Читать книгу Как я искала Нахмансонов. Генеалогический детектив - Евгения Демидова - Страница 5

Дед, 1887 года рождения, был из Гомеля, из семьи ремесленников. И звался не Семен Исаевич, а Симон Шахнович, у него были два брата, Иосиф и Владимир, и сестра Шифра, двойняшка Владимира. Владимир стал военным. Шифра умерла в 1918 году, заразившись «испанкой» от больной матери.

Это то, что я знала от мамы и ее двоюродной сестры Сони Хайкиной, дочери Владимира. Соня жила в Ленинграде, но с мамой они были очень дружны.

Об Иосифе в семье были смутные воспоминания: вроде бы он жил на юге; были сведения, что у него была жена Ева. В альбоме бабушки и дедушки была фотография двух девочек, Лизы и Сарры Хайкиных, 1927 года, присланная в подарок дяде Семену и тете Фане от их племянниц.

Начав с этой фотографии, года два назад я разыскала потомков Иосифа. Иосиф умер в возрасте 31 года в том самом 1927 году, в котором была сделана фотография его дочерей. Как оказалось, одна из них, Сарра Хайкина, умерла в 2013 году, была она журналисткой и оставила очень интересные воспоминания о своей жизни и семье. Я теперь дружу со своими вновь найденными родными, живущими в Израиле, главным образом с троюродной сестрой Евой. И вот она, генетика: у Евы – дочери-двойняшки, у меня – двойняшки, сын и дочь, у нашего троюродного брата Бориса Хайкина – тоже дочери-двойняшки, как и у наших общих прадедушки Шахно и прабабушки Хавы.

Благодаря заметкам Сарры и рассказам Евы я знаю всю историю семьи Хайкиных – Лейбиных – Великович. Судьба этой семьи – роман круче «Санта-Барбары». Оказалось вдобавок, что у деда был еще брат Мендель, о котором вообще не обнаружено сведений. Пока.

Увы, когда все это стало известно, уже не было в живых ни моей мамы, ни ее старшей сестры Нюси, ни дочери Владимира Сони Хайкиной. Но живут их потомки, и они теперь знают больше о своих корнях.

Но вернемся к истории деда Семена. Это была жизнь революционера. В автобиографии он о своей семье почти ничего не писал. Коротко упомянул, что после погрома в Гомеле в 1902 году они лишились жилья и был вынужден уехать в возрасте 15 лет в Харьков и начать самостоятельную жизнь. И ни слова о своей женитьбе на бабушке.

Зато очень подробно рассказал о своей революционной и партийной деятельности. Пошел учиться на печатника и работал в типографии. Видимо, там и произошла встреча с революционерами. В 1905 году он был в Харькове на баррикадах, участвовал в организации забастовки. В 1906 году вступил в партию, примкнув к большевикам. Работая в типографии, он печатал и распространял листовки. Попал под наблюдение полиции, был арестован и несколько месяцев провел в тюрьме. Потом жил и работал в Баку, вернулся в Гомель. В 1917 году был направлен партией в Самару, где и участвовал в революционных событиях. Во время захвата Самары белочехами в 1918 году находился в подполье.

С бабушкой они встретились в Харькове, вместе переезжали. Поженились в Гомеле в 1917 году.

Мама рассказывала, что муж Нюси, Борис Пряхин, большой шутник, называл своего тестя «печатник Семен». Мама считала, что так Борис обыгрывал его работу в типографии. А потом в 1966 году в номере от 9 декабря газеты «Волжская коммуна», в рубрике «К 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции», появилась большая, на половину полосы, статья «Печатник Семен» с рассказом о жизни моего деда. Оказывается, Печатник Семен – это его партийная кличка.

После революции дед был партийным и хозяйственным функционером, руководил различными предприятиями, работал с Куйбышевым, избирался в партийные органы, участвовал во множестве конференций, на одной из них видел Ленина. Имел много наград, в том числе орден Трудового Красного Знамени. Работал в Куйбышевском обкоме партии, в 1946 году вышел на пенсию. И был счастливцем – его не коснулись репрессии, ни довоенные, ни послевоенные. Мама рассказывала, как они боялись, как вздрагивали каждую ночь в 1937—1938 годах, как вокруг арестовывали друзей и близких. В бабушкином-дедушкином архиве фотографий я обнаружила групповые снимки, явно дачные, на которых отдельные лица были вырезаны… Понятно, что это репрессированные знакомые, фото которых хранить было опасно. Грустные символы эпохи…

Над дедушкой тоже сгущались тучи. Однажды он с кем-то из знакомых поделился своим недоумением по поводу ареста одной известной революционерки: как же так, она же с Лениным работала?! Тут же знакомый на него донес, его вызвали и объявили, что на завтра назначено заседание «тройки»2 по его «делу». Дед, конечно, пришел домой ни жив ни мертв, семья всю ночь не спала… А утром стало известно, что всю «тройку» ночью арестовали. Мимо снаряд просвистел…

После выхода на пенсию дед получил статус персонального пенсионера союзного значения, продолжал участвовать в партийной и общественной жизни, был уважаемым человеком. Похоронив бабушку, через год, в 78 лет, снова женился. И умер в 87 лет, сохранив до последних дней память и интеллект, просто от старости. За год до этого, когда я была у него в больнице, он сказал мне: «Я устал жить…»

Дед всегда был главным в семье, бабушка крутилась вокруг него, обеспечивала ему диетическое питание. Он считался больным и очень следил за здоровьем. Я помню, как он делал зарядку в постели утром, пил молоко, добавляя в него чуть-чуть йода – для здоровья. И пережил считавшуюся здоровой бабушку на 12 лет.

Умер дед в 1975 году, в газете «Волжская коммуна» был помещен некролог.

Мама не раз говорила, что дед был трусоват. А я думаю, что не трусоват, а разумен и предусмотрителен: прожить всю жизнь в партийной среде и не попасть под репрессии и проблемы в те годы не каждому удалось. При этом он был честным человеком, никогда не пользовался служебным положением в личных целях, хотя, надо сказать, как работник обкома партии и впоследствии персональный пенсионер имел кучу привилегий на вполне законных основаниях. Был скуповат… Помогал своим взрослым дочерям, но очень сдержанно. Ну, в общем, интересная жизнь и заметная роль в истории своего города и страны. Я не была с дедом особенно близка, не слишком много с ним общалась, но относилась к нему с уважением. Гордилась его биографией.