Читать книгу Квинтовый круг - Евгений Лукин, Матузук - Страница 19

До станции Обум-Товарный, где в одном из тупиков временно приткнулась парусная платформа Андрона Дьяковатого, их доставил на своём пикапчике тот самый Протаска Худощапов, что затачивал и разводил пилы под сотовую связь. Димитрий хотел полюбопытствовать из вежливости, удалось ли вчера заточнику избежать штрафа, но, когда выезжали из Колдобышей, оглянувшись, увидел собачку. Лохматая, белая, просвеченная солнцем насквозь, почти до крохотного своего сердечка, она стояла возле бетонного столба и смотрела им вслед.

«Последний раз вижу, – внезапно осознал Димитрий. – Собачку, столб, деревню…»

Осознание отозвалось предобморочной слабостью. Вдобавок сработала дурная привычка, приобретённая Уаровым ещё во времена его уличных блужданий: чуть что, прятать голову в философию. Пока ехали до Обума-Товарного, Димитрий успел измусолить проблему как минимум с двух точек зрения. Если каждое мгновение неповторимо, то, куда ни посмотри, видишь всё в последний раз. Если же сосредоточиться на том, что он, Димитрий Уаров, уходит навсегда, то собачка, при всей её трогательности, далеко не последнее из увиденного. Вряд ли парусная платформа обладает высокой скоростью. Стало быть, ещё насмотримся.

Предобморочная слабость исчезла, зато грусть сделалась куда пронзительней. Вот почему никогда не следует слушать тех, кто, видя ваш печальный облик, советует отнестись ко всему философски. Они сами не знают, что говорят. Философия способна лишь приумножить скорбь, но ни в коем случае не приуменьшить. Лучше уж выпить водки и получить от кого-нибудь по морде.

Тем временем добрались до места. Андрон велел родственнику (Протаска доводился ему свояком) подогнать пикапчик впритык к железнодорожному одномачтовику. Втроём они быстро перенесли привезённый груз на палубу, после чего водитель, пожелав попутного ветра, уехал, а капитан с пассажиром стали ждать обещанного.

Ждать пришлось до одиннадцати. Уаров сидел на груде скомканного брезента, видимо, предназначенного стать парусом, и без интереса рассматривал круглую сквозную дырку в настиле – отверстие для одного из четырёх болтов, которыми в былые времена крепился демонтированный ныне вечный двигатель или, как его называют в здешних краях, движок.

Рангоутное оснащение платформы состояло из короткой мачты по центру и косого латинского рея. В целом конструкция сильно напоминала деревенский колодец системы «журавль» и, очевидно, была позаимствована с картинки, изображавшей венецианскую галеру.

– Независимость… – ворчал Андрон, воздевая смоченный слюной палец, в надежде уловить первое дуновение. – Раньше посмотришь, какая погода в столице, и уже точно знаешь, что денька через два и до нас доберётся… А теперь хрен поймёшь. Одни на повышение температуры играют, другие – на понижение…

Потом воздух всё-таки шевельнулся – и Димитрию пришлось не только встать с брезента, но и принять самое деятельное участие в подъёме паруса. Серое в заплатах косое ветрило долго хлопало и сопротивлялось, потом наконец вздулось, напряглось, однако платформа по-прежнему пребывала в неподвижности. Андрон спустился по железной лесенке на землю, с минуту отсутствовал, затем настил под ногами дрогнул.

– Поберегись… – послышалось из-за борта, и на платформу со стуком упал тормозной башмак.

* * *

Ошибся Андрон с пассажиром, крепко ошибся. Когда ковыляешь по заброшенной железнодорожной ветке на парусной платформе, чем ещё заняться, кроме разговоров? Кроме того каждому ведь хочется, чтобы кто-нибудь со стороны восхитился его работой. Димитрий же Уаров безмолвствовал. Даже удивления не выразил, что этакая махина и вдруг движется под парусом. Хотя, с другой стороны, подобное равнодушие можно было истолковать как безоглядную веру в талант и мастерство умельца: чему дивиться-то? У него и асфальтовый каток курсом бейдевинд пойдёт.

А всё же досадно. Как-никак под каждый угол платформы по девальватору засобачил. Некоторые ошибочно именуют такие устройства антигравами, но это они по незнанию. Земное тяготение тут вообще ни при чём. Речь идёт именно о девальвации единиц измерения, загадочной аномалии, зачастую возникающей самопроизвольно и, что уж совсем необъяснимо, усиливающейся по мере удаления от культурных центров. Физики, во всяком случае, так и не смогли разобраться, почему это на столичных рынках один килограмм весит в среднем девятьсот девяносто четыре грамма, а в провинции – всего девятьсот восемьдесят пять.

