Читать книгу Триумф еретиков - Евгений Фёдоров - Страница 11

Можно со стопроцентной уверенностью предположить, что первым «погорельцем» на «медовой ловушке», то бишь на женских чарах, был наш прародитель – Адам! И запретное яблоко тут не при чём. Скорее всего, пуританские религиозные догматики под этим сакраментальным «яблоком» подразумевали смачные округлости грудей и бёдер окаянной соблазнительницы Евы! И, как в жизни водится, нашли крайнего – стрелочника, – Змия-искусителя. Несчастные змеи до сих пор несут на себе бремя ненависти человеческой, все норовят приголубить их лопатой…

А дальше – пошло-поехало! Ну, например, мудрейший царь Соломон (Шеломо)! У него было семьсот жён и триста б.., ну, этих, которые лежат на ложе – наложниц. И чего ему не хватало? Так нет же: запал на эти самые яблочки-округлости царицы Савской (Балкис), и она – coitus exitus mortalis8 – приблизила тем самым его кончину: на тысячу баб силёнок хватало, на одну Савскую – не хватило! «Медовая ловушка», оказалась эта, блин, Савская!

Да что там Соломон! Ни один мужчина, если честно признаться, как на духу, не избежал одной-двух-трёх «медовых ловушек», когда ему пришлось пожертвовать либо деньгами, либо карьерой, либо семьёй, либо имуществом, часто – жилплощадью, а подчас – и всем этим вместе взятым!

Даже сам Иешуа (греч. Христос) и тот попался на девушке «без комплексов» по имени Машка (уличная кликуха – «Магдалина»)! По слухам, после семейных разборок с мордобоем и вызовом соседями римских легионеров, Магдалина с «этим промыслом», как бы,… – «завязала» и даже нарожала Иешуа кучу ребятишек. Осадочек, однако, на душе у Иешуа остался… И ей, по пьяни, после вечери, неоднократно доставалось в глаз…

О простых смертных мужиках эти коллизии – не на слуху, стесняются. А вот бедняга Клинтон попался, что называется, влип: с одной стороны – жена Хиллари (этой стерве можно было и соврать!), а с другой – Верховный Суд, где на кону моникино платье – как серпом по бейцам! Опозорили на весь мир!

А Доминик Стросс-Кан, экс-директор Международного валютного фонда (МВФ), который кинул блестящую идею: заменить доллар США (печатается на чердаке у шайки Ротшильда и его 300 подельников – Комитетчиков 300 – «Мировое тайное правительство»! ) на новую мировую валюту – доллары «МВФ». Ему тут же «организовали» черномазую горничную, которую он ни сном, ни духом… даже не видел, когда там она убирала гостиничный номер. А оказывается, он «изнасиловал» эту обезьяну. Да там смотреть не на что! С чемоданом в руке, на бегу в аэропорт! Бедный старик давно не помнит даже, где оно находится, это орудие насилия, когда приходит пописать в туалет!

Девятнадцатилетняя Кристина Киллер (вот уж – точно – убийца!) сходила с ума «от этого большого русского медведя», капитана ГРУ Евгения Иванова, кстати – выпускника ТОВМУ (Тихоокеанского/Владивостокского высшего военноморского училища) и по его заданию «завалила» другого «политического медведя» – министра обороны Англии Джона Профьюмо, после чего всё правительство Гарольда Макмиллана ушло в отставку! Чистая работа капитана ГРУ в смычке с милашкой Кристиной!

А наши – министр юстиции Ковалёв с генпрокурором Скуратовым… Второй лишил первого его поста, кинув ему на стол «предъяву»: скрытую съёмку на «медовой ловушке», а через день-другой – вы не поверите таким совпадениям – он сам «погорел» на той же хате, с такой же съёмкой. Цирк! «Медовая ловушка!»

