Читать книгу Времени холст. Избранное - Евгений Лукин, Момо Капор - Страница 4

В час, когда на войну призывала труба полковая

И над русской твердыней взошла роковая звезда,

Все языки смешались, вся Русь поднялась кочевая,

И на Запад пошли, и пошли на Восток поезда.

В час, когда наступила пора и прощать, и прощаться,

Сын явился к отцу в золоченый кремлевский дворец:

«Что мне делать, отец?» – Тот ответил:

«Идти и сражаться!».

Разве мог в этот час по-другому ответить отец?

Но когда на рассвете куранты пробили державно,

О пленении сына ему доложил вестовой,

Он подумал, что выбыл еще один воин бесславно

Из состава полка. И табак закурил золотой.

И фельдмаршала, взятого в плен у бойниц Сталинграда,

Он менять на бесславного сына не стал, дав отказ,

Ибо на полководца, сказал, не меняю солдата.

И замолк. И табак золотой в его трубке погас.

И стоял вестовой, потрясенный услышанной речью,

Но молчал он, задумавшись, не замечал никого.

И, казалось, душа содрогалась в нем по-человечьи,

Если стоит считать, что имелась душа у него.

Как в двенадцать часов бьют державно куранты

на Спасской,

Он из гроба встает и отряхивает пыль веков.

Перед ним спит Москва, и, сверкая во мгле азиатской,

Острый месяц украдкой срезает кресты с куполов.

Как в двенадцать часов он идет, не спеша, мостовою,

Равномерно стучат по брусчатке его кирзачи.

Белый китель на нем и фуражка с багровой звездою.

Отдают ему честь постовые в железной ночи.

И, заслышав шаги, его стража встает по тревоге,

И его вестовые вступают во злат-стремена.

Реют стяги на башнях и трубы немеют в восторге,

Потому что в державе настали его времена.

Как в двенадцать часов он на Красную площадь выходит,

На гранитную твердь Мавзолея восходит, суров.

На торжественный смотр окровавленный маршал выводит

Легионы погибших, но верных до гроба врагов.

И шагают, шагают во имя его и во славу

Занесенные снегом Мордовии и Колымы.

И товарищи верные рядом стоят по уставу,

И приветствуют мертвых центральной московской тюрьмы.

И когда о введении полной свободы (посмертно)

Он зачитывает совершенно секретный приказ,

Замогильную здравицу все выкликают усердно

И куранты над ним бьют последний двенадцатый раз.