В полдень миновали Баклужино, оставив его по правому борту. Постукивали гулкие колёса, над покатым зелёным холмом громоздилась северная окраина столицы. Высотные здания плыли подобно надстройкам океанских кораблей, с величавой неспешностью разворачиваясь и обгоняя друг друга.

– Вот совсем достанут, смастрячу трёхмачтовый бронепоезд, – мрачно пошутил Дьяковатый. – Наберу команду – и под чёрным флагом на Колдушку…

Уаров не улыбнулся. Скорее всего, просто не расслышал, что было сказано. Обессмыслившимися глазами он созерцал маленькую трагедию, разыгравшуюся в десятке шагов от насыпи. Там на двухметровой высоте завис, чуть пошевеливая широкими раскинутыми крыльями, ястреб. А может, и сокол – поди их различи! Кто-то, короче, хищный. А под ним, не зная, куда деться, метался обезумевший от страха воробей. Ну и дометался – сам в когти влетел. Скривив рот, Димитрий повернулся к Андрону.

– Вот она, природа-то, – почему-то с упрёком молвил он. – Красота, кричим, красота! А приглядишься – взаимопожиралово одно. Ястреб – воробьишку, воробьишка – кузнечика, кузнечик… тоже, наверное, тлю какую-нибудь… Всё-таки хорошо, что я неверующий, – неожиданно заключил он ни с того ни с сего.

Ну слава те Господи! А то уж Андрон начинал опасаться, что спутник его так и промолчит до самой Слиянки.

– Кому? – ухмыльнулся шкипер.

– Что «кому»?

– Кому хорошо?

Пассажир тревожно задумался.

– Всем, – решительно сказал он наконец. – Понимаете… Будь я верующим, я бы возненавидел Творца. Основал бы наверняка какую нибудь богоборческую секту…

– Чем же это Он тебя достал?

Несостоявшийся богоборец беспомощно оглянулся, но за кормой (видимо, так теперь следовало величать заднюю оконечность платформы) не было уже ни ястреба, ни тем более воробья.

– Ладно, – разом вдруг обессилев, выговорил Димитрий. – Допустим, согрешил человек. Что-то не то съел. Ну вот нас и карай! Но весь мир-то зачем? Того же воробьишку, скажем… Или он тоже какое-нибудь там запретное зёрнышко склевал? А ризы кожаные?

– Какие ризы?

– Ну, когда Адам с Евой согрешили и листьями прикрылись, Бог им потом кожаные одежды сшил. Я ничего не придумываю, так в Писании сказано! Но раз сшил, значит, с какого-то зверя шкуру содрал… Стало быть, убил. За что?

Теперь призадумался Андрон. Морально-этическая сторона вопроса не слишком занимала изобретателя, однако найти контраргумент он всегда полагал делом чести. Именно так и завязываются зёрнышки открытий.

– Почему обязательно убил? – поразмыслив, возразил он. – А змей? Господь ему как сказал? «Проклят ты перед всеми скотами, будешь ходить на чреве…» Значит, лапы пообрывал – за соблазн… Наверно, с лап кожу и взял… – Хмыкнул, покрутил головой. – А вот прикопай они тогда огрызок, – сокрушённо добавил он, – глядишь, жили бы мы сейчас в раю. Всё оно, разгильдяйство наше баклужинское. Хоть бы урок какой извлекли! А то выйдешь в пойму – опять овраги мусором завалены… Зла не хватает!

Поворот подкрался незаметно. Повизгивая колёсами, платформа рыскнула, брезент неистово заполоскал, забился. Еле усмирили.

– Ну вот как в Него такого верить? – задыхаясь, проговорил Димитрий, когда парус совместными усилиями был установлен в новом положении. – Нет, уж лучше естественный отбор…

– Ты ж, говоришь, неверующий… – поймал его на слове Андрон.

– Ну да… неверующий…

– А в естественный отбор?

– Да нет же! – с тоской отвечал Уаров. – Естественный отбор… Его нельзя ненавидеть, понимаете? Это бессмысленно, это всё равно что ненавидеть таблицу умножения…

– Так ты ещё и в таблицу умножения веруешь? – подивился Андрон. – Плохи твои дела… Знаешь, ты кто? По-нашенски говоря, отрицала ты.

– А вы?

– А я – положила…

– Это как, простите?

– Ну, отрицалы – это которые всё на словах отрицают. Спорят, доказывают…

– А положилы?

