Читать книгу Формула порока - Евгений Миронов - Страница 4

Ему снились заморские страны, но совершенно внезапно издали раздался какой-то треск, напоминающий шум вертолётных лопастей.

«Откуда здесь взялась „Чёрная акула“? Чего она здесь разлеталась?» – успел подумать он до того, как звук смолк.

На самом деле все оказалось проще, прозаичнее: в прихожей трезвонил тихим треском городской стационарный телефон.

Владимир взял аппарат в руку, благодаря длинному шнуру пошёл с ним в зал, подсел к столу и услышал голос, знакомый ещё до рождения.

– Доброе утро!

– Привет, мамуля, – поздоровался он, облизывая пересохшие губы.

Его мучила жажда, и он заполнил гранёный стакан водкой до края.

– Как ты, жив, здоров?

– Хорошо, мамуля, – ответил он и, выпив водку до дна, кашлянул в кулак и пояснил: – Всё в порядке. Тружусь по мере сил и возможностей.

И положил на язык кусочек чёрного дарницкого хлеба.

– Если хочешь, я могу вечером заехать, помогу постирать белье.

– Спасибо, ма, у меня всё чисто.

– Значит, с Лизой пока всё в порядке?

– Более-менее, – уклончиво сказал он и сделал глоток ядрёного бельгийского пива прямо из банки. – Муж купил ей перед отплытием новую немецкую машину, в смысле стиральную. Так она изучает инструкцию по эксплуатации и проводит с ней опыты. Поэтому можешь сама принести нам бельё на постирушку.

– За приглашение благодарю.

– Ну, будь спокойна, привет передавай твоему ухажёру.

Он заполнил стакан пахучим пенным пивом, а затем пополоскал рот.

– Передам обязательно, сына! Знаешь, зачем я звоню? Вспомни, ты сам просил меня позвонить! Забыл?

– Что-то с памятью моей стало.

В образовавшуюся паузу он, словно дегустатор, медленно глотал пиво, стараясь прочувствовать букет и аромат. На другом конце провода мать тщетно пыталась дождаться пробуждения памяти сына.

– Тебе же сегодня надо идти в райвоенкомат на медкомиссию. Когда получил повестку, то просил напомнить. Я звоню с работы, и уже четверть десятого, а на комиссию тебе к половине десятого. Телефон у вас молчит, и я, грешным делом, подумала, что ты уже проходишь комиссию.

– Для чего туда ехать?

– Съезди для разнообразия, наберись впечатлений, глядишь и надумаешь солдатскую лямку потянуть.

– Много времени потеряю.

– Но что-то и приобретёшь, чему-то там обучат, и биографию получишь нормальную. Работай хоть где дальше, всегда сотрудники отдела кадров и начальство будут спрашивать: вы в каком полку служили? И поверь, косо смотрят на мужчин с жёлтым билетом, у них спрашивают: почему избежали почётной обязанности? Из-за каких болезней? Может, это заболевание скажется на работе? Уклонистов, тех, кто хитрит с армейской службой, чаще рассматривают как потенциальных бездельников, которые могут хитрить и с работой. Всегда и у всех доверие вызывают парни, давшие присягу и прошедшие срочную службу. Так что и с этой точки зрения служить престижно, а после демобилизации можешь в полицейские пойти или в охранники. То есть две специальности тебе уже гарантированы, а может, и ещё чему доброму научат.

– Успокойся, поеду к эскулапам, пусть проверят моё здоровье.

– Только поторопись, ты уже опаздываешь! Вечером позвони, хорошо?

– Будь спокойна, ма.

– Целую тебя.

– И я целую, – прошептал он и послушал гудки телефонной трубки.

Сидя у стола, он позавтракал, подкрепился. В ванной комнате ополоснулся под тёплой струёй, с чрезвычайной тщательностью почистил зубы пастой с фтором и основательно прополоскал горло водой. Надел фланелевую клетчатую рубашку, брюки от чёрного костюма, джемпер, освежился французской туалетной водой из флакона, подаренного соседкой. Лизе и Оксане он оставил записку у телефона.

Пробиваясь сквозь редкие, серые в клочьях полупрозрачные облака, бледное солнце вскарабкалось уже на крышу дома, что стоял напротив, через дорогу. Оно катилось от одной коллективной телеантенны к другой. Трудно казалось предположить – пасмурным станет день или солнечным.

В киоске у остановки он приобрёл пару упаковок «Орбита» без сахара и сразу распаковал две пластинки. Челюсти плохо слушались, и Владимир проявил упорство при освежении полости своего рта с помощью жвачки.

Очередного новенького троллейбуса пришлось подождать, в это время они ходили через пень-колоду.

К первому человеку в белом помятом халате – окулисту – Владимир занял в коридоре очередь за натуральным панком: у парня через всю голову перпендикулярно поверхности стоял разноцветный гребень, остаток всех волос. Остальная растительность яйцеобразной головы выглядела тщательно выбритой. Значит, панк основательно готовил свою причёску именно к сегодняшнему торжественному событию – призывному медосмотру. Перед панком стоял плотный паренёк ростом ниже среднего в сплошь усеянных заклёпками джинсах, которые поддерживались офицерским ремнём и, можно предположить, весили солидно. Владимира посетила мысль, что армия, богатая подобными бойцами, сможет вести исключительно победоносные войны. На приёме у хирурга и у невропатолога Владимир дышал в сторону.

Но «Орбит» закончился, когда он пошёл к врачу, который проверял ухо, горло и нос. Владимир определил почти все слова, которые шептал ему из другого угла кабинета доктор.

При определении запаха Владимир чуть замешкался с ответом, поэтому врач попросил его открыть рот и сказал:

– Выдохните! А впрочем, можете и вдохнуть. Все одно видно, что вы, молодой человек, пьяны. Разве можно в таком виде появляться на медицинской комиссии? Пойдёмте к председателю призывной комиссии, пусть он с вами разбирается.

