Читать книгу Обреченная цитадель - Евгений Сухов - Страница 5

Конец декабря – начало января 1944 года. Вынужденное решение

В последние дни декабря 1944 года Адольф Гитлер перенес свою Ставку Верховного главнокомандования в Бад-Наухайм, в лесистую местность у небольшой деревни Пуцбах. Ставка состояла из шести хорошо замаскированных деревянных домов и нескольких бетонных блиндажей, в одном из которых расположился рейхсканцлер.

По своим укреплениям новое место значительно уступало Ставке «Вольфшанце», расположенной в Восточной Пруссии близ города Растенбурга, в значительной степени напоминающую самую настоящую крепость, включая глубокие блиндажи, способные выдержать самый массированный бомбовый удар.

Адольф Гитлер переехал в «Вольфшанце» в самом начале войны с Советским Союзом. Одурманенный первыми успехами, Адольф Гитлер рассчитывал вылететь с нее прямо в захваченную Москву. Когда советские войска стали приближаться к границам Пруссии, фюрер приказал взорвать в «Вольфшанце» все блиндажи, тем самым похоронив под толстыми бетонными плитами на глубине десятков метров многие военные тайны.

Предстоящую операцию по разгрому американо-британских войск в Арденнах Адольф Гитлер решил проводить лично. Имелись все шансы, чтобы завершить ее благополучно. Союзные войска русских после массированного немецкого авианалета чувствовали себя подавленно; значительно расстроилось сообщение между воинскими подразделениями; диверсанты, проникнувшие и закрепившиеся в тылу союзников, создавали самый настоящий хаос. Снегопады и туманы, пришедшие с Атлантики, парализовали действия американской и английской авиации. Имелся мощнейший кулак из лучших подразделений, которые тайно концентрировали на Западном фронте.

Атмосфера в бункере была приподнята, чего не наблюдалось уже давно. И сам фюрер находился в хорошем расположении духа. Адольф Гитлер много чего не договаривал, но сама идея просто витала в воздухе: после разгрома союзных войск Рузвельту с Черчиллем не останется ничего другого, как заключить сепаратный мир с Германией.

Сразу после прибытия на новое место рейхсканцлер Адольф Гитлер созвал в свой блиндаж весь Генеральный штаб, включая представителей фельдмаршала Карла фон Рундштедта, командующего на Западе.

Оглядев собравшихся, Гитлер с жаром заговорил:

– Предстоящая операция будет иметь решающее значение для хода всей войны в целом. Союзным войскам будет нанесен решающий уничтожающий удар, который приведет к ликвидации всего Западного фронта и создаст коренной перелом в войне. Мы проломим фронт в Арденнах, прижмем их к морю, заставим их эвакуироваться и захватим все порты и базы, через которые происходило их снабжение.

* * *

Контрнаступление в Арденнах развивалось весьма успешно. Немецкие войска, выдвинувшись из Эйфеля, без особого труда прорвали американо-британский фронт и вышли к реке Маас, где завязались упорные бои. На третий день жесточайшего противостояния фюрер созвал совещание, на котором планировалось выработать общее решение. Неожиданно к совещанию подошел вернувшийся с фронта генерал-полковник Гейнц Гудериан, ставший начальником Генерального штаба в июле, сразу после покушения на фюрера.

– Сообщите о моем прибытии, – сказал Гудериан секретарю, сидевшему у входа. – Я хочу доложить фюреру об обстановке на Восточном фронте.

– Хорошо, господин полковник, – поднялся секретарь, – совещание в самом разгаре.

В зале совещаний секретарь пробыл немного и, вернувшись в приемную, сказал сидевшему в ожидании Гудериану:

– Фюрер просил немного подождать.

– Что ж, подожду, – устало опустился Гудериан на свободный, лишенный всякого изящества, но крепко сколоченный стул и принялся терпеливо дожидаться разрешения фюрера.

