Читать книгу Пётр Великий в жизни. Том второй - Евгений Николаевич Гусляров - Страница 12

Сказания о страданиях несчастной кронпринцессы произвели такое впечатление, что даже подали повод к легенде, распространившейся 50 лет после ея смерти. В 1777 году вышла французская книга, в которой было разсказано, что Шарлотта не умерла в России, но бежала в Луизиану, которую тогда только что начали населять европейцы. Там она вышла замуж за одного французскаго офицера, с которым потом отправилась в Париж, где её узнал Мориц Саксонский. Тогда она снова скрылась на острове Бурбоне, и только уже после смерти мужа и дочери вернулась в Европу. Она тайно жила в Париже или Брюсселе, получала щедрую пенсию от Брауншвейгскаго двора и раздавала бедным большую часть своих денег.

Герье В. (1). С. 528-529

…Надобно сказать вам о странной полемике, поднятой против общественнаго мнения императрицею Екатериною и ея канцеляриею внешних дел. Спорная переписка велась долгое время. Сама я ничьей стороны не придерживалась, и ограничусь здесь только передачею трёх документов по этому делу.

В 1771 году, в ведомостях была опубликована следующая статья (никого, впрочем, не удивившая): «Г-жа д,Обан скончалась в своём хорошеньком домике, что в Витри, близ Парижа. Повидимому, ей было более 80-ти лет от роду. Она с давних пор проживала на этой даче и никуда не выходила из дома, со времени смерти г. д,Аржансона, котораго прежде посещала в Версале, где все с любопытством на неё смотрели. У ней не осталось кровных наследников, а в завещании ея единственною наследницею назначена герцогиня Голштинская. Между тем, оказалось, что эта принцесса уже не существует, чем крайне затруднён душеприкащик покойницы, аббат обители св. Женевьевы, недоумевающий, каким образом исполнить последнюю волю завещательницы, потому что наследники герцогини Голштинской ему неизвестны, и что со стороны казны заявлена претензия на обращение этого наследства в пользу короны, по праву ея на выморочныя имущества после чужестранцев, умерших во Франции. Аббат имел честь получить аудиенцию у его величества, вследствие которой отдано повеление – прекратить, в настоящем случае, всякия от казны исковыя притязания. Ныне производится продажа движимаго имущества и разных вещей г-жи д,Обан, которая, как всем известно, ни с кем не виделась и никого не принимала, кроме своего духовника и посланника империи (Германской). Множество любопытствующих теперь собираются ежедневно в Витри, чтоб быть при описи имущества той особы, которая столь долго и сильно занимала собою внимание публики. Вот известие о ней, сообщённое нам одним иностранным господином, котораго сведения почерпнуты из достовернаго источника и не наводят никаких сомнений

Известно, что царь Московии, Петр I-й, имел сына, который был один из злейших людей, женатаго на принцессе Брауншвейгской, Шарлотте, сестре Елисаветы, супруги императора Карла VI.

Характер царевича не был смягчён любезностью, добродетелями и умом жены его. Часто он обходился с нею дурно, и даже (невероятное дело) покушался отравить её, что повторял до девяти раз; но, к счастию, она спасалась пособиями своего врача, доктора Сандика, – пособиями, которыя были подаваемы всегда так кстати, своевременно и успешно, с таким усердием и уменьем, что сохранили ей и жизнь, и здоровье. Царевич был страстно влюблён в одну русскую барышню, из фамилии Нарышкиных, и хотел жениться на этой особе, – женщине честолюбивой, безнравственной и столь же безчеловечной, как и он сам. Этот варвар, желая, во что бы ни стало, совершить своё преступление, озлобился однажды до того на принцессу Шарлотту, что нанёс ей ногою сильный удар в живот, от чего она упала без чувств, утопая в крови: ея высочество была в это время на девятом месяце беременности.