Мы не забудем и наших патриоток – политических проституток (в прямом смысле!) – «путан», бросивших на алтарь борьбы с супостатом самое дорогое, что у них оставалось (кроме вузовского диплома!) – девичью Честь! Ну, например, Анна Чапман: пробралась в постель чуть ли не к самому Обаме! А патриотка Мария Гайдар? Все на неё навешали собак: «предательница памяти отца и всего на свете»! А она вывела Михо Саакашвили на чистую воду: он оказался насильником, еле отбилась, бедная! Зато опозорила его на три страны сразу, и он теперь такой позор вряд ли переживёт. Наверное – повесится… напротив её окон.

В нашей истории «медовая ловушка» состояла аж из более сорока (!) особей слабого (на одно место) пола и, впервые в истории человечества – не сработала, согласно иезуитской задумке… Совсем наоборот! И вот как это произошло:

Итак! Во времена оны, до падения Совка, все вновь построенные суда Минрыбхоза принимать могли, имели, как сейчас принято говорить, «эксклюзивное право», только перегонные команды «Калининградского морского агентства по перегону судов, вновь построенных за границей» (такое полное название – на штампе и печати, а в жизни – просто «Контора», по аналогии с известным ведомством на Лубянке)), проверенные до седьмого колена, сами знаете – кем, согласно строжайшим инструкциям, утверждённым, сами знаете – кем.

Поэтому, на приёмку и перегон засылали только команды из Морагентства и засылались поэтапно, группами, за 10 дней до ходовых испытаний – машинную вахту, а остальную челядь, уже под бдительным оком первого помощника капитана (естественно, «сексота») – двумя группами – к подписанию актов приёмки, к подъёму флага и самому печальному событию – запуску в работу камбуза. Печальному, ибо прекращалась выплата командировочных, кои – мечта моряка! – в четыре раза выше подфлажных!

История приёмок сохранила интересный случай. В 1943 году в Нью-Арк, США, для приёмки вновь построенного транспорта «Жан Жорес» (типа «Либерти», грузоподъёмность 10000 тонн, длина 137метров!) прибыла первая группа приёмщиков в лице капитана… (с ума сойти, до чего дошли эти русские!) женского пола – Анны Щетининой и трёх механиков-паровиков с ней. Все с настроем: «нас не надуешь, всё проверим, всё пересчитаем, все болты и гайки и даже ложки-вилки!»

На трапе их встретил безразличный ко всему миру, гориллоподобный чёрный полисмен в чинах, жующий «чевинг-гам». Он, не прикасаясь, кинул белым глазом на мандат в руке странной бабёнки-капитанши, удивился и засиял фарфоровой улыбкой от уха и до уха: «At last! OK! Good luck, master!» (Наконец! Прекрасно! Счастливо, капитан!») Он тут же вручил Щетининой две связки ключей: одну – от всех судовых дверей, другую – от всех каютных рундуков и, не заходя в судовые помещения, гордо, с чувством выполненного долга (сдал такую махину за одну минуту!) удалился. Перед этим он свистнул в открытый иллюминатор и, вслед за ним, упорхнули три негра-кочегара, с ног до головы испачканные сажей! Вы можете представить себе негров-кочегаров – В САЖЕ? На этом приёмка была закончена, и механики сами взялись за лопаты и ломы у котлов, а капитанша встала на бессменную вахту у трапа. Кстати, вскоре, облизанная властью сия рекламная квази-капитанша Щетинина этот пароход… утопила.

Другое дело – приёмка судна в России…

В судостроении изделие должно быть готовым по всем статьям к одному сроку – к сдаче заказчику. То же самое и в подготовке судна к отходу в длительный промысловый рейс. Вот в Калининграде, например, в Базе экспедиционного флота, работающего на Кубе, начальник службы эксплуатации флота Илья Гольдман изобрёл и ввёл в действие «Сетевые графики», алгоритмы подготовки судна. По этим графикам судно безукоризненно чётко было готово к отходу по всем статьям в точно назначенное время. Орден дали другому, но диссертацию Илья Михайлович всё-таки защитил.