Внимательно осмотрелся по сторонам. Как непохоже это место на изысканный и любимый Гитлером Оберхоф. Все сделано крепко, но на скорую руку, лишенное всякого изящества. Единственным украшением в блиндаже оставались стены, обитые мореным дубом, и два светильника, стоявшие по углам.

Прошло минут двадцать, но фюрер не приглашал. По какой-то одному ему известной причине заставлял ждать, что невольно вынуждало генерал-полковника нервничать. К такому отношению Гудериан не привык, в прежние времена рейхсканцлер принимал его безо всякого промедления. Следовательно, в их взаимоотношениях произошло нечто такое, что вынудило Адольфа Гитлера подвергнуть унижению заслуженного генерала. Оставалось только гадать, когда именно Гитлер стал относиться к нему с прохладцей.

Впрочем, в данном случае мог присутствовать и второй вариант: в кабинете фюрера действительно могло проходить серьезное заседание, которое он не мог прервать даже на минуту, а тем более отложить, пусть даже из-за такого важного генерала, каковым являлся начальник Генерального штаба сухопутных войск Гейнц Гудериан.

Последние несколько дней генерал-полковник Гудериан разъезжал по фронтам и знакомился с оперативной обстановкой. Что сразу бросалось ему в глаза, так это то, что солдаты начала сорок пятого года значительно отличались от тех, что пересекли границы Советского Союза в начале и середине сорок первого. Уныния на их лицах замечено не было, но царившее в частях напряжение буквально давило на плечи. За все это время он не встретил ни одной части, которая была бы укомплектована полностью. Катастрофически не хватало авиационного бензина, отчего многие самолеты вынуждены были стоять на взлетном поле. Такая же история повторялась и в танковых соединениях, и танкистам буквально приходилось экономить топливо на каждом метре пути. Имелись весьма большие проблемы с вооружением.

Наибольшей организованностью отличались лишь соединения СС, продолжавшие стойко хранить верность своему фюреру и оказывавшие армадам большевиков наибольшее сопротивление. Но даже группы СС мало походили на военную элиту, каковой были каких-то три года назад. Те солдаты были рослые, загорелые, крепкие, хорошо сложенные, белокурые, с голубыми глазами, выросшие в горах и на холмах Германии на молоке и мясе. От них просто веяло какой-то животной силой и духом победителей. Эти другие… От прежнего победоносного состава мало что осталось: они сгинули в многочисленных «котлах», были истреблены в рукопашных схватках, сожжены в танках, ими затыкались дыры в обороне, а все потому, что не было более стойких солдат, чем в соединениях СС.

Прежним победителям на смену пришли солдаты, взрослевшие на поражениях собственной армии, привыкшие к горечи утрат. Да и особой крепости в плечах не наблюдалось. Нечто подобное наблюдалось даже в войсках СС. Они тоже были уже не те. Эсэсовский дух, столь отличавший их от солдат вермахта, как-то поблек и увял. Если они еще и отличались от обычных солдат вермахта, так только благодаря первому набору СС, которым был знаком вкус победы в Западной Европе и в первые годы войны с русскими.

И в этом непростом положении Адольф Гитлер настаивал не только удерживать позиции, но и постоянно контратаковать.

Генерал-полковнику Гудериану верилось, что он довольно тщательно подготовился к предстоящему докладу. Во время дороги продумал каждое слово, чтобы как можно точнее определить обстановку, создавшуюся на Восточном фронте, и вот сейчас, находясь в бункере Верховного главнокомандующего, перед дверьми его кабинета, он вдруг с некоторой растерянностью обнаружил, что все нужные слова безвозвратно потеряны, а воскресить их из глубин памяти у него не было никакой возможности.

