Читать книгу Псевдобомбист, лысая Люстра и небесный Царьград - Евгений Петропавловский - Страница 3

– Ах, милая Глэдис, все пути ведут к одному.

– К чему же?

– К разочарованию.

Оскар Уайльд. «Портрет Дориана Грея»

Одно дело если человек уплывает по волнам бездумности самостоятельно, точно получает кратковременный отпуск вместе с путёвкой в снотворное царство отдыха и сказочных превращений; и совсем другое – когда его умственную деятельность выключают насильственным образом, посредством ударов по голове и прочим жизненно полезным частям тела. Тут уж не до путешествий среди райских кущ и разных иллюзорных наслаждений. И не до приятного пробуждения, само собой.

В силу упомянутых причин нельзя сказать, что возвращение Бесфамильного к действительности сопровождалось положительными эмоциями. Разве только напоследок причудилось, будто чем-то неопределённым опахнуло его лицо, как если бы ночная птица проскользнула над ним сквозь свободное место в атмосфере. Но причудиться ещё и не такое может после долговременного пребывания в бессознательном сумраке и тишине, подобной молитве приговорённого к смерти. А затем он вдруг подумал: «То ли пора переходить к действиям и брать быка за рога, то ли я ни жив ни мёртв, словно вещь. Хотя, наверное, это оказалось бы к лучшему – взять и чудесным образом превратиться в неодушевлённый предмет: во-первых, потому что предметам не свойственно испытывать боль и досаду, и неудобства, и разные трудности, а во-вторых, потому что им отведена природой гораздо более растяжимая жизнь, чем людям. Впрочем, если среди бессчётных слоёв своей личности человек способен отыскать что угодно, то, пожалуй, и мне следовало бы копнуть поглубже – может, удастся нащупать собственное предметное начало… или на худой конец беспредметный замысел…»

С этой полузавершённой мыслью бывший командировочный открыл глаза в незнакомой квартире. И с удивлением обнаружил себя лежащим на плюшевом диване, раздетым до трусов и укрытым клетчатым шерстяным пледом. Во всём теле царили слабость и ломота; после побоев оно наверняка было сплошь покрыто кровоподтёками и ссадинами. Да и нос изрядно побаливал. И левая щека. И правое ухо.

Рядом с Бесфамильным сидела вполоборота лысая девушка с розовыми от молодости щеками и маленькой ямочкой на подбородке, но без бровей – и смотрела по телевизору ток-шоу «Выйти замуж по-быстрому». Она беззвучно шевелила губами, словно подсказывала участницам передачи правильные ответы на вопросы телеведущей, время от времени легонько подпрыгивала на месте, простодушно огорчаясь и радуясь происходящему в эфире, постанывая и похихикивая, а один раз даже захлопала в ладоши. На вид незнакомке было лет двадцать или двадцать пять – с такой наружностью определить точнее не представлялось возможным.

Всё казалось неустойчивым, полувоздушным и лишённым внятности; всё призывало к неспокойствию и дисбалансу. От подобного у кого угодно закружится голова. Едва не закружилась она и у Бесфамильного, поскольку ничего, кроме страхов и сомнений, извлечь из своего текущего положения ему не удалось.

«Может, у меня бред? – предположил он, переведя взгляд на потолок с облупленной в нескольких местах штукатуркой, и опасливо пошевелил труднопослушными, как бы смёрзшимися пальцами на ногах. – Но ведь такого не бывает, чтобы бред продолжался и продолжался, не имея возможности дойти до крайней точки и закончиться хотя бы внутри себя. Если же всё, происходящее со мной, соответствует действительности, то это какая-то новая, сильно искривлённая действительность, не похожая на прежнюю. Она влияет на меня губительно, поскольку логика у неё тоже искривлённая, и я не знаю, где найти точку опоры, чтобы передвинуться в безопасную сторону и понять основные правила или сколько-нибудь правдоподобные закономерности. Нет-нет, о чём-то подобном я, кажется, уже думал на вокзале, и там подобный оборот чуть не привёл к драке… Всё-таки бред мне кажется более вероятным. Хотя непонятно, зачем всё это, за что и каким образом, просто уму непостижимо… Но если это действительно бредовая конструкция, тогда отчего я не представляю себя центром вселенной, вокруг которого должно всё крутиться? Отчего сохраняю способность рассуждать и сомневаться? Да и в конце концов, надо ли мне искать вменяемые объяснения и ковыряться в нюансах, вместо того чтобы стремиться к свободе воли и элементарной неприкосновенности? Вряд ли. Пусть я – лишь малый винтик в непостижимом мироустройстве, и сейчас расстановка случайностей оказалась не в мою пользу, но ведь никакое положение вещей не обязано существовать в догматической форме. Обстоятельства сильнее меня или мне со временем удастся оказаться сильнее обстоятельств – вопрос трудноразрешимый, но в любом случае я не флюгер и не перекати-поле, чтобы следовать за каждым веянием: право на собственное мнение пока никто не отменял. С другой стороны, лучше было бы обойтись без противоречий. Я, конечно, не против того, чтобы некоторые вещи в окружающем мире менялись, однако не вдруг и сразу, ни с того ни с сего и за здорово живёшь».

