Читать книгу Фартовый чекист - Евгений Сухов - Страница 3

Им на самом деле выделили новый автомобиль, но на половине пути он неожиданно заглох и потребовал ремонта. Это случилось в десятке верст от небольшого городка. Едва они переехали скрипучий деревянный мост, соединяющий два берега неширокой задумчивой речки, как мотор вдруг зачихал, задергался, а потом совсем замолчал. После непрестанного движения, тряски и многочасового гула двигателя тишина окружающей природы показалась путешественникам чем-то ошеломляющим и необычайным. Некоторое время они сидели оглушенные и с каким-то недоверием осматривали окрестности.

Солнце уже перевалило высшую точку на небосклоне. Слабый ветерок шевелил листву на ветлах, густо облепивших берега. В синем небе на головокружительной высоте плавал одинокий ястреб. Все обещало хорошую погоду. Впереди, совсем близко зеленел небольшой лесок. Дорога, по которой им следовало ехать, ныряла в тени старых дубов и исчезала в чаще леса.

Судя по карте, по ту сторона леса в долине должен был лежать городок под названием Белогорск. Шесть тысяч населения, две мельницы, кожевенный завод, артель стеклодувов, две школы, четыре сохранившиеся церкви. Но до него еще надо было как-то добраться.

Первым опомнился водитель. Он что-то буркнул себе под нос, с нескрываемым раздражением толкнул дверцу, вылез наружу, ни на кого не глядя, откинул крышку капота и принялся копаться в моторе.

За ним потянулись остальные. Ганичкин, отправляясь в дорогу, поменял шляпу на фуражку с квадратным козырьком, нацепил потертое, изрядно пропылившееся полувоенное обмундирование.

Он полез в карман за папиросами, потом широко расправил плечи, втянул носом воздух и с удовольствием пробормотал:

– Благодать-то какая!

Вася Чуднов, жилистый, белокурый, улыбчивый парень с мечтательными серыми глазами, тут же подкатился к нему и весело проговорил:

– А пожалте папиросочку, господин бывший, в пользу пролетарской революции! Будьте такие добренькие!

Ганичкин изогнул бровь и с преувеличенной любезностью протянул Васе коробку.

Тот ловко выхватил из нее две папиросы и крикнул шоферу:

– Степан, закуришь? Господа нынче угощают! Не зевай!

Степан что-то пробурчал, не поднимая головы. Васька махнул рукой, примостил одну папиросу за левым ухом и отвернулся. Ганичкин поднес ему зажженную спичку. Васька торопливо прикурил и с наслаждением затянулся дымом.

Сидорчук с неодобрением посмотрел на него и подумал:

«Чистый жеребчик. Не нагарцевался еще! Все ему на смех. Ну и удружил Зайцев! Задание, вишь ты, серьезное – дальше некуда, а в помощь дал молчуна, гармониста да жандарма недобитого. На тебе, боже, что нам негоже! И мотор – говорил, что исправный, а тот возьми и откажи! Все наперекосяк».

Он приблизился к шоферу, который с головой погрузился в стальные кишки автомобиля, и спросил:

– Ну и что тут у тебя?

– Масло, – лаконично ответил Егоров, даже не обернувшись.

Сидорчук, который ничего в двигателях не понимал, с уважением посмотрел на шофера и отступил. Он даже не решился спросить, что не так с этим загадочным маслом и есть ли надежда на скорое возобновление движения. Сам Егоров счел свое объяснение исчерпывающим и не произнес больше ни слова.

Все, кажется, были даже рады нежданной остановке. Господин Ганичкин важно прогуливался взад-вперед по шелковой траве, щурился на солнце и с наслаждением затягивался ароматным табачным дымом. Вид у него был как у породистого кота, до отвала наевшегося сметаны.

Вася Чуднов прилег в сторонке, оперся на локоть и мечтательно рассматривал зеленеющий лес. Из лихо закушенной папиросы в небо сочилась почти прозрачная струйка.