За длинным столом, покрытым отрезом красной, уже выцветшей от времени ткани, сидели пять человек. Перед каждым членом комиссии лежала папка с бумагами, а посередине кумача красовались на алюминиевом подносе два гранёных стакана и прозрачный гранёный графин с остатками воды на самом дне.

Председатель комиссии, подполковник с волевыми морщинами на лице, сидел крайним и периодически приподнимался и крепко жал руку очередному допризывнику. Он поздравлял будущих защитников Родины, признанных состоянием здоровья годными служить Вооружённым силам, и объявлял новобранцам, что скоро их призовут в ряды прославленной и легендарной. Председатель отлично осознавал: план количества призывников, конечно же, вновь окажется заваленным. Хотя сравнительно с предыдущим годом статистические показатели выглядят успешнее. Возможно, сказались рост безработицы, инфляция, общее снижение уровня жизни. Эти причины помогали родителям уговорить сынов отсидеться в казармах, надеясь на перемены жизни общества в лучшую сторону.

Между райвоенкоматами шло упорное соревнование за процент выполнения плана, и призывные комиссии боролись за каждую живую душу. Поэтому когда врач привёл пьяного призывника, председатель поначалу, обдумывая, как поступить, попросил пригласить терапевта для выигрыша времени на принятие решения.

– Что скажете, глядя на этого гуся? – представил председатель врачу-специалисту призывника.

Его правая мохнатая бровь, самопроизвольно медленно выгибаясь дугой, приподнялась, тем временем левая оставалась полностью бездвижной.

– Думаю, можно предположить, это остаточное. Разве здравомыслящий человек будет напиваться перед медицинской призывной комиссией? – ответил терапевт, сочувственно глядя большими удивлёнными глазами и на председателя, и на Владимира.

Подойдя вплотную, он спросил:

– Когда вы последний раз употребили спиртное?

Сердобольный и ровный тон курносого пожилого врача-терапевта и лицо, испещрённое вдоль и поперёк морщинами, располагали и настраивали на откровенность, поэтому Владимир ответил честно:

– Один час назад.

– Для чего же вы пили? – всё так же совершенно добродушно и уверенно продолжал расспрос терапевт.

Владимир ответил широкой улыбкой, покосился на председателя, который стоял столбом в пятнистой зелёной форме, и ответил без тени лукавства, как произошло на самом деле:

– Головка побаливала, горлышко першило, вот и решил поправить.

– Это вы вечером, стало быть, изрядно употребили горькую? – с искренним удивлением в голосе продолжал терапевт.

– Славно вчера потрудились, – чистосердечно признался Владимир.

Ещё чуток, и он бы расхохотался, глядя на серьёзные и целомудренные лица членов призывной комиссии, припухшие от вчерашних, как можно было предположить, злоупотреблений. Их обезвоженные организмы требовали скорейшей помощи. Все члены комиссии вожделенно вздыхали – двое кивали головами в знак согласия, а двое откровенно и смачно облизывали пересохшие губы. Глаза комиссаров сочились доброй завистью.

Прислушиваясь к диалогу терапевта с Владимиром, председатель задавался щекотливым вопросом: «Отчего допризывнику можно с утра опохмелиться, а председателю призывной комиссии запрещено?».

И сердце его буквально разрывалось от обиды, в то время как пурпурная, а местами синяя, голова трещала и раскалывалась на большие куски и маленькие кусочки.

Между тем терапевт продолжал добродушные и вроде бы простые на первый взгляд вопросы:

– Сколько же дней в неделю вы пробуете на вкус спиртные изделия?

Владимир задумался, он подсчитывал смены, так как работал «два через два». То есть два дня работал и два отдыхал.

Во рту было сухо и очень хотелось пива, но Владимир собрал силу воли в кулак, закончил подсчёты и ответил:

– Когда как, но обычно пять дней. Или четыре уж точно.

Терапевт поправил большие роговые очки. Внимательно оглядел Владимира с ног до головы и, обращаясь к председателю медкомиссии, утомлённо произнёс:

– Видимо, мы имеем дело со второй хронической стадией алкоголизма со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Именно последствия вводили в уныние бравого подполковника-председателя. Все инструкции запрещали брать на срочную службу алкоголиков, и это подполковник знал прекрасно. Но, послужив в различных гарнизонах, разбросанных по разным уголкам страны, он встречал в доблестных вооружённых силах таких отпетых алкоголиков, что их и днём, и ночью можно было встретить в одном только виде – в пьяном. И если для кого-то старинное выражение «чисто выбрит и слегка пьян» звучало как ирония или сказка, для подполковника данная фраза являлась реальностью бытия.

«Что же такое, получается, – думал военком. – Одни хронические алкоголики могут служить и сверхсрочную службу, и бдительно, с чувством ответственности за порученное дело, охранять ближние и дальние рубежи славного Отечества, а другие и от срочной службы бегают благодаря хроническому алкоголизму? А если завтра вой на, если завтра в поход? Любых алкоголиков поставят под ружьё. Наверное, думские мудрецы-законодатели что-то здесь упустили, что-то напортачили».

Председателю захотелось призвать хмельного молодца к порядку, промурыжить и отправить служить, куда и Макар телят не гонял. Диагноз хронического алкоголизма ему был нужен, как седло корове. За такого галочку разве поставишь, да и спасибо вряд ли кто скажет.