– Эти не спорят. Эти – молча. Что хотят, то и делают…

– А-а… – сообразил Димитрий. – Девальватор, например, машину времени…

– Во-во!

* * *

Новостройки окраины помаячили за кормой и сгинули, заслонённые дубравой. Пошла степь.

К двум часам дня ветер опять ослаб. Андрон, бормоча ругательства, уже несколько раз вылезал и что-то подкручивал на ходу то в одном, то в другом девальваторе, выжимая из хитроумных устройств всё возможное. Теперь, по его словам, каждый килограмм платформы весил не более десятка граммов, и тем не менее парусник плёлся по расшатанным рельсам со скоростью усталого пешехода.

– Да нехай катится, – решил наконец Андрон, снова забираясь по лесенке на палубу. – Давай-ка перекусим, пока тихо…

Из рюкзака был извлечён солидных размеров термос, свёртки, пакеты. Димитрий испугался, что следующим извлечённым предметом окажется бутылка, но, к счастью, ошибся. Видимо, Андрон, если и брал в поход спиртное, то исключительно на крайний случай. – Значит, говоришь, зверушек любишь… – вернулся он к прерванному разговору.

– Раньше любил… – со вздохом ответил Уаров, принимая кружку с горячим чаем. – А теперь?

– Теперь уже не так. Ничем они нас не лучше. Только и знают, что друг друга хрумкать. – Как воспитаны, так и хрумкают, – утешил Андрон. Уаров не донёс кружку до рта и недоверчиво посмотрел на собеседника.

– При чём тут воспитание? – спросил он, моргнув. – Хищник он и есть хищник. Не зря же говорят: сколько волка ни корми… Такой же закон природы, как… ну, скажем, закон всемирного тяготения…

А вот подобных слов при Андроне Дьяковатом произносить не следовало. С законом всемирного тяготения у самородка были особые счёты. Взбычился, отставил кружку.

– Слышь! – презрительно выговорил он, подаваясь к Димитрию. – Да ты хоть знаешь, откуда он взялся, этот твой закон? Мало того, что сами всё вниз роняем, ещё и детишек тому же учим. «Бух! – говорим. – Бух!» А младенчик верит. Вот тебе и тяготение…

Андрон был настолько грозен, что Уаров мигом уяснил всю глубину своей бестактности. Ну что это, вправду, за свинство такое: сам едет на парусной железнодорожной платформе – и сам же толкует о каких-то законах природы! Если на то пошло, природа сама нарушает законы природы – одним только фактом своего существования.

Впрочем, народный умелец быстро взял себя в руки.

– Нет, если, конечно, вверх, тогда ещё хуже… – вынужден был признать он. – Улетит – хрен поймаешь… Поначалу-то новорождённый всё видит правильно, а потом начнут переучивать, и у него в головёнке верх и низ местами меняются. Вот и медики то же самое говорят… – Андрон потянулся к кружке, отхлебнул чайку, помолчал, недобро усмехаясь. – Коперник этот со своими приколами… – ворчливо добавил он. – И никто, главное, не хочет… не то что мозгами пошевелить – глаза открыть хотя бы! Ну выйди за порог, сам посмотри, что вокруг чего крутится! Глупый мы народ, доверчивый…

– Но ведь Земля действительно вращается вокруг Солнца, – рискнул возразить Димитрий.

– Да мало ли что вокруг чего вращается!.. Солнце вон тоже вокруг центра галактики вращается. Что ж теперь, от центра галактики отсчёт вести? Привязали Землю к Солнцу, как рубль к доллару, и ещё чему-то радуемся, придурки… Мы ж не на Солнце живём, в конце-то концов! Раньше вон, при системе Птолемея, посмотришь вверх – и сразу видно, где что… А нынче на бумаге – одно, на небе – другое… А! – И Андрон Дьяковатый в сердцах махнул рукой.

В молчании съели по бутерброду.

– Этак можно и до плоской земли на трёх китах дойти, – осторожно заметил Уаров.

– Когда-то так всё оно и было, – кивнул Андрон. – А потому что дети родителей почитали! Сказал батяня, плоская земля – значит плоская. На трёх китах – значит на трёх…

– Хм… – озадаченно отозвался Димитрий. – То есть получается: если всем внушить, что наша планета…

– Да запросто! – не дослушав, подтвердил умелец. – Вон в России до девяносто первого года Бога не было, а после девяносто первого взял вдруг и появился. Ты прикинь: Бог! Не абы кто! А тут всего-то делов: одну планетишку сплюснуть. Только кто ж нам такое позволит… – примолвил он, покряхтев. – Думаешь, Америка зря космос осваивает? Это она так шарообразность Земли нам в извилины втирает. Ей ведь, Америке, плоский мир – нож острый: вся как есть со своими хвалёными небоскрёбами на горб киту ссыплется… если, конечно, со стороны Старого Света плющить…

Допили чай, доели бутерброды, оставшееся вернули в рюкзак. Андрон подошёл к борту и с удовольствием оглядел ещё не успевшую выгореть степь.

