Читать книгу Лабиринты будущего. Как увидеть завтра уже сегодня - Евгений Махина - Страница 5

⠀

Жизнь не лишена иронии. Моя дипломная работа в университете была посвящена анализу политического медиадискурса. Я исследовал то, как коммуникация формирует наше представление о реальности / о социальных событиях и процессах. Если бы тогда кто-нибудь меня спросил, связан ли анализ публичной коммуникации с прогнозированием будущего, я бы ответил отрицательно. Сейчас считаю ровно наоборот.

Сюжет романа «Ампир V» Виктора Пелевина строится вокруг простого парня по имени Роман, который стал вампиром. Чтобы влиться в группу истинных властителей мира, Раме Второму (такое имя ему дали после превращения) нужно было освоить два основных вампирических искусства: гламур и дискурс. Именно они позволяли вампирам контролировать популяцию людей через направление потока их мыслей. Бальдр, учитель Рамы Второго, в частности, дает очень простое определение дискурсу: «Дискурс – это все, что человек говорит22». В реальности все, конечно, намного сложнее, но суть герой романа уловил верно. Наш образ мыслей и, следовательно, наш образ будущего действительно во многом определяется тем, как мы о нем говорим и что говорят нам.

Карл Маркс как-то сказал23: «Мы – рабы слов». Если у говорящего или автора текста есть задача вас в чем-то убедить (а чаще всего такая задача есть), то для ее решения он будет использовать не только логические аргументы, но и языковые инструменты. Подобное воздействие не всегда распознается, и именно из-за этого оно порой оказывается более эффективным, чем лобовая атака аргументами.

Приведу пример. Человека, занимающегося перепродажей товаров с целью получения прибыли, можно называть по-разному: торговец, предприниматель, спекулянт. Выбор термина определяется целью говорящего. Если вы хотите сформировать негативное отношение к подобным людям, то называйте их спекулянтами. В СССР так и делали, ведь подобная деятельность считалась незаконной. После краха СССР слово «спекулянт» вышло из обихода, хотя само содержание деятельности людей, занимающихся коммерцией, никак не изменилось. Мы все еще говорим о заработке на разнице в стоимости покупки и продажи. Смысл не меняется. Меняется коннотация, то есть оценочный оттенок высказывания.

Да, кстати, а почему я сказал о «крахе» СССР? Я ведь мог использовать слово «распад». Или мог написать: «В современной России слово „спекулянт“ активно не используется». Слово «крах» порождает цепочку ассоциаций, выражает отношение говорящего к предмету. Так и работает дискурс. Он проявляет себя в выборе терминов, жаргонизмов, отсылок, метафор и т. д.

Дискурс также проявляет себя и в том, что попадает в нашу устную и письменную речь, а что из нее исключается. Допустим, что мы хотим рассказать о Кате. Катя учится в 3-м «А». Сегодня она получила пятерку по математике и по физкультуре. Еще сегодня она потеряла пенал и испачкала юбку, сев на жвачку. Представим себе пару утрированно-противоположных по отношению к девочке высказываний:

1) Катя наша – молодец. Сегодня по математике и физкультуре пятерки заработала!

2) Катя наша – растяпа. Пенал умудрилась потерять! Да еще и юбку испортила. Вот, посмотри! Вот как можно сесть прямо на жвачку?

В обоих случаях мы говорим о реальных событиях из жизни Кати. При этом, фокусируя внимание адресата на одних аспектах жизни нашей героини и отбрасывая другие, мы формируем у него соответствующее восприятие. Мы создаем соответствующий нарратив. Это еще более деликатный инструмент воздействия, так как мы говорим о реально произошедших событиях. Мы не врем. Лишь подсвечиваем определенные грани реальности лучом прожектора, оставляя остальное во тьме.

Мышление о будущем прочно связано с окружающими нас нарративами. Дам свое определение термина: нарратив – это история (или комплекс историй), которую мы используем, чтобы объяснить себе мир и происходящее в нем. В «Википедии» справедливо отмечено24, что у термина может быть еще один оттенок значения: нарратив – высказывание, которое содержит мировоззренческую установку/предписание.

