Читать книгу Сборник рассказов. Цветок лотоса - Евгения Корелова - Страница 3

Дерево было скорее всего сосной. Но нельзя сказать наверняка. Что-то смущало. Вполне возможно, какие-то частицы от лиственницы генетически внедрились в ствол и иголки – они были мягче, чем у сосны. Высота Дерева была недосягаемой, но основной характеристикой была дубовая долговечность. Дуб. Он тоже имел причастность к рождению Дерева. И не только. Уж понамешано… понамешано всякого древесного.

Сначала оно стояло в густом лесу – вокруг была тьма других деревьев. Но Дерево пережило многих. Незаметно лес начал редеть, а оно стояло.

В давние забытые времена у Дерева останавливались ненадолго лишь лесные звери. Иногда на несколько лет на ствол ее присаживались уродливые древесные грибы или плесень какая-нибудь, потом исчезали. Пару раз дерево до верхушки покрывалось мховым ковром.

Когда в лес пришёл первый человек – Дерево это запомнило. Он долго лежал, потом сидел в его тени, уткнувшись тёплой спиной в ствол, и Дерево уже почти привыкло к его теплоте, когда вдруг человек встал и непонятно откуда взявшимся кривоватым грубым ножом срезал несколько широких полос с его, Дерева, коры, затолкал себе в мешковидную сумку и ушёл. Позже Людей стало много. Несколько дровосеков в разные годы пытались дерево срубить, но как-то не срослось. Точнее срослось – у Дерева – большие пробоины от топоров медленно, но зажили почти полностью.

Лесных зверей тоже стало намного больше. Один медведь часто приходил к Дереву и нудно точил о него лапы, как большая тупая кошка. Дерево было добрым, но медведя просто возненавидело, потому что было больно и обидно. По ночам Дерево позволяло себе плакать густыми ароматными смолянистыми слезами.

Впрочем, когда медведя гнали во время охоты, и с ним случилась медвежья болезнь прямо около Дерева, оно даже немного пожалело его. И обосранность ствола не причиняла такой боли, и не была так обидна, как заточка когтей. Дерево простило медведя за все. Тем более, что в эту охоту его всё-таки пристреляли.

В последние годы стало появляться и много домашних животных. Дерево догадывалось, что лес изменился, и та часть, в которой оно находилось, что называется, окультурили.

Было очень много собак, сначала больших, похожих на волков, потом поменьше, а потом и вовсе пошли какие-то побрёхивающие курчавые шавки.

Все собаки непременно мочились под Дерево. Вот как в первый раз один пёс поднял заднюю лапу, так потом каждая сволочь подходила, принюхивалась – кто быстро нюхал, кто длительно, словно кайфуя от запаха – а потом непременно поднимала ногу и обновляла мочевые подтеки. Кабели в основном. Но и суки приходили. Суки, по наблюдению Дерева, больше не то чтобы мочились, а в общем… как медведь.

Дерево, конечно, замечало и другие события, происходящие вокруг – солнце, ветер, звездная ночь, снег, сначала морозящий своим прикосновением его нежные иголки, а потом согревающий. Но это все было наверху, в кроне – сплошная философия и размышления. А внизу, у ствола, сложно было, конечно, абстрагироваться от гостей. Но надо сказать, что и люди, и звери закалили Дерево – затягивающийся рубцами ствол становились грубее, но прочнее.

Справедливости ради надо сказать, что попадались и люди, которые пытались дерево лечить. Наматывали на ветви какие-то пропитанные резкой жидкостью бинты. И даже пели песни, и читали стихи под деревом, нередко объявляя официально, что чтения эти ради Дерева, во имя Дерева и в честь, в общем, него…

А уж удобрения… что там говорить. Дерево все прочнее держалось в земле и возможно даже существовало за счёт той органики, которая ей, так сказать, регулярно подбрасывалась.

Некоторые смешные люди пытались дерево изучать – классифицировать там, описывать жизнедеятельность, иголки на анализ брали. Но потом все эти люди умирали, прижав к груди свои научные работы, а Дерево продолжало жить…

Около Дерева иногда проводили митинги – растягивали на ее ветвях парусообразные флаги и что-то самозабвенно кричали, потом стреляли друг в друга. Но дерево уже особо на это внимания не обращало. Оно просто жило и незаметно старело.

И все чаще дерево смотрело не на людей или животных внизу, а вверх – туда, где солнце, ветер и звездная ночь. Оно знало, что скоро умрет.