– Ну вот и аномалка пошла… – облокотясь на самодельные поручни, заметил он. – Знаешь, что такое аномалка? Это, брат, такие места, куда людские предрассудки не добрались… Или, скажем, выветрились… Душой отдыхаешь…

– А как же «бытиё определяет сознание»? – укоризненно спросил Димитрий, облокачиваясь рядом. – Вы с этим тоже не согласны?

– Почему не согласен? – удивился Андрон. – Согласен. А с чем тут не соглашаться? Это ж всё равно что «казнить нельзя помиловать»! Поди пойми, кто там кого определяет. – Сплюнул за борт, усмехнулся. – Думаешь, раз в Бога не веруешь, – значит, уже неверующий? Настоящий неверующий, чтоб ты знал, вообще ни во что не верит. Даже в то, что Бога нет…

* * *

Ветер так и не усилился. Время от времени из лесопосадок выходил любопытный лис и, замерев, с тревогой смотрел на медлительное колёсно-парусное чудище. Потом по просьбе Димитрия Андрон вынул из мешка машинку и начал инструктаж.

– Куда тебе? – равнодушно осведомился он, запуская пятерню в нутро бредового агрегата.

Уаров сказал. Андрон Дьяковатый медленно повернул голову к попутчику, внимательно его оглядел. – Ох, что-то ты крутое затеял, – промолвил он наконец. – Что… не достанет? – упавшим голосом спросил тот. – Достать-то достанет… А ты там выживешь? – Н-ну… это уж моё дело.

– Ага… – неопределённо отозвался Андрон и, насупившись, снова принялся что-то крутить в механических потрохах. – А с координатами как? – Известны… более или менее…

– Более или менее… – Андрон только головой покачал, дивясь беспечности своего пассажира. – Имей в виду, наводить будешь сам. Вручную. На глаз. Значит, так…

– Погодите, – прервал Димитрий умельца и полез за блокнотом. – Лучше я запишу. У меня на термины память плохая…

– Термины! – осклабился тот. – Ну, записывай… Эту хрень – видишь? Её сдвигаешь сюда, сам смотришь в эту вот хренотень, а этими двумя хреновинками…

Растолковывал долго и обстоятельно. Димитрий смотрел и зачарованно кивал, запоминая. Записывать раздумал.

– Во-от, – закончил объяснение Андрон. – Когда нашаришь, кликни. Имей в виду, в аномалку мы въехали, так что машинка уже фурычит. Вполсилы, правда, но ты с ней всё равно поосторожнее. Никакой другой фигни не трогай – только ту, что показал. А я, пожалуй, пойду клопика придавлю… После вчерашнего, что ли, разморило…

Солнышко припекало, поворотов не предвиделось аж до станции Красный Воруй. Шкипер бросил на палубу пару старых ватников и возлёг в тени паруса, благосклонно поглядывая на старательного Димитрия. Преклонив колени перед машинкой, тот припал глазом к некой линзочке и вовсю уже крутил ручки настройки. Судя по отчаянному выражению лица, дело не ладилось… Ничего. Не боги горшки обжигают. Научится. Андрон повернулся на другой бок и уснул. Толком, однако, вздремнуть не удалось. И получаса, наверное, не прошло, а пассажир уже принялся трясти за плечо.

– Что? Уже? Быстро ты… – Шкипер сел, зевнул, хотел протереть глаза – и вдруг насторожился. Колёса побрякивали и постанывали как-то не так. С другой интонацией.

– Я правда ничего не трогал! – испуганно сказал Уаров.

Андрон огляделся. По-прежнему вяло вздувался брезентовый латаный парус, по-прежнему плыла за бортом ровная степь. Только плыла она теперь в противоположную сторону. Навстречу ей, в направлении Баклужино, с неправдоподобной неспешностью вздымая крылья, летела ворона. Хвостом вперёд.

– Ну да, не трогал… – сердито проговорил Андрон. – Само тронулось…

С кряхтением поднялся и, подойдя к машинке, перевёл сдвинутый рычаг в нужное положение. Окружающая действительность застыла на долю секунды и двинулась вновь. На этот раз куда следует.