Поэтому председатель, приподняв правую бровь, со всей возможной спокойностью и твёрдостью изрёк:

– Зафиксируйте, пожалуйста, результаты осмотра данного призывника, опишите истинное положение на текущий момент, – стараясь казаться справедливым, без лишней суровости он чеканил слова, так римляне приколачивали гвоздями кисти рук Спасителя к кресту на Голгофе. – Затем сиюминутно направить оного допризывника в ГНД – в городской наркологический диспансер – на обследование. Ответственным сопровождающим назначаю прапорщика Дедова. О результатах обследования по поступлению доложить лично мне срочным образом. Далее. Если определится заболевание, пускай его вылечат. И пусть он послужит чуркой в стройбате. Если же выявится преднамеренная симуляция, рассмотрим это как самострел в боевой обстановке. Тогда передадим материалы в судебные органы, под трибунал. И потребуем отнестись к ситуации с максимальной жёсткостью в назидание и ему, – председатель вонзил, как нож, в плечо Владимира мощный толстый указательный палец так, что допризывник покачнулся, – и другим. Контроль данного решения оставляю за собой. Выполняйте, аллюр три креста.

Самые последние свои слова, произнесённые автоматически, вызвали у подполковника воспоминания молодости, пробудили тёплые чувства, и он, вздохнув, улыбнулся. Уже без строгости он посмотрел на Владимира, и они обменялись улыбками.

Далее председатель занялся очередным призывником, который прошёл медкомиссию. Он прочитал заключение, приподнял правую бровь и буркнул: «В десант кто ж годен? Так-то брат!». Подписал заключение и стал жать руку дистрофического вида пареньку и говорить ему слова напутствия о том, что именно в таком защитнике сейчас нуждается достославная Отчизна.

Терапевт заполнил в медкарте замысловатым почерком заключение, составил направление и вручил его моложавому прапорщику с короткими черными усами. Прапорщик поджидал, уже одетый в цвета хаки воинский плащ с кушаком. Горящий и внутри, и снаружи, Владимир молча оделся, и они двинулись в путь.

Когда подходили к углу Среднего проспекта, Владимир спросил:

– Разрешите обратиться, господин прапорщик?

– Пожалуйста, – ответил Дедов и добавил: – Можешь называть меня покороче – Андреем.

– Андрей, разве ты дашь мне засохнуть?

– Наверное, ты хочешь «Спрайта»?

– Я хочу пива, но раз мы идём в серьёзное медицинское учреждение по важным делам, мой внутренний пожар надо залить хоть чем-либо.

– Будем считать, что я спас ещё одну страждущую человеческую душу от верной гибели. Вырвал её из цепких и могучих объятий костлявой старухи.

Владимир и Андрей остановились у маленького павильона, выпили по баночке «Краш», отчего Владимир почувствовал облегчение и, проявляя предусмотрительность, взял ещё три баночки лимонада для снятия будущего возгорания и положил их в просторные карманы куртки.

Они двинулись в сторону станции метро по правой теневой стороне. Яркое осеннее солнце кидало косые лучи на исторические здания, которые своим великолепием могли украсить любой город планеты.

– Скажи, Андрей, а ты сам, по желанию пошёл в прапорщики, в армию?

– У меня тогда был первый разряд по плаванию, и я надеялся попасть в какую-нибудь спортивную роту или периодически отстаивать честь родного подразделения на соревнованиях. Я и физически, и морально представлял собой готового к службе, к любым перипетиям человека. Но уже в учебном подразделении на меня положили глаз преподаватели, и через девять месяцев мне присвоили звание старшего сержанта; командовал отделением, потом назначили старшиной роты. Меня долго уговаривали остаться на сверхсрочной и сулили золотые горы, но теплилась в крови моей жажда учиться. Я обещал своим родителям, что стану юристом.

– А стал прапорщиком?

– Судьба.

– Что стряслось?

– Я потерял родителей – рак.

– Прими соболезнования.

– На стипендию разве можно прожить?

– Да, вряд ли.

– Одна квартплата много дороже, тогда вот друзья и пристроили в райвоенкомат. Службу я знал, амуницию выдали. За должность и за звёзды пайковые и зарплату получаю регулярно. С начальством контакт, и если вдруг личные дела требуют свободный день, меня, как дисциплинированного воина, без разговоров отпустят.

– И что же такое дисциплина?

– Это искусство, Вова, быть глупее начальника.

– С учёбой, надо думать, покончено?

– Я обучаюсь на заочном.

– Хорошо.

– И уже в следующем году обрету диплом.

– Так ты уже специалист! Вот и объясни: почему во многих странах в армии престижно служить, военнослужащие там находятся исключительно добровольно и получают солидную оплату, а у нас всё наоборот? У нас же в армии ежегодно погибают ребята без всяких боевых действий.

– Все зависит от того, с какой точки зрения на все это взглянуть. Лучше всего обратиться к достоверным историческим источникам, потому как, зная прошлое, легче понять настоящее и предусмотреть будущее. И всегда нужно представлять, кому это надо и их мотивы…

– На Западе существуют школы. Люди платят крутые деньги за то, чтобы их обучили выживать в тяжёлых условиях, а у нас, пожалуйста – стукнуло восемнадцать лет, и отправляйся в бесплатную школу выживания. Здорово?

– Так точно, – отрапортовал прапорщик Дедов.

Через двадцать минут прогулочного шага Владимир и Андрей свернули на Пятую линию и через пятьдесят шагов оказались возле бани, пересекли наискосок проезжую часть улицы и на Четвёртой линии перед ними гостеприимно и приветливо распахнул свою тёмную тяжёлую высокую дверь уютный ГНД.

У дверей приёмного покоя в просторной проходной комнате сидели и толпились в удручённом состоянии человек пятнадцать страждущих и их сопровождающих. Здесь ожидали приёма пожилые мужчины и женщины с очень синюшными, исковерканными глубокими морщинами, безразличными лицами потомственных бомжей. Сидели с отсутствующим выражением на лице молодые люди, стойко направляя взгляд своего узкого зрачка в противоположную стену. Рядом с юными будущими клиентами диспансера сидели потрясённые матери, чьи заплаканные глаза красноречивее любых слов рассказывали о перенесённых ударах судьбы. Наполненные слезами глаза матерей мучительно и душераздирающе вопрошали: «За что?».

