Читать книгу Колыбельные пьесы для чтения - Евгений Попов - Страница 4
Трамвайные разговоры
ОглавлениеДействующие лица:
Разговорчивый
Мрачный
Василий
Николай
Пассажир
Старушка
Кондуктор
Разговорчивый: — Давно трамвай ждёте?
Мрачный: — Порядком.
Разговорчивый: – Наверно, обедает.
Мрачный: – Лошадь кормит… Эх, на велосипед бы пересесть. Но самое верное – на автомобиль.
Разговорчивый: – Да, неплохо. Упакованы сто лошадок в моторчик. Гони себе и гони.
Мрачный: – Пока не упрёшься, как шампанское в пробку.
Разговорчивый: – Это да. Опасность подстерегает на каждом километре. А без автомобиля я ведь друзей теряю. У них у всех автомобили, а я нет-нет да подвезти попрошу. Прошу подвезти и чувствую, как у друга холодок стальной в голосе прорезается, а глаза становятся белые такие.
Я сначала даже себе не поверил и стал опыты проводить. То одного друга попрошу подвезти, то другого.
Ладно, когда на близкое расстояние прошу. В этом случае друзья даже гордятся таким своим подвигом. Снисходят, получая удовольствие. А вот когда куда подальше попрошу, тогда беда наступает, даже если по пути нам. Оказываюсь в этом далёко почти мгновенно.
Стал я анализировать поступки друзей и своё поведение. И всё понял.
Ведь им приходится терпеть меня всю долгую дорогу. Терпеть мои запахи, разговоры. А разговоры у меня всё время какие-то вредные получаются. То недовольство высказываю социальным положением, то составляю свои проекты переустройства общества, то правду вдруг начинаю говорить.
Они, эти планы, часто ведь какими-нибудь фруктовыми оказываются. Всегда слаще получаются, чем жизненный оригинал. Я это чувствую. И вдруг начинаю говорить уже голую правду. А на голое тело всегда реакция, знаете, сильная такая получается. Непроизвольная.
Мрачный: — (Вздыхает) Это да. Тело есть тело…
Мрачный: – Хорошо, что павильоны с лавками поставили на остановках. Посидеть можно. (Садится)
Разговорчивый нервно ходит.
Мрачный: — Да не мельтеши ты… Сядь.
Разговорчивый: — Не могу сидеть. Волнуюсь!
Мрачный: — Зря. О! Конец дебатам – подана развозка! Нас лошадь ждёт, товарищ Правда!
Звук трамвая.
Входят в трамвай.
В кресле сидит Василий, входит Николай, потом Пассажир 2 и Пассажир 3
Николай: — О! Василий! Какими судьбами?
Кондуктор: — Следующая остановка Мальцевский рынок!
Василий: — Здорово, Колька! Вообще-то я этим маршрутом езжу почти сорок лет. В техникум, потом на работу. Помнишь, тогда здесь ходил «семнадцатый»? А вот здесь, у больницы Раухфуса, росли громадные тополя. И дальше, там, где сейчас «Октябрьский», была Греческая церковь.
Николай: — Конечно, помню. Я у Московского вокзала садился на «четверку», когда учился на Васильевском. И помню, как ломали эту церковь. Пацаном был, радовался, интересно было, что здесь новое построят.
Её несколько недель шаром разбивали. Но мне как-то жалко было. Церковь небольшая была, зато площадь казалась большой. Теперь «Октябрьский» огромный, а площади нет. (Показывает фигу)
Василий: — Да, крепкая была церковь. Бьют-бьют шаром, а только осколки летят да пыль красная поднимается.
Это при Никите, кажется, было?
Разговорчивый: — По-моему уже при Брежневе. Никиту только сковырнули.
Николай: — А Лёня бойкий тогда был, шустрый, говорливый.
Василий: — Что ты! Это он уже на восьмом десятке сдал, после осложнения гриппозного. И космонавтов, как и Никита, любил встречать.
Музыка. Звук трамвая.
КОНДУКТОР: — Остановка БКЗ Октябрьский!
Входит старушка с большой сумкой
Пассжир 1: — А я вот в этот гастроном с бабушкой ходил, она кусковой сахар любила. Покупала только здесь почему-то. Большие такие куски, красивые, таяли медленно… Глянь-ка, вон тоже бабуся вошла. Садись, бабушка, отдохни.