Когда придворные и прислуга сбежались к ней, царевич тотчас удалился в свой загородный дом, будучи уверен, что на другой же день получит известие о ея смерти. На беду принцессы, царь Пётр находился тогда в одной из своих заграничных поездок. В далеке от него и своего семейства, беззащитная против ненависти и жестокости принца, самовластнаго над рабским двором, находясь ежеминутно под страхом гибели от железа или яда, наконец, вне возможности ни бежать, потому что её содержали во дворце, как в тюрьме, ни писать к родным, ибо переписка ея была бы захвачена, – принцесса нашла единственным средством своего спасения от угнетений царевича – выдать себя за умершую. Говорят, что мысль эту внушила ей графиня Варбек, рожденная Кенигсмарк, не пожалевшая денег на подкуп служительниц принцессы и на соглашение ея врача и камер-юнкера к принятию необходимых мер для скрытия истинны относительно трупа, которым нужно было подменить мнимо-умершую.

Г-жа Варбек, – ганноверская дама, состоявшая при ея высочестве, – объявила царевичу о смерти его супруги, причем явно заметила в нём злобную радость. Он приказал похоронить её поскорее, со всевозможным сокращением погребальной церемонии. О кончине принцессы разослали извещения к европейским дворам, и вся Германия надела траур по умершей – простой служанки из петербургской дворцовой прислуги.

Принцесса спаслась, благодаря стараниям графини Варбек, которая направила её в Щвецию, дав ей проводником стараго, вернаго служителя. Потом принцесса отправилась оттуда в Париж, где, не без опасения, расчитывала найдти более надёжное для себя убежище; но там была встревожена встречею с одним из секретарей князя Куракина, царскаго посланника, который всматривался в неё пристально и с видом подозрительнаго изумления. Тогда она поспешно уехала в Луизиану, в сопровождении того же самаго спутника, котораго всюду выдавала за своего отца, да латышской служанки, говорившей только на своём, непонятном никому, языке, неграмотной, и притом, как по всему видно, считавшей принцессу, в самом деле, дочерью этого служителя-немца, по имени Вольфа.

По приезде в Луизиану, она обратила на себя общее внимание жителей этой французской колонии. Имущественное положение новоприбывшей обнаруживало скромныя, но достаточныя средства; а поведение ея было не только правильное, но и примерное, о чём свидетельствует епископ Квебекский в одном из своих сообщений к г. Морепа.

Тут один французский офицер, кавалер д,Обан, уверился в том, что признал её. За два года перед тем, он был в Петербурге, где искал для себя службы, и однажды, посетив из любопытства тамошнюю придворную церковь, был до того поражён грустным и убитым видом принцессы, что навсегда удержал в памяти образ ея. Теперь же, сколько ни казалась ему невероятною встреча с нею здесь, он не мог в том усомниться, но имел благоразумие – не дать ничем заметить этого принцессе. И вот он старается выискать случай быть полезным старику Вольфу, заявлявшему намерение устроить себе колониальное поселение, принимает на себя все предварительныя для того распоряжения, достает сотню тысяч франков на счёт своего родоваго поместья в Шампани, где его фамилия слыла из числа значительнейших, покупает на эти деньги землю с невольниками, и, наконец, вполне устраивает земледельческое заведение на правах товарищества с Вольфом.

Сблизившись, по этому случаю, с девицею Вольф, он решился тогда открыть ей, что узнал, кто она. Молодая женщина сперва приведена была этим в отчаяние; но, в виду изведанной ею на опыте осторожности и скромности г. д,Обана, ободрилась и взяла с него клятву в ненарушимом сохранении тайны, после чего успокоилась совершенно. Через несколько месяцев спустя, европейския газеты огласили весть о катастрофе, происшедшей в России и закончившейся смертию царевича. Принцесса, вдова его, была – в гражданском смысле слова – существом умершим: при таких обстоятельствах в ней возникли смущения и боязнь перед тем, что предстояло бы сделать и что приходилось бы выдержать для возвращения себе владетельных прав. Вдобавок, она не могла не заметить страстнаго чувства, которое внушила кавалеру д,Обану, – чувства, им уже нескрываемаго и, может быть, взаимнаго с ея стороны. К довершению всей затруднительности ея положения, старый служитель умер, завещав в пользу кавалера, с согласия принцессы, свою долю устроеннаго ими вообще заведения. Таким образом, д,Обан остался у ней единственным доверенным лицом и утешителем; наконец, она вышла за него замуж и стала женою пехотнаго капитана местных войск в Луизиане.