Из комнаты вели пять дверей. Мимо одной, приоткрытой, вслед за Андреем прошёл Владимир, и увидел, что в тесной маленькой коморке за столом с телефонами сидел бритоголовый мужчина в униформе Санкт-Петербургской полиции, а к его поясному ремню прикреплена длинная резиновая дубинка, какую в народе ласково именовали «демократизатор».

– Граждане, прошу меня извинить, – обратился Андрей к почтенной публике тоном глубокого сожаления. – Поверьте, я с огромным удовольствием отстоял бы очередь, но вынужден выполнять приказ старшего по званию командира и действовать по предписанию. Служба, понимаете ли. Поэтому мне придётся пройти без очереди, и я ещё раз прошу прощения.

Очередь осталась безучастна и безмолвна, каждый болел своим и перечить человеку в военной форме считал себе дороже.

Дедов пропустил Владимира в белую дверь, зашёл вслед за ним и прямо от порога маленького коридора-прихожей громким командным голосом выпалил:

– Здравия желаю! Разрешите обратиться?

– Подождите секунду. Мы сейчас заканчиваем, – ответили ему два женских голоса из узкого кабинета с распахнутой настежь дверью.

Вдоль вытянутого кабинета с высоким потолком и с одним зарешеченным окном стояли три обычных письменных стола, за двумя из них сидели женщины в голубых колпаках и халатах. Через стол, напротив одной из них, сидел грузный седой мужчина в тёмно-синем костюме с редкими тонкими коричневыми полосками. На его пиджаке красовались четыре ряда орденских планок, судя по которым он был ветераном Великой Отечественной войны. Глаза его обрамляли мелкие бесчисленные морщины, лицо было болезненно одутловатым.

Густым хриплым баритоном он произнёс:

– Спасибо, дочка, приведите в порядок, уж как обычно.

– Как положено, вам всё сделают, можете с медицинской картой подниматься, как обычно, в своё родное отделение.

– Я говорю всегда и всем: на всю страну осталась одна бесплатная больница, где и уход хороший, и персонал замечательный, всегда готовый помочь, – последние слова фронтовик говорил, уже открывая белую дверь на выход из приёмного покоя.

Андрей Дедов подошёл к первой женщине и отдал направление из районного военкомата.

– Понятно, – сказала женщина, прочитав каракули терапевта комиссии и чёткую печать военного комиссариата. – Присаживайтесь.

Она вышла с направлением в соседнюю комнату. Вторая женщина что-то быстро безотрывно переписывала из одной толстой книги в другую.

Владимир осматривал высокие потолки. Здание, по все видимости, было построено в девятнадцатом веке. Интерьер говорил: здесь было сделано то, что называется евроремонтом – комнату большой площади поделили на ряд кабинетов. Поэтому сочетание изящной старинной лепки на потолке с безукоризненной современной отделкой в нижней части комнаты придавало обстановке кабинета своеобразный шарм.

Женщина вернулась и сообщила:

– Я доложила заведующей приёмным отделением, а та проинформировала заместителя главного врача по медчасти. Ситуация такова: мы обследуем вашего протеже, и это займёт неделю или две.

– Из-за чего так долго?

– Отчего вы, товарищ прапорщик, решили, что это долго?

– Собственно, мне лично всё равно, сколько времени вы его будете здесь выводить на чистую воду. Но мне же надо знать, по какой причине ваше обследование такой срок имеет, потому что меня об этом спросит начальство.

– При установлении диагноза пациент должен пройти флюорографию, сдать предписанные лечащим врачом анализы, после чего полученные результаты рассмотрят и проанализируют специалисты, и консилиум примет окончательное заключение по данному конкретному случаю.

– Меня месяц назад просвечивали при флюорографии.

– Это зачтётся, но получение всех результатов анализов, их рассмотрение врачами и заключения всех специалистов – всё это займёт минимум неделю. Если же по каким-либо причинам потребуется взятие повторной пробы анализов, то это уже будет ближе к двум неделям. Кроме того, случаются задержки получения результатов по гепатиту из больницы Боткина, где производят анализы со всего нашего большого города.

– Благодарю за разъяснения. Я вам оставляю допризывника и могу считаться свободным?

– Вам также следует проинформировать ваше руководство, что нахождение в нашем стационаре – дело сугубо добровольное. И если ваш подопечный попытается уклониться от каких-либо процедур или вовсе сбежать из диспансера, мы просто зафиксируем нарушение режима и известим вас.

– Нарушение режима с его стороны будет рассматриваться райвоенкомом как злостное уклонение от призыва на срочную воинскую службу со всеми вытекающими последствиями вплоть до возбуждения уголовного дела. Поэтому я уверен: он выполнит все ваши требования. И станет сидеть у вас тише воды, ниже травы, как мышка. Так что, разрешите откланяться, всего вам наилучшего. Здравия желаю! Будь здоров, Вова.

Дедов дружески хлопнул Владимира по плечу, крепко пожал его бледную руку и как видение скрылся за белой свежеокрашенной дверью.

– Подождите, пожалуйста, здесь пока занято, – потребовала женщина-врач у человека, что попытался войти в приёмный покой согласно очереди, и добавила: – Вас обязательно пригласят.

Она начала привычно заполнять медицинскую карту, дотошно переписывая данные с паспорта Владимира.

– Могу ли сообщить матери, где нахожусь и что у меня обследуют?

