Читать книгу Арлекин - Евгений Иванович Пинаев - Страница 3

Лесовоз «Кассиопею» навалило на английский сухогруз «Корнуолл» в акватории порта Саутгемптон. Если сказать, что сухогруз «Корнуолл» навалило на советский лесовоз «Кассиопею», – истина не пострадает. Обстоятельства происшествия, изложенные в «морском протесте» капитана лесовоза, своевременно оформленном советским консулом, соответствовали положениям Брюссельской конвенции «по унификации некоторых правил относительно столкновения судов» и не противоречили двести пятьдесят третьей статье Кодекса торгового мореплавания СССР. Пункты конвенции 1910 года и статья КТМ трактовали подобную аварию как случайную, возникшую под воздействием непреодолимых сил, к каковым относится чрезвычайно густой туман, помешавший маневру «Корнуолла» и «Кассиопеи». Тем не менее владельцы сухогруза подали иск в арбитраж при Лондонском комитете Ллойда, инкриминировав капитану «Кассиопеи» нарушение правил порта Саутгемптон.

Мне пришлось вылететь в Англию экспертом советской стороны, ибо сущность «морского протеста» в разных странах трактуется по-своему. В Англии как юридический документ он принимается только с согласия противной стороны. Экспертная комиссия рассмотрела обстоятельства дела на месте, в Саутгемптоне, и отклонила притязания владельцев «Корнуолла».

Итак, все кончено. Никаких выплат, никаких компенсаций: форсмажор – это форсмажор и, следовательно, «убытки несет тот, кто их потерпел». Бумаги подписаны, билет на аэрофлотовский самолет уже заказан, а вылет – завтра вечером из аэропорта Хитроу. Торопиться некуда. Можно отдохнуть, побродить по городу. Как ни спеши, но дома окажешься ни раньше ни позже положенного часа. Добираться же до Лондона лучше всего утром. Шоссе, конечно, лучше всяких похвал, погода, по здешним меркам, – отменная, но, увы, возраст уже не тот, чтобы садиться в автобус с накопленной за день усталостью. Когда человеку под семьдесят, годы – все равно что семь смычек на грунте при слабосильном брашпиле. Надорвешься, пока дотащишь якорь до клюза. Да, возраст обязывает ко многому – в том числе и к таким вот, как эта, пешим прогулкам… В городском парке я сел на скамейку у памятника геройским механикам «Титаника», развернул «Саутгемптонское эхо» и прочел в газете об очередной «хитрости русских, выигравших процесс у наших моряков». Арбитраж Ллойда не упоминался совсем.

Когда-то местное «Эхо» писало о русском паруснике, ошвартовавшемся в Иннер-доке. Наверное, только поэтому меня потянуло в порт…

Вот она – жизнь моряка! Куда судьба ни кинь, везде – клин, всюду, в том или ином обличье, достанет прошлое. К счастью, здесь оно имело молодую и симпатичную мордаху, потому что сюда я привел когда-то учебное парусное судно. Баркентина, волею судеб, тоже именовалась «Кассиопеей».

В ту пору было мне сорок четыре. Тоже многовато, хотя зрелые годы воспринимаются нами куда спокойнее, чем «безоблачная» юность, которую одним махом обрубила война. Четыре военных года превратили нас в бывалых вояк с опытом, какого не обретешь порой за несколько жизней, которых, как известно, не имеет человек.

О том и думал, когда, минуя длинную цепочку доков и пакгаузов, неторопливо шел причалами до набережной Ки. В прежние времена здесь швартовались знаменитые «королевы» Атлантики: «Куин Мэри» и «Куин Элизабет». Отшумела их былая слава…

А там вон, в самом дальнем углу Иннер-дока, стояла когда-то крохотная деревянная «Кассиопея». Зеленая вода, как и тогда, лизала замшелые сваи, лебеди, как и в ту пору, словно маленькие фрегаты, медленно пересекали док, и так же качались на легкой волне желтые лимонные корки.

…Нельзя слишком пристально вглядываться в прошлое – недолго и споткнуться: чья-то рука вовремя удержала, несильно сжав локоть, когда я запнулся за швартов.

– Простите, сэр, но, судя по форме, вы – русский моряк?

– Да. Прямиком из Москвы. – Я с любопытством окинул взглядом коренастого, страшно широкоплечего деда (примерно моих лет) с багровым лицом, как бы приставленным к белому треугольнику рубашки, упрятанной за отвороты черной морской тужурки. – Чем могу быть полезен?

– Разве Москва стоит на море? – удивился краснолицый.

– Столица пяти морей! – улыбнулся я. – К тому же в столице имеется министерство, где я работаю в главной инспекции по безопасности мореплавания.

– О-о, в инспекции морского министерства!.. В таком случае, сэр, по роду службы вы обязаны знать многих капитанов?

– Да, сэр, вы правы… – Ответ прозвучал слишком сухо, о чем я тут же и пожалел, так как заметил на груди англичанина среди орденских ленточек знакомую колодку Боевого Красного Знамени: ошибиться невозможно – два таких же ордена приколоты к тужурке, оставшейся в Москве. – Вас интересует конкретное лицо?

– Да. Мы… называли его «чокнутым». Но не за то, что русский капитан именовал себя Арлекином.

– Арлекином?! Он называл себя Арлекином?!! – воскликнул я в сильнейшем изумлении. На «чокнутого» (моряк произнес это слово на сленге «натти», известном мне со времен войны) я просто-напросто не обратил внимания.

– Ну да. Уверял, что прозвище связано с приятными воспоминаниями. Согласитесь, услышав хоть раз, что моряка зовут Арлекином, уже не забудешь. Верно? Если вы слышали о нем, то сразу вспомните.

«Арлекин!.. Черт возьми, даже здесь, Володька, знают о тебе!» И стало неловко, стыдно стало перед собой: столько лет собирался отыскать старого товарища, да так и не собрался. Прособирался, выходит, за делами, за морями, за множеством забот и командировок в самые неожиданные места. Когда же мы виделись в последний раз?.. Мать честная, страшно подумать: еще в войну. И где?.. Право слово, и тут невероятность: в Лондоне, вот где свела судьба!

– Я знаком с капитаном, о котором вы говорите. Слышал, что жив. Простите, с кем имею честь?

– Кептен в отставке и кавалер ордена Боевого Красного Знамени Джордж О'Греди, сэр! Познакомился с вашим соотечественником в мурманском конвое. Мы были молодыми и дерзкими. О годы, годы!..

– Джордж О'Греди!.. – И снова не было предела моему изумлению. – Это не о вас мы пели когда-то! «И английский офицер Джордж О'Греди носит орден эСэСэР, Джордж О'Греди!» А?

– А что – была такая песенка? – в свою очередь удивился кептен в отставке.