Читать книгу Хроника кровавого века 6. Танцы с волками - Евгений Петрович Горохов - Страница 3

Всю ночь я мерил шагами кабинет, забыв съездить в МУР. Утром написал рапорт Паукеру, приложив к нему опись документов из портфеля Гоглидзе и партийный билет. Про бумагу из Охранки, я в рапорте не упомянул. Всё отнёс в секретариат Секретно-политического управления ОГПУ, а портфель с платёжками отвёз в МУР к Журавлёву. После чего пошёл отдыхать.

Дома моя бабка, матушка и соседка Ираида Николаевна пили чай. Наша соседка из «бывших». Она говорила, что имела графский титул. Впрочем, кроме него у неё уже давно ничего не осталось. Муж Ираиды Николаевны промотал состояние, а потом сгинул в империалистическую войну. Жилтоварищество хотело «уплотнить» Ираиду Николаевну, переселив в подвал, но её отстоял мой дядя Володя. С чекистом спорить побоялись, так и осталась она в своей квартире, правда к ней подселили семейство трамвайного вагоновожатого Иванова.

Моя бабка очень любила расспрашивать Ираиду Николаевну о всяких диковинных вещах, например: правда ли французы едят лягушек? Бабка научила Ираиду Николаевну пить чай из блюдечка с сахаром вприкуску. При этом соседка смешно вытягивала губы трубочкой.

– Мой руки Проша, – мать встала из-за стола. Она сняла полотенце с кастрюли: – У меня пшённая каша горячая.

За эту ночь я зверски проголодался, и налёг на пшёнку.

– Ираида Николаевна, нет ли среди ваших прежних знакомых бывших жандармов? – я отставил в сторону пустую тарелку.

– А с какой целью вы этим интересуетесь, Прохор Андреевич? – соседка пристально посмотрела мне в глаза.

– Требуется консультация старых специалистов, – я подвинул к себе стакан с чаем.

– В вашем учреждении наверняка целая картотека на бывших жандармов! Зачем вам моя помощь?!

– Дело неофициальное, использовать данные Информационного отдела не могу, – я хлебнул чаю. – Потому и прошу помощи у вас.

Ираида Николаевна встала и отошла к окну. Она долго думала, прежде чем приняла решение.

– Была у меня приятельница Евреинова Анна Васильевна, – Ираида Николаевна села к столу. – Её друг Джунковский Владимир Фёдорович, служил товарищем министра внутренних дел. Я думаю, он вам подойдёт.

– Это не тот Джунковский, что был Московским губернатором? – матушка убирала посуду со стола.

– Он самый, – кивнула соседка.

– Разве он не заграницей? – бабка налила в блюдечко чай.

– Нет, он здесь, – покачала головой Ираида Николаевна. Она вздохнула: – Новые власти ему доставили много неприятностей.

Соседка покосилась на мои малиновые петлицы:

– Несколько месяцев он отсидел в тюрьме. Сейчас живёт со своей старшей сестрой. Сильно бедствует. Работает сторожем в церкви Николая Чудотворца на Песках. Там же рядом живёт, в Мало-Николаевском переулке. Я ему напишу записку, чтобы он не опасался вас Прохор Андреевич.

Пристанище Джунковского – бывший доходный дом Кардо-Сысоева, серая, пятиэтажная громадина. В коридоре сильный запах кислых щей, пять кошек, поглядывающих друг на друга, а возле окна сидит старичок, вбивает гвозди в каблук сапога.

– Дед, не подскажешь, как найти Джунковского? – я дождался, когда он вогнал последний гвоздь.

– Это я и есть, – старичок встал с табуретки. Он положил молоток на подоконник: – Мне брать вещи или так идти?

– Нет, Владимир Фёдорович, никуда идти не нужно. Мне поговорить с вами требуется.

– Тогда милости прошу ко мне,– старик забрал сапог, молоток и табуретку.

Маленькая комната Джунковского была перегорожена занавеской. Он встал к окну, и я смог его разглядеть: длинная седая борода, карие глаза под густыми белыми бровями. Прямо апостол Пётр!

– Владимир Фёдорович, прежде чем мы начнём разговаривать, хочу передать вам письмо от одной нашей общей знакомой, – я расстегнём карман гимнастёрки и достал записку Ираиды Николаевны.

– Володя, кто там? – раздался слабый женский голос из-за занавески.

– Это ко мне пришли, по делу, – Джунковский взял у меня записку. Кивнув на занавеску, шепнул: – Моя сестра, ей нездоровится.

Он прочитал послание моей соседки.

– Как себя чувствует Ираида Николаевна? – Джунковский вернул мне письмо.

– Хорошо, – улыбнулся я.

– Какие у вас ко мне вопросы гражданин чекист? – Джунковский посмотрел мне в глаза. Он указал рукой на табурет, который принёс из коридора: – Присаживайтесь, пожалуйста.