В полевой сумке у него лежали оперативные докладные записи, которые хотя и не в полной мере, но все-таки помогут восстановить заготовленную речь. Расстегнув планшет, генерал-полковник Гудериан вытащил из него аккуратно сложенные листы и вдруг не без удивления обнаружил вместе с ними фотографию шестилетней давности, где он был запечатлен на совместном параде вермахта и РККА с комбригом двадцать девятой танковой бригады Кривошеиным по случаю передачи города Бреста под контроль Рабоче-крестьянской Красной Армии. Получив Железный крест первой степени из рук фюрера за успешно проведенную военную кампанию, он пребывал в хорошем расположении духа. Комбриг Кривошеин тоже был весьма доволен, что русские заняли значительную территорию без особых сложностей. Ведь на других участках дела обстояли куда сложнее: подо Львовом между отрядами вермахта и частями РККА произошли серьезные боестолкновения, и отход пехотных частей сопровождался артиллерийскими перестрелками, унесшими немало солдатских жизней.

Теперь предвоенные годы казались такими далекими, как если бы пронеслась вечность. Помнится, у комбрига был прекрасный французский, так что они до самого вечера разговаривали на языке Вольтера, получая обоюдное удовольствие от общения. Конечно, возникали некоторые разногласия касательно передачи территории, но очень славно, что обошлось без кровопролития.

Но каким образом фотография оказалась между страницами оперативной записки? Очевидно, он случайно взял ее среди прочих семейных фотоснимков. И вот теперь она натолкнула его на давние воспоминания, заставившие взгрустнуть о былом.

Неожиданно в приемной зазвонил телефон, выведший его из глубокой задумчивости. Подняв трубку, секретарь некоторое время слушал абонента, а потом коротко произнес:

– Да, мой фюрер, – и аккуратно положил трубку на рычаг, звонко звякнувший. Глянув на приосанившегося Гудериана, произнес: – Фюрер ждет вас.

Генерал-полковник Гудериан ощутил легкое волнение, каковое всегда испытывал перед встречей с рейхсканцлером. Быстро поднявшись, решительно распахнул дверь. Увидев Гитлера, склонившегося у стола, вскинул в приветствии руку:

– Хайль!

Вопреки ожиданию, Гейнц Гудериан не увидел высоколобого сборища генералов, фюрер стоял в окружении адъютантов и личных секретарей. О чем таком секретном они могли разговаривать, если заставили дожидаться в приемной генерал-полковника?

– Что вы хотели мне доложить, Гудериан? – несколько резче, чем следовало бы, спросил фюрер, давая понять, что ценит время.

– Буквально несколько часов назад я прибыл с Восточного фронта. Мне удалось повстречаться практически со всеми командующими армиями и дивизиями. Ознакомился я и с донесениями военной разведки. Особое беспокойство у меня, как у начальника Генерального штаба сухопутных войск, вызывают территории Восточной Пруссии и Вислы, – подошел он к столу, на котором лежала карта. – Особенно Вислы… Если русские прорвут там нашу оборону, то через Познань им будет прямая дорога на Берлин. Я родился в небольшом городке Кульме, рядом с Вислой, и знаю эти места достаточно хорошо. По данным воздушной разведки воздушного флота «Рейх», из глубинных тылов русских к передовым позициям подтягиваются значительные людские резервы. Передислокация войск происходит в основном ночью, под звуки работающих танковых двигателей и под рев пролетающих самолетов. Нами было выявлено, что на Первом Белорусском фронте под командованием маршала Жукова были подтянуты шестьдесят девятая и третья ударные армии. Бесперебойно в район Первого Белорусского фронта подходят эшелоны с вооружением, боеприпасами и военной техникой. В том числе значительным количеством танков… По данным военной разведки, на передовых рубежах рассредоточены первая и вторая танковые армии, – уверенно прочертил генерал-полковник Гудериан овал, указав район сосредоточения танковых войск. – Особая концентрация сил намечается в направлении Кутш и Познань. И если русским удастся захватить город-крепость Познань, то далее им открывается дорога на Берлин. На Пулавском выступе собираются также значительные силы русских. Как докладывает полевая разведка, буквально несколько дней назад в этот район прибыл седьмой гвардейский конный корпус. Мы предполагаем, что русские своими основными силами постараются нанести удар с Пуловского выступа в направлении Варшавы.