Неприятность неприятности рознь. Иная подобна пылинке, которая со стороны не видна, да выедает глаза. А если таких пылинок чересчур много, если из них собирается целая пыльная буря, то, наверное, лучше сразу ослепнуть, дабы не мучиться; тем более что в темноте слепой видит дальше всех. Но бывший командировочный, к счастью, не ослеп, иначе лысая девушка с ямочкой на подбородке осталась бы недоступной его зрению. Разрозненные факты и полупрозрачные догадки высвечивались из пустоты, подобно выныривавшим из пучины глубоководным рыбам – и существовали, и перемещались относительно друг дружки, однако слабо взаимодействовали между собой и не желали связываться в логические цепочки: собираясь вместе, они лишь ненадолго образовывали пёстрые клубки, а затем снова рассыпались вдребезги. После этого Бесфамильному в каждой мелочи снова начинала чудиться ни с чем не сообразная непреднамеренность.

«Пусть я не способен с абсолютной безошибочностью судить обо всех обстоятельствах, но кое о чём наверняка могу составить суждение, – попытался подстегнуть он себя. – Конечно, ситуация не лишена шероховатостей и, возможно, скрытых загвоздок, но это ещё не конец света. Пока ничто не свидетельствует о серьёзных осложнениях, а непонятности сами по себе не указывают ни на хорошее, ни на плохое, с ними надо разобраться, но не следует забывать, что без них вообще мало когда можно обойтись. По большому счёту, если из нагромождений образов я сумею вычленить себя одного, то не исключено, что мне удастся гораздо правильнее, чем сейчас, отразить в себе всё остальное. Да-да, главное – не утратить свои неотъемлемые признаки, а они, насколько можно судить, мною не утрачены. Чему я эквивалентен и кому симметричен – с этим определиться можно будет позже, когда отыщется проклятая точка опоры, и мне не придётся рассматривать себя как непостижимую личность, не имеющую оправдания. Хотя сегодня… или вчера? – да не важно – произошло чересчур много такого, чего я не ожидал, но в любом случае надо что-то делать, нельзя ведь лежать здесь до бесконечности, наподобие бревна или ещё какой-нибудь неодушевлённой крайности».

После вышеупомянутых умозаключений бывшему командировочному расхотелось сохранять неподвижность и молчание.

– Ы-ы-ым-м-мпс-с-с… – неопределённо простонал он только для того, чтобы обратить на себя внимание лысой девушки. И, коротко поёрзав ногами, повторил попытку:

– Ы-ы-ых-х-хм-м-м…

– Ой, ну наконец-то очнулся, – незнакомка, встрепенувшись, оторвала взгляд от телевизора. – Слава богу, а то я уж боялась, чё придётся вызывать «скорую». Ха, девки так тебя колошматили наперегонки друг перед дружкой, прям ваще, могли и убить нафиг!

Бесфамильный поморщился от дребезга её голоса, показавшегося чрезмерным. Затем попытался выдавить из себя улыбку, но у него не получилось. Тогда он осторожно погладил лицо ладонями и спросил:

– Где я?