– Конечно, обязательно сообщите, чтобы вас поскорее навестили и привезли бы спортивный костюм, тапочки, предметы личной гигиены, а может, и постельное бельё. Вашим родным следует познакомиться с лечащим доктором и узнать, какие медикаменты и продукты питания им следует привезти для вас.

– Зачем нужны лекарства, если моё здоровье богатырское?

– Я объясняю вам, что следует сообщить вашим родственникам. Вполне возможно, что лечащий доктор без всяких лекарств назначит вам исключительно только клизму, но лучше, чтобы и её вам принесли родственники из дома. Сообщите и номер отделения, где следует вас разыскивать, – женщина-врач показала цифру, уже написанную на медицинской карте рядом с датой поступления.

Владимир принялся крутить видавший виды скрипучий и заедающий местами диск стационарного городского телефона.

Лишь с третьей, более тщательной попытки он дозвонился матери и сказал:

– Добрый день, ма.

– Приветствую тебя, как дела?

– У меня всё в порядке.

– Рада слышать.

– Доктора решили определить наличие у меня заразной болезни.

– Это хорошо. Если болезнь есть, её надо выявлять, диагностировать. Чем быстрее определено заболевание, тем скорее можно начать излечение.

– Так я уже, получается, нахожусь в диспансере.

– Шутишь!?

– Меня уже серьёзно определили в отделение.

– Как это?

– Звоню я тебе, чтобы сообщить, что мне надо привезти всё для нахождения здесь неделю или две.

– Хорошо, я все привезу.

– Большое спасибо.

– Что же у тебя подозревают?

– Социальную болезнь.

– Венерическую?

– Ну что ты!

– Тогда какую?

– Я же целомудренный мальчик.

– Объясни, какими болезнями сейчас заражаются целомудренные.

– Попробуй, отгадай с трёх раз.

– Напрасно ты меня томишь!

– Ма, я же нахожусь в диспансере-то наркологическом!

– Это на Четвёртой линии?

– Угадала, ты, должно быть, ясновидящая.

– Разве ты наркоман?

– Это уже ближе к истине.

– Дорогой Володя, ну, скажи, ты шутишь?

– Поверь, ма, все серьёзней, чем хотелось бы.

– Как это у тебя получилось?

– Из призывной комиссии направили меня сюда, чтобы определить наличие у меня хронического алкоголизма. Я вообще-то думал, что это только у пожилых забулдыжных мужиков встречается.

– Видишь ли, данное заболевание встречается и у маленьких детей. Короче, Володя, я сейчас сбегаю с работы, еду к тебе домой, а потом в ГНД. Потерпи, я все привезу.

– Ты только с Лизаветой поласковей, вдруг перепугаешь девушку, – попросил Владимир.

– Ей бы стервозе глаза выцарапать, и того было бы мало.

– Ну ма-а!

– Хорошо, жди, сына, я постараюсь быстрее.

Владимир второй уже раз за день стал слушать мелодичные короткие печальные гудки.

В горле опять стало чрезвычайно сухо, почему-то захотелось спать, и он спросил:

– Разрешите, пожалуйста, мне водички испить.

Юноше указали на прозрачный тонкостенный кувшин с водопроводной водой и толстостенный глиняный бокал, что стояли на белой тумбочке у окна. Владимир взял керамическую посудину, хорошенько дунул в широкое отверстие, как лихой заправский ковбой из вестерна прочистил бы свой крупнокалиберный кольт после очередного удачного выстрела, и налил шипучий пенящийся «Краш». Лимонад охлаждал, и стало легче дышать.

Он ответил на многочисленные вопросы о его предыдущих заболеваниях и о том, сколько он выпивает за день, за неделю, за месяц. Ему замерили температуру и давление. Спрашивали о жалобах, о самочувствии наутро после употреблений спиртного, о галлюцинациях, о наличии психических отклонений у родственников и в заключение дали подписать бумагу о том, что с правилами распорядка и режимом лечебного заведения он знаком и обязуется выполнять. После опроса он допил остатки газированной жидкости и вновь почувствовал облегчение.

Вторая женщина оказалась медицинской сестрой и отправилась сопровождать новоиспечённого пациента в определённое ему отделение. Владимир проследовал через холл за голубым халатом. Как и в первое появление, публика здесь мало интересовалась чем-либо: мысли посетителей были заняты ухабами на дороге собственной судьбы. Владимир с медсестрой прошли мимо бритого охранника. На лестничной площадке у деревянной двери медсестра нажала кнопку звонка.

Через полминуты дверь отворили, и Владимир очутился в длинном узком коридоре. На высоком потолке висели открытые неоновые парные светильники, в каждом из которых светилась только одна длинная лампа из двух.

«Наверное, из экономии», – подумал он.

Его провели в комнату с темной табличкой со светлым словом «Сестринская» и посадили к столу. Здесь уже другая медсестра в белом халате без головного убора стала опрашивать и заполнять дальше медкарту.

– Черепно-мозговые травмы имелись ли у вас?

– Отсутствовали.

– Имеются ли у вас психические заболевания?

– Как-то обошёлся.

– Имеете ли вы родственников с психическими заболеваниями?

– Только русские в родне.

– Болеете ли туберкулёзом?

– Здесь я здоров, хотя, подобно Горькому, съездил бы на Капри.

– Давайте ближе к теме! Болели ли вы инфекционными заболеваниями?

– Ангиной в детстве, получается, много раз.

– Болели ли вы гепатитом?

– А что это такое?

– Желтуха.

– Ею заражаются, я слышал, от крыс, вроде бы?

– Заражаются разными путями, но поскольку вы спрашиваете, что это такое, значит, данная болезнь, скорее всего, вас миновала стороной. Обычно кто болел ею, знают, по крайней мере, название, потому что лечение проходит, как правило, в стационаре и чаще в Боткинской больнице.