– Каково общее количество наступающих? – помрачнев, спросил Гитлер.

– Предположительно около миллиона. Русские превосходят нас как по живой силе, так и в технике. На прусском направлении, по данным Первого воздушного флота, в Третьем Белорусском фронте под командованием генерала армии Черняховского и Втором Белорусском фронте под командованием Рокоссовского рассредоточены значительные силы. Около полутора миллионов человек… Второй Белорусский фронт будет усилен Четвертой воздушной дивизией и Пятой гвардейской танковой армией. Третий Белорусский фронт будет усилен первой и третьей воздушными армиями, а также пятидесятой гвардейской армией. Цель русских очевидна, они хотят прорвать нашу оборону и выйти к Балтийскому морю. Занять всю Восточную Пруссию и часть северных территорий Польши.

– А что скажете по Висле? – спросил Гитлер, разглядывая карту.

– На этом направлении поставили командующих, зарекомендовавших себя в наступательных операциях: генерал-полковника Чуйкова, а также генерал-лейтенанта Родимцева. Именно они главные виновники окружения армии Паулюса. Наступление русских будет проходить через наши города-крепости, и их солдаты имеют немалый опыт ведения боев в городах. У меня все, мой фюрер.

– Не уверен, что русские сумеют продвинуться дальше. – Настроение фюрера после доклада Гудериана заметно ухудшилось, выглядел он более задумчивым, чем прежде. – Если русским даже удастся войти в наши города, то они станут для них могилой… Но вы совсем еще недавно докладывали мне, что для развертывания нового наступления русскими в Пруссии и на Висле у них недостаточно живой силы и танков. А подтягивание резервов займет слишком много времени.

– Все так, мой фюрер, но обстановка на фронтах меняется каждый день. Очевидно, русские изменили свои планы и хотят ускорить наступление.

– Что вы предлагаете? Каков ваш план действий как начальника штаба сухопутных войск?

– Я предлагаю в районе Восточной Пруссии и на Висле возвести дополнительные линии обороны с минными полями и противотанковыми орудиями, – выждав небольшую паузу, продолжил твердым голосом: – Укрепление наших рубежей – это абсолютная необходимость. Если мы этого не сделаем сейчас, то через какой-то месяц русские выйдут на территорию Германии.

– Этого никогда не будет, Гудериан, мы не допустим этого! Не уверен, что контрнаступление состоится. Прогноз погоды на востоке крайне неблагоприятен. А нелетная погода в последующие несколько дней будет только ухудшаться, – убежденно проговорил Гитлер. – Впрочем, давайте на нашем сегодняшнем очередном совещании решим, как нам поступить дальше. Встретимся, господа, через час… А сейчас мне нужно крепко подумать.

Присутствующие вышли из блиндажа на свежий воздух. Погода и в самом деле была скверной и очень ветреной. Со всех сторон деревеньку заволокло плотным туманом, и, несмотря на полдень, было сумрачно, как вечером. По периметру блиндажа несла службу личная охрана фюрера. Держа наготове десантные автоматы, они то возникали в серой плотной дымке облаков, а то вдруг выходили из него блеклыми, лишенными плоти силуэтами. Задумчивое настроение Гитлера передалось и другим. Генералы обменивались о состоянии дел на фронте и сошлись на том, что русские вряд ли станут тянуть с наступлением, и уж тем более им не помешают скверные метеорологические сводки.

Оставшееся время фюрер провел в полнейшем одиночестве. Только однажды к нему зашел Гюнше, который принес требуемые рейхсканцлером карты. Предстоящего совещания ожидали с волнением, понимая, что ключевое слово остается за рейхсканцлером, которое могло определить весь ход дальнейшей военной кампании. Но выбор был явно небольшим: между плохим и очень плохим.

После разгрома американо-британских войск Гитлер рассчитывал заключить с ними сепаратный мир, и вот теперь все его ожидания рассыпались как песочный замок.

