Читать книгу Евангелие грешников - Евгений Петрович Горохов - Страница 4

Основатель психоанализа, австрийский учёный Зигмунд Фрейд, разобрав по полкам душу человека, утверждал, что сознание каждого индивида «хомо сапиенс» состоит из трёх уровней:

Оно – это область страстей и желаний человека, а так же страхи, выраженные в инстинкте самосохранения.

Над низменным «Оно» доминирует «Я».

Я – это разум человека. Данная ипостась воспринимает внешний мир, окружающий его. Разумное «Я» старается заменить принцип удовольствия, который бушует в страстях низменного «Оно», разумом и целесообразностью.

Над «Я» имеется надстройка – «Супер Я».

Супер Я – это принцип определяющий добро и зло. Он напоминает о необходимости соблюдать социальные заповеди. Это «Супер Я» постоянно долбит человеку в мозг: «Чти Уголовный кодекс!»

Бушуют страсти в душе человека – «Я» и «Супер Я» пытаются обуздать «Оно». В большинстве случаев это им удаётся. Есть такая наука Криминология – она изучает личность преступника и условия совершения преступлений, эта наука утверждает: как бы не были суровы законы в государстве, всегда найдётся 5% населения, которые, невзирая на самые жестокие кары, будут совершать преступления. У этих людей низменное «Оно» оседлало «Я» и «Супер Я», заявив им:

«Меня фарт воровской вывезет! Сорву куш, вколю себе героин или выпью водки, и буду пребывать в радости».

Это они режут сумки пассажиров в переполненных автобусах и потрошат квартиры у остальных 95% населения страны. Дневное время – «золотая страда» у квартирных воров, а с четырёх часов вечера, когда народ приходит с работы, начинается жаркая пора у полицейских. Звонят и приходят бедолаги – потерпевшие в отделы полиции, с заявлениями о кражах.

Городской отдел полиции «Октябрьский» ничем не отличается от тысяч таких же учреждений разбросанных по всей России. Слева от входа, помещение дежурной части, отделённое от фойе толстым оргстеклом. Заявители, сиротливо сидящие на стульях, и терпеливо ждущие, когда к ним выйдет сотрудник. Полицейские, снующие туда-сюда с угрюмыми и сосредоточенными лицами. Одним словом рядовое казённое учреждение с бездушным подходом к людям. Здесь, в пору как Диоген в древнем городе Синопе, бегать с факелом, разыскивая человека, но напрасный труд, среди работающих в этом учреждении вряд ли его найдёшь – тут нет людей, одни сотрудники.

Много бедолаг именуемых «свидетелями» и «потерпевшими», топчутся на третьем этаже отдела полиции «Октябрьский», здесь находится уголовный розыск. Кабинет начальника в самом конце коридора. На двери висит позолоченная табличка с чёрными буквами: «Начальник уголовного розыска Савельев Павел Сергеевич».

В шесть часов вечера спадает напряжение рабочего дня: решены вопросы с выделением дополнительных сотрудников в следственно – оперативные группы, наконец найден транспорт, что бы ехать на обыски, и отсижены положенные часы на совещаниях в главке. Можно немного передохнуть. В кабинете у Савельева сидит его заместитель и приятель Борька Сазонов. Они курят, пьют кофе и болтают о всякой ерунде. Зазвонил телефон внутренней связи.

– Павел Сергеевич, с вахты я, – докладывал дежурный, – тут к вам женщина просится.

– Просится, пропусти, – ответил Савельев и посмотрел на часы, до ежедневного вечернего совещания с оперативниками, есть ещё час, успеет поговорить с посетительницей.

– У неё документов нет, – продолжал полицейский, – она говорит, что по делу Прокофьева, его жена. Говорит, что хочет важное вам сказать.

– Пропусти её, – кивнул Савельев и положил трубку. Улыбнувшись, он посмотрел на своего заместителя: – Не прошло и года, как Лёвушкин запомнил моё имя-отчество.

– Не обольщайся, – махнул рукой Борис, – он, наконец, сообразил, на телефонной книге написать имена руководителей служб.

Младший сержант полиции Лёвушкин в отделе имел кличку «Дебил», таковым впрочем, и являлся. Он поступил на работу в патрульно – постовую службу, однако по причине его непроходимой глупости, с ним никто не хотел работать. Его перевели в дежурную часть камерным. Там он «терял» людей сидящих в камерах, сажал вместе подельников, несмотря на то, что опера в «рассадке»3 делали соответствующие пометки. Намучившись, его усадили на вахту. Здесь он год учился пользоваться телефонной книгой. Однако, речь вовсе не о Лёвушкине, тем более что он уже пропустил посетительницу к Савельеву.

Спустя несколько минут, после того как Павел положил трубку внутреннего телефона, к нему в кабинет без стука вошла женщина в белом пуховике.

– Здравствуй Савельев, ну как, спокойно спишь?! – сходу спросила она.

Тот обалдел от такого приветствия и ответил:

– Спасибо, не жалуюсь.

– А совесть тебя не мучает? – женщина от двери направилась к столу Савельева.