Медсестра выглядела миловидной, привлекательной и чем-то напоминала одну из спутниц Филиппа Киркорова, когда он исполнял шлягер про марлевые повязки. Владимир припомнил, что в приёмном покое у женщин на руках и в ушах отсутствовали всякие украшения. Здесь в отделении он встретился с тем же, и удивился своему наблюдению. Кроме того, на головах медперсонала отсутствовали всякие поварские колпаки или косынки, поэтому девушки и женщины в стерильных халатах преподносили свои скромные продуманные причёски для всеобщего обозрения.

Стены и высокий потолок помещения давно скучали по штукатуру и кисти маляра. В комнату входили и выходили из неё сноровистые медики в опрятных, видавших лучшие виды белых халатах и медлительные пациенты в тапочках и спортивных костюмах. Тщательной покраски требовали потрескавшаяся рама с подоконником и обшарпанная, хотя и чистая, дверь. На исцарапанном канцелярском столе то и дело звонил один из двух телефонов, и часто кого-то звали к телефону по громкой связи. Жизнь кипела и била ключом.

Владимир слышал, как приятная медсестра в изящных позолоченных импортных очках говорила в микрофон, а металлический голос из коридорных динамиков дважды повторил вослед:

– Во вторую палату поступает новый больной. Застелите постель.

После заполнения медкарты миловидная сестра сказала:

– Я провожу вас к заведующей нашим отделением, Зое Степановне, она хотела вас посмотреть.

Заведующая оказалась женщиной бальзаковского возраста. Но лёгкие спадающие локоны ухоженной причёски, наигранный удивлённо-вопросительный взгляд широко открытых глаз и нанесение помады чуть выше губ позволяли сделать вывод, что женщина старательно исполняет роль молоденькой девушки студентки-практикантки, которая случайным образом оказалась в этом кабинете. Она что-то царапала авторучкой среди вороха бумаг на обширном столе.

Взяв из рук сестры медицинскую карту Владимира и начав бегло читать, она сказала скороговоркой:

– Благодарю вас, Аня.

Аня тотчас вышла, а занятая Зоя Степановна, продолжая читать, пригласила Владимира:

– Присаживайтесь, подождите минуточку.

Закончив знакомство с записями на бланке, заведующая отделением посмотрела на пациента мощным, распиливающим на части взглядом профессионального гипнотизёра, и попросила его рассказать о себе.

– Родился, учился в Санкт-Петербурге, сейчас живу на Васильевском острове, работаю грузчиком в магазине.

– И чем занимаются ваши родители?

– Мать работает бухгалтером, а отец – строитель.

– Он каменщик, плотник или крановщик?

– Раньше он работал прорабом.

– А сейчас?

– Тоже что-то строит, но вроде бы что-то за городом.

– Как-то мало вы знаете о своём родном отце.

– Давно мы с ним виделись. У него своя семья уже три года.

– Но все-таки между вами хорошие отношения? Поможет ли он финансово, если понадобится закупать дорогостоящие лекарства?

Владимиру вновь захотелось пить.

– Надо думать, что сможет, если его найти.

– Знаете, где работает мама?

– В какой-то маленькой фирме, едет каждое утро на троллейбусе, да ещё с пересадкой, – слукавил Владимир совершенно спокойным голосом.

Что-то определённо насторожило его, когда речь зашла о финансовых возможностях предков. Он отлично знал, в каком известном всероссийском банке трудится мать и что её с работы и на работу, за редким исключением, возили на престижном автомобиле.

– У вас имеются ещё родственники или вы проживаете только с мамой?

– Родных у меня, получается, только мать с отцом, а живу я один в коммунальной квартире, потому что у матери своя новая семья уже года два.

– Каковы ваши взаимоотношения с новым супругом вашей мамы?

– С ним у меня получаются трения.

– Вы ревнуете, – заинтересовалась заведующая, чуть прищурив глаза, – или какие-то его личные качества вызывают у вас антипатию?

– Я его мало знаю, мы с ним редко встречались, – ответил Владимир.

– Расскажите о соседях по коммунальной квартире.

– Муж да жена, молодые, надо думать, ему уже за тридцать, и он часто уходит в море на гражданском судне. Вполне приличные люди.

Владимиру начали надоедать бесконечные вопросы, и он устремил утомлённый взгляд себе под ноги в дореволюционный паркет – рассохшийся, истёртый ногами медперсонала и многочисленных хронических алкоголиков.

– Пожалуйста, Владимир, поймите меня правильно. То, что я пытаюсь выяснить, имеет большое значение, – тоном удава Каа произнесла Зоя Степановна, уловив излишнюю формальность в ответах пациента. – Дело в том, что на возникновение и протекание заболевания, именуемого алкоголизмом, значительное влияние оказывает социальное окружение. В первую очередь это семья, близкие родственники, соседи, сослуживцы. Как у вас на работе относятся к употреблению алкоголя?

– Отрицательно.

– Бывают ли случаи употребления спиртных напитков вами и вашими сослуживцами на работе в рабочее время?

– Только после окончания рабочей смены. Даже праздники и дни рождения у нас категорически предписывается справлять дома или в кафе, – встал на защиту родного предприятия грузчик.

– Но после смены случаются употребления спиртного на работе?

– Если две смены подряд работаю, мне разрешено употребить горькую после второго дня, чтоб исключить прогул во второй день. У нас в магазине с этим крайне строго.

Владимир улыбнулся витиеватости своей правдивой фразы, которая в то же время помогла уйти от конкретного положительного ответа.

– Теперь я понимаю, почему терапевту медицинской комиссии райвоенкомата вы сказали, что четыре или пять дней в неделю употребляете спиртосодержащие изделия.