Показателем индустриальной мощи любой страны является судостроение. На него замыкаются 200—300 заводов-поставщиков! Но, учитывая разный ритм работы своих цехов, к сдаче судна все приходят далеко не одновременно. А судно – в графике контракта! И сдать судно точно в срок – нужно, хоть тресни, и тогда тебе – и премии, и почёт, а в противном случае – даже думать не хочется, что бывает «в противном» случае («Вредительство» – тяжелейшая статья!). А завод ведь – многотысячный коллектив-организм, и все зависимы от конечного результата! Тут не только подставишь заказчику «медовую ловушку», тут сам ляжешь, если потребуется…

Прославленный (грандиозной дракой в ленинградском ресторане «Нева», в которой ему откусили правую ноздрю!) капитан дальнего плавания Борис Иванов прибыл в город Николаев с первой группой приёмной команды Калининградского морского агентства и поселился с оными в гостинице «Мыколайив» в ожидании приёмки на судостроительном заводе «Ленинская кузница», по готовности, судна – БМРТ «Владимир Арсеньев», назначением в Находку, с выполнением по пути правительственного заказа – в течение трёх месяцев «оконтурить перспективно-промысловые районы добычи рыбы на шельфе Цейлона (Шри-Ланка)». Вот здесь и зарыта была собака: в межправительственном договоре с Цейлоном были оговорены (и проплачены Внешторгу) точные сроки чартера данного судна с научным составом на борту.

Так вот: кроме капитана Иванова с его свитой (три помощника) в гостинице поселились ещё и «сотрудник» (сами понимаете – чей), шифровальщик (тоже – чей), профессор из ЗапрыбВТУЗа Пробатов с двумя аспирантами, судовой врач, помполит (ну как же без него? Работа остановится, и все мигом сбегут за границу!), главмех, начальник рации и старшие реф- и электромеханики. Ещё периодически наезжал куратор «Судоимпорта» из Минвнешторга СССР, чтобы гарантировать точный срок поставки судна Цейлону.

Забегая вперёд, прошу теперь представить себе сдвинутые столы в ресторане «Пивдэнный» («Южный») на Радяньском (Советском) проспекте, а за этими столами «гудит» вся вышеперечисленная хевра, и между каждым из них, как прокладка always, сидит… заводская МАЛЯРША! С какой стати? Но это было потом.

А сейчас – сроки трещали.

Капитан теребил строителя: «Через два дня идём на ходовые испытания, но судно до сих пор даже не покрашено. Нас не выпустит портнадзор!» Строитель хитро щурится: «Так сейчас малярши тут нам только мешать будут. А вот на переходе в Одессу, на ходовых испытаниях и покрасим!.. С нами вместе пойдёт самоходный плашкоут с бытовкой, компрессором и красками!». «Ну-ну… посмотрим на вашу затею», – буркнул Борис Иннокентьевич (БИ).

В то раннее утро перед уходом в Одессу приёмщики-перегонщики услышали под бортом, у трапа, такой галдёж, что он перекрыл шум работающего завода. Там они с удивлением обнаружили цветастую толпу не цыган, а точнее – не цыганок, а «молодых та гарных хохлушек» с рюкзаками и баулами. Они тарахтели все разом, не слушая друг друга и строителя в середине этого табора. Это была заводская бригада из малярного цеха в полном составе – более сорока особей женского пола в возрасте, не превышающем тридцати лет! Малярный цех – «козырная работа», но вредное и опасное производство – верхолазные работы – берут в этот цех предпочтительно молодых. Зато оплата: выше ставки инженера!

Строитель раздавал ключи от кают и при этом инструктировал: «Работаем в две смены, с восьми до ноля. В светлое время – снаружи, в тёмное – внутри… (Лучше бы он этого не говорил! Понимать это можно было по-разному). На судне – два экипажа, хоть и сокращённых, но кают на вас не хватает. Придётся ночевать в столовой команды и… проситься на диванчики в каютах экипажа (Лучше б он этого не говорил! В столовой потом не оказалось а-ни единой малярной душеньки! Все нашли себе диванчики в каютах перегонщиков).

