Читать книгу Лабиринты времени: Кноссос - Евгения Козловская - Страница 3

– Черепаха ползла куда-то по своему привычному черепашьему маршруту, по своим обычным черепашьим делам, как делала это день ото дня, сколько себя помнила. Она переползала через маленькие и огибала большие камни, минуя пучки выжженной летним знойным солнцем и истрепанной буйными морскими ветрами травы. Её твёрдый панцирь цвета заболоченной земли впитывал в себя солнечные лучи и соленые морские брызги, изредка долетающие со стороны обрыва, отделяющего твердую и надежную почву под ногами от накатывающих водных валов.

В отличие от большинства своих сородичей, боящихся покидать уютные, вдоль и поперек исхоженные леса и тропы, маленькое, но решительное животное проделало уже очень большой путь, и продолжало двигаться, повинуясь какому-то только ей ведомому стремлению.

Возможно, главной целью этого упорного неутомимого движения были сочные вкусные растения, которые можно найти на побережье, или ей просто нравилось мерять своими когтистыми лапками бесконечную огромную твердь острова. Как бы там ни было, черепаха ползла вперед, не обращая внимания на палящее солнце и превратности ландшафта.

Вообще, черепахи на небо, как правило, не смотрят. Да и на то и дело скользящие по панцирю и поверхности земли тени тоже не обращают внимания. Мало ли – облако или чайка какая. Вот и орла, стремительно пикирующего к своему будущему обеду, черепаха не заметила. А если бы и заметила – спрятаться-то все равно негде, кроме собственного переносного убежища, столько раз неизменно выручавшего черепаху, о чем многозначительно свидетельствовали большие царапины от когтей и падений на её костяной броне.

Только когда привычная перспектива резко сменилась, а тело, инстинктивно втянутое внутрь панциря, начало покачивать из стороны в сторону, черепаха поняла, что с ней произошло что-то из ряда вон выходящее. Она зажмурилась: мир окутала тьма, а под ногами словно разверзлась черная бездна.

Ее влекло и поднимало все выше и выше, ветер с силой задувал под надежный природный доспех, а твердая теплая земля превратилась в нечто далекое и огромное. Черепаха открыла глаза. Как ни странно, она не испытывала страха. Неужели она, вечно пресмыкающаяся и ползающая по земле, парила в вышине, как птица?! Страх отступил перед любопытством, черепаха высунула голову и стала смотреть.

Она увидела заливающий все вокруг свет, такой немыслимо яркий, до самого горизонта. Она видела, как свет соединялся с кобальтовой синевой вод, обнимающих землю пенными бурунами. Видела, как морские валы с грохотом накатывали на скалистую твердь берега и плавно отступали в шипящей пене. Видела сочную пахучую пашню и колышущиеся многоцветье трав и деревьев, от глубокого черно-малахитового до яркой бирюзы и пшенично-желтого.

Видела гладких маслянисто блестящих дельфинов, загоняющих к берегу рыбу и с победным криком выпрыгивающих из воды. Видела птиц на деревьях и ящериц на камнях, зайцев в полях и оленей в лесах, тигров и львов в горных чащах, коз и овец в загонах и на пастбищах, и людей, их охраняющих.

Видела величественный Кноссос, красноколонные дворцы Фестоса, Малии, Закроса, Кидонии и разбросанные тут и там тенистые виллы, утопающие в кучерявой пене виноградников. На какой-то миг маленькая черепаха увидела весь Крит, весь наш мир.

Когти орла неожиданно разжались, но даже за мгновение до того, как разбиться о камни, она была так счастлива, как никогда в своей черепашьей жизни. Она падала и падала, но вот, снесенная резким порывом ветра, черепаха приземлилась в мягкие объятья приозерной болотистой топи. Подняла голову, огляделась, так и не поняв, куда делся её хищный похититель, и опять направилась куда-то по своим очень важным черепашьим делам…

Голос Иды смолк, и на какое-то время в кухне повисла тишина. Слушатели сидели не шелохнувшись, боясь нарушить ход истории. Был слышен только шелест пламени трехрогой лампады над столом, треск очага, мерное бурчание варева в толстом медном горшке над огнем и отзвуки жизни дворца, наполнявшие каждый закоулок этого огромного здания-лабиринта: далекий гул разговоров, шаги и скрип мебели, хлопанье пологов, шум деревьев и журчание фонтанов во многочисленных внутренних двориках да стрекот сверчков. Но здесь, в тепле и обволакивающих запахах кухонного волшебства, было уютно и спокойно.

Принцесса Ариадна и Икар, сын Мастера Дедала, любили по вечерам вместе с другой дворцовой молодежью приходить на кухню, и, усевшись за большим столом для готовки или пристроившись на мешках с зерном и бобами, слушать рассказы старой Иды-кухарки.