Настала очередь удивляться Владимиру, и сухость во рту как рукой сняло, утомлённости и след простыл. Со слов заведующей выходило, что то, о чём он говорил на медкомиссии менее часа назад, уже известно заведующей отделением наркологического диспансера.

«Странно, быстро же работает система оповещения. Получается, я под колпаком у Мюллера!» – думал изумлённый Владимир.

Его слух обострился. Чуть опустив плечи, он принялся вспоминать, что ещё мог наговорить медикам военкомата.

– Значит, после второй рабочей смены и по выходным дням вы употребляете спиртное?

– В основном, – ответил сокрушённо Владимир.

– Что же вы предпочитаете пить?

– Пиво.

Раздался телефонный звонок, и Зоя Степановна, медленно снимая бежевую трубку, торопливо закончила беседу:

– Давайте считать, что наше с вами знакомство состоялось. Вашим лечащим доктором назначается Татьяна Павловна, а сейчас обратитесь к сёстрам, они укажут вашу койку.

Заведующая лечебным отделением кивнула Владимиру и повернулась к одному из двух телефонов:

– Алло, слушаю вас внимательно.

Из кабинета его проводила улыбка Аллы Пугачёвой, наблюдавшей за допросом с крупногабаритного цветастого рекламного плаката, прикреплённого скотчем к стене рядом с новой, изящной, сверкающей белизной дверью.

Владимир присел на кровать с панцирной пружинной сеткой, и она тут же прогнулась, приняв форму гамака.

«Этим инвентарём только позвоночники калечить», – возмущённо успел подумать новоиспечённый обитатель второй палаты.

Сразу же он услышал металлический женский голос:

– В отделении обед.

Дважды повторялось объявление, и как оказалось впоследствии, все сообщения в отделении повторялись репродукторами дважды.

Один из обитателей палаты с пасмурным лицом любезно предложил показать дорогу в общепит. Но Владимир предварительно зашёл в сестринскую комнату – узнать, имеет ли он право идти со всеми вместе на обед. Ведь при расчёте количества пайков его скромную персону учесть могли лишь опытные предсказатели. Владимир получил исчерпывающий ответ: он и должен идти на обед вместе со всеми в целях соблюдения режима учреждения.

Он размышлял: «Только высший разум мог предвидеть моё появление здесь, и получается, все это угодно провидению. Высшие силы ведут меня по судьбе!».

В старой гнутой алюминиевой миске бултыхалась баланда, состав которой определить смогла бы только самая тщательная химическая экспертиза. Под почти прозрачной жидкостью на дне миски обнаруживался ил жёлто-коричневого цвета, однако у жидкости было существенное преимущество: она ощущалась горячей. От супа, а это оказался именно он, пахло паром. Владимир влил в себя дюжину ложек горячей поверхностной жижи, но воздержался от риска употребить осадок, прилипший вскоре ко дну миски.

Следующим номером изысканного обеда являлась традиционная английская овсянка, и она тоже оказалась огнедышащей. По запаху Владимир предположил, что вкус ему вряд ли понравится. Кашу он даже ложкой потрогать воздержался. Просто посидел рядом с остывающей тарелкой, и под его тяжёлым пристальным взглядом при естественном остывании горячая каша перевоплотилась в холодный блин. Почему-то вспомнился ветеран-алкоголик в приёмном покое, который безгранично расточал чистосердечные похвалы и благодарности персоналу бесплатного чудодейственного учреждения.

«Лихая им досталась доля», – думал Владимир о прежних поколениях.

То, что в меню назвалось чаем, оказалось жидкостью тоже высокотемпературной. Владимир почувствовал облегчение после горячего наваристого бульона, поэтому и чаю суждено было отправиться в засыхающий, как пустыня Сахара, желудок. Этот орган пылал и просил воды даже настойчивее, чем когда-то батальоны просили огня.

Он вернулся на койку после обильной трапезы и вспомнил насыщенный вчерашний вечер, астролога Оксану. Обдумывал, что произойдёт, если дальнейшие события пойдут худшим вариантом, предрекаемым строгим седым районным военкомом.

За этими благовидными мыслями его и застала красивая женщина.

– Привет, Володя!

– Салют, – на душе у него скребли пумы и рыси.

– Я принесла один пакет с одеждой и один пакет с едой.

– А с водой?

– Вот двухлитровая бутыль минеральной воды, а лимонад мне посоветовали взять лишь после консультации с врачом. Может, здесь запрещены какие-то напитки, но минводу всегда разрешат. И то вопрос: дозволяется ли газированная вода?

– Спасибо. Забери себе мой паспорт и кошелёк.

– А если тебе что-то потребуется купить?

– Я оставил себе пять червонцев на всякий случай.

– Кстати, в пакете есть и блок сигарет.

– Большое спасибо, всё великолепно, – Владимир сделал паузу, проглатывая холодное содержимое большой пластиковой бутылки и, отведя глаза в сторону одного из двух зарешеченных окон, сказал: – Кормят здесь вполне прилично. Воду с сигаретами да что-нибудь домашнее ты мне, надо думать, принесёшь. При лучшем варианте я здесь отдохну неделю или две, а при худшем – могут притормозить.

– Неужели?

– Пойдём в коридор, поговорим о делах наших скорбных.

– Естественно, пойдём, – самая лучшая в мире женщина последовала за новым пациентом наркодиспансера.

Володя был выше матери на голову. Они устроились на обитом дерматином старом топчане возле входной двери, и Владимир подробно рассказал о медицинской комиссии и о разговоре с заведующей данным отделением.

– Я сообщил, что ты работаешь в мелкой фирме бухгалтером.