Великий Пётр Первый, в единолично им самим разработанных воинских Уставах – установил: «Женщину на судно не пущать! А, ежели – пущать, то – по числу команды!»

Хитрые хохлы так и поступили, точняк по Уставу: на 45 приёмщиков пригнали 45 малярш! «А шо? Шоб – без разборок. Шоб по справу! Кожному по малярше!»

Капитан «БИ» имел свирепый вид: над невысоким лбом нависал тёмный, с проседью на висках, жёсткий ёжик. На откушенную правую ноздрю нашита светлая латка (прозвище за глаза – «Боря-ноздря»). Под изуродованным носом – тонкие испанские усики. И – серые, с хитринкой, глаза. Фигура – борцовская, ходит – вразвалку, руки – колесом, как перед схваткой. Но, притом, – демократ: начинал матросом в китобойке «Слава», в Одессе.

Он вызвал к себе Антона, второго помощника капитана, который ведал продуктами и «тропическим» вином. В те, в некотором смысле, распрекрасные времена, морякам, при пересечении Тропика Рака (северная широта 23 градуса и 27 минут) полагалось и выдавалось аж триста граммов вина в сутки. Что составляло три «огнетушителя» (бутылки по 0,7) в неделю или – ящик – 12 бутылок в месяц на одну иссохшую от тропической жары душу.

– Что у тебя с вином? – спросил капитан Антона.

– Как вы велели, на месяц перехода на Дальний Восток и три месяца работы на Цейлоне закупил на сто человек экипажа – по тысяче двести бутылок на месяц, а всего взял пять тысяч бутылок, целую фуру. Правда, сухого вина на складе не оказалось в таком количестве, так я взял полусладкое, румынское, «Фетяска». Всё погрузил в рыбомучной трюм, ключи – у меня.

– Я сам заниматься такой хреновиной не буду – следить за выдачей вина. Помполиту я тоже запретил. Знаю, что у тебя будут просить вино уже сейчас, до входа в тропики. Что ж, дорога ложка к обеду. Учитывая, что моряки – «на декохте» (безденежье, одесское выражение), я разрешаю тебе выдавать «под запись», авансом, но… в ограниченных количествах. Чтоб без «шухера» и – только нашим. Отвечаешь за каждую пьяную рожу, если замечу. Всё понял? Свободен.

— Есть! Борис Иннокентьевич, вы – человек! Я уже сижу в каюте на осадном положении! Спасибо. Всё будет олл райт! – у Антона отлегло: он уже начал потихоньку раздавать ребятам вино. Просят! И днём и, «особливо», ночью…

Ну, а теперь представьте себе: пять тысяч бутылок «Фетяска», помноженные на сорок пять молодаек-хохлушек, поселившихся на законных основаниях – отсутствие койко-мест – в каютах морагентщиков, и всё это ещё раз помножить на блистающую огнями, в запахе магнолий, опьяняющую Одессу-маму! Фантастика!

Тщетно! Трое суток на ходовых испытаниях тщетно пытались достучаться сдатчики хотя бы в одну из кают приёмщиков. Из-за дверей слышалось разное, типа: «Ой, мамочка!» или чего похуже, типа: «Пошёл на хер!»

Строитель бросился к капитану: пора подписать акты приёмки заказа!

Борис Иннокентьевич вышел из спальни, налил по сто граммов коньяка себе и строителю, сел в своё кресло, закурил «Регби» и спокойно припечатал:

– Уважаемый Нестор Григорьевич! Я принимаю уже четвёртое судно на вашем заводе имени Ивана Носенко, сын которого Юрий, находясь в составе делегации в Швейцарии в качестве «кирпича», соглядатая КГБ, попался на «медовой ловушке» и сбежал к ворогу-супостату. Ну, это я так – к слову о «медовой ловушке». Так неужели вы надеетесь «втюхать» мне туфту с помощью этой самой «медовой ловушки», нагнав на судно толпу смазливых бабёнок? Я подпишу акты после того, как вы предъявите главный двигатель, а он у вас не развивает обороты, и морозильные установки, которые вместо минус 40 градусов в камерах дают только минус 11. Мы куда денем улов? Будем сушить на шкертиках для одесского «Привоза»? Или сразу сбрасывать назад, в море?.. Работайте! А экипаж ждёт моей команды. И… по силе-возможности участвует в покраске судна: поднимает рабочий градус вашей бригаде, по совместительству – малярш, хе-хе-с! – Боря-ноздря славился на всю контору «Морагентство» своими одесскими хохмами.