Когда они были совсем детьми, то проводили здесь чуть ли не каждый вечер, но с возрастом стало появляться так много других нужных занятий, и ребята всё реже заглядывали в это волшебное царство. «Пора взрослеть» – твердили им родители, учителя, жрицы, старшие братья и сестры, и вообще все, кто считали себя серьезными взрослыми людьми, избавившимися от бессмысленных иллюзий детства. «Мы и так взрослые» – думали они, но иногда ноги сами несли их на кухню, в наполненные сладкими ароматами владения Иды.

Под Кухней в Кноссоском дворце понималась целая череда помещений, галерей, складов, подполов и несколько больших и маленьких внутренних дворов. Только трое специальных писцов-счетоводов да Высокопочтенный Управляющий Дворцом знали, сколько во власти Иды находится комнат, залов и подсобных помещений, теплых сухих кладовых и прохладных подвалов. А уж что говорить о поистине царских сокровищах, их наполняющих!

В амбарных комнатах штабелями лежали льняные мешки с фасолью, чечевицей, горохом и сладкими бобами рожкового дерева, цератонии. Огромные глиняные пифосы, более мелкие кувшины и чаны, у каждого вида которых было своё название, наполненные ячменем, пшеницей, вином, оливковым маслом, медом, солеными маслинами и каперсами занимали целые галереи.

В отдельных хорошо проветриваемых и освещенных комнатах-сушильнях на специальных стеллажах вялились яблоки и груши, смоква и айва, виноград и другие ягоды, а также фисташки, миндаль, лесные и грецкие орехи, сосновое семя, плоды можжевельника и различные съедобные корни.

Сочные, только собранные фрукты были аккуратно разложены на полках и в плетеных из прутьев и морской травы корзинах во фруктохранилище. Осенью их сменяли каштан, рябина, боярышник и терновник, а в конце зимы – бабилонская мушмула.

Овощной склад всегда был заполнен просушенными и очищенными дарами Матери-Земли Деметры, здесь были: репа и хрен, белая свекла и тыква, корни пастернака и клубни гиацинта, лук и чеснок. На грядках в Травном Дворе росла обласканная солнцем и заботливыми руками помощниц Иды свежая зелень и корнеплоды: подорожник, пастернак, укроп, мята, тмин, сезам, кориандр, сельдерей, цикорий, хрен, репа, огурцы и еще десятки растений.

В зале рыболовов и рыбоделов (предусмотрительно отделенном от остальных помещений длинным переходом и широким внутренним двором, засаженным пахучими цветами) кухарки, повара и их многочисленные помощники всегда могли найти свежую и соленую рыбу всех мастей и размеров: дораду, лобана, скарпену, рыбу-попугая, барабулю, сардин, анчоусов, тунца и даже грозную меч-рыбу. Некоторые придворные предпочитали более простую и незамысловатую пишу, которую тоже доставляли ежедневно – осьминогов, морских ежей, креветок и разные виды ракушек.

В мясном складе висели на крюках и лежали на полках целые туши или отдельные части коз и овец, а также разнообразная дичь, каждый день исправно доставляемая ко двору охотниками.

К мясным рядам примыкала молочная галерея, заполненная тугими белыми, желтыми, рыжими, розовыми и зеленоватыми кругами сыров, кувшинами с молоком, сливками и свежесквашенным йогуртом.

Все эти и многие-многие другие несметные богатства поставлялись во дворец, обрабатывались и приготовлялись целым сонмом специальных служащих и работников. Но безраздельной и непоколебимой властью над этим ульем обладала одна старая женщина – кухарка Ида. Не даром ее имя происходило от названия самой могучей и высокой горы на острове, в пещерах которой рождаются и умирают боги.

Ида всегда с точностью до таланта знала, сколько того или иного вида продуктов находится сейчас во дворце, сколько из них уйдет на царские склады, сколько будет отдано богам, а сколько будет съедено многочисленными обитателями в определенный период.

Но сейчас эта властительница, как и бесконечное количество вечеров до того, сидела на кухне, пила свой любимый фруктовый вар, и рассказывала сказочные истории, в которых вымысел так плотно смешивался с реальностью, что отличить одно от другого было невозможно.

В ее устах слова разбухали, как сдобное тесто, и наполнялись новыми смыслами, а самые обыкновенные истории оказывались многогранными, как медовые соты. Слушатели увязли в её сладких тягучих речах, погружаясь в неизведанные волшебные миры, очарованные и заворожённые.

