Читать книгу Женщины на российском престоле - Евгений Викторович Анисимов, Евгений Анисимов - Страница 16

Но жизнь Екатерины не была безоблачной. Шли годы, умирали одни дети, рождались другие, и мать снова думала об их будущем. А оно было туманным: официальным наследником престола считался царевич Алексей – сын Петра от первого брака. Он родился в 1690 году и восьми лет был разлучен с матерью, царицей Евдокией, сосланной по воле Петра в монастырь – иначе от постылой жены тогда было невозможно избавиться. Мальчик жил вначале у сестры царя Натальи, потом – один, и всегда особняком от второй семьи царя. В переписке супругов лишь два-три раза упоминается Алексей, и ни в одном письме нет ни ласкового слова, ни привета ему. Он – отрезанный ломоть в семье государя, и отношения с Екатериной у него явно не сложились. Сам же Петр был излишне холоден и суров к сыну, как к последнему подданному. Его письма к Алексею кратки и бесстрастны – ни слова одобрения или поддержки. Как бы ни поступал царевич, отец им вечно недоволен.

Надо сказать, что царевич не был расслабленным и трусливым истериком, как его порой изображают в литературе и кинематографе (вспомните фильм 1940 года «Петр Первый», где роль Алексея – человека истеричного, подлого и ничтожного – блистательно сыграл Николай Черкасов). Сын своего отца, он унаследовал от него волю, упрямство и отвечал Петру глухим неприятием и молчанием. Это были единокровные враги. Призрак античного рока витал над ними – на одной земле они жить не могли. Царевич все же верил в свою звезду, он твердо знал: за ним – единственным и законным наследником – будущее, и нужно лишь, сжав зубы, терпеть, ждать своего часа. Но в октябре 1715 года узел трагедии затянулся еще туже – у жены Алексея, кронпринцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской Шарлотты-Христины-Софии, 12 октября родился сын, названный в честь деда Петром, а через 16 дней Екатерина разродилась долгожданным мальчиком, которого также нарекли Петром. Он был здоровым и живым малышом. «Шишечка», «Потрошенок» – так зовут сына Петр и Екатерина в своих письмах. Как юные родители восхищаются своим первенцем, так и царская чета, похоронившая уже семерых детей, с восторгом встречала первые шаги Петруши. «Прошу, батюшка мой, обороны, понеже не малую имеет он со мною за Вас ссору: когда я про Вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа…» Родители мечтают о будущем сына. Узнав, что наконец у Шишечки прорезался четвертый зуб, Петр пишет: «Дай Боже, чтоб и все так благополучно вырезались и чтоб Господь Бог дал нам его видеть в возрасте, наградя этим [нашу] прежнюю о братьях его [умерших] печаль». Царь здесь глухо упоминает умерших ранее в младенчестве царевичей – детей Петра и Екатерины.

Л. Каравак. Портрет царевича Петра Петровича в виде Купидона

С царевичем Петром Петровичем были связаны и все династические надежды родителей. «Санкт-Петербургским хозяином» называет сына в письмах к мужу Екатерина, хотя где-то рядом в Петербурге живет царевич Алексей. Правда, после рождения Петра Петровича Алексей пишет отцу, что готов отказаться от престола в пользу «братца», но царь, налитый черной ненавистью, подозревает в сыне «авессаломову злость» и требует от него невыполнимого – «отменить свой нрав» или уйти в монастырь. Алексей согласен на все, но оба понимают невозможность первого и малую цену второго. Развязка приближается…

Наконец загнанный в тупик царевич бежит за границу, но царь ложными обещаниями выманивает его в Россию, где его ждут пытки (есть глухие сведения о том, что Петр в застенке сам рвал у сына ногти или, по крайней мере, присутствовал при этой пытке), скорый суд и приговор – смерть. Один из гвардейских офицеров, Александр Румянцев, рассказывал, что в ту страшную ночь 26 июня 1718 года, когда Петр позвал их – нескольких верных людей – и, обливаясь слезами, приказал умертвить наследника, рядом с царем была Екатерина. Она старалась облегчить тяжкий удел царя, приносившего на алтарь Отечества страшную жертву – своего сына, врага внутреннего. Но она рядом еще и потому, что эта кровь была нужна и ей – матери «Санкт-Петербургского хозяина».