Читать книгу Окраина. Альманах - Евгения Долгинова - Страница 7

Евгения Долгинова: «На окраине, наверное, каждой большой семьи коптит небо эрзац-родня: троюродная золовка, семиюродный дедушка, – много вод на нашем киселе, и если бы только десятая! Кормить хлопотно, но бросить – бесхозно, всё ж таки пряник ресурса увесист: у городских – квартирка, у деревенских – пенсия. Молодой жлоб страдает, мается, бранит себя за пустодомство, а потом вдруг озаряется: замочек же!

День будет прожит не зря.

Всегда, всегда здоровая «хозяйская сущность» найдёт недоприватизированный кусок железа. И придёт за ним. А что взамен – стакан воды? – Завтра, старый, завтра. По свежему снежку, по румяному морозцу поспешим же к просторным почтальоншиным прелестям, сперва положим в нагрудный дедову пенсию – собственно, единственное, что как-то оправдывает задержку деда на земле. А потом, с чувством исполненного, возляжем на диванчик, освещённый мерцанием дедова голубого экрана – прибытка первой волны приватизации.

Так – ёмко, коротко, беспощадно – автор говорит о том, что прежде называли – не вполне корректно с исторической т. з. – «кулацкой психологией», а теперь – «психологией эффективного собственника».

Вещь, в отличие от человека, драгоценна, самоценна, – а дедушка старый, ему всё равно. Старик обобран до простыней, до полотенец, до, можно сказать, исподнего, – а всё равно найдётся вещичка! Чем беззащитней жертва, тем пышней аппетит, и в наследнике вдруг подпрыгивает азартный Плюшкин, собиратель рваных подошв да глиняных черепков. Эта музыка будет вечной, эта утроба никогда не насытится.

Наталья Жилякова, журналист и редактор из Воронежа, пишет жёстко, точно, почти безэмоционально, это замечательно неженская проза. Много воздуха – безошибочность деталей, – жёсткий финальный удар.

Крем «Балет» – отдельная удача. Вроде бабская приблуда, а вот поди ж ты: позарез! Как и все знаменитые «свободовские» снадобья (лютая отдушка, натуральные ингредиенты), «Балет» – из ранних 80-х, из последнего вещного слоя советской цивилизации, из времени дедовой силы. «Балет» – о том, что и самой ссохшейся, растрескавшейся от времени коже (органике, душе, судьбе) жизненно потребно нежное прикосновение, умягчение, умащение, «косметика», – а без неё мгла, гибель, смертный холод.

Дедов взгляд прожигал при жизни, после смерти – сверлил. Но надеяться на дыру в сердце, увы, нельзя: о хозяйско-молодецкую грудь сломается любое сверло».

Замочек

– А замочек-то я заберу! – сказал – и сам себе не поверил. У него бы кто так потребовал – ни за что бы не отдал.

По дороге к деду Сашка всячески вертел эту фразу: замок был почти новым, сам покупал с год назад. Ржавчина ещё не разошлась, да и ключ входил легко. Понимал – надо забирать. Пора. Хозяйская сущность требовала. Да и ясно было: не он, так другой.

В сенях уже давно пустовало, даже метлу с поломанной палкой и дырявый таз утащили. Что тут говорить о замке. Дед старый – зачем ему этот замок? От кого запираться? Дома пусть сидит.

Уговаривал себя, подбадривал. Понимал, что пора, забирать нужно сегодня, время – то самое. Не упустить бы.

Но как будто что-то не пускало. Вот и сейчас: сказал – и сам себе не поверил. Не отдал бы.

Дед глянул странно – то ли спросить хочет, то ли понять. Дышит хрипло, по бороде иней разошёлся. Печку, видно, не разжигал сегодня. Одетый как на улицу. Валенки хорошие, пригодятся, а фуфайка прожжённая. Но на печку закинуть можно.

Сдался деду этот замок?

– Ты это… – Сашка замялся. Сменить бы тему, но делать это изящно, «по-городковски», не научился. – В лавке надо тебе чего?

Точно! С этого и надо было начинать. Купить-то ему точно нужно будет что-то.

Дед перевёл взгляд на кусок мякиша, который валялся на столе, и на капли разлитого молока.

– Был, значит, – понял Сашка. И тут же разозлился: – Сказал же тебе – сам ходить буду!

– Так тебя ж не было три дня как, – подал голос дед. Он смотрел теперь уверенно, словно это была игра, и он начал вести. Кто кого, а призом станет замочек. Новый почти и ржавчиной ещё не брался.

