

Но вгляделся – вопрошали

щелки узенькие глаз.

«Неужели, – как в тумане

крикнул я сквозь рев и гик, —

все себя не понимают,

и тем более – других?»

Мои щеки повлажнели.

Вихорь брызг меня шатал.

«Неужели? Неужели?

Неужели?» – я шептал.

«Может быть, я мыслю грубо?

Может быть, я слеп и глух?

Может, все не так уж глупо —

просто сам я мал и глуп?»

Катерок то погружался,

то взлетал, седым-седой.

Грудью к тросам я прижался,

наклонился над водой.

«Ты ответь мне, колдовская,

голубая глубота,

отчего во мне такая

горевая глупота?

Езжу, плаваю, летаю,

все куда-то тороплюсь,

книжки умные читаю,

а умней не становлюсь.

Может, поиски, метанья —

не причина тосковать?

Может, смысл существованья

в том, чтоб смысл его искать?»

Ждал я, ждал я в криках чаек,

но ревела у борта,

ничего не отвечая,

голубая глубота.