Старушка: – Спасибо, милый! – Бабушка усаживается, пристраивает сумку. – Мне ехать-то недалеко. – Вздыхает. – А редко теперь бабкам места-то уступают, у-у редко. То на ушах наушники, то в окошко глядят, то хихикают меж собой. Да, уж Бог с ними, может, кто и вправду усталый, жизнь-то нынче тяжелая. Пусть уж лучше сидят, отдыхают.
Пассжир: — У меня, бабуся, свой, такой же – без царя в голове. Учебу бросил, хорошо хоть работать пошел кладовщиком на складе каком-то паршивом. Дома вот врубит музыку в двенадцать ночи, скажешь: соседей хоть бы пожалел, если нас не жалеешь. Теперь, вон, и оштрафовать могут, если пожалуются. Раз уже приходили. А он: «Я люблю громкую музыку». Короче, как об стенку горох…
Старушка: — А у меня внучок толковый. Учится хорошо, чего попросишь – сделает. Старухе много ли надо-то? И я ему стараюсь угодить. Может, хоть память о себе хорошую оставлю, вспомнит бабку.
Василий: — Я вот свою вторую бабку ни разу не видел. Думал, что ее и не было никогда. Потом уже узнал, что жила на Орловщине. До нас так и не доехала, и мы почему-то у нее не бывали.
Старушка: – Ничего, милый. Ты поставь в церкви свечечки за упокой. Тебе будет легче, и она порадуется.
Мужчины глядят друг на друга, улыбаются.
Василий: — Может, и правда поставлю. Спасибо за совет, бабуля.
Старушка: – Поставь-поставь. Глядишь, Господь и смилостивится.
Разговор прерывался. Трамвай стал притормаживать.
КОНДУКТОР: — Московский вокзал!
Николай: — Я смотрю, ты подарок кому-то купил?
Пассажир 3: – Да. Долго выбирал! Вот, ноутбук дочке
Пассажир: — А я никак не могу придумать, что своему купить…Чего у него только нет… А всё равно надо обалдуя порадовать.
Я вот смотрю на трамваи, автобусы размалеванные: выбирай, что хочешь – рекламы, рекламы, рекламы. Сначала нравилось, а теперь глаза отдохнуть хотят. Везде пестрит, особенно в центре! А так, вроде, как у людей, говорят, стало. Цивилизованная жизнь…
Мрачный: — Да ну их, знаешь куда! Я уж о рекламе не говорю. Начнешь расстраиваться, покой потеряешь. А тут еще на работе нелады, зарплату задерживают, дома какие-нибудь фокусы…(снимает очки) И ничего не можешь поделать. Н-да…
Николай: — Ого! Это что же, твоя тебя что ли?
Старушка: – Господи! (Крестится)
Прохожий 2: – Наполовину…
Пассажир1: – На какую ещё половину?
Мрачный. – Еду я в электричке. Вдруг объявление: “Впереди жёлтый светофор”. Ну, жёлтый и жёлтый… Для чего нам-то об этом знать? Вдруг объявляют: “Проверка тормозов!” И бабах! – резко тормозят. Визг, скрипение, паника, на голову падает рюкзак, в лицо упирается сидение. Короче, фонарь под глазом, шишка на лбу. У кого-то, может, еще похуже, но мне от этого легче только отчасти. Сам-то получил в глазность и был свободно проинформирован рюкзаком.
Прихожу домой, включаю телевизор. “Проверка кошельков, – говорят, – вытряхивайте ваши денежки!” Как исправный налогоплательщик, достаю кошелек, вытряхиваю денежки в помойное ведро. Ведро выношу в мусоропровод. А те, которые в банке, выбрасываю в окошко. Живу дальше.
Приходит домой жена, видит фонарь под глазом. “Ну и ну, – говорит, – вот тебе в утешение проверка на реакцию!” И кидает в меня гранат. Гранат попадает в глаз.
– Ай, милый, прости, я хотела только утешить. Но зато у нас теперь два фонаря на двоих! И ещё смеётся.
– Здорово у тебя получилось, – отвечаю.
– А знаешь, милый, нам на работе сказали, что завтра приезжают инопланетяне и чтобы мы были готовы.