– Скромность украшает, поэтому ты правильно сказал. Я постараюсь тебя поддержать. И про отца ты все правильно сказал, – мать старалась подбирать приемлемые к ситуации слова. – Давай выглядеть проще, пока имеем дело с малопонятными людьми. Позже, вполне возможно, всё это приведёт к положительному результату. Организм у тебя молодой, крепкий, но, Володя, надо согласиться с тем, что к спиртному у тебя проявилась малопонятная любовь. А сейчас ты немножко подожди, пока я попробую более подробнее побеседовать с Татьяной Павловной.

За полчаса Владимир покурил, трижды попил минеральной воды и успел посмотреть отрывки футбольного репортажа с матча любимого «Зенита», руководимого знаменитым тренером.

– Все в порядке, Володя. Я поняла, что Татьяна Павловна хороший специалист, прекрасная женщина, и она за тебя возьмётся серьёзно. Первое и главное, что требуется от нас – это полное безоговорочное соблюдение режима, железная дисциплина. Кстати, в последнее время оказалось нулевым финансирование лекарств, даже ставится вопрос вообще о полном закрытии данного богоугодного заведения. Поэтому администрация сейчас обязывает пациентов прикупить в аптеках города лекарств на сто руб лей по выдаваемому списку. Завтра после работы я найду и приобрету нужные лекарства. А послезавтра, в среду, я их привезу вместе с водой. Что ещё тебе, Володя, здесь обязательно понадобится?

– Спасибо. Если что-то экстренно понадобится здесь, думаю, позвонят. Об остальном я скажу тебе при встрече. А как встретила тебя Елизавета?

– Ей повезло, что она куда-то испарилась.

– Чем она тебя смущает?

– Как чем? Наверняка это с ней ты вчера назюзюкался!

– Успокойся, ма.

– Cherchez la femme.

– Это все пустяки.

– Лучше бы тебе понять, что всё складывается из мелких пустяков, – мать рукой указала на потёртый драный линолеум.

– Я прошу тебя, ма, позвони ей вечером и объясни ситуацию. Только, пожалуйста, без скандалов, хорошо?

– С этой беспорочной овечкой я – сама дипломатическая корректность!

– И передай, что приезжать ей сюда, надо думать, вряд ли стоит.

– Вот это обязательно передам!

– Хорошо?

– Обещаю тебе.

– Только скажи, что именно я просил об этом!

– Договорились.

– Надо бы и на работу позвонить, как считаешь?

– Я сообщу вам в отдел и скажу, что ты в больнице на обследовании с пока туманным диагнозом. И чтоб ждали тебя только через две недели или позже. Ну что ж, Володя, крепись, держись.

– Давай, ма, обходиться без слёз, – попросил он, увидев, как у деятельной матери вдруг сделались влажными глаза и зашевелились губы.

– Как всё это быстро случилось!

– Мне и без того тошнит от военкомовских угроз.

Они простились. Владимир отправился в палату, присел на кровать, послушал уже знакомую скрипичную мелодию, попил водицы. Затем облачился в тренировочный костюм и пошёл сдавать сестре-хозяйке на хранение пакет со своей одеждой.

Закончив хлопоты, он готовился прилечь, но динамики чётко объявили:

– В отделении ужин, пройдите в столовую. В отделении ужин…

В столовой у раздаточной амбразуры он спросил истерзанных процедурами пациентов:

– Что будет на ужин?

– Овсянка, сэр! – сообщили ему сразу трое, которые стояли первыми.

Замученные пациенты казались довольными своей осведомлённостью и своим ответом новому пациенту. По крайней мере, они попытались изобразить радостные улыбки на своих лицах. Получалась же гримаса, какой пугают маленьких детей. В улыбке всех троих наблюдалось что-то общее, что-то от Бармалея.

– Традиционная овсянка, это хорошо, превосходно, это по-нашенски, по-пролетарски, – возрадовался Владимир.

Затем он развернулся и возвратился в палату, чтобы посмотреть на продукты, принесённые матерью. И правильно сделал. В пакете оказались сметана, острый сыр с дырочками, пирожки с картошкой, которые требовали безотлагательной заботы по причине их срока годности. Имелись и продукты, которые могли подождать: яблоки, кусок сервелата, очищенные грецкие орехи. Мать привезла каравай круглого чёрного ржаного хлеба и белую плетёнку с маком. Находился в пакете и набор стальных инструментов. По этикеткам выходило, что столовые приборы только что куплены в магазине. В комплект входили: столовая и чайная ложки, вилка и тупой столовый нож.

Слегка перекусив в столовой за ужином, Владимир проделал очередную попытку отвлечься телевизором от назойливых радужных мыслей о перспективах своего светлого будущего.

В большой комнате пациенты вдохновенно смотрели фильм о том, как изощрённая мафия обводит вокруг пальца честных полицейских. Мафиози обладали всем, чего душа пожелает, а полицейские имели только старомодную дряхлую форму, кучу жизненных проблем, целомудренные идеи да столетние устаревшие наганы. Чем закончится фильм, было ясно уже после первых кадров. Предполагалось очевидное: что деревенского вида полицейский в финальных кадрах арестует всех главарей мафии, оставшихся в живых после его снайперских выстрелов. И, естественно, передаст их справедливой женщине с завязанными глазами. Однако звуковые и визуальные эффекты в сочетании с классной работой трюкачей задержали на полчаса у телевизора и Владимира. Но все-таки мысли о будущем бытии будоражили и буравили его мозг. Он возвратился в палату, разделся и лёг, чтобы ещё раз обдумать произошедшие сегодня бурные события.

Как и когда он заснул, осталось для него загадкой. Измотанное и изнурённое бесконечными раздумьями и переживаниями серое мозговое вещество самостоятельно решило, что организму следует перейти в наилучший режим – отдыха и восстановления утраченных сил. Он купался в ароматном сне, в мире подсознания, где объективные ощущения полностью исключены.