– Дома у меня. Я же тебя тоже сначала валтузила вместе со всеми, а потом стало жалко. И ещё я подумала: убьём ведь, ёлы, а может, это и не ты давал объявление в газету. Ну, короче, домой тебя забрала. Всё равно уже стало ясно, чё никакого кина там снимать не собираются, незачем было оставаться. А я живу рядом. Но, конечно, сама не справилась бы тебя, конягу такого, упереть на горбу. Хорошо, девчонка помогла, тоже лысая дурища, хоть и незнакомая. Кажется, она была обкуренная, да ещё и лесбиянкой оказалась – я потом еле отделалась от неё. Короче, ужас, блин-нафиг! Прям-таки день приключений!

– А ты вообще кто такая?

– Я кто такая? – она мотнула головой, точно лошадь, хлебнувшая гнилой воды. – Лучше скажи, ты-то сам кто такой?

– Ну, кто такой, кто такой… Человек я.

– Это понятно, что человек, а не ёжик. Я тоже человек. Люстра.

– Не понял, – удивился он, глядя на лысую девушку как бы сквозь замутнённое стекло. – Люстра, хм-м-м…

Бесфамильный сел, спустив ноги с дивана. И передёрнул плечами, словно ощутил внезапный сквозняк, заструившийся сквозь его неплотно прикрытое умственное пространство. После чего два раза тихо кашлянул для деликатной видимости – и снова спросил:

– Как это – люстра?

Он пытался прочесть во взгляде девушки что-нибудь успокаивающее, но там было намешано столько всего, что из этого ералаша не извлекалось ни малейшей конкретики.

– Ой, – хихикнула девушка, – конечно, ты же ничего обо мне знать не знаешь. Люстра – это меня так прозвали во дворе. На самом-то деле я – Люська по паспорту. Но раз уж в детстве прозвали, то оно и прилепилось. А чё мне, кликуха не обидная: ну подумаешь, Люстра и Люстра, всё-таки полезный осветительный прибор, люстры бывают и красивые, правильно?

– А-а-а, вот оно как, – протянул бывший командировочный. – Кличка, значит. Ну да, тогда понятно. Слышь, а почему вы все там были лысые? Я прямо обалдел: иду себе – а тут настоящее представление на улице. Разные сцены передо мной разыгрывала жизнь, но до подобного никогда не доходило, прямо цирк. Это у вас такая девчачья банда, что ли?

– Ну ты ваще! – снова рассмеялась собеседница. – Сказанул: девчачья банда! Нет, прям умора! Да я, между прочим, всех этих тёлок только сегодня в первый раз и увидела-то, ёлы! Лучше б и не видеть никогда! Ха-ха-ха! Нет, представляю: банда лысых!

Бывший командировочный не смог удовлетворительным образом переварить полученную информацию. Его взгляд то мученически ползал в тумане, превозмогая накопившуюся тяжесть непонятного, то принимался скакать как угорелый, неотделимый от жгучего окаянства всех несчастных случаев мира. Дважды за день самоуважение Бесфамильного претерпело ущерб, сильно уменьшившись в размерах (крепко сцепилось с физической болью понимание того, насколько человек ничтожен и беззащитен в гуще толпы, особенно когда эта толпа его оглоушивает и терзает). Он понимал, что если стараться исчерпать каждую ситуацию до дна, то будешь вязнуть во всём подряд до морковкина заговенья; но сейчас надо было спасать хоть что-то, дабы не утратить вменяемый облик окончательно и бесповоротно. Потому после нескольких секунд молчания Бесфамильный собрался с силами и взмолился:

– Да объясни ты уже толком, что произошло! Откуда столько лысых девок? И почему они на меня-то все набросились? Какого чёрта?! Я ведь ничего плохого им не сделал!

И Люстра рассказала ему, как прочла в газете объявление о намечавшихся съёмках трэшевого телесериала, в котором якобы могли сняться все желающие девушки – правда, выдвигалось условие: соискательницы ролей непременно должны расстаться не только с причёской, но и с бровями. Обещанный аванс составлял тысячу долларов, а место сбора было назначено у входа в гостиницу «Москва». Люстра, не задумываясь, сбрила растительность у себя на голове и к указанному в объявлении часу явилась в вестибюль гостиницы. Там уже сверкали гладко выбритыми черепами десятка три легковерных девушек, решивших податься в актрисы. Не менее двух часов тщетно прождали они неведомого режиссёра среди уличного коловращения неугомонной человеческой стихии. Уже почти наступил вечер, а никакого кинематографа на горизонте не проклюнулось, оттого все понимали, что опростоволосились, оказавшись жертвами розыгрыша. Обманутые кандидатки ужасно нервничали – и, не сговариваясь, искали необходимый и достаточный объект сублимации столь же общенакачанного, сколь и взрывоопасного женского разочарования. На своё несчастье, тут-то им под горячие руки подвернулся гражданин Бесфамильный.