– Здорово, – отвечаю, – повезло вам. Не удивлюсь, если сейчас они войдут сюда и предложат тебе покататься на тарелке.
– А ты откуда знаешь? С тобой даже неинтересно. Действительно, вон они в окошке висят. Они только просили захватить с собой хоть один цветок, чтобы в тарелку поставить.
Чушь, конечно, но она мне вообще-то обычно не врёт.
– Так я пойду, милый?
– Иди, только не бери столетник, возьми финик. Так представительнее будет.
Проверив мою реакцию, пошла, покачивая фиником. А он тяжеленный, зараза. Наверняка тарелку завалит.
Проверка будет на грузоподъемность этой посудины…
Старушка: — Инопланетяне, это что же на самом деле есть?
Мрачный: — Есть бабуля…Не веришь?
Старушка: – Я, Соколик, верю в то, что сама проверила…В Бога верю!
Пассажир: – А как ты, бабушка, Бога-то проверила?
Звук трамвая
КОНДУКТОР: — Остановка Кузнечный переулок. Вот, блин! Опять пробка!
Старушка. – (Огладывает всех) Когда я покалечилась в колхозе – упала с копны на камни – брат прислал мне телеграмму: мол, приезжай, живи у нас, сестра Анна тебя привезет, я уже ей написал.
Приехала Анна с мужем, забрали меня, привезли к брату. Врачам показали. А врачи говорят: «Ты сначала вылечи главную свою болезнь, тогда мы будем тебе ноги лечить». А нашли они у меня рак желудка. Направили в областную больницу. Там говорят: «Сдавай анализы. Будем резать». А мне неохота, чтобы меня резали.
Сдала анализы, назначили день операции. Брат говорит: «Что делать, – ложись».
Взяла я сумку, поехала. А не хочется, чтобы резали. Ну, думаю, зарежут! Пришла. «Готовься, бабуля», – говорят. Принесли ножи, вилки, салфетки. «Готовься, скоро сюда залезешь». И показывают на стол. Страшно мне стало. Я им и говорю: «Ой, живот болит! Схватилась за живот. – Ой, в уборную хочу! Где она тут у вас?»
– Иди, вон, возле лестницы.
Схватила я сумку.
– Куда ты сумку-то? – спрашивают.
– А-а, вы думаете, я вам свою сумку с деньгами оставлю? – догадалась чего сказать-то!
Побежала на лестницу, потом вниз, скорей, скорей! А они все тоже выбежали на лестницу, стоят, человек семь, и сверху кричат:
– Вернись! Вернись! Потом будешь проситься, не возьмем!
А я им машу рукой-то:
– Потом я, потом…
– Потом не возьмем. Вернись!..
– Я потом, потом…
Выскочила я. Ну, думаю, надо молебен в Лавре заказать. Села на троллейбус, а он до Лавры-то не едет. Доехали до Невского. Хочу пересесть на «семерку». А народу-то много, тьма народу. Я в переднюю дверь, а меня какой-то парень не пускает:
– Куда ты, бабушка, – вон сколько народу!
А парень такой симпатичный и пиджачок на нем коротенький, не пускает и все.
– Пусти! Мне в Лавру надо! Мне сорокоуст заказать!
– Да закрыта Лавра-то!
– А ты кто такой?
– Да я староста там!
– Врешь!
– Да не вру, вот ключи у меня в сумке!
А сумка у него маленькая такая, на животе. Показывает ключи.
– Чего ты так рано закрыл-то? Еще второй час всего!
– Да в монастырь мне надо. Матери молебен заказать. Давай и тебя запишу.
– Я тебе деньги-то вперед не дам. А ну как обманешь!
– Ладно, деньги потом отдашь.
– Отдам-отдам. Как звать-то тебя?
– Записывай: Николаев Петр Николаевич. Спросишь, там знают.
– Найду, милый, дай тебе Бог здоровья.
– И тебе, бабуся, дай Бог.
Приезжаю в Лавру на второй день. Спрашиваю, не знают такого.
– Да вы посмотрите в своей книге, может, там он есть, не может не быть. Он сам мне сказал: Николаев Петр Николаевич.
– Нету, бабушка, у нас такого.
– Ну, что вы не хотите посмотреть. Должен он быть!
– А-а, так тебе, наверно, в академию надо пойти. Он там, наверно, работает.