– Хочу ознакомить вас с одним документом, и услышать ваше мнение, как бывшего жандарма: подлинник это или подделка? – я подал Джунковскому бумагу из Охранки.

– Иными словами вам требуется консультация специалиста, – улыбнулся старик.

– Да, – кивнул я.

– Ну что ж, из вашего департамента ко мне иногда обращаются за помощью. В своё время даже Дзержинский не гнушался выслушивать мои советы. Правда, в благодарность меня посадили в тюрьму. Ну да Господь вам судья.

Он стал читать документ Ерандакова.

– Подделка, – вернул мне бумагу Джунковский. – Во-первых, в Енисейске не было жандармского отделения, а только розыскной пункт. Делопроизводитель направляющий туда документ, обязан был это знать. Коли запамятовал, загляни в ежемесячник: «Справочник делопроизводства МВД». Во-вторых, документ датирован 12 июля 1913 года, но в июне этого года Александр Михайлович Ерёмин был назначен начальником жандармского управления Великого княжества Финляндского, заведующим Особым Отделом стал Броецкий Митрофан Ефимович, опять же делопроизводитель обязан был это знать. В-третьих, Сталина в этой бумаге именуют «агентом». Это грубое нарушение правил делопроизводства! Лицо, состоящее информатором в Департаменте полиции, надлежало именовать: «секретным сотрудником». И потом, насколько мне известно, в 1913 году Иосиф Джугашвили ещё только взял псевдоним «Сталин». Нам в Департаменте полиции тогда об этом не было ведомо. Вас устраивают мои доводы?

– Вполне, – кивнул я.

– Сплетни о провокаторстве Сталина родились не на пустом месте, – вздохнул Джунковский.

– Я вас не понимаю Владимир Фёдорович! Вы намекаете, что товарищ Сталин был провокатором охранки?! – я покосился на занавеску.

– У меня нет данных, что Иосиф Джугашвили состоял тайным сотрудником в Департаменте полиции, – покачал головой Джунковский. Он приблизился ко мне и зашептал: – Правда, не все агенты числились в картотеке. В 1910 году генерал для особых поручений при министре внутренних дел Александр Васильевич Герасимов заставил заведующего Особым Отделом Ивана Петровича Васильева, держать в своём сейфе дела особо ценных агентов. В 1914 году после выхода Герасимова в отставку, они прекратили сотрудничество с Охранным отделением. Герасимов и Васильев много могли бы рассказать. Не случайно, после Октябрьского переворота они легко получили от руководства большевиков разрешение выехать за границу.

– Вы намекаете, что среди большевиков было много провокаторов Охранки?! – зашептал я.

– Во всех революционных партиях, восемь из десяти членов партийных ячеек были нашими информаторами, – улыбнулся Джунковский. Он вздохнул: – Нам бы государя толкового. Этот пьяница Николай довёл страну до кровавого краха!

Джунковский махнул рукой:

– Что теперь об этом говорить! Про Сталина могу сказать следующее: он слишком много времени проводил в ссылке. Как информатор он нам был бесполезен, – развёл руками Джунковский. Он заговорил совсем тихо: – А вот о Ленине я бы такого не сказал.

– Вы хотите сказать, что Владимир Ильич был секретным сотрудником Департамента полиции?!

– А почему бы и нет! – усмехнулся Джунковский.

Он заглянул за занавеску.

– Спит, – кивнул Джунковский. Он подошёл ко мне и тихо продолжил: – Чего стоит один выезд Ленина из Пскова за границу в 1900 году. Уже тогда Охранному отделению полиции было ясно, что это новый лидер социал-демократов. Правда, их в серьёз никто не воспринимал. Для нас гораздо опаснее были эсеры. Мы против них решили использовать Ленина и его партию. Идея принадлежит Сергею Зубатову, начальнику Московского охранного отделения полиции. Он подсуетился, и Владимир Ульянов получил заграничный паспорт.

– А где сейчас Зубатов?

– Застрелился, после того как в марте 1917 года в газетах прочитал манифест об отречении царя, – вздохнул Джунковский. – Его погнали со службы ещё в 1904 году, ввязался в дворцовые интриги. Но идеи Зубатова подхватил вице-директор Департамента полиции Белецкий. Он начал мероприятия по продвижению Ленина.

– Я вас не понимаю Владимир Фёдорович, – прошептал я.

– В то время Степан Белецкий ратовал за то, чтобы Ленин стал лидером РСДРП. После неудач первой русской революции, позиции Владимира Ульянова в партии социал-демократов ослабли. Нам было известно, что Ульянов отвергал идеи индивидуального террора. Белецкий решил его использовать против эсеров. Департамент полиции получил сведения о проведении партийной конференции в Праге в январе 1912 года. Когда туда стали добираться делегаты от территориальных организаций социал-демократов, Департамент полиции приложил все усилия, чтобы доехать смогли только сторонники Ленина. Остальные были арестованы. Не случайно ВЧК подсуетилось, и в октябре 1918 года Белецкий был расстрелян.