– Так это виновен поставщик морозильных агрегатов – Гори, Грузия, – заволновался Нестор Григорьевич: он понял, что тут у него – не прохонже.

– Грузия, Гори – родина товарища Сталина – это ваше бизи (дело). А на складах у вас, наверное, найдутся работающие агрегаты для правительственного заказа. Или вы не понимаете, что с вами будет, если на Цейлоне эти морозильные агрегаты откажут! Моё слово такое: возвращаемся на завод, в Николаев, и меняйте морозильную установку. Точка! – добил строителя капитан.

– Боренька, ну ты скоро? – раздался певучий голосок из капитанской спальни.

Экипаж ликовал. Впервые в жизни такая «шара» – бесплатно и с доставкой на дом! Только один человек, хмурился и что-то много писал: это был «кирпич» – помполит Шешуков. (так называли моряки втайне ненавидимых помполитов. А ещё «кирпичом» называли соглядатаев от КГБ в каждой группе интуристов или всевозможных делегаций. Это прозвище родилось от запрещающего знака ПДД).

Нет, сам «кирпич» тоже активно участвовал во всех, назовём их – мероприятиях, тоже пустил к себе «на постой» маляршу, тоже сидел с ней ежевечерне в ресторане (до подписания актов приёмки судна камбуз на судне не работал, питались все в ресторане) вместе со всеми. У них это считается – «быть на спецзадании», но – как бы чего не вышло – он на всякий случай, ежедневно всё фиксировал, чтобы было что выложить на стол там, где надо и кому надо! Партбилет – он один раз даётся, но и отнимается тоже один раз, а последствия – живой покойник, прокажённый, «один на льдине»… никто даже не поздоровается, руки не подаст! Полная жопа!

Поэтому, как только вернулись в Николаев, на завод, Шешуков отправил в Калининград два «политдонесения» (так у них называются доносы) в партком и куратору… С «курами» эта кликуха не имеет ничего общего.

И тут началось совсем непредсказуемое: на судно и в гостиницу к капитану Иванову начали шастать… мужья малярш с претензиями, что их жёны являются домой заполночь (а то и вообще не приходят ночевать!) и в нетрезвом состоянии! Они ссылаются на «правительственный заказ» и авральную работу с нитрокрасками, которые дают эффект эйфории, сходный с опьянением.

История человечества скрупулёзно зафиксировала факты: наутро, после второй, а – третьей ночи – уже точно, абсолютно каждая женщина делает мужчине «предъяву», типа: «убей и принеси» (пещерный век!), «купи, подари» (во все века!), «перепиши на меня» (текущее время). Касательно моряков это выглядело, в основном: «Суслик, дорогой, привези мне и моему цыганёнку (вариант: сестре, маме, подруге, тёте Фене, Бене и Бениной матери…)» и следовал список на трёх листах, мелким почерком. Самые борзые умудряются на третий день объявить себя… беременными. И все они, как бандиты, на голубом глазу, «включают счётчик»! Намекая на… партком и визу.

Уже в гостинице, куда комсостав вернулся после ходовых, капитан Иванов вызвал к себе в номер по телефону Антона.

– Антон, ты встречал здесь, в гостинице, конкурирующую фирму? Приёмщиков с Калининградской Базы реффлота?