За десять минут до начала совещания участники прошли в блиндаж и расположились в небольшой комнате, подразумеваемой как приемная рейхсканцлера. В блиндаж в сопровождении адъютантов вошли Гиммлер с Борманом. Похоже, что рейхсканцлер и в самом деле хотел сделать какое-то важное заявление. Перед дверью по-прежнему сидел секретарь, казалось, что он просто прирос к своему месту и, уткнувшись в бумаги, что-то читал. Посмотрев на часы, он произнес:

– Господа офицеры, фюрер ждет вас.

Растянувшись в короткую очередь, генералы вошли в комнату Гитлера. На большом столе, стоявшем в центре помещения, лежал ворох оперативных военных карт. Фюрер встал в основании стола, взявшись обеими руками за его края, и внимательным сумрачным взглядом наблюдал за вошедшими. Уверенно, как мог делать только он, хранил глубокую паузу, зная, что никто из присутствующих не посмеет ее нарушить. Тут не было каких-то театральных эффектов, в таком поведении была сущность фюрера, он буквально гипнотизировал вошедших одним лишь своим молчанием, подчинял своей несгибаемой воле, что удавалось ему, как никому другому. Ни он сам, ни люди, находящиеся в блиндаже, не ведали об его источнике силы. А они были немалые.

Семь лет назад перед своим выступлением в Вене с балкона императорского дворца, где на площади собрались десятки тысяч людей, он выждал паузу длиной в пять минут. Установилась такая тишина, каковой позавидовал бы даже столичный театр. И когда фюрер наконец произнес первое слово, народ на площади взорвался криками ликования.

Конечно же, сорок пятый год это не тридцать восьмой. Тогда все было иначе и все было впереди – каждый из собравшихся свято верил в политический и военный гений фюрера. С того времени облик Адольфа Гитлера изрядно потускнел, и собравшиеся генералы не могли не осознавать, что с собой в могилу он тащит целые народы. Но даже сейчас, без прежнего ореола, каковой ранее буквально окутывал всю его долговязую фигуру, каждый из присутствующих продолжал ощущать на себе магнетическую силу его личности, не смея произнести что-либо наперекор.

Сейчас не тридцать восьмой год, и сами они не восторженные и наивные венцы, не подозревающие, что их ожидает в ближайшем будущем, а убеленные сединой генералы сорок пятого года, познавшие как сладость побед, так и горечь жестоких поражений, но каждый из них в значительной степени ощущал на себе личность рейхсканцлера.

– Мы хорошо контратаковали американо-британские войска в Арденнах, – наконец заговорил Гитлер негромким, но твердым голосом, буквально сокрушившим звонкую тишину, заставившую присутствующих невольно расслабиться. Состоявшийся доклад Гудериана отпечатком скорби лежал на состарившемся лице фюрера. Думать о чем-либо другом фюрер уже просто не мог. – Главная наша задача на Западном фронте остается прежней – взять Антверпен! Командующий армий «Б» генерал-фельдмаршал Модель указывает, что американцы с британцами упорно сопротивляются, продвижение все более затрудняется. Но мы как никогда близки к своей цели… Однако на Восточном фронте русские продолжают наращивать силы и в ближайшее время должны перейти в наступление по всему фронту. Наиболее благоприятная для них обстановка складывается в районе Вислы, где наблюдается значительная концентрация русских соединений. Нам следует усилить фронт именно на этом направлении… Вот только резервов в настоящее время у нас нет. Усиление Восточного фронта возможно лишь за счет срыва операции, предпринятой в Арденнах. Другого варианта я не вижу… Может, кто-то хочет высказаться?

– Позвольте, мой фюрер, я скажу пару слов, – произнес Мартин Борман.

– Прошу вас, Борман, мы слушаем.

– Господа, я полностью согласен с тем, что изложил фюрер. Ситуация на Восточном фронте складывается для нас крайне неприятно. Нам нужно предпринять самые срочные меры, чтобы максимальнейшим образом усилить там наши позиции. Если русским армиям все-таки удастся прорвать фронт, то их наступление для Германии, да и для всей нации будет иметь самые роковые последствия. И наши победы на западе не будут ничего стоить.