Имея всего состояния одну лишь плантацию при 30 или 40 неграх, будучи окружена людьми всякаго цвета и дурных свойств, – людьми, которые, в большинстве, могли считаться подонками рода человеческаго (как обыкновенно водится в новых колониях), она совершенно забыла, что была некогда супругою наследника державы, сопредельной и Швеции, и Китаю, что родная сестра ея – жена императора, и что сама она – дочь государя. Она вполне посвятила себя мужу, с которым делила все заботы по общему их хозяйству. Картина эта, быть может, представляется одною из самых романтических и своеобразных, какия только видел мир.

Г-жа д,Обан забеременела и родила дочь, которую сама кормила и учила говорить по-немецки и по-французски, чтобы та могла помнить о двойной национальности своего происхождения. Десять лет бывшая принцесса жила при такой обстановке, сознавая себя, конечно, счастливее, чем в царском дворце, и. может статься, довольнее, нежели сестра ея на троне германских цесарей.

В исходе этих десяти лет у г. д,Обана сделалась фистула. Жена его, опасаясь за успех операции, необычной в практике местных врачей, решилась возвратиться в Париж, с целью лечить там больнаго, о котором заботилась, как истинно любящая жена. Поэтому им пришлось продать свою колониальную усадьбу. По выздоровлении же кавалера, оба они стали думать об имущественном обезпечении своей дочери; но как денежныя средства, привезённыя ими из Америки, не оказывались достаточными на столько, чтобы могли успокоивать их за будущность дитяти, то д,Обан принялся искать у директоров Индийской компании какой-либо должности, при которой у него могли бы оставаться и сбережения из доходов с капитала.

Пока он хлопотал об этом, г-жа д,Обан ходила иногда с дочерью прогуливаться в Тюльери, не боясь более быть кем-нибудь узнанною; но однажды случилось, что когда она там разговаривала. с дочерью по-немецки, граф, впоследствии маршал, Саксонский, сидевши сзади их, услышав родной язык, подошёл к ним: г-жа д,Обан взглянула на него – и тот отшатнулся назад, от удивления и ужаса. Принцесса Шарлотта была не в силах скрыть своего смущения; но граф обратился к ней с таким рыцарским чистосердечием, полным приветливости и прямоты, что она не могла, умолчать перед ним об участии в ея приключении тётки его, при чём потребовала соблюдения глубочайшей тайны.

Граф обещал хранить тайну, но просил разрешения открыть её лишь одному королю, чьё великодушие и скромность общеизвестны, на что г-жа д,Обан согласилась, поставив графу условием: разсказать всё королю не прежде, как три месяца спустя. Она позволила графу посещать её иногда, только без провожатых и по ночам, во избежание всяких наблюдений со стороны хозяев квартиры и соседей.