Давайте разбираться.

Современный человек ежедневно бомбардируется огромным количеством данных. Пролистывая ленты социальных сетей, за сутки мы можем получить больше новостей, чем наши дальние предки получали за всю жизнь. Этим хаосом нужно как-то управлять. Необходим инструмент, который позволит сознанию отделять важные данные от второстепенных. Вычленять то, что поможет нам выжить.

Эволюция нам дала такой инструмент. Он называется «истории». Они позволяют сложить разрозненные события в единую систему. Мы обычно не задумываемся о том, насколько сильно мы заточены на восприятие мира через истории. Введите в поисковую строку браузера запрос Heider and Simmel experiment25 или «эксперимент Хайдера и Зиммель». Вы увидите короткий анимационный ролик.

Вот скриншот из него:

Источник: https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC6396302/

Посмотрите ролик, а затем продолжите чтение.

Как бы вы описали увиденное? По сути, в видео представлены три геометрические фигуры, которые перемещаются по плоскости, в которой есть прямоугольник с дверью. Ни больше ни меньше. И все-таки основная часть участников эксперимента приписывала геометрическим фигурам атрибуты человеческого поведения (лишь двое участников сочли эти фигуры птицами). Они говорили, что у фигур есть цель, что по ходу развития сюжета они испытывали эмоции и т. д. Участники описывали историю, которая разворачивалась у них перед глазами.

Таково свойство нашего мозга – искать сюжеты даже там, где их нет, очеловечивать неожиданные объекты, делать мир более понятным для себя, более объяснимым. Соответствуют ли наши построения действительности? Заложена ли сюжетная логика в обсуждаемом ролике? Это уже не так важно. Главное, что человеческий мозг с трудом принимает хаос.

Ему нужно видеть набор причинно-следственных связей. Ему нужно, чтобы происходящее вписывалось в понятный шаблон. Например, на одном из семинаров, где я показал этот ролик, участник предположил, что перед ним – история о борьбе двух мужчин (треугольников) за внимание дамы (круга). Это знакомый всем нам сюжет, который легко спроецировать на происходящее на экране.

Проведем еще один эксперимент. Представьте, что вы в Москве. Перед вами стоит задача – проехать на метро от станции «Кропоткинская» до станции «Пушкинская». На выбор вам предоставляются три карты. Посмотрите на них и решите, какая будет наиболее удобна.

Осмелюсь предположить, что бо́льшая часть читателей выберет вариант №3. Он проще и удобней других. Сравните его с вариантом №1. В глазах рябит от обилия деталей. Зачем желающему добраться от одной станции метро до другой спутниковые снимки зданий на поверхности? Что делать с этой информацией? Вариант №2 уже лучше. На карте обозначены станции метро и названия улиц. Вариант №3 самый простой. В нем представлена только ключевая информация. Нет ничего лишнего. Зачем мне знать, под какими улицами я буду проезжать по дороге до «Пушкинской»? В варианте №3 обозначен самый быстрый маршрут из точки «А» в точку «Б». Предыдущие варианты не содержали информацини о маршруте. Его нужно было прокладывать самостоятельно. Размышления – энергозатратный процесс. Чем сильнее предлагаемое решение его упрощает, тем лучше.

А теперь давайте посмотрим на эти же карты еще раз, но уже с точки зрения их точности. Здесь вариант №3, наоборот, выглядит самым проигрышным. Расстояние между точками на карте соответствует реальному расстоянию между станциями? Нет. Линии метро, соединяющие станции, действительно такие прямые? Нет. Станции расположены ровно так, как представлено на карте? Нет. В таком случае станция «Кузнецкий мост» должна быть на той же широте, что и «Пушкинская». В реальности же она чуть южнее.

