Читать книгу Черно-белый Чернобыль - Евгений Орел - Страница 8

Вскоре началась долгожданная игра. Интерес к моим новостям утратился. Да мне и самому крепко поднадоела роль «герольда». Ведь с самого утра я рассказывал об увиденном каждому встречному-поперечному! Теперь же мне больше думалось: «Может и в самом деле ничего страшного? И всё образуется до завтра-послезавтра?»

…Дымовой столб ветром склоняет в сторону Киева, перед глазами несутся машины огнеборцев и скорой помощи… а тут ещё мрачные прогнозы бородатого лекаря – и оптимизма поубавилось…

…Нет, чёрт возьми! Не может быть! Атомные станции – самые безопасные! Там же лучшие спецы, передовые технологии! И потом, если в этой стране научились делать атомные бомбы, которые таки хорошо взрываются, то как можно не справиться с мирным атомом? Ну, возможны промахи, но ведь…

…Ладно, а поливальные машины: чем они окропляли асфальт? Тогда, на остановке, кто-то ляпнул: «Дефунгин». Стоп! А при чём тут антигрибковые средства? Нет-нет, совсем не то. Наверное, прав тот очкарик (я снова вспомнил врача на остановке), хотя он не уточнил, что это за белая хрень. Но если, как он говорит, уровень радиации выше нормы… то насколько выше? И как много мы хватанули за те пару часов, что проторчали на выезде из города?…

…Да нет же! Какая к бесу радиация? И, вообще, о чём это я? Мне же в понедельник на атомную, со счётной проверкой! Сама Людка поручила! Доверила, значит! (Людкой я про себя называл нашу заведующую, Людмилу Александровну)…

Игра в разгаре, а я никак не могу перейти с «внутричерепной дискуссии» в более экстравертный режим. Подошла моя очередь задавать вопрос «экспертам» (experts), как их предложили именовать, хотя, думаю, для «знатока» больше подходит connoisseur. Да не суть важно.

О доморощенной версии «Что-Где-Когда» писать особенно нечего. Такая себе имитация популярной телетусовки всезнаек. Только без выхода в эфир и не по-русски. Всё ли там прошло честно, утверждать не берусь, но знатоки, конечно же, выиграли.

После игры – небольшой концерт. В нём отличился и я, исполнив под гитару пару вещей из «Битлз» и «Хелло, Долли!». В конце последней сымитировал самого Луи Армстронга, а именно – прорычал его знаменитый скэт «ба-да-да-де-зей… оооуу йееееессс…». Сорвал бурю оваций. Громче всех аплодировал какой-то чернокожий студент.

Когда всё закончилось, мы вышли на улицу, разбившись на группки «по интересам». Я оказался среди пяти-шести соучеников, обсуждавших новый фильм. Об аварии на атомной никто ни разу и не вспомнил. Так, весело болтая и каламбуря, мы не заметили, как дошли до метро «Льва Толстого», где компашка и распалась. Кто-то остался ждать трамвая, прочие спустились в метро, где опять же разделились по двум направлениям. На Оболонь, что в северной части Киева, мне оказалось по пути с симпатичной однокурсницей.

С удивлением узнал, что с этой девушкой мы уже полгода учились в одной группе, но каким-то образом нам удавалось «разминуться»: то меня нет, то её. Ну, я-то жил за сотню километров и не каждую субботу мог вырваться в столицу. Мою же спутницу, как я понял, интересовали не столько занятия, сколько возможность сменить обстановку, пообщаться с ровесниками.

Одним словом, в тот вечер мы и познакомились. И – надо же! – в метро! Только «познакомились», пожалуй, не совсем точно. Она знала, как зовут меня, но спросить её имя мне казалось не совсем удобным – ведь, по идее, к тому времени должен был усвоить.

Говорили о всяких пустяках, смеялись обоюдным шуткам, обсуждали романы Хейли. Но когда я пересказывал эпизод из «Аэропорта»… «А ведь у неё красивая улыбка…» – не дав закончить фразу, мелькнул в голове насмешливый бесёнок…

Не могу избежать штампа, но в этот момент я ощутил что-то вроде дуги электрического разряда, пронзившей меня от подбородка сквозь диафрагму до, извините, пупка…

Мы смолкли, уставившись друг на друга, как заворожённые…

Чуть не проехали станцию «Оболонь» (в то время «Проспект Александра Корнейчука»).

