Читать книгу Как ломали замок границы - Евгений Крушельницкий - Страница 8

Два приятеля-художника в одну из летних ночей 1967 года покинули круизный теплоход «Россия», а заодно и страну, чтобы через девять суток оказаться на надувной лодке у турецкого берега.

Соханевичу было 32 года. По его меркам – вполне достаточно, чтобы задуматься о смысле быстротекущей жизни. После киевской художественной школы учился в Ленинградской академии художеств.

И что дальше? «Три года прошло после Академии, а я все ещё здесь. Советский художник-абстракционист. Картина грустная. Перспектив никаких. Нельзя сказать, чтобы я сидел сложа руки, но результатов пока нет, всё по-прежнему, и с каждым годом трудней, – ведь, помимо всего прочего, природа подарила мне талант, а это совсем уж неудобно тут, если ты честолюбив и знаешь, что работаешь хорошо. Просто хоть бросай всё к чёрту!» – сетовал он потом в своих воспоминаниях, которые назвал «Только невозможное».

Мечтал путешествовать по свету, встречаться с зарубежными коллегами, единомышленниками, удивлять своими творениями. Однако такие вопросы у нас решали уполномоченные на то люди: «Когда я пытался выехать за рубеж, чтобы посмотреть мир, меня не пускали. Я считал, что это очень-очень несправедливо. Кроме того, я был человеком упрямым».

Несмотря на отказы, он продолжал собирать документы для поездки. Хлопот много, а толку ноль: «Чего-то не хватало, что-то якобы терялось. А без какой-то „потерянной“ бумажки нужно было начинать все снова. Меня это очень разъярило, хотя я держал эмоции под контролем. А однажды мне прямо сказали: „Чего ты стараешься, мы же таких не пускаем“. Я спокойно заявил: „Вы делаете ошибку“. И в эту минуту я точно решил, что сделаю всё возможное, чтобы покинуть страну».

И начал действовать. Море любил с детства, с ним же связывал и надежды на успешный побег. Съездил в Батуми на разведку, изучил пляж, присмотрелся к наблюдательным вышкам. Плавал не столько для удовольствия, сколько привыкая нырять, подолгу оставаясь под водой. И понял, что далеко уплыть не удастся, потому что сильное прибрежное течение обязательно вернёт его на родину. Тогда и появилась мысль бежать с корабля в открытом море. На резиновой лодке.

Единомышленник нашёлся быстро. Сибиряк Геннадий Гаврилов с отличием окончил ту же академию и уже успел проявить свои таланты. Расписал фойе в Театре комедии, и его взяли на должность главного художника. Неплохой старт. Но и ему было невмоготу в атмосфере, которую создала в стране руководящая и направляющая сила.

Купили лодку, компас, запаслись консервами, флягами с водой… в общем, всем, что понадобится в дороге длиной в три сотни километров. С таким грузом и сели на теплоход «Россия», который направлялся из Ялты в Новороссийск. Заранее перенесли вещи на палубу, и ночью – рюкзак за борт, а потом и сами. Всё сделали быстро, никто ничего не заметил.

Надули лодку ручным насосом – и на вёсла. Это даже приятно, если лодка в городском пруду, а грести сутками да нередко и в штормовом море – тут можно сильно захандрить. Что Гена и сделал. В результате Олег сидел на вёслах, а напарник работал вперёдсмотрящим. И чуть не погубил всё дело. «У меня вдруг появилось сильное ощущение тревоги, – вспоминал Соханевич. – Я оглядываюсь и вижу корабль, который прёт точно на нас. Когда он подошел поближе, стало понятно, что это советское судно. Я обалдел от такого дела. А мой партнер сидит на корме, смотрит мимо меня и помалкивает. Я подумал, что он сошел с ума».

Орудуя веслами, Олег едва успел увести лодку из-под нависшего носа. И опять повезло, моряки их не заметили. Но потрясение было таким сильным, что Олег не простил этого приятелю. А испытания только начинались. Стёртые в кровь руки, болезнь, а тут ещё изменилось сознание и преподнесло сюрприз: в лодке появился кто-то третий и завёл беседы о вечности… Шли только шестые сутки.

И вот на десятое утро показалась земля. У маяка – три фигуры. Беглецы машут руками, те спускаются к лодке, и вскоре моторка останавливается неподалёку: «Парле ву франсе? Ду ю спик инглиш?» Но наши соотечественники предпочитают объясняться жестами: мол, где пристать? Лодка уходит вперёд, беглецы – за ней.

Вышли на мелководье, но только ноги уже не держат тридцатилетних мужчин… Для местной публики это сенсация: на лодке… через море… не верится.

Турки гостей не выдали. Несколько месяцев беглецы находились на военной базе. Затем Стамбул, пресс-конференция. И поток непривычных впечатлений: «Наши физиономии в стамбульских газетах. Босфор, вереница судов. Несколько раз проходили корабли с красной полосой на трубе, совсем рядом. Теперь это только забавно, уже не страшно».

Вскоре беглецы оказались в США, где и прожили оставшуюся жизнь. Соханевич писал стихи, занимался абстрактной живописью и графикой, путешествовал. Открыл в себе и талант скульптура. Создал жанр «напряженной скульптуры» – это такие композиции из напряженного металла – согнутого, растянутого, сжатого… В общем, наполненного скрытой силой. Искусство это на любителя, и художник, которого природа тоже наделила немалой силой, на жизнь зарабатывал грузчиком на квартирных переездах. Хоть его произведения и выставлялись в самых престижных галереях Америки, покупать их не спешили.

Умер художник в Нью-Йорке, прожив 83 года. Со своим приятелем больше не общался с самой Турции, не простив ему той давней слабости.

Гаврилову подрабатывать не приходилось. Он писал в академической манере картины для старой русской аристократии. Рисовал портреты знаменитостей (однажды даже жена президента Форда заказала ему портрет мужа). Денег хватало и на собственную виллу. К сожалению, прошлая слабость оказалось не единственной: шальные деньги и кутежи подорвали здоровье. После инсульта парализованный старик доживал в бедном латиноамериканском квартале того же Нью-Йорка. И до последних дней вспоминал тот побег с тёплым чувством: «Это было моё дело. Я его сделал. И в нём я нашёл себя как человека. Этот побег – самое главное событие в моей жизни».