– Я ещё – после того как тебя сюда притащила, – задумчиво проговорила Люстра, – прикинула: может, это флэш-моб такой специально придумали и втихаря засняли на камеру, чтобы потом показать нас, дуралеек легковерных, по телевизору или на ютубе, или на других идиотственных видеосайтах. Но сейчас посмотрела новости по всем каналам, да ещё в интернете пошарилась – нет о нашем случае ничего ни в каких новостях. Значит, просто так позабавилась какая-то сволочь, ради собственного удовольствия. Обидно.

Едва дослушав рассказ лысой девушки до конца, бывший командировочный разразился хохотом: ситуация, в которую по собственной глупости попала его новая знакомая, казалась до того нелепой, что он на время забыл о собственных злоключениях.

– Надо же, ха-ха-ха! – с трудом выдавливал он слова сквозь смех. – А прохожие, глядя на вас, наверное, смеялись, ха-ха-ха, думая, что это какие-то сумасшедшие девки, ха-ха-ха!

– Ага, – миролюбиво согласилась Люстра. – Прохожие смеялись над сумасшедшими девками, а они в ответ сквозь слёзы смеялись над глупыми прохожими.

– Чего только не измыслят люди, ха-ха-ха! Дать объявление в газете, ха-ха-ха! Заставить всех побриться под ноль ради хо-хо-хохмы! И брови, брови, ха-ха-ха!

– Ничего себе хохма, – на сей раз не выказала согласия девушка. – В гробу я видала такие хохмы.

– А что же это, по-твоему, если не хо-хо-хохма?!

– Измывательство над здравым смыслом и над людьми, вот что. Подлянка самая настоящая.

– Ха-ха-ха! Это верно, измывательство, ха-ха-ха! Подлянка, ха-ха-ха! Если смотреть с твоей стороны, ха-ха-ха-а-а!

– А с чьей ещё стороны я должна смотреть?

– Ты-то не должна, ха-ха-ха! Но если смотреть со стороны того, кто придумал, ха-ха-ха! Дать объявление в газету, ха-ха-ха! Для него это самая настоящая хо-хо-хохма-ха-ха-ха! Такую загогулину отчебучил, ха-ха-ха!

– Скотина он. Убила бы мерзавца, если б сумела найти.

– Верно, скотина и мерзавец, ха-ха-ха! Но котелок у него варит, ха-ха-ха! Среди людей немало мастеров разыгрывать злые шутки, но чтобы такое, ха-ха-ха! До этого мог додуматься только очень большой юморист, ха-ха-ха! Столько дурочек опростоволосилось, ха-ха-ха! Артистки бритые, ха-ха-ха!

После этих слов Бесфамильный утратил способность к членораздельности и всецело отдался смеху. Он хохотал как сумасшедший и не мог остановиться. Поначалу исключительно из-за юмора ситуации. А потом, возможно, уже не столько из-за того, что было смешно, сколько по причине неотложной потребности организма сбросить накопленный избыток отрицательных вибраций. Он то ржал конским голосом, то стрекотал кузнечиком, а то вообще переходил на отрывистые полувсхрипы. Упомянутый диапазон до такого градуса удивил девушку, что она не обиделась и не полезла в драку, а наоборот – вскоре стала подхихикивать своему невольному гостю и тыкать его кулаком в бок. Одновременно с этим в запасную плоскость её сознания постепенно вплеталась параллельная смеху простая мысль о том, что если она продолжит жить, без конца путая одно с другим, а другое с третьим и со всем подряд, то ничего хорошего у неё не получится, и в конце концов она не только внешностью, но и внутренним содержанием уподобится тем лысым безбровым девушкам, в обществе коих её сегодня угораздило провести несколько нервных часов перед входом в гостиницу «Москва».