У многих людей рассказы выходят дырявые, как нечиненая сеть, но, когда Ида оживляла своей речью древнее сказание или притчу, можно было почувствовать, как воздух вокруг загустевал и словно становился особой, искрящейся волшебной субстанцией. Будто бы какая-то особая магия превращала обычные слова в устах кухарки в живые, волнующие сердце истории.

Критяне знали, что у каждого из них есть свой особенный дар, ниспосланный богами, выпестованный поколениями предков и укрепляемый самой землей острова. Такой талант и источник силы они называли менос.

Менос – это истинное призвание или способность, которая проявляет себя столь ярко, что подчас превосходит обычные человеческие возможности и даже как будто спорит с законами природы. Хотя, в действительности, меносы критян скорее были тем исключением, что лишь подтверждает правила, установленные самой жизнью.

«Менос родился, человек пригодился» – любили приговаривать на Крите, ведь считалось, что именно менос шестым чувством, необъяснимым чутьем помогает, например, рудокопу найти медноносную жилу, пастуху – самое сочное пастбище, а моряку путь к родному берегу сквозь беспросветный туман.

У кухарки Иды меносом было подкреплено искусство слова. Рассказывание историй не только восхищало слушателей, но и преображало саму рассказчицу. Даже если она, проработав целый день на дворцовой кухне, уставала до тяжелого гула во всем теле и резей в ногах, то рассказав сказку, ей становилось легче, боль и усталость уходили прочь, сменяясь спокойным радостным удовлетворением. Добрые истории, таинственные легенды, поучительные басни и даже короткие поговорки оживали в ее устах, помогая жить самой Иде.

Поняв, что продолжения не будет, первой тишину на кухне довольно бесцеремонно нарушила Ариадна. Почему-то у нее заметно чаще, чем у других, получалось оказываться не в том месте и не в то время, и говорить вещи, которые людям слышать совсем не хочется.

– Знаешь, Ида, Икар говорит, что ты неправильно рассказываешь эту историю. Дидакт Нестор объяснял ему, что на самом деле это черепаха попросила орла научить ее летать, а потом разбилась. Совсем – в лепешку, на смерть, понимаешь! – Девочка красноречиво с силой шлепнула ладонью по деревянному столу, проиллюстрировав степень расплющенности несчастной черепахи. – Она так была наказана за свою дерзость и глупость. Что-то там про рожденных ползать, да?

– Ну, зачем ты, Ари? – всполошился Икар. Да, он так сказал, только, может, это совсем другая история, про совсем другую черепаху… и орла, что у нас их, мало что ли?

Старая Ида молчала. Её загоревшее лицо, испещренное сотнями черточек и бороздок, казалось, сморщилось еще больше, как вяленный инжир, а немигающий взгляд пронзительных черных глаз остановился в раздумье на лице Икара.

Прошло, должно быть, всего несколько мгновений, но юноше показалось, что он слышит, как медленно, словно смалываемые в жерновах зерна, с шорохом перетекают и меняют форму мысли старой кухарки.

– Что есть у каждой истории? – спросила Ида после многозначительной паузы, будто и не собиралась отвечать на вопрос.

– Герой, – сразу выпалила Ари.

– Ну конечно, златомечный, дерзкорешительный, меднообутый, отважный, тот, что уподобится богам в своих подвигах, а еще?

– Героиня: пышнокудрая, тонколодыжная, светлоокая, многомудрая, избранная… – предположил Икар.

– Конечно, куда же без нее, а еще?

– Есть долг, который нужно выполнить, злодей, которого нужно побороть, – продолжил Икар перечисление, – пират или там огромный спрут, или змей, или злой дух….

–Да-да, но с чего же все начинается, что есть всегда, вне зависимости от того, о ком или о чем эта история?

Озадаченные слушатели молча хмурили лбы и пытались познать нелегкую истину в этой обычной для Иды игре в вопрос-ответ.

Кухарка поворошила щипцами черно-красные угли в толстой глиняной тарелке. Она то и дело в течение вечера подливала себе и своим юным собеседникам горячего яблочно-грушевого вара с можжевеловыми ягодами, медом и специями.

Трехногий медный котелок с ароматным напитком стоял, раскорячившись, на столе, над тарелкой с тлеющими углями. Душистый пряный пар с запахом осеннего леса летал над сосудом и завивался в причудливые петли, которые, если присмотреться повнимательнее, особенно часто складывались в форме двоекружия, похожего очертаниями на современную цифру восемь.

Отхлебнув сладкого вара, Ида продолжила.

– У любой истории, несмышленыши мои, всегда есть рассказчик, и есть слушатель. В том, что история ожила: у героя появилась отвага и прекрасные кудри, а у октопуса смертоносные щупальца, виноват не только рассказчик, но и тот, для чьих ушей предназначена речь, через чью душу проходят сказанные слова.