Выяснилось, что наши дома стоят угол в угол. Хотя «наши» – это я малость хватил. Ведь если моя однокурсница жила в своей квартире с родителями и сестрой, то я гостевал у друзей, принимавших меня всегда и радушно, каждые выходные, когда мне удавалось вырваться в Киев. Это была супружеская чета среднего возраста. Замечательные люди. С ними я подружился через их сына, тёзку, знакомого ещё по Чернобылю, до переезда в Припять. Женя, хоть и работал в ЧРЭБе,[1] но из киевской квартиры не выписывался. А кто помнит, как остро в те времена стоял вопрос киевской прописки, тот меня поймёт. Выписаться проще простого, а вот вписаться обратно – даже если возвращаешься к папе с мамой – это чуть ли не геморрой.

Жекины родители оказались добрыми людьми, и даже когда он исполнял «священный долг перед Родиной», по-прежнему предоставляли мне ночлег. Да и не в ночлеге дело. Мы вместе выходили в город, бывали в кино, ездили на шашлыки, в общем, дружили. Вот и в этот раз я шёл к добрым друзьям, Надежде Алексеевне и Александру Ивановичу, не сомневаясь, что меня примут по высшему разряду.

С новой знакомой я простился у её подъезда. Договорились назавтра вместе пойти в Дом Учителя на музыкальный вечер.

Но меня беспощадно буравил один-единственный вопрос:

– Как её зовут?

За ужином я сообщил о происшествии на ЧАЭС. Как и ожидалось, беспокойства новость не вызвала. Александр Иванович прогнозировал, что всё наладится, пусть не за день-два, но за неделю – уж точно. Надежда Алексеевна, кажется, промолчала.

Когда укладывался спать, из головы не выходила «знакомая незнакомка», встреча с которой в один миг перевернула мне всю душу. Пытался вспомнить, как же к ней обращались на курсах. И – не мог! Уже проваливаясь в сон, я «увидел» её на занятиях и едва не выкрикнул на всю квартиру: «Марина!» Обрадовавшись нежданному откровению, я преспокойно отключился.

Утром первая же мысль – о встрече… с Мариной. Только… «А Марина ли?» Вот глупая ситуация! Иду на рандеву, не знаю, к кому. И в руку ли оказался тот сон, не сон – бог знает, что это было. Хорошо ещё, хоть телефон у неё не спросил. А то позвонил бы – «Здрасьте вам! А можно Марину?» И каков шанс по той же теории вероятностей (вот напасть-то!), что она и в самом деле Марина? Ну, ладно, сегодня встретимся, кто-то окликнет её, тогда и выясню.

В то воскресенье противно дождило (знали бы, чем именно). Морось на улицу не влекла, и почти весь день мы пили чай, болтали о всяком-разном, листали альбомы с репродукциями картин. По телеящику – ни слова о ЧАЭС. Будто всё пригрезилось.

Еле дождался вечера. Около шести подошёл к её подъезду. Марина (ладно, пусть пока так) появилась минут через пять. Но если вчера на ней был темно-синий ансамбль (жакет и юбка), то теперь её прелести (я же глазастый!) скрывало лёгкое летнее платье. Кажется, ткань в цветочках. Вместо строгих закрытых туфель на высоком каблуке – оранжевые босоножки с открытыми носком и пяткой. Бессменной оставалась только английская булавка огромных размеров. Вчера она украшала левый лацкан жакета, а нынче крепилась на платье, там же, слева. «Видать, от сглаза», подумал я, но ничего не сказал.

Не стихала морось, а Маринин зонтик – один на двоих. Так мы и шли к метро: я держал над головами зонт, а Марина – меня под руку. Желая скрыть смущение, старался говорить о чём угодно, только бы не обращаться напрямую. Не люблю я безличные формулы вроде «Ты знаешь…», «Слушай…» и тому подобные. Ведь самое приятное для человека сочетание звуков – его имя. Не я первый изрек эту мысль, но сказано верно, не так ли?

Вечер в Доме Учителя представлял собой театрализованное шоу силами студентов ин-яза и РГФ.[2] С курсов пришло человек десять-двенадцать. Говорили между собой немного, больше внимали сцене. Но желанное имя так никто и не произнёс.