Надо оправдаться или новый удар наносить.

– Замок-то я покупал! – выпалил Сашка и сразу опустил глаза.

Дед в своём уме, помнил же, на чьи деньги замок этот куплен был.

– Куда тебе ходить? – ещё сильней разозлился на старика. – Дома сиди! Ишь вздумал по деревне бродить! Надо оно тебе? – Решил в наступление перейти, да и распалился уже. Тряхнуть бы деда этого, да так, чтоб он с лавки сполз под печку. Будет он ещё за замок оправдываться! В прислуги-то к старому не нанимался. Так, родня, притянутая за уши глупым семейным долгом.

Дед вертел мякиш в руке. Крошка завалилась в трещину на клеёнке. Пальцы потрёпанные, хотел кремом вчера смазать, да не выдавилось уже ничего. Просил Сашку купить, и денег даже давал, да нет, говорит, в лавке крема-то – не привозили. Но деньги не вернул. Будет, сказал, сразу куплю.

Сегодня вот руки сильнее обморозил. Рукавиц не нашёл, хотя всегда на лавке у выхода лежали. Так решил до магазина дойти. Крем «Балет», 48 рублей. Удивился ещё, что крем привезли. Обрадовался. А Нинка, продавщица, говорит, всегда, мол, стоял здесь. Надо – бери, а нет, так и глазеть нечего.

Надо-то надо, да денег только на полбуханки хватало. Хорошо, что соседка литрушку молока принесла. С покойницей ещё дружила, жалеет видимо. Заглядывает раз в неделю, а то и реже. Пенсию ведь давно Сашка за него получает. Так, говорит, спокойнее будет, да и деньги целы.

Кому спокойнее-то?

Хорошо, Володькину копилку нашёл – бочонок деревянный, под кроватью за коробкой стоял. Крышку откорлупал, а там богатство – почти сотня мелочью. Под подушкой находку хранил, хоть бы Сашка не добрался. Сегодня последнее в лавку отнёс, как раз на половинку хлеба хватило.

Домой длинным путём шёл, оглядывался. Почтальоншу выискивал. Сказать хотел, что Сашка не сын ему, пенсию, мол, не надо ему отдавать. Знал бы, что почтальонша у Сашки сейчас, не морозился бы лишнее.

У деда всегда было тяжко. Он вроде не говорит ничего обидного и денег напрямую не требует, но смотрит будто насквозь прожигает.

– Ну, полно! – Сашка повертел в руках замок с ключом, сунул его в карман, а взамен другой выудил – чуть крупнее и в ржавчине весь. – Вот тебе замок новый, этот покрепче будет!

– Да не нужен мне крепче-то, – дед выкорлупал наконец крошку из зазубрины и аккуратно положил её на кончик языка. – Воды бы лучше принёс. На дне уже.

– Завтра зайду! – буркнул Сашка. – Некогда мне с тобой тут возиться. И так вона сколько просидел.

Перед уходом обвёл взглядом комнату. Телевизора нет, с год как в починку отнёс, у почтальонши до сих пор «чинится». Холодильник забрал сразу, как бабка Меланья померла. Кажется, и не объяснял ничего. Из одежды и посуды и так ничего не осталось. Постельное и полотенца постепенно заменил на тряпьё. Дед, чай, не король, и на дырках поспит.

Глянул в ведро – пара кружек, на сегодня хватит, а завтра с утра зайдёт да натаскает на неделю сразу.

– Тут это, пенсию твою получил. Продуктов завтра накуплю, а тебе вот сотку на всякий случай оставлю.

Сотка – богатство! Дед оживился, засуетился. Хотел до дверей проводить, да Сашка быстро вышел. Нечего со стариком церемониться. Не король же.

Назавтра с утра вызвали в колхоз. По пути завернул к почтальонше, да у неё и заночевал. Про деда вспомнил на третьи сутки. Забежал в сельпо, купил хлеба да полкило сосисок подешевле. Дед их, если что, и сырыми поест.

Калитку снегом занесло. Выдохнул: не выходил, значит. Отодвинул с трудом, зашёл и обомлел – на крыльце сидел дед, завалившись на правый бок. Остекленевший взгляд сверлил Сашку прямиком в душу. В руках плетёная авоська, так с ней и похоронили. Полбуханки хлеба, две сосиски и крем «Балет». Итого по чеку 99 рублей 50 копеек.

А замок пришлось спиливать. Крепкий, зараза, оказался. Даже Сашка его на морозе открыть не смог.

Надо было его проверить, что ли, прежде чем деду отдавать.