– Да, я встретил своего друга – механика Бениамина Арутчева. Он рассказал, что они с его капитаном, Героем Соцтруда Иваном Ивановичем Алексеевым уже шестой месяц – представляете! – никак не могут принять БМРТ «Лермонтов». Главный двигатель у них, как и у нас – «Русский дизель», ленинградской постройки, и он не развивает обороты. И у них тоже – правительственный заказ: разведка новых промысловых районов в Индийском океане, вокруг Мадагаскара, – не понял Антон, куда клонит хитрый одессит.

– Выходит, для завода эти «фигли-мигли»: «правительственный заказ» – до лампочки. У них на стапелях, в первую голову – военные корабли. Да и я – не Герой Соцтруда! А ты знаешь, чья дочь Красовская?

– Не знаю, кто такая Красовская.

– Ну, понятно. Моряки в постеле фамилию не спрашивают. Так это – твоя подружка Мила, судовой фельдшер сдаточной команды, студентка мединститута. Она у нас на судне – на практике. А папа у неё – хозяин города Николаева, предисполкома. А откуда я всё это знаю? Так она приходила уже не раз ко мне. Она жалуется на тебя: не хочешь жениться! А вчера принесла завёрнутую в газетку и выложила мне на стол целую «буханку» пачек с деньгами. Сказала, что эти деньги дала ей мама вам на свадьбу!

– Так я же ей сказал, этой дуре, что я – женат! – удивился Антон.

– Она уже приходила ко мне уточнять, правда ли это, что ты женат. Дескать, все в команде клянутся ей, говорят, что ты – холост (а что они ещё могли сказать? Не закладывать же друга!). Ну, я и пошутил, что ты просто стесняешься своей бедности. А повенчать вас я, как капитан судна, имею право: обведу вас трижды вокруг компаса, как вокруг аналоя, и распишу вас записью в судовом журнале! – хихикал Борис Иннокентьевич. – Я же не думал, что она серьёзно воспримет мою шутку! Но она, видимо, крепко на тебя «запала». Сидела тут у меня, лила слёзы: «Вот вы уйдёте в рейс, и я уже никогда не встречусь с ним… А когда вы снова приедете к нам, в Николаев?»

И вдруг перешёл на серьёзный тон: – Есть у меня одна задумка: заводчане хотели поймать нас на «медовой ловушке». А мы поймаем их самих на этой самой ловушке – Миле. А в качестве ловца сработаешь ты, Антон. Ты с этой девахой пока не ссорься. И «случайно», как бы строго по секрету, конфиденциально! «проговорись», якобы, куратор «Судоимпорта» прилетел из Москвы, чтобы предупредить капитана о чрезвычайном событии: сам Никита Сергеевич вот-вот приедет в Николаев обозреть стапели с военными заказами, которые он приказал «похерить». Он, конечно, увидит и эти, застрявшие два БМРТ. И поэтому капитан должен подготовить экипаж к такой встрече, если у Хрущёва возникнут вопросы, в чём проблемы? Возможно, после этого в Николаеве может произойти смена руководства… Ты меня понял? – вполне серьёзно гнул Борис Иннокентьевич свою линию.

– Да, я вашу одесскую задумку правильно понял! И я сегодня же, шепотком «проговорюсь» ей. Но, вы, пожалуйста, оставьте свои шутки с ней по поводу женитьбы. Это для меня может плохо кончиться. Она же – дура. И она узнала, что половина экипажа БМРТ «Лермонтов» уже переженились. И даже сыграли пышные свадьбы! По паспорту моряка загранплавания! Без штампа в паспорт моряка. В здешних ЗАГСах – сошли с ума! Они решили, что если можно расписать пару по военному билету, то можно и по «мореходке»! Она может нажаловаться отцу. Она говорила, что он в ней «души не чает»…

Если по правде, то «чаяние» руководящего папы, как и всех других – «руководящих» – сводилось к одному: при словах «Папа, я тут…», он сразу обрывал объяснения, спрашивал: «Сколько?» и раскрывал портмоне. Этому приёму она научилась у мамы. Такая процедура была возможна только по воскресеньям, а в будни папа возвращался поздно (после посещения всему городу известной своей…«референтши» по связи… со СМИ) выпивал стакан «Столичной», отставив в сторону наваристый борщ, съедал баночку красной или чёрной икры (ежемесячная дань директора «Торгмортранса» Якова Соломоновича Аптекаря – банка иранской, чёрной, 1,8 кг!) и уходил храпеть до утра в свой кабинет.