– Где же эта Академия? Как туда пройти?
– Выйдешь, – отвечают, – пройдешь налево через дворы и потом направо повернешь. Там и Академия.
Прихожу в Академию. Спрашиваю. И там такого не знают!
– Да не может быть! – говорю.
Они же опять:
– Нету! Нет у нас такого!
А рядом мужчина стоял, слушал меня. Я ему рассказала все, как было. Он священником оказался, только без облачения, в простой одежде. Пошел куда-то, приносит икону. Спрашивает:
– Он?!
Смотрю:
– Он! Он, батюшка!
А это, оказалось. Целитель Пантелеймон был!
– Ну, теперь, – говорит батюшка, – ты должна пойти в Лавру и заказать сорокоуст.
Хотел он сказать, что на год должна заказать, да видит, что денег-то у меня столько нет. Заказать на четыре месяца велел.
Вот и отдала я долг Целителю Пантелеймону. А операцию так и не пришлось делать. Уж тридцать шесть лет с тех пор прошло, десятый десяток живу. Слава тебе, Господи! Слава тебе!
Вот так я проверила! Ох, батюшки! Чуть не проехала, дура старая!
Бабуля засуетилась, схватила свою сумку и засеменила к выходу.
Николай: — Смешная … Посмотрел в окно. Ну, бывай. Телефон мой у тебя есть, адрес тоже. Звони, заходи. Да и Новый год, Рождество не за горами. Думай! Может, вспомним годы молодые…
Василий: – Что ж, может, и вспомним. Правда, надо подумать. Валентине привет и скажи, что за мной должок – бутылка шампанского. Карпов ведь тогда проиграл Каспарову… А жаль…
Николай: – Еще как жаль! Каспарову, наверно, ферзём в голову кто-то заехал и он на этом ферзе в политику сполз. Будь здоров!
Двери смыкаются. Трамвай идет дальше.
Разговорчивый подсаживается к Мрачному и продолжает свой рассказ.
Разговорчивый: — Так вот. Из-за неё, этой голой правды, даже автомобиль начинает трястись, или дорога становится горбатой и ребристой.
Привыкли ведь люди ездить на ровных шарикоподшипниках. А тряски и вибрации механизмам и людям противопоказаны.
А тут я усаживаюсь в автомобиль и начинаю работать вибростендом, вызывать непропорциональную душевному спокойствию тряску.
Начну, к примеру, про американцев, так некоторые начинают даже коростой нервной покрываться – так им обидно про американцев такое слышать. Про китайцев заведу – желтизна на лицах возникает аномальная.
Разговорчивый: – (То встаёт, то садится)) Один друг мой, после такой поездки, в баню перестал приглашать. Вернее, перестал обещать пригласить. Пока строил – приглашал. Построил – перестал приглашать.
Вызвал я себя на суд общественности и, как положено было раньше советскому человеку, пропесочил себя по всем статьям давно несуществующей Конституции. Вынес резолюцию о Беловежских во мне соглашениях. Так, мол, и так. Немедленно пересмотреть. Исправить. Войти в границы. Быть достойным.
Так вот. Стал я прислушиваться к происходящим во мне процессам, исходящим из пунктов резолюции.
Патриот во мне стал говорить о том, что документа по Беловежским соглашениям не сохранилось. Говорят, что в библиотеке американского Конгресса, возможно, можно найти, если запросить.
Внутренний либерал стал доказывать необратимость новой моей конституции. Она зависит от возраста, но не зависит от пола, которых теперь обнаружено – представьте! – уже целых пять! А скоро найдётся ещё парочка.
От такого внутреннего раздрая я чуть совсем не опупел и написал письмо батьке Лукашенке.
Кондуктор: — Обводный канал!
Разговорчивый: – Вот, мол, Батька, стоит у меня на даче минский холодильник 1962 года рождения и работает хорошо. Правда, сильно морозит, потому что термопара в нём слиплась со временем, как наши народы слиплись в своём культурном единстве. Поэтому считаю, что наша дружба не помешает мне преодолеть внутренние противоречия и раздвоенность мою. Мол, все мы живём на острове Евразия. Наш общий рынок победит и происки Збигнева Бжезинского (его корни, между прочим, тоже на нашем острове остались) и иных недружественных академиков и сольются в один хороший гимн человеческой цивилизации.