Бывший командировочный смеялся минут пять. А может, и все десять. Он уже был бы и рад остановиться, а всё никак не мог, смеялся и смеялся – до тех пор, пока не обессилел окончательно. А когда его смех наконец сошёл на нет, он свалился с дивана и задрожал, как мальчишка, которого в неурочный час застигли возле замочной скважины родительской спальни. И крепко обхватил колени Люстры, и зарыдал, сопровождая слёзы захлёбывающейся скороговоркой:

– Боже мой, боже мой, какие мы оба невезучие, почему над нами судьба так издевается, я не могу понять, но тебе легче, у тебя хоть крыша над головой, а у меня здесь – ни денег, ни документов, ни жилья, ты же понимаешь, сам я не местный, не милостыню же просить, и куда теперь податься, я не знаю, милая, хорошая девочка, ты хоть и лысая, а всё равно красивая, у тебя бесподобная форма черепа, что мне делать, что мне делать, не всякого человека можно научить терпеливо сносить несчастья, и я не хочу причислиться к разряду тех, кто способен научиться, а у людей ни капли сочувствия, не говоря уже о сопричастности и других душевных движениях, и, может быть, находиться здесь у меня нет никакого права, но я нахожусь, сам не знаю почему, это совершенно безвыходное положение, я ведь смирный, никого не трогаю, у меня и желания такого не возникает, а у них почему-то возникает, это невозможно постигнуть нормальным умом, я не могу проскользнуть между ними зыбкой тенью, оставшись незамеченным, неузнанным и нетронутым, они мою сумку в окно выбросили, сволочи, из-за будильника, хотя сумка – пустяк по сравнению с тем, что мир изменяется слишком быстро, это ненормально, это неправильно и несправедливо, почему раньше он менялся не так быстро, а теперь вдруг взял и ускорился, да ещё в худшую сторону, я не хочу жить на этой планете, потому что тут существуют одновременно добро и зло, а я даже выбор между ними сделать не умею, потому всё случай решает, он зашвыривает нас куда попало, он срывает людей с дерева жизни, словно осеннюю листву, и что теперь предпринять, как поступить, я не представляю ни сном ни духом, попробуй тут угадай, куда податься, если все направления одинаково тревожны и нет ни малейшей надежды на спокойное самоопределение, у меня ведь нервы не железные и уже не осталось сил всё это выносить…

Он говорил, не задумываясь, предоставив лысой девушке по её усмотрению истолковывать смысл длинномерной, путанной и, казалось, совершенно не стремившейся к завершению фразы, исторгавшейся из его внутреннего пространства.

– Фу ты ну ты, нельзя так распускаться, – Люстра жалостливо погладила гражданина Бесфамильного по голове. А затем, не зная, как прервать поток его словоизлияний, обобщила строгим голосом:

– Людей постоянно что-то тревожит и заморачивает. Даже когда для этого нет причин. Выходит, и ты такой же, как все, да?

– Нет-нет, я не такой, как ты думаешь! – замотал он головой, продолжая обнимать колени девушки. – О-о-о, я совсем не такой, как другие: я, наверное, намного хуже, раз уж так неладно складываются обстоятельства и тем самым подтверждают всё самое скверное, что только можно представить, хотя любым искривлениям должен существовать предел, а я его не вижу и не чувствую, и даже предположить не могу, существует ли он на самом деле, вот если б у меня имелась способность к мимикрии, тогда ещё куда ни шло, но откуда ей взяться, чего нет, того нет, а люди вокруг мелки и противозаконны, пусть бы они вдобавок к этому были бессобытийны, тогда полбеды, но они ещё как событийны, честное слово, они просто нереально событийны, вот скажи, за какие грехи мне побои со всех сторон, милая, хорошая, двигаться сквозь время – это легче всего, но не каждому подвластно, а я – человек из прошлого мира, моральный банкрот, у которого едва достаёт сил не сделаться исчезающей величиной, химерой, мне трудно здесь, но ты ведь не такая, ты не из прошлого, а всё равно подобрала меня, потому что добрая, я несозвучен с эпохой, а ты созвучна, мне теперь некуда податься, у меня в этом городе нет никого, кроме тебя, и в гостиницу без денег не пустят, остаётся тыкаться во все дырки почём зря, как слепому котёнку, никому я не нужен, хотя нет моей вины ни в чём, а ты славная, чувствительная, это сразу видно, хотя, наверное, думаешь обо мне чёрт знает что, но всё равно глаза у тебя добрые, к себе привела и пожалела, сегодня таких мало, сейчас жестокое время, люди хуже зверей, никакой духовности в обществе не осталось, одни террористы кругом, а я ведь не террорист, я порядочный человек, только ты одна приняла участие и пожалела, спасибо тебе, у тебя и лицо красивое, и всё остальное, с утра маковой росинки во рту не было, но я тебе не доставлю беспокойства, ты и так уже меня спасла, прекрасная, душевная… Можно, я у тебя пока поживу?