– Может, желает высказаться кто-то еще? – спросил Адольф Гитлер, тяжеловатым взором глянув на присутствующих.

– Мой фюрер, – заговорил Гиммлер. – К сожалению, у нас нет другого выхода, как укреплять Восточный фронт. Русские продолжают усиливать натиск. Весь вопрос сводится к тому, куда именно нанесут русские удар: по Пруссии или пойдут через Вислу. Если судить по тем разведданным, которые мы получаем в последние дни, то русские войска будут наступать на Висле, а направление их главного удара будет направлено через Познань. Но сейчас главной нашей задачей является задержать русские полчища на берегах Вислы. Какую-то часть соединений с Западного фронта следует перебросить на Восточный фронт. Таким образом мы можем спасти положение. Но последнее слово за вами, мой фюрер.

В блиндаже установилась плотная тишина, имевшая осязаемость, вес. Она выглядела настолько материальной, что давила на плечи, заставляла сутулиться, из-за своей повышенной густоты даже затрудняла дыхание, что было видно по фюреру, судорожно вздохнувшему.

– Возможно, что наступление русских в Восточной Пруссии и на Висле действительно несет для нас очень серьезную угрозу, – наконец прервал молчание Адольф Гитлер. Только сейчас в сумрачном помещении блиндажа было особенно заметно, что фюрер за последние месяцы очень сдал. В начале военной кампании он был крепкий пятидесятилетний мужчина, а за последние три года он переродился в дряхлеющего старика. Дряблые щеки на его сухощавом хищном лице ввалились, безобразные усики под носом неприятно топорщились, левая рука подрагивала больше обычного. Неизменными оставались лишь глаза – глубоко посаженные, пронзительные, они буквально пронизывали собеседника. От его немигающего взгляда цепенели самые мужественные мужчины, не единожды показавшие отвагу на поле боя. Сейчас он смотрел на Гиммлера твердым взглядом, и рейхсминистр, слегка приподняв острый подбородок, собрал воедино все свое мужество. – Дела в Арденнах для нас складываются благоприятно, несмотря на существенный перевес американских и британских войск в самолетах и живой силе. Но у нас есть самолеты, которым нет равных, у нас имеются непробиваемые тяжелые танки, которые способны принести нам победу. Наша армия уже готова перейти Маас, – продолжал Гитлер усталым голосом. Вынужденное решение давалось трудно. – Но мы должны совершить нелегкий шаг… С тяжелым сердцем хочу вам сообщить, что наша основная цель на Западном фронте Антверпен отступает на задний план. Мы вынуждены ослабить свои позиции в Арденнах и перебросить на Восточный фронт шестую танковую армию Дитриха… А также основные силы пятой танковой армии. Надеюсь, что принятое мною решение исправит ситуацию, сложившуюся на фронте. А вы, Гюнше, – перевел свой взгляд Адольф Гитлер на личного адъютанта, – поезжайте в Сен-Вит и сообщите о моем решении Дитриху. – Выждав, продолжил совсем негромким голосом: – Конечно, мне следовало бы сообщить ему об этом лично. Дитрих достоин такого внимания… Он одержал много славных побед на поле брани и сейчас делает все возможное, чтобы разбить союзников русских… Надеюсь, что он поймет меня правильно, если услышит мой приказ от моего личного адъютанта.

– Я готов выехать немедленно, мой фюрер.

– Именно этого я от вас сейчас и жду. Промедление может быть равносильно гибели. Скажете Дитриху, что я решил перевести на Восточной фронт всю его армию и чтобы выводил танковые дивизии с линии фронта постепенно. Иначе можно обрушить весь фронт… Крайний срок переброски последних подразделений до двенадцатого января. А теперь, господа, мне нужно побыть одному. Наше совещание закончилось.