Заметили парадокс? Самые удобные карты – далеко не всегда самые точные и информативные. Самые точные и информативные карты далеко не всегда самые удобные. Нам приходится выбирать. Когда мы приоритизируем удобство, точность может оказаться принесенной в жертву.

Мы не всегда замечаем, насколько наше представление о реальности упрощается в угоду удобства. Однажды комик Аласдер Бекетт-Кинг (Alasdair Beckett-King) опубликовал пост26 с предложением разработчикам сделать индикатор загрузки видеоигр более реалистичным, чтобы он отражал настоящее состояние процесса. На его сообщение ответил ряд профессиональных разработчиков. Они признались, что… достаточно часто индикатор загрузки на самом деле ничего не значит. Реалистичные данные о загрузке могут тревожить27 игроков, поэтому разработчикам приходится идти на ухищрения: делать индикатор таким, чтобы он улучшал игровой опыт, а не информировал о реальном положении вещей.

Чтобы сделать окружающую нас реальность понятной и, следовательно, управляемой, нам приходится ее упрощать. Да, даже в ущерб правдоподобности наших моделей мира. Нарративы выполняют ту же функцию. Они делают мир понятнее, предлагая нам готовые шаблоны восприятия, но за эту услугу приходится платить объективностью. Поэтому не стоит удивляться, что многие люди верят в теории заговора. Некоторым из нас тяжело жить с пониманием, что происходящее с человечеством в глобальном масштабе – цепочка из ряда зачастую никак не связанных друг с другом событий. Тяжело принять, что у всего этого нет заранее заготовленного сценария, нет режиссера, нет структуры.

Эту мысль отлично сформулировал Джокер в фильме «Темный рыцарь» Кристофера Нолана. Он сказал: «Никто не паникует, когда все идет согласно плану. Даже если план чудовищен». Не так страшна мысль о том, что условные рептилоиды с планеты Нибиру собираются нас всех чипировать, как о том, что рептилоидов нет. Многих пугает мысль об отсутствии какой-то глобальной силы, у которой есть на человечество планы. В общем, мой куратор из тайного мирового правительства поручил мне сообщить вам, что тайного мирового правительства нет. Му-ха-ха.

«Если события следуют одно за другим, это значит, что они взаимосвязаны» – распространенный способ объяснения мира, к которому мы часто прибегаем, пусть и неосознанно.

Истории снимают с нас стресс. Они превращают окружающий хаос в понятные причинно-следственные цепочки событий. До появления научной картины мира люди осмысляли мир через мифы. А что такое миф? Правильно, это тоже история. Сначала было это, потом случилось то. Вот мир и стал таким.

Истории и нарративы – очень близкие по смыслу понятия. Роберт Макки и Том Джерас в книге28 «Сториномика: Маркетинг, основанный на историях, в пострекламном мире» дают такое определение: «История – это динамическая эскалация движимых конфликтом событий, которые вызывают значимые изменения в жизни главного героя».

История – это изложение прошедших событий, которые привели к изменениям тоже в прошлом. Скажем, мой бизнес провалился из-за предательства бизнес-партнера, поэтому с тех пор я тщательно проверяю людей. Оба события (провал бизнеса и решение отныне всех по сто раз проверять) произошли в прошлом. Это и есть то самое значимое изменение в жизни героя, о котором говорят Макки и Джерас.

Нарратив – это конструкция, которая тянется из прошлого в будущее с остановкой в настоящем. В нашем случае нарративом могло бы быть высказывание: «В прошлом проекте меня партнер кинул, в этом тоже могут попытаться что-нибудь отжать». На основе прошедших событий я делаю вывод о вероятности событий будущих.

Давайте разберем тему на примере. В 1848 году в Манифесте Коммунистической29 партии Карл Маркс и Фридрих Энгельс обозначили несколько иллюстративных для нашего рассуждения тезисов. Привожу их в сокращенном варианте:

1) История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу.

2) Общество все более и более раскалывается на два враждебных лагеря – буржуазию и пролетариат.