Расслабленная атмосфера весеннего дня подействовала и на Сидорчука. Он прошелся по берегу, разминая ноги, затекшие от поездки, вдыхая аромат полевых цветов, свежей зелени и прохладной реки. В воздухе жужжали и вспыхивали искрами бронзовые жуки. Егоров, не разгибаясь, продолжал копаться в моторе.

Сидорчук почувствовал неловкость. Он не был виноват в задержке, да дел никаких у них сейчас не имелось, но это невольное безделье вызывало у Сидорчука недовольство собой. Ему казалось, что он теряет нити управления своей командой. Эти люди были для него чужими, особенно Ганичкин. Он ничего о них не знал, в настоящем деле не проверил и не представлял, на что они способны. Зайцев их хвалил, но пока свою характеристику оправдывал только Егоров, да и то с оговорками – мотор у него все-таки сломался.

«Что ж он так долго копается? – сердито подумал Сидорчук, кося глазом на согнутую спину шофера. – Неужто так трудно найти это чертово масло? А если бы это был фронт?»

Чтобы как-то утихомирить нарастающее раздражение, Сидорчук решил проверить оружие, сложенное в машине. Три австрийских карабина и цинковый ящик с патронами, завернутые в мешковину, были в порядке, но Сидорчук, нарочно делая строго лицо, ощупал все и поправил.

Он вспомнил вдруг, как уезжал шесть лет назад из Веснянска и оставлял Постнову на черный день пять гранат-лимонок и коробку с патронами. Егор Тимофеевич беды не ждал, но черный день все-таки наступил. О том, виноват ли Николай Ростиславович, думать не хотелось. Постнов был его другом, боевым товарищем, преданным большевиком, не кланялся пулям и не боялся смерти.

Но Сидорчук слишком много повидал в этой жизни и знал, что с людьми случается всякое. Особенно если в этом замешаны баба и бриллианты. Могло случиться самое худшее. Егор Тимофеевич знал, что выполнит свой долг, но радости это ему не доставляло.

– Егоров! – крикнул он сердито. – Ты еще долго будешь возиться? Или хочешь, чтобы мы тут ночевали?

– Маслопровод, – отозвался Егоров, выглядывая из-под капота. – Еще малость подождать придется.

Нос и щеки у него был вымазаны чем-то черным. Кажется, командирский тон Сидорчука произвел на него благоприятное впечатление. Он, можно сказать, разговорился, даже в голосе появились бодрые нотки.

Сидорчук стал обдумывать, не стоит ли ему применять в деле командирскую хватку почаще, чтобы поддерживать в подчиненных примерную бодрость и хорошее настроение, но тут его внимание привлек экипаж, появившийся на мосту.

Хотя именно экипажем это сооружение назвать было чересчур смело. Пегая лошаденка понуро тащила за собой простую телегу с четырьмя пассажирами самого невзрачного вида. Один, ссутулившись, сидел впереди, придерживая вожжи, а трое полулежали на клочьях прелой соломы и с ленивым недоверием рассматривали окружающий мир.

Автомобиль, замерший возле дороги, привлек их внимание. С некоторым оживлением все четверо повернули головы, поглазели на чудо техники, а потом уставились на Сидорчука, может быть, интуитивно угадав в нем главного.

Эти мужики были одеты в поношенное барахло, нечесаные, плохо выбритые, с темными неприветливыми лицами. Только у возницы рубаха почище, картуз с лакированным козырьком, куртка поновее. Курчавая черная борода по-разбойничьи окаймляла его круглую розовую физиономию.

Телега миновала мост и запрыгала по грунтовой дороге. Она все ближе и ближе подбиралась к Сидорчуку и его отряду. Мирно постукивали копыта, поскрипывали тележные оси.

Мир по-прежнему казался безмятежным, но Егор Тимофеевич почему-то насторожился. Ему не понравились глаза мужиков, трясущихся в телеге. Подозрительность уже въелась в его кровь и плоть, распространялась на всех без исключения незнакомцев. Или же просто в очередной раз сработало предчувствие беды, неоднократно спасавшее ему жизнь. Он передвинул на плече ремень, удерживающий кобуру с верным маузером, и впился взглядом в приближающуюся телегу.