– Поживёшь? – ошалело переспросила Люстра, безуспешным усилием попытавшись оторвать гостя от своих ног.

– Поживу, – Бесфамильный оборвал слёзы и уставился ей в лицо вывихнутым взглядом снизу вверх, точно сиротливая дворняга, которой обрыдло в одиночестве мёрзнуть под забором. Испытывая целую гамму чувств, он вместе с тем не чувствовал неловкости (видимо, для последнего просто не осталось места в его душевной сфере).

– С у-у-ума-а-а сойти-и-и, – протянула девушка и потёрла нос ладошкой, словно собиралась чихнуть. Однако не чихнула, а сказала вместо этого:

– Просто капец какой-то – предлагать такое ни с того ни с сего.

И, подумав немного, добавила:

– По-моему, ты малость не в себе.

– О, ещё как не в себе! – с готовностью подтвердил он. – Это невозможно даже представить и описать словами, до чего я не в себе! Разве мыслимо остаться в равновесном образе среди нескончаемой ярмарки недоверия и злобы, среди беспочвенных иллюзий, помноженных на непостоянство? Нет-нет, совершенно немыслимо! Я боюсь потеряться, исчезнуть, ведь это несправедливо, я не должен исчезнуть, потому что моя личность невоспроизводима, но всё происходит совершенно неправильно и непредсказуемо, и виноватых не отыскать, и никуда не достучаться, это просто бред какой-то, я заблудился, несмотря на то что никогда не переступал границ дозволенного, а если даже и переступал, то, по крайней мере, делал это без злого умысла, но с другой стороны, разве мыслимо нормальному человеку не заблудиться, если здесь всё по-другому, не так, как надо, хотя мне кажется, теперь везде всё не так, как надо, непонятности сыплются одна за другой, конца и края им не видно! Охо-хо-хо, на самом деле сложившаяся ситуация представляется мне шире и глубже, чем возможно выразить словесно, потому всё, что ни скажу, окажется наполовину враньём, а может быть, даже на девяносто процентов окажется враньём, однако не погибать же как попало и где попало, тем более преждевременно, человек не виноват, что уродился таким, каков он есть, даже если другие в нём вдруг увидели нечто противное их пониманию – да-да, это какой-то бред, какая-то дополненная реальность, никому подобного не пожелаю, но если другие уверены в своей непоколебимости, то я ни в чём не уверен и ни в ком не уверен, а в себе особенно… Так можно мне пожить у тебя хотя бы некоторое время, а?

Люстра не предполагала в себе уклона в благотворительную сторону. Оттого она помедлила несколько секунд, озабоченно почёсывая затылок и прислушиваясь к своему настроению. Всё вышло за привычные рамки и не подавало ни малейших признаков скорого возврата на прежние позиции. Точнее сказать, всё перевернулось с ног на голову и сулило непонятное. Чувствуя это, девушка, с одной стороны, понимала измордованного гостя как фактор тревожной нестабильности, но с другой – видела в нём свежий луч среди обрыдлого бытовращения и даже подобие неясного обещания. Прельстившись которым, она всё-таки решила, что не существует худа без добра, и обстояние дел может оказаться если не увлекательным, то как минимум забавным; в упомянутом ключе два человека вполне способны уравновеситься ко взаимному благоприятствованию.

– Ладно, куда деваться, – махнула она рукой. – Всё равно пока волосы не отрастут, я показываться на улицу не собираюсь. А ведь кому-то надо ходить в магазин за продуктами… Живи, в общем.