3) Рабочие образуют коалиции против буржуа. Рабочие время от времени побеждают, но эти победы лишь преходящи. Действительным результатом борьбы является не непосредственный успех, а все шире распространяющееся объединение рабочих.

4) Объединение, для которого средневековым горожанам с их проселочными дорогами требовались столетия, достигается современными пролетариями гораздо быстрее благодаря железным дорогам.

Важно отметить, что я перечислил именно тезисы. Наборы суждений. Чтобы стать полноценным нарративом, их в идеале стоит дополнить рассказами о конкретных событиях: о случаях угнетения, о восстаниях рабочих против буржуа, об удачных/неудачных попытках объединения больших групп рабочих и т. д. Тогда наш бульон превратится в наваристый суп.

Резюмируем ключевую мысль авторов: по мере улучшения способности рабочих координировать усилия по борьбе за свои права буржуазия будет сдавать позиции. Этот нарратив задает рамку для восприятия будущего. Заметьте, говоря о позитивном влиянии на ускорение процессов самоорганизации пролетариата, авторы упоминают только железные дороги. Радио на тот момент в ходу еще не было.

Представьте себя человеком начала ХХ века, разделяющим взгляды Маркса и Энгельса. Как вы будете реагировать на новости о развитии технологий радиовещания? Какое место они займут в укорененном в вашем сознании нарративе? Скорее всего, эта деталь пазла со щелчком встанет в нужный паз. Узнав о массовом распространении радио, вы подумаете: «Точно! Вот теперь-то пролетарии смогут объединиться! Вот теперь буржуазии не поздоровится!» Будучи помещенной в заданную систему восприятия, информация начинает обретать смысл для воспринимающего.

Удерживая это в фокусе, не удивляешься, почему Владимир Ленин так интересовался технологиями радиовещания. Он мечтал о «газете без бумаги и без расстояний»30. Стоит заметить, что технология радиовещания обладала еще одним важным преимуществом – она устраняла проблему неграмотности целевой аудитории. Если ты распространяешь свои революционные идеи через газеты, то люди должны уметь читать, чтобы их понять. Это очень сильно уменьшает количество людей, до которых можно достучаться. Радио не обладает подобным изъяном. Ты говоришь – люди слушают так, будто бы ты стоишь рядом и говоришь с ними.

Формулу нарратива можно описать так: «Раз случилось ______ и _______, то в будущем случится и _________».

Создав и укоренив нарратив, нужно регулярно подкармливать его новыми данными. Важно, чтобы у аудитории сформировалось устойчивое представление о том, что все идет по плану (прямо как в одноименной песне группы «Гражданская оборона»).

Посмотрите на вырезку из выпуска газеты «Правда» от 27 октября 1964 года:

Источник: https://marxism-leninism.info/paper/pravda_1964_301—8921

Нарратив – мощное оружие еще и потому, что желающему воздействовать на чужие умы не требуется врать. Он может опираться на уже существующую и проверяемую информацию. Достаточно лишь отобрать подходящие данные (а противоречащие нарративу – отбросить), отобранную информацию выстроить в убедительную последовательность, чтобы задать мысли воспринимающего нужный вектор движения. Гектор Макдональд, автор книги «Правда. Как политики, корпорации и медиа формируют нашу реальность, выставляя факты в выгодном свете», справедливо замечает31: «Из одного набора фактов обычно можно вывести более одной правды».

Перечитайте изложенные выше заметки о «классовых боях». Из текста не следует, что мир двигался к построению коммунизма. Заметки повествуют о борьбе работников за повышение зарплаты. В тексте не говорится о стремлении изменить фундаментальные основы игры. По сути, люди требовали больше внутриигровой валюты. Далеко не факт, что бастующие мечтали отказаться от капиталистической системы. В их головы мы залезть не можем. Тем не менее в контексте задаваемого советским государством нарратива все забастовки должны были восприниматься именно как предвестники становления диктатуры пролетариата. Повторимся: из одного набора фактов обычно можно вывести более одной правды.