Накануне срочнаго дня, когда граф Саксонский имел право передать эту историю королю, он отправился к принцессе Шарлотте, чтобы спросить: не пожелала-ли бы она чего-либо в особенности со стороны их величеств, как вдруг узнал от домохозяйки, что г-жа д,Обан, за несколько дней до того, отправилась на остров Бурбон, где муж ея получил место, с чином маиора. Граф Саксонский тотчас же отправился доложить королю обо всей этой необыкновенной истории, и его величество, призвав к себе г-на Машо, в присутствии графа (чрез посредство котораго и сделались известными эти подробности), приказал министру, без пояснения ему побудительных причин своего распоряжения, предписать губернатору острова Бурбона, чтобы он оказывал г-же д,Обан всевозможную предупредительность и уважение. Его величество, несмотря на тогдашнюю войну с императрицей – королевой Венгерской, послал ей собственноручное письмо, с уведомлением о судьбе тетки ея и о распоряжениях, сделанных относительно этой принцессы. Мария-Терезия, в своём ответе королю, благодарила его, а к г-же д,Обан велела написать, через князя Кауница, письмо (виденное маршалом Саксонским), приглашавшее её поселиться в австрийских владениях, но под условием – оставить мужа, котораго король французский предоставлял своему покровительству. Принцесса Шарлотта не захотела принять этого условия и осталась спокойно жить на острове Бурбоне до самой смерти своего мужа, т. е. до сентября 1735 г. За несколько лет перед тем, она имела несчастие лишиться дочери, и после этих утрат, не дорожа уже ничем в здешнем мире, она опять приехала в Париж, в 1736 г. Г. маршал Ришельё может засвидетельствовать, что, по поручению короля, он не раз бывал у ней, в отеле Перу, в улице Таранн. Она ему говорила, что проживёт там до тех пор, пока не изберёт себе какую-либо религиозную общину, где намерена жить в уединении, заняться единственною мыслью о своих последних несчастиях, которыя одне только оставили в ней скорбное воспоминание. Она досадовала, что ей не удалось найдти себе желаемаго приюта в Бельшасском монастыре и, чувствуя потребность пользоваться чистым воздухом, решилась основать своё местопребывание в Мёльер-де-Витри, купленном за 112 000 франков у президента Федо, в 1737 году. Императрица-королева, по самую смерть ея, выдавала ей пенсию в 45 т. ливров; но эта превосходная женщина употребляла три четверти получаемой суммы на пособия бедным, как о том свидетельствует священник прихода Шуази. На ея похоронах присутствовал и был распорядителем печальной церемонии австрийский посланник; а придворный священник короля, аббат Сувестр, по повелению его величества, совершал погребальную службу в приходской шуазийской церкви.

Вот что у нас, в Париже, объявлялось во всеобщее сведение, не возбудив никаких протестов или обличений, ни со стороны местных властей, ни от кого-либо извне. Естественно было думать, что если весь этот разсказ ничто иное, как басня, то неминуемо вызвал бы опровержение начальника полиции, или, по крайней мере, маршала Ришелье; но последний, на все вопросы, отделывался тем, что отвечал, с разсеянным видом: «А! мадам д,Обан!.. Не знаю наверно… Не умею вам сказать…».

Маркиза Креки де. [Мемуары. Фрагмент] / Пер., излож. Д.Д. Рябинина / Русская старина, 1874. – Т. 11. – № 10. – С. 360-366

Историею мнимой принцессы Шарлотты были заинтересованы в Европе даже и люди передовые, как например, Вольтер и его приятели. Это видно из следующих мест его переписки: 1) Из письма к И. И. Шувалову (по поводу составляемой Вольтером «Истории Петра Великаго») от 21-го сентября (н. с.) 1760 г.. из Фернея: «Не могу удержаться, чтобы не сообщить вам о дошедших до меня анекдотах, весьма странных и замысловато-романических. Говорят что принцесса, супруга цесаревича, не умерла в России; что она успела выдать себя за умершую, тогда как вместо нея похоронили чурбан (une buche), положенный в гроб; что всё это невероятное дело вела и устроила графиня Кёнигсмарк; что принцесса спаслась с одним из слуг графини, принявшим на себя роль отца Шарлотты; что таким образом они доехали до Парижа, а потом отплыли в Америку, где один французский офицер, по имени д,Обан, бывший прежде в Петербурге, узнал принцессу и женился на ней; что, возвратившись из Америки, она была узнана также и маршалом Саксонским, который счёл себя обязанным открыть эту странную тайну королю французскому; что король, несмотря на войну свою с королевой Венгерской, писал ей собственноручно о необыкновенной судьбе племянницы ея; что Венгерская королева, после того, писала к принцессе, прося её разлучиться с мужем, который ей неровня, и прибыть в Вену; но что принцесса, тогда уехала уже опять в Америку, где и оставалась до 1757 года, – до времени смерти своего мужа, – и что, наконец, теперь она находится в Брюсселе, где живёт уединённо, довольствуясь пенсиею в 20 000 немец. флоринов, выдаваемых ей от королевы Венгерской. С чего, однакож, могла бы взяться решимость на выдумку стольких событий и подробностей? Не могло ли быть, что какая-нибудь авантюристка назвалась именем принцессы, жены цесаревича? Я намерен писать в Версаль, чтобы узнать, какое основание, имеет эта история, неправдоподобиая во всех частях».