Его товарищи повели себя по-разному. Егоров даже не поднял головы. Чуднов смотрел на подъезжающих мужиков с прежней мечтательностью в глазах, сжимая в зубах травинку, и мысли его витали где-то далеко-далеко. Господин Ганичкин, напротив, присматривался к новым людям со вниманием, словно стараясь запомнить черты лица каждого.

Тут телега вдруг остановилась. Прервался скрип плохо смазанных осей, перестали стучать копыта. Наступила воздушная тишина, пронизанная теплым ветерком.

В ней-то и прозвучал голос одного из мужиков, лежащих на соломе:

– Это кто ж вы такие будете, господа-товарищи? Вроде не местные, а? Из каких краев прибыли, странники?

В его тоне, в словах, произносимых с протяжной ленцой, проступала издевка. Чувствовалось, что этот человек презирал каждого, кто ему непонятен, кого он не знал по имени-отчеству, с кем не сидел за одним столом и не распивал чарку. Сидорчуку до этого не было дела, но ему не понравился вопрос. Неприятный он был, с подковыркой, да и задан не к месту. Совсем ни к чему было знать первому встречному, что за люди катят по проселочным дорогам на автомобиле. Не их ума это было дело.

– Проезжай, не задерживайся! – резко сказал Сидорчук. – А наши личности вас не касаются. Двигай дальше, пока я у тебя чего-нибудь не спросил.

– Ну-у, это сурьезно! – Мужичок покрутил головой, с неожиданной легкостью поднялся с соломы, сел и ухватился за край телеги. – А я ведь это вот к чему. Ежели вы не местные, то положено дань платить, ну, вроде сказать, откупные, чтобы путь легкий был, без препятствий.

Такой поворот разговора совсем не устраивал Егора Тимофеевича. Очень уж это все было похоже на ту наглость, которую он частенько наблюдал в бунтующих селах, у кулацких выкормышей, охочих до безобразий и смуты. Слишком часто подобная наглость перерастала в кулачный бой или даже во что-то похуже.

– А вот я тебе сейчас заплачу! – грозно произнес Сидорчук, выразительно похлопывая по кобуре маузера. – Отсыплю полной мерой! Ты у меня отучишься шутки шутить!

– Да уж какие шутки, господин-товарищ! – как-то даже печально проговорил мужик и вдруг хищно сузил глаза.

Рука наглеца воровато скользнула за спину. Между тем сосед по телеге уже выхватил из вороха соломы обрез и вскинул его, намереваясь палить напрямую в массивную фигуру Сидорчука.

Тот точно во сне услышал, как о капсюль патрона стукнул боек. Может быть, ему это показалось от напряжения. Только вот дальше ничего не последовало. Выстрела не было – случилась осечка. Сидорчук рванул рукоятку маузера, глядя, как первый мужик, пытаясь исправить оплошность товарища, тянул из-под соломы вороненый ствол карабина.

Егор Тимофеевич пальнуть не успел. Кто-то опередил его. Револьверный выстрел грохнул за спиной. Мужик с карабином точно ужаленный дернул рукой и ухватился за простреленное плечо.

Бледнея, он повернулся к вознице и завопил:

– Гони, твою мать!

Бородатый взлетел на телеге в полный рост, хлестнул лошаденку вожжами и заорал точно соловей-разбойник:

– А-а-а-а! Н-но! Пошла, мертвая! Пошла!

Пегая лошадь рванула с места с прытью, которой от нее никак нельзя было ожидать, и понесла повозку по направлению к лесу. С телеги дважды выстрелили, но из-за тряски оба раза впустую.

Сидорчук, стоя на одном колене, выпустил пулю вслед убегающему древнему экипажу, промахнулся и прошептал злое ругательство. Целиться было сложно из-за столба пыли, поднявшегося за телегой.