Концерт продолжался, а мне уж подошло время отправляться на станцию «Полесье». Оттуда ходили автобусы на Иванков, Чернобыль, Полесское, что-то ещё, не помню, и, конечно же, на Припять. Прощаясь, мы с Мариной договорились увидеться на следующем занятии. Я уже понимал, что хочу этой встречи, и время ожидания включило посекундный отсчёт.

На автостанции случайно встретил знакомых ещё по Чернобылю. Целая семья. Детей, кажется трое. Мама-папа с чемоданами, сумками. Спрашивают:

– А ты куда собрался?

Поначалу от меня ускользнули странные нотки в, казалось бы, нормальном любопытстве.

– Домой. А вы в отпуск? – как ответил, так и спросил: повседневно, чуть даже праздно, не ожидая сюрпризов.

– Ага, хорош отпуск!

«Что за ирония? – смутно-тревожная мысль пронзила беззаботность воскресного вечера. – Хотя, может, показалось?»

– Так а ты, значит, на Припять? – Теперь интонация вопроса не оставляла сомнений: тут какой-то подвох.

– Ну да, – внутренне я съёжился, не зная, чего ждать.

– Тогда не суетись, там уже никого нет. Всех эвакуировали.

– Как это – эвакуировали?

– А так. Весь город. Чернобыль пока нет, это мы сами сбежали.

– Подождите, как это? – не веря ушам, я выдал совершенную нелепость. – Завтра же на работу!

– Какая работа, Женя! – рассмеялись они. – Ты вон туда погляди!

К станции один за другим подтягивались несколько автобусов. Такие вот, длинные, в каждом по два салона, соединённых «гармошкой». Те, что для внутригородских маршрутов.

Для эвакуации власти предоставили 1100 автобусов, причём без разбору, какие только под руку попали. Перебирать харчами (пардон, транспортом) было некогда.

На лицах прибывающих читалось что-то среднее между непониманием и удручённостью. В руках – котомки, чемоданы, у кого-то за плечами рюкзаки. Мужчины, женщины, дети, пожилые – весь набор… Что-то знакомое, где-то я всё это уже видел… А, ну да, в кино про войну… эвакуация мирного населения…

Другая аналогия показалась более точной:

Исход!

«Неужели всех вывезли? Не может быть! Ведь это порядка пятидесяти тысяч душ!» – подумал я, а вслух спросил:

– И куда теперь?

– А это уж кто куда. Сказали, что везут только до Киева, а дальше – на все четыре. А ты, кажется, из Полтавы?

– Я-то да, но при чём тут… Это же временно? На несколько дней? – не унимался я.

Ответа не последовало. Мои визави молча наблюдали за странным людским потоком, растекавшимся на рукава, речки, ручейки…

Припять населяли приезжие со всего Союза. И теперь они разбегались, кто куда мог: к родителям, родственникам… где примут. Как стало известно позже, принимали не все. Некоторые боялись, кабы не нахвататься радиации от нежданных визитёров.

Интересно, о чём думали эти переселенцы поневоле? Может, проклинали день, когда решили сорваться с насиженных мест на стройку атомной в живописном уголке украинского Полесья, а затем на новом месте пустили корни? Полагаю, нет. Скорее всего, их больше волновало – «Когда это кончится?» Впрочем, я мыслей не чтец.

Через полчаса я снова у друзей на Оболони. Деваться-то всё равно некуда. Рассказал о том, что узнал и увидел. Теперь мы понимали, что не всё так просто. Самое противное – в новостях по-прежнему ни слова.

За неделю до аварии я подарил Александру Ивановичу и Надежде Алексеевне небольшую книжку-альбом с видами моего нового места обитания. Подписал – «Добро пожаловать в Припять!» Не надо уточнять, что воспользоваться приглашением им так и не довелось?

Не понятно, на чём, но теплилась робкая надежда, что завтра-послезавтра всех вернут обратно. Ну, то есть, вывезли, обеззаразят территорию, и – всё. Допустить мысль, что в этот день город фактически «умер», не мог, наверное, даже самый отъявленный пессимист. Я и сейчас не могу понять, что мной тогда двигало, но в тот вечер я твёрдо решил завтра же утром вернуться домой, в Припять. Идею тотальной эвакуации города я органически не принимал. Как в старом анекдоте:

«Должен же кто-то в лавке остаться!»