– А в чем, собственно говоря, дело?! – Павел понемногу стал приходить в себя. Он встал со стула: – Может, объясните, почему вы разговариваете со мной в таком тоне?!

– Я жена Романа Прокофьева, помнишь такого?! – спросила женщина и совсем близко подошла к Савельеву.

– Да, я прекрасно помню вашего мужа, и вас тоже. Наталья Андреевна, так, кажется, вас зовут? – ответил Павел. Указав рукой на стул, он продолжил: – Пожалуйста, успокойтесь и присядьте. Объясните, что вы хотите?

– Не хочу я сидеть рядом с тобой! – взвизгнула женщина. Она пристально посмотрела в глаза Савельеву: – Я пришла сказать тебе, что мой муж недавно умер в «зоне». Перед смертью он успел мне передать свою просьбу. Так вот, последнюю волю Романа Александровича Прокофьева погубленного тобой, я и выполняю!

Женщина подошла ещё ближе к Савельеву и плюнула ему в лицо.

– Сучка! Я тебя сейчас в камеру закатаю! – заорал вскочивший со стула Сазонов.

– Не вмешивайся Паша! – остановил его Савельев. Он достал носовой платок из внутреннего кармана пиджака, вытер лицо и бросил его в урну. Набрав полную грудь воздуха, задержал дыхание, потом спросил: – Наталья Андреевна, вы выполнили последнюю волю вашего супруга?

– Да, теперь можешь сажать меня в камеру!

– Прошу вас выйти из моего кабинета, иначе я позову сотрудников, и они выведут вас отсюда.

Женщина развернулась и выскочила в коридор.

– Сволочь уголовная! – крикнул ей вдогонку Сазонов.

Роман Прокофьев по кличке Прокоп был авторитетным «бродягой», (так величают себя преступники придерживающиеся старых воровских традиций), и имел за плечами большой тюремный «стаж» с множеством сроков. Скитаясь по лагерям и тюрьмам, он основательно растерял своё здоровье, а во время последней отсидки заработал ещё и ВИЧ.4

Случилось это, когда Прокоп получил пять лет общего режима за вымогательство. В «зоне» где он сидел, уголовники выбрали его смотрящим5. Прокоп организовал бесперебойный пронос в «зону» героина, который доставляли сами же сотрудники этого учреждения.

Есть в медицине такое понятие «период окна» – это когда человек заразился каким-то инфекционным или венерическим заболеванием, однако тесты показывают отрицательный результат. Инфицированный уже заражает других людей, но по медицинским показаниям он считается ещё здоровым. У ВИЧ-инфицированных период окна может составлять до шести месяцев. В «зону» где смотрящим был Прокоп, с этапом заехал такой заключённый. Он сдал анализы на ВИЧ в следственном изоляторе, и получил отрицательный результат.

Героина в «зоне» было вдоволь, а вот со шприцами плохо, зеки кололись группами одним шприцом на всех. Когда спустя год взяли тесты на ВИЧ-инфекцию: из тысячи двухсот осужденных, находящихся в колонии, у восьмисот человек тесты оказались положительными. Прокоп вошёл в число таких «счастливчиков». Выйдя из колонии, он решил, что на воле с ВИЧ ещё можно лет десять прожить, а в «зоне» и года не протянешь.

«В «зону» мне больше нельзя», – решил он для себя.

Освободился он в ранге «положенца»6, и на воле мирно зажил с семьёй, собирая «грев»7 для «зон». По своей воровской «специальности» – квартирный вор, Прокоп уже не «работал», здоровье не позволяло. Так, приторговывал по мелочи ворованными вещами, но по-хитрому, не попадая в агентурные донесения информаторов уголовного розыска, которых среди криминальных личностей множество. Уголовники его по-прежнему считали «авторитетным бродягой», а это значит, что их пьяная болтовня, уходила в уголовный розыск агентурной информацией. В оперативно – розыскной картотеке Прокофьев Роман Александрович по кличке «Прокоп», числился криминальным авторитетом и лидером организованной преступной группы, а вор, как известно должен сидеть в тюрьме. Начальник криминальной милиции области генерал Малышев на каждом совещании поднимал Савельева и вопрошал:

– Когда ты, наконец, посадишь Прокопа?!

– Пока нет процессуальных оснований для ареста Прокофьева, – неизменно отвечал Павел.

Однажды Малышев вызвал Савельева и сказал:

– Проведёшь обыск у Прокопа.

– Основание?

– Я вижу, Савельев ты совсем разучился мышей ловить! – нахмурил лоб генерал,– основания придумаешь сам, а где и что искать, я подскажу.

Обыск Павел проводил лично, и перед началом спросил у Прокопа:

– Гражданин Прокофьев храните ли вы в доме запрещённые законом предметы, которые вы бы хотели добровольно выдать?

– В доме ничего противозаконного я не держу, – ответил Прокоп. Он кивнул на антресоли, на кухне: – Приятель мой занёс недавно чемодан, что в нём находится, я не знаю.

В чемодане лежали три ношенных свитера, пара брюк, а так же пистолет ТТ китайского производства, две обоймы с патронами к нему, и пакет с тремя граммами героина. Прокоп пояснил, что чемодан принёс знакомый по кличке «Муля», просил подержать у себя десять дней.