Эдвард Бернейс (Edward Louis Bernays) был одним из крупнейших специалистов PR XX века. Будучи племянником Зигмунда Фрейда и последователем его теорий, в своей работе он во многом опирался на психологию и ее методы. Одним из самых известных проектов Бернейса считается акция «Факелы свободы».

В начале ХХ века табачная индустрия переживала бурный рост. Ограничителем роста был тот факт, что женщины составляли весомую часть потенциальных покупателей сигарет. Ключевым здесь можно обозначить слово «потенциальных», так как сигареты в большей степени считались мужским продуктом. Чтобы начать массово продавать сигареты женщинам, нужно было изменить отношение самих женщин и общества к курению. Компания American Tobacco наняла Бернейса для решения этой задачи. Нужен был нарратив, который бы позволил перестать считать курение атрибутом женщин с пониженной социальной ответственностью. Бернейсу удалось его найти. Он воспользовался нарративом под названием «эмансипация».

В начале XX века многие женщины уже выполняли мужскую работу. Многие не сводили представление о себе исключительно к роли матери, которая должна сидеть с детьми. Племяннику Фрейда Бернейсу показалось интересным использовать эту идею для изменения моделей поведения, связанных с курением сигарет. Он нанял группу девушек, чтобы во время праздничных мероприятий в честь Пасхи те демонстративно прошлись по Пятой авеню в Нью-Йорке, куря сигареты Lucky Strike. Акцию назвали «Факелы свободы». В публичном поле ее целью провозглашалось разрушение «глупых предубеждений» относительно женщин. Курение стало позиционироваться как атрибут «освобожденной» женщины. Для American Tobacco эта акция была прорывом. За три года продажи сигарет выросли с 13,7 миллиарда пачек до 43,2 миллиарда32.

Резюмируем: Бернейс не пытался убедить женщин начать курить с помощью какой-либо рациональной аргументации. Сомневаюсь, что это в принципе было бы возможно. Он поместил тему женского курения в нужный ему нарратив. Его суть я бы описал так: путь женщин – это путь освобождения и борьбы за равноправие. Женщины преуспевают в этом вопросе. Женщины уже могут голосовать, учиться, работать и т. д. Снятие публичного табу на «исконно мужские» привычки (а именно курение) – просто следующий этап этого победоносного движения.

В таком контексте курение становилось в большей степени символическим действием. Курить = быть «освобожденной женщиной». Дисклеймер: курение я ни в коем разе не пропагандирую. Курить вредно. Мы сейчас решаем учебную задачу, разбирая теоретический материал на реальных примерах.

В голове каждого из нас есть информация о каких-то событиях из прошлого, которые, будучи интерпретированы через текущую новостную повестку, побуждают нас формировать определенные образы будущего.

Нарратив подобен баночке с сырным соусом, стоящей перед нами на столике в кафе. Каждая долька картошки фри, которую мы туда макаем, будет иметь привкус сыра. Замени сырный соус на кисло-сладкий, и привкус изменится. Проблема в том, что нарратив (в отличие от соуса) не так легко заметить. Мы проживаем свою жизнь в уверенности, что у картошки фри всегда сырный привкус. Так и с информацией. Ее редко поставляют нам без соуса.

Альтернативная аналогия для понимания термина – образ кирпичной стены. Объективные данные – это кирпичи. Но кирпичи – лишь материал. В структуре кирпича нет данных о том, какая конструкция из него должна быть построена. Это решает строитель. Из одних и тех же кирпичей можно собрать абсолютно разные конструкции. Эта книга – тоже вариант подобной постройки. Каждый раз, когда вы видите в ней ссылку на источник, знайте, что перед вами – кирпич. Информация о событиях, исследованиях и т. д. Ссылки нужны для отделения мнений от фактов – они показывают, откуда я взял информацию, которой делюсь. Пространство между фактами – это и есть то самое поле для интерпретаций, создающее наше восприятие действительности и ее перспектив. Как у читателей у вас есть право взять те же кирпичи, но построить из них нечто совершенно иное.