Джунковский улыбнулся:

– Ну как моя лекция о работе Департамента полиции была исчерпывающей?

– Вполне, – я распрощался с Джунковским.

Жили мы в Большом Гнездиковском переулке. Чёрный «Форд» возле своего дома я заметил издали, к себе не пошёл, а свернул в Леонтьевский переулок. Там во дворе одного из домов стоит голубятня весёлого мужичка Ваньки Звонарёва. У него два увлечения: голуби и гармошка. На моё счастье в этот день у Ваньки был выходной, он сидел возле голубятни, пиликал на гармошке.

– Ну что накопил денег на новых голубей? – поздоровался я с ним.

– А как же! Пару царьков7 купил. Три целковых за них отдал. Моя Глафира как узнала, сколько они стоят, чуть зенки мне не выцарапала, – Звонарев выплюнул окурок.

– Обмыть надо, – я протянул рубль и два гривенника. – Сходи за водкой.

– Это мы мигом, – оживился Ванька. Он убежал, оставив на моё попеченье гармонь. Я влез на голубятню, спрятал там документ Охранки.

Выпив с Ванькой грамм пятьдесят водки, отправился восвояси. Чёрный «Форд» всё ещё стоял около дома. Я направился к машине, но она тронулась с места и укатила в сторону Тверского бульвара.

***

18 ноября 1929 года.

Утром, выйдя на службу, увидел чёрный «Форд» возле своего дома. В машине спала утомлённая троица, у меня появилось желание постучать по стеклу, разбудить: пусть несут службу как следует! Но ребята своё дело знали, они сопроводили меня до площади Дзержинского.

На утреннем совещании Паукер избегал смотреть на меня, а я лишний раз не хотел мозолить глаза начальству. Едва Карл Викторович объявил:

– Все свободны, – пулей вылетел из его кабинета. Хотел заняться делами, но ко мне пожаловал заместитель начальника Административно-организационного управления Островский.

– Балакирев, после самоубийства Воронова, поступило указание проверить оружие у всех сотрудников Оперативного отдела. Так что сдай мне свой «наган», – он протянул руку.

– Иосиф Маркович вы боитесь, что я не смогу застрелиться, – улыбнулся я. Расстегнул кобуру: – Рано мне сводить счёты с жизнью.

– Таков приказ, – Островский забрал у меня «наган» и ушёл.

«Началось! – сердце бешено заколотилось. Я сделал три глубоких вдоха и выдоха: – Нужно срочно успокоиться».

Зазвонил телефон.

– Оперуполномоченный Балакирев у аппарата, – как можно сдержаннее сказал в трубку.

– Балакирев, дело по убийству Гоглидзе передано в Информационный отдел. Заниматься им будет Рабинович. У него к тебе есть вопросы, зайди к нему, – Паукер говорил медленно, стараясь как можно членораздельнее произнести каждое слово.

Мой кабинет на третьем этаже, а к Рабиновичу нужно подниматься на четвёртый. Давешняя троица из автомашины переместилась на лестничный пролёт между третьим и четвёртым этажами, что-то оживлённо обсуждали.

Рабинович – хлипкий малый лет тридцати, с плюгавой шишковатой головой. Он курил папиросу, поглаживая плешь, читал какую-то бумагу.

– Садись, – кивнул он на табурет возле своего стола. Толкнул по столешнице пачку «Сафо»: – Кури.

– Не курю, – я сел на табурет.

– Ты документы, что были у Гоглидзе, все описал? – Рабинович затушил папиросу в пепельнице.

– Да.

– Может, забыл какую бумажку приобщить? – Рабинович погладил подбородок. Он ткнул пальцем в мой рапорт: – Смотри, тут кое-что указано, а в описи этого нет.

Я невольно подался вперёд, чтобы разглядеть, что там написано, а Рабинович отвесил мне оплеуху. Несмотря на субтильное телосложение, рука у него оказалась тяжёлой, я повалился на пол.

– Ну, вспомнил?! – он встал и упёрся кулаками в стол.

– Вспомнил, вспомнил, – закивал я, схватил табурет, опустил ему на голову.

Табуретка была дубовая, голова Рабиновича крепкая, я не удержал и выронил табурет.

– Ты что?! – ошеломлённо спросил он.

– А ничего! – теперь я схватил табурет двумя руками, стал лупить им по башке Рабиновича. Не был он стойким бойцом, рухнул на пол. Я пинал его ногами, да так увлёкся, что ничего вокруг не замечал. С упоением бил по голове, пока на мой череп не опустился табурет.