Читать книгу Собрание сочинений. Том 4 - Евгений Евтушенко - Страница 82

Мы сто белух уже забили,

цивилизацию забыли,

махрою легкие сожгли,

но, порт завидев, – грудь навыкат!

друг другу начали мы выкать

и с благородной целью выпить

со шхуны в Амдерме сошли.

Мы шли по Амдерме, как боги,

слегка вразвалку, руки в боки,

и наши бороды и баки

несли направленно сквозь порт;

и нас девчонки и салаги,

а также местные собаки

сопровождали, как эскорт.

Но, омрачая всю планету,

висело в лавках: «Спирту нету».

И, как на немощный компот,

мы на «Игристое донское»

глядели с болью и тоскою

и понимали – не возьмет.

Ну кто наш спирт и водку выпил?

И пьют же люди – просто гибель…

Но тощий, будто бы моща,

Морковский Петька из Одессы,

как и всегда, куда-то делся,

сказав таинственное: «Ща!»

А вскоре прибыл с многозвонным

огромным ящиком картонным,

уже чуть-чуть навеселе;

и звон из ящика был сладок,

и стало ясно: есть! порядок!

И подтвердил Морковский: «Е!»

Мы размахались, как хотели, —

зафрахтовали «люкс» в отеле,

уселись в робах на постели;

бечевки с ящика слетели,

и в блеске сомкнутых колонн

пузато, грозно и уютно,

гигиеничный абсолютно

предстал тройной одеколон.

И встал, стакан подняв, Морковский,

одернул свой бушлат матросский,

сказал: «Хочу произнести!»

«Произноси!» – все загудели,

но только прежде захотели

хотя б глоток произвести.

Сказал Морковский: «Ладно, – дернем!

Одеколон, сказал мне доктор,

предохраняет от морщин.

Пусть нас осудят – мы плевали!

Мы вина всякие пивали.

Когда в Германии бывали,

то «мозельвейном» заливали

мы радиаторы машин.

А кто мы есть? Морские волки!

Нас давит лед, и хлещут волны,

но мы сквозь льдины напролом,

жлобам и жабам вставим клизму,

плывем назло имперьялизму?!»

И поддержали все: «Плывем!»

«И нам не треба ширпотреба,

нам треба ветра, треба неба!

Братишки, слухайте сюда:

у нас в душе, як на сберкнижке,

есть море, мама и братишки,

все остальное – лабуда!»

Так над землею-великаном

стоял Морковский со стаканом,

в котором пенились моря.

Отметил кэп: «Все по-советски…»

И только боцман всхлипнул детски:

«А моя мамка – померла…»

И мы заплакали навзрыдно,

совсем легко, совсем нестыдно,

как будто в собственной семье,

гормя-горючими слезами

сперва по боцмановой маме,

а после просто по себе.

Уже висело над аптекой

«Тройного нету!» с грустью некой,

а восемь нас, волков морских,

рыдали, – аж на всю Россию!

И мы, рыдая, так разили,

как восемь парикмахерских.

Смывали слезы, словно шквалы,

всех ложных ценностей навалы,

все надувные имена,

и оставалось в нас, притихших,

лишь море, мама и братишки

(пусть даже мамка померла).

Я плакал – как освобождался,

я плакал, будто вновь рождался,

себе – иному – не чета,

и перед богом и собою,

как слезы пьяных зверобоев,

была душа моя чиста.