История живет и меняется с каждым новым пересказом, с каждым новым рассказчиком и слушателем. Иногда, это можно заметить быстро, как Икар нашел отличие между нашими «Черепахой и Орлом» и «Орлом и Черепахой» учителя Нестора, у которого рот набит словами, что твой колчан стрелами, только попадают ли они в цель, одна Богиня знает… А иногда отличие кроется лишь в одном слове, в интонации, в оттенке чувства или мысли, отраженной лицом говорящего. Но и это меняет историю.

Я рассказываю вам сказки так, как знаю и понимаю их сама, а я услышала их от своей матери, та от своей, и так до самых корней Земли. Мои истории меняются, растут и стареют вместе со мной. А истории Нестора пойманы в силки – записаны на папирус, выбиты на камнях и втиснуты в глиняные таблички. Он и забыл уже, что любые истории, как ни старайся их поймать в паутину из знаков, букв и строк, находят лазейки и продолжают жить, рассказывать себя и изменяться от рассказчика к рассказчику, от слушателя к слушателю…

Ребята переглянулись, как они всегда делали, скептически выслушивая постоянные наставления или пояснения учителей, и вынося собственный вердикт сказанному. Ари с сомнением кивнула, как бы говоря: «Да, в этом есть смысл, правда я пока не поняла до конца». «Я тоже», – неуверенно кивнул в ответ Икар.

В загоне на внутреннем дворике, примыкающем к кухне, недовольно запричитали привезенные недавно из Египта красногрудые гуси, жареные яйца которых так полюбились отцу Ариадны, великодержавному царю Миносу.

Услышав шум, кухарка поднялась, шурша своими пышными юбками, цветастым колоколом окутывающими ее внушительную фигуру, и направилась к коридору, откуда начиналась огибающая весь двор галерея.

– Чудной какой-то ветер, незнакомый, того и гляди принесет эхо несостоявшихся разговоров… – задумчиво процедила Ида. – Пойду-ка проведаю, не забрела ли к нам ненароком какая-нибудь глупая крыса, —да и псов пора кормить, – и выходя, добавила: – А вы, болтуны, кыш отсюда. Кто хочет с утра печь хлеб, должен и муку с вечера просеять.

– Ты что, будешь сегодня еще и тесто месить, Ида? – спросила Ари, непонимающе нахмурившись.

– Да нет же, принцесса, я говорю, что вам обоим выспаться надо. Вы же собирались завтра вставать с первыми молитвами? Да и остальным нечего тут околачиваться, брысь отсюда. – Шутливо шикнула Ида на оставшихся за столом ребят. Их тут сегодня набилось с добрый десяток, и всем давно было пора расходиться.

– А, опять поговорка, – понимающе кивнула Ариадна, и все потянулись к выходу из кухни.

– С рассветом?! Это еще зачем? – удивился Икар.

– Затем, что завтра утром приходит корабль дяди Филоса, ты что, забыл? – укоризненно произнесла Ари. – Мы же хотели его встретить, посмотреть, что он привез на этот раз!

– Ничего я не забыл, – уверенно соврал Икар. – Просто завтра же День шестой Луны, День отдохновения, я надеялся проспать до полудня и вообще…

– Ну и спи себе, лентяй! – обиделась не знающая отказов принцесса, и демонстративно вздернув подбородок, вышла из кухни.

Мальчишка рванул за ней, виновато оправдываясь.

– Ари, ну прости, Ариадна. Конечно, я пойду с тобой завтра! Просто дидакт Нестор меня в конец измотал своими утренними занятиями. То ему непременно надо, чтобы я назвал ему сорок цветов рассвета над морем, то чтобы я нашел, в каких листьях в лесу собирается больше всего воды и измерил ее – в каплях, на глаз, представляешь! То чтобы пошел с ним в священную пещеру Острой Горы на утреннее воздаяние, которое скорее ночное, потому что в такое время и рассвести толком не успевает, и все нормальные люди спят ещё. Всю неделю не могу выспаться! А потом отец ещё со своим агрегатом – то принеси, это достань…

– Да радуйся, что тебя, как меня, со жрицами по полдня плясать не заставляют! Танцы эти учить, гимны, письмена всякие – конца и края нет! А делегации, а приемы и торжественные ужины? Терпеть не могу!

Звонкие голоса удалялись по галерее, все слушатели разбрелись по своим спальням, а в кухне опять полноправно воцарились тихие, шуршащие, приглушенные звуки огня-живодавца и булькающего, шкворчащего, сыпучего, струящегося кухонного волшебства.