По беглецам стали стрелять и остальные. Ганичкин, старательно целясь, посылал одну пулю за другой из никелированного револьвера. Егоров ожесточенно палил из карабина, который достал из автомобиля. Чуднов, отвлекшись от мечтаний, вскочил, выхватил из-за пояса наган, метнулся к дороге, вдруг споткнулся и упал. Он поспешно вскочил, так же быстро выстрелил, но тут же плюнул в сердцах и опустил оружие.

– Хорош лупить! – крикнул Сидорчук. – Нечего зря патроны переводить. Ушли они.

Телега и вправду уже скрывалась за деревьями. Ганичкин снял с головы фуражку и чистым белым платком утер вспотевший лоб.

– Ушли, – констатировал он, обернулся к Сидорчуку и спросил: – Как вы, Егор Тимофеевич? За малым этот ушкуйник вас не приложил. Кабы не осечка!..

Сидорчуку было неприятно слышать такое от бывшего. Тот, небось, сам свечку поставил бы, если бы на свете одним чекистом стало меньше. Сидорчук знал эту породу. Белая кость, голубая кровь – с народом им не по пути. Как волка ни корми!.. Сидорчук демонстративно отвернулся и с досадой посмотрел туда, где оседал столб дорожной пыли, поднятый телегой.

Вдруг он заволновался, приложил ко лбу козырьком ладонь, вгляделся и хрипло сказал:

– Ах, дьявол! Сняли кого-то! Гляди – лежит! Ей-богу!.. Ну-ка, Василий, шагай за мной! Да под ноги смотри, а то опять в нужный момент землю носом клевать будешь!

– Да я это самое… Я, Егор Тимофеевич, ногой в кротовую нору попал! – сконфуженно объяснил Чуднов. – Честное слово, этого со мной больше не повторится.

– Да уж постарайся! – буркнул Сидорчук, обернулся к Егорову и сердито сказал: – А ты мотор налаживай! А то, чую я, никуда мы отсюда не уедем! Поспешай, я говорю!

Ганичкину он вообще ничего не сказал, даже не посмотрел в его сторону, как будто того здесь и не было. Егор Тимофеевич широким шагом двинулся к телу, лежащему на дороге, сопровождаемый быстроногим Василием. Егоров же закинул на плечо карабин и вернулся к автомобилю. Оружие он однако же теперь ставил под рукой, чтобы не оказаться снова застигнутым врасплох. Ганичкин, ничуть не расстроенный, достал из коробки еще одну папиросу и стал ждать возвращения командира.

Сидорчук и Чуднов вернулись довольно скоро.

– Наповал! – авторитетно объявил Василий. – Это Степан его… Под левую лопатку. Слышь, Степан? Твоя пуля его нашла!

Егоров только пожал плечами. Он как раз отходил от автомобиля, вытирая руки ветошью.

– Можно ехать, – сказал водитель. – В городе механика найти надо бы, по крайности лудильщика. А то далеко не уедем.

– Будет тебе лудильщик, – пообещал Сидорчук. – Все равно в милицию надо. Хочу в этом безобразии разобраться. Как это они себе тут позволяют в уполномоченных среди бела дня шмалять?! Только мертвяка придется с собой захватить. Личность чтоб опознали.

Путешественники расселись по местам, выехали на дорогу. Оружие все держали наготове. Возле тела притормозили, кое-как приткнули труп на сиденье. Это был тот самый наглый мужичонка, каких-то пятнадцать минут назад ведший разговоры. Теперь он оказался бок о бок с Ганичкиным, но тот даже бровью не повел, словно и не заметил неприятного соседства. Такая твердость духа даже в Сидорчуке вызвала что-то похожее на уважение.

Путники не без опаски углубились в лесную чащу. Но под сенью дубравы было тихо. Никаких звуков, кроме пения птиц и жужжания мотора, слышно не было. Дорога петляла между деревьев, а где-то на середине леса перекрещивалась еще с одной. Сидорчук приказал остановиться и внимательно осмотрелся по сторонам.

– Вот так, значит, – сказал он. – Хочешь направо, хочешь налево. Ищи ветра в поле. Ну да сейчас это не наша забота. Пусть местные власти разбираются.