2) Из письма к мадам де-Фонтен (m-me de-Fontaine), от 29-го сентября 1760 года: «....История русской принцессы позанимательнее (plus amusante) истории ея свёкра; я просто буду в отчаянии, если из всего этого выйдет только роман, потому что я нежно заинтересован г-жею д,Обан. Как вы, – в качестве юрисконсульта, – полагаете: имеет ли право эта принцесса, умершая в Петербурге и живущая в Брюсселе, вновь принять своё прежнее имя? Объявляю вам, что я стою за утвердительное разрешение вопроса…».

3) Из письма к Шувалову, от 7-го ноября 1760 года: «.....Мне очень нужно бы иметь кое-какия разъяснения о катастрофе, постигшей цесаревича. Скажу вам, мимоходом: достоверно, что есть женщина, которую принимают, во многих краях Европы, за супругу самаго царевича. Это та самая, о которой маленькую историю я имел честь вам сообщить; но она не достойна быть поставлена наряду с Дмитрием-Самозванцем....».

4) Из записки к графине Бассевич, от 22-го января 1761 года: «.....В 1722 году, одна полька, приехавшая в Париж, поселилась в нескольких шагах от дома, где я тогда жил. Она имела некоторыя черты сходства с супругою царевича. Некто д,Обан, французский офицер, служивший в Poccии, был увлечён таким сходством. Эта случайность, которая заставила его обознаться, внушила упомянутой даме желание – быть принцессой; тогда она, с видом чистосердечной искренности, поведала офицеру, что она вдова наследника российскаго престола и положила, вместо себя, в гроб чурбан, чтобы спастись от мужа. Д,Обан влюбился в неё и в ея достоинство принцессы; они женились, а потом д,Обан, назначенный губернатором над некоторыми владениями в Луизиане, увёз туда свою принцессу. Добрый человек так и умер в твёрдой уверенности, что он муж свояченицы императора германскаго и невестки императора русскаго. Дети его также этому верят, и правнуки не будут в том сомневаться…».

Из примечаний публикатора мемуаров маркизы Креки де Д.Д. Рябинина. Русская старина, 1874. – Т. 11. – № 10. – С. 369-370

Легенда эта послужила сюжетом для повести Цшокке «Die Prinzessin von Wolfenbüttel» и для оперы «Santa Chiara», музыка которой составлена герцогом Эрнстом Саксен-Кобургским.

Е. Лихач. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/

Это сказка: несомнительные акты удостоверяют, что кронпринцесса скончалась 22 октября 1715 года в С.-Петербурге и погребена в Петропавловском соборе.

Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 44

…Но нам казалось, что для русских читателей не вовсе лишены интереса те подробности, которыми был обстановлен этот исторический пуф, впервые пущенный в ход во Франции при Людовике XV. Несмотря на всю свою несообразность, он имеет некоторое право на внимание, как вымысел, созданный не одною лишь фантазией досужаго воображения, но, быть может, и расчётом, на какую-то тёмную, неудавшуюся затею против России, в форме самозванства, для котораго была подобрана личность, повидимому, действительно существовавшая. Насколько можно судить, эта наглая и довольно незамысловатая выдумка нашла сочувствие и в европейском общественном мнении, почти всегда невежественном и легковерном или неприязненном по отношению к России, и в некоторых правительственных сферах.

Из примечаний публикатора мемуаров маркизы Креки де Д.Д. Рябинина. С. 369-370