В протоколе обыска, Савельев факт добровольной выдачи чемодана не отразил, а понятые присутствующие при обыске, о таких юридических тонкостях и не слышали. Они расписались в протоколе, дали объяснения, что чемодан был, обнаружен на антресолях, в нём нашли пистолет и пакет с каким-то порошком. Прокоп же по старой воровской традиции от всех подписей в бумагах отказался.

Муля – он же Мулин Николай Егорович, за день до обыска умер от передозировки героином в одном из наркоманских притонов, такую смерть наркоманы зовут «сладкой».

На суде Прокоп утверждал, что заявил о добровольной выдаче чемодана, а вызванный в качестве свидетеля Павел Савельев это категорически отрицал. Понятые, на суде о чемодане что-то припоминали, но о добровольной выдаче ничего сказать не могли. Судья же задавал им вопросы таким образом, что выходило – полицейские сами нашли чемодан на антресолях. В итоге Прокоп получил пять лет строгого режима.

– За что ты меня Паша? – спросил Прокоп, когда конвоиры выводили его из зала суда. В дверях он оглянулся и крикнул: – Бог тебе судья Савельев!

Присутствовавший в зале заседаний Борька Сазонов, после того как Прокопа увели, хлопнул Пашу по плечу:

– Не переживай, ты сделал свою работу, а вор должен сидеть в тюрьме.

***

– Нужно было её в камеру опустить, – отвлёк Павла от размышлений Борька Сазонов, – оскорбление сотрудника полиции безнаказанным оставлять нельзя.

– Боря, у неё недавно муж в «зоне» помер.

– Ты таким тоном это говоришь, будто это мы его убили! – недовольно заморгал Сазонов.

– Ну, руку к этому мы приложили, – вздохнул Савельев, – Прокоп сам мне говорил, что он в «зоне» долго не протянет.

– Ты ещё скажи, что он невинно пострадал!

– Выходит так, – Савельев закурил сигарету. Затянувшись и выдохнув дым, продолжил: – С формальной стороны…

– Вот именно что с формальной! – перебил Борис. Он тоже закурил: – Прокоп не безвинный ангел, а преступник! На нём грехов, как блох на уличной собаке. Да, в том случае, суд над ним был неправым. Но с точки зрения наивысшей справедливости, он получил своё. Сколько зла он причинил людям?! Десятки раз он уходил от суда, потому что не было у нас улик против него.

– Так ведь Боря, это мы с тобой виноваты, что не смогли собрать их.

– Знаешь что, ты эти христовы проповеди для попов оставь! – взвился Сазонов. Он затушил недокуренную сигарету в пепельнице: – Я на земле работаю, а не сижу в кабинете и бумажки подшиваю. В том, что возможности оперативной работы ограниченны процессуальными рамками, не моя вина.

Видя, что Павел собирается возразить, он выставил руки вперёд:

– Не спорю, «суров закон, но это закон». Однако если я как опер уверен, что человек преступник, а процессуально доказать это не могу, то почему бы не срезать угол?! В этом и есть сущность оперативных комбинаций. Я повторяю, всегда действует принцип наивысшей справедливости: «Каждому своё». Преступник должен сидеть в тюрьме.

Сазонов улыбнулся:

– Или я не прав, не по-божески это? Однако верно говорят уголовники: «Бог далеко, а жизнь близко».

– До сегодняшнего дня, я думал, так же как и ты, – Савельев затушил окурок в пепельнице, – а сейчас, хочу сказать тебе: «Борис, ты не прав!»

Спор помешали продолжить заглядывающие в кабинет оперативники. Было без пятнадцати семь, пора проводить вечернее совещание, и распускать сотрудников по домам. Павел взял трубку прямого телефона с дежурной частью:

– Игорь, объяви сбор личного состава уголовного розыска у меня в кабинете, – велел он оперативному дежурному.

Тут же в динамике громкой связи раздалось:

– Внимание, личному составу уголовного розыска собраться в кабинете три – один.

Дверь открылась, и гурьбой ввалились оперативники, рассаживаясь на стульях.

– Сейчас подхожу к отделу, – стал рассказывать Саня Семёнов, вихрастый паренёк лет двадцати двух, – выскакивает из наших дверей баба в белом пуховике, и шасть на дорогу, прямо под колёса автомобиля.

– И что? – спросил Сазонов, посмотрев на Павла.

– «Скорая помощь» быстро подъехала, – ответил смуглый как цыган Коля Черкашин.

– Интересным боком жизнь поворачивается, – покачал головой Сазонов.

– Это ты о чём?! – не понял Черкашин.

– Да так, о своём, – пожал плечами Борис.

– Ладно, начнём, – постучал шариковой ручкой по столу Савельев.

Город в ночи рассыпался множеством огней: окна в домах, уличные фонари и неоновые вывески. Словно тысячи светлячков в ночи, на дороге сплошным потоком двигается свет автомобильных фар. В этой жёлтой реке, резко вспыхивали синие проблесковые маячки «скорой помощи».