Они поехали дальше и через полчаса оказались на центральной площади города Белогорска, прямо у дверей отдела милиции. Это учреждение располагалось в добротном одноэтажном доме с вывеской, написанной от руки. Пока приезжие сгружали на землю бездыханное тело, к автомобилю набежала целая толпа босоногой ребятни, а на крыльцо отдела вышел высокий скуластый милиционер с наганом на поясе. Сидорчук представился ему и объяснил суть дела.

Павел Шеболданов – так звали милиционера – суть дела ухватил быстро и посетовал:

– Правда ваша, у нас сейчас беспокойно. Завелся тут один такой – атаманом себя кличет. Атаман Пахом! Народу у него не сказать чтобы много, но все отпетые, не дай бог! Леса у нас густые, так они там сидят и, главное, ничего не боятся. Хотя, если подумать, чего им тут бояться? Я вот начальник милиции, так это ж одно название! Помощник мой всегда хворый. Чахотка у него, что ли. Поэтому все одному приходится. И с населением работать, и бандитов ловить. Я, если честно признаться, не столько на них охочусь, сколько сам уворачиваюсь. Они уж раз пять мне смертный приговор объявляли. Дважды ночью в меня стреляли, но повезло, не попали.

– Подмоги не просил, что ли? – недовольно поинтересовался Сидорчук. – Запрос по команде делал?

– Сколько раз! А чего? Говорят – терпи. На других местах, мол, обстановка еще сложнее. А я чего? Вот я и терплю. Мне можно. Один я. Ни жены, ни отца с матерью. Подстрелят – никто плакать не станет. Обидно только, что торжества коммунизма не увижу из-за этих тварей.

– А вообще они что тут творят? Не только же на представителя власти покушаются, да?

– Да все, что им угодно! Агитацию срывают, речи всякие ведут. Школу в прошлом году подожгли. Насилу мы ее потушили. Бывает, грабят. Убийства тоже случаются. И главное, никто ничего не видит. Свидетелей ни одного. Это оттого, что запуган народ, еще не до конца верит в Советскую власть. Еще я думаю, что есть у бандитов тут, в городе, родственники.

– Ну а этот, которого мы привезли, – он тебе знаком? – поинтересовался Сидорчук.

– Трудно сказать, – почесал в затылке Шеболданов. – Вроде видел где-то, но не поручусь. Рожи у них больно одинаковые, дикие. А вы, товарищи, к нам в Белогорск надолго? – с надеждой спросил он.

– Переночуем и поедем, – сказал Сидорчук, отворачиваясь. – У нас свои дела. А ты с председателем Совета решай этот вопрос – доколе у вас тут кулацкие выродки хозяйничать будут? Отряд вызывай, своих комсомольцев поднимай. Отпор давайте. Они тоже, как видишь, не бессмертные.

– Да какие тут комсомольцы! – махнул рукой милиционер. – В городе старичье одно. Все царский режим забыть никак не могут. А которые были хорошие ребята, так те давно в Красную армию ушли. Один я тут, – с тоской закончил он.

Сидорчук мрачно посмотрел на него, но ничего больше не сказал. Он не любил, когда люди подчеркивали свою обособленность, хотя бы даже и вынужденную. Что значит один? Люди кругом – убеди, заставь! Уж он-то управился бы, не слез бы с этого Пахома, пока не задавил бы гадину. Но сейчас Егор Тимофеевич не мог помочь этому недотепе-милиционеру. Дело государственной важности, не терпящее ни малейших отлагательств, звало его дальше.

Егорову нашли механика, с которым он сумел столковаться насчет починки маслопровода. Почувствовав, с кем имеет дело, жестянщик даже согласился сделать все на чистом энтузиазме, бесплатно.

Переночевать договорились в милиции. Сидорчук распределил дежурства на ночь.

– Автомобиль караулить придется, – объяснил он. – Да и вообще поостеречься нужно. Кто знает, что у этого отребья на уме? Может, на месть решатся?