Мила Красовская была из тех девушек, которым лучше молчать, чем говорить. Внешне она выглядела как взрослая женщина, но выражать свои мысли ей с трудом удавалось на уровне троечницы-восьмиклассницы пятидесятых годов. Информация тогда шла только из радиоточки, телеящика «Рекорд» – всего три программы: местная, киевская и московская. И, конечно, кино. Учиться ей не только не нравилось, но даже мысль о школе вызывала рвотный рефлекс. Единственное, что оставалось интересным в этом бедламе – мальчики из старших классов. Они уже ложили глаз на рано оформившуюся девушку Милу и это вызывало ответный волнительный позыв.

Только с помощью отца удалось запихать Милу в мединститут, в котором она еле ползла с «хвостами» по всем сессиям и от которого у Милы тоже воротило душу. Поэтому, на летнюю практику после второго курса она напросилась (через звонок папы!) на завод, где моряки загранплавания принимали новые и отремонтированные суда. Подружки уже протоптали туда дорожку и появлялись на Радяньской в ажурном нейлоне и – писк моды – ажурных колготках со стрелками!

В статусе «судовой фельдшер сдаточной команды» Людмила перво-наперво изучила «Судовую роль» (список) перегонного экипажа БМРТ, где её, тоже перво-наперво, интересовала одна графа – год рождения члена экипажа. Отобрав, как из колоды краплёные карты, – медпаспорта моряков загранплавания, годных в качестве будущего… приятеля, она остановилась на самом молодом – 24 года – втором помощнике капитана (не рядовой работяга!) и посмотрела на фото в паспорте. Фото привело её в возбуждённое состояние: ну просто киноартист!

До вечера Мила ходила сама не своя, продумывая ход-подход к объекту своей цели. А в конце рабочего дня, в этом таилась изюминка задуманной операции, когда морагентщики убывали в гостиницу и по ресторанам, она набрала номер каюты второго помощника.

Удивлённому Антону Мила, представившись, предложила зайти к ней в амбулаторию для сверки данных по вакцинациям в его медпаспорте. Антон зашёл в амбулаторию и увидел молодую чернявую девушку семитской внешности со стройными, загорелыми ножками под коротким, белым халатиком. До двадцати пяти лет все украинки – смешение азиатской, польской, венгерской и, естественно, еврейской крови – загляденье! Глаза – крупные, губы – смачные и – повна пазуха цицьок! Однако, свежий воздух на поле, сало, галушки та «домашня ковбаса» к тридцати меняют их до неузнаваемости: 130х130х130! (Грудь – талия – бёдра).

Мила, после сверки всех реквизитов в санпаспорте моряка, обратила внимание Антона, что у него, якобы, не совсем ясно прописана дата вакцинации от холеры! (Дата была написана «врачебным почерком», но вполне ясно!) Антон возразил: «За истекший год я побывал в четырёх странах Европы и нигде претензий не было. А в прошлом месяце я двадцать дней проживал в отеле „Хоспиц“ в Турку, в Финляндии, мы там принимали судно для Таллина, и ко мне тоже претензий от карантинной службы не возникало!»

Мила на три минуты утратила дар речи: перед ней сидел живьём красивый парень, который почти месяц жил в гостинице, в «проклятом, загнивающем», и мог там ХОДИТЬ ПО МАГАЗИНАМ! И даже делать покупки! Фантастика! Неужели такое возможно в нашей стране?

– Рабочий день уже закончился. А давайте зайдём ко мне в каюту на «рюмку чаю» с шоколадом? На посошок, перед городом? – нахально предложил Антон.