Читать книгу Лабиринты времени: Кноссос - Евгения Козловская - Страница 5

4 —There is no place like 127.0.0.1

Молочно-рыжий закат залил санторинский архипелаг густым теплым светом, заставляя все вокруг менять очертания и преображаться, расплавляясь в его бархатистых струях. Лучи угасающего солнца тысячекратно преломлялись в каждой капле морской дымки, которая изысканной вуалью окутала всё вокруг. Под ней даже самые невзрачные из этой семейки островов стали достойны кисти художника или, что значительно чаще, щелчка затвора объектива. Здесь на карте Греции Эгейское море разбивается о камни сразу пяти осколков суши, выстроившихся согласно необычной постапокалиптической геометрии полукругом, с центром в кратере спящего вулкана.

Судя по данным археологов, тысячи лет назад величественная громада горы Стронгиле разразилась страшным извержением, обрушив нескончаемые потоки лавы в море и изрыгнув тонны пепла в содрогающиеся от ужаса небеса. Поднялись волны высотой до тридцати метров, донесшие разрушительную силу в виде цунами до Крита и ближайших кикладских островов, а затем наступила ночь длиной в две недели и двухлетняя зима, довершившая уничтожение некогда великой Минойской цивилизации.

Сегодня три из пяти соседствующих здесь островов – это части бывшего Стронгиле. Первый – Тира, самый большой осколок в форме полумесяца, называемый так же Санторини, второй, поменьше – Тирасия, и третий – совсем крошечный Аспрониси. А вот Палеа-Камени, Неа-Камени, составляющие середину новой композиции архипелага – совсем другое дело. Эти сравнительно небольшие кусочки суши появились значительно позже.

Оказалось, что дремлющий под океанской толщей огнедышащий великан не прочь пошалить и слегка пригрозить мельтешащим подле него людишкам. Несколько раз на памяти жителей Санторини вода в центре кальдеры начинала бурлить, и невольные зрители на большом подковообразном острове могли наблюдать, как лава поднимается на поверхность и, застывая, образует новую, живую и трепещущую, как свежепойманная рыба, землю. Большая чернильная клякса островка Неа-Камени расширяла свои границы постепенно: в семнадцатом, восемнадцатом и даже двадцатом веке, пока не превратилась в практически круглый участок тверди, площадью около трех квадратных километров.

Не удивительно, что в наше любопытное во всех отношениях время даже эта безжизненная вулканическая пустыня страдает от нашествия туристов. Сюда тянутся многочисленные катера и яхты с соседних островов, чтобы дать возможность всем желающим своими глазами увидеть лунные пейзажи в угольно черных тонах, потоптаться по кромке кратера и пощекотать себе нервы в такой пугающей близости от пусть и весьма гипотетической, но все-таки опасности.

Вечером, к счастью, все они возвращаются в фешенебельные отели, сидят на белоснежных террасах и, поглощая местные деликатесы, любуются прекрасными видами Санторини, растиражированными на миллионах фотографий, открыток и магнитиков. Лазурно-голубые купола храмов и выбеленные стены небольших игрушечных домиков облепили его крутые склоны, как улитки и морские желуди – прибрежные камни. Ленивые смирные волны ласково льнут к берегам, и с шуршанием облизывают разноцветный песок желтых, черных и красных пляжей. Сочное яркое средиземноморское солнце скатывается в море, покрывая благородной позолотой все вокруг, и делая заполненную водой бездну кальдеры похожей на чан с расплавленным драгоценным металлом. А в центре этой струящейся красоты чернеет подкрашенный теплой охрой, но все еще мрачный, Неа-Камени.

Сейчас, во время краткого вечернего затишья, остров наконец может стряхнуть с себя шелуху прилипчивых взглядов непрошеных гостей с их вечно щелкающими фотоаппаратами и телефонами. Редкие струйки ядовитого сернистого пара, вырывающегося из небольших отверстий в почве, пара хиленьких пучков истрепанной ветрами сорной травы, чудом зацепившейся за эту мертвую землю, да несколько кустиков красных суккулентов, научившихся выживать, сохраняя драгоценную влагу в собственных мясистых листьях – вот и все признаки жизни, которые можно наблюдать здесь в отсутствие людей.

Но только есть в этом месте что-то особенно, что не бросается в глаза и не метит на звание главной достопримечательности Греции, но заставляет сотни людей ежедневно отправляться в паломничество в столь безрадостный край.

– Все-таки папочкина мания преследования – штука весьма своеобразная. Ну где логика: обосноваться на условно необитаемом острове, но настолько условно, что днем он просто кишит туристами, да и просматривается отовсюду чуть ли не в обычный бинокль?

– Не знаю, Ник, но, думаю, твой отец получше нас с тобой разбирается в логике и маскировке, вспомни хотя бы его «Сибирскую вотчину». Вот куда бы не хотел еще раз добираться – шесть часов в самолете, потом вертолет, потом уазик какой-то по тайге и бездорожью, и все ради двухчасовой выволочки за то, что недоглядел за тобой тогда в Риме. – Говоривший даже поморщился от неприятных воспоминаний.

Двое молодых людей, совсем юная девушка и парень на вид чуть старше, лет двадцати пяти, стояли на борту маленькой быстроходной яхты, которая стремительной белой стрелой летела по волнам, приближаясь к Неа-Камени.

– Ох, Иво, ну хватит ворчать-то уже. Сколько раз мне еще нужно извиниться? Ты же знаешь, не собиралась я ничего такого там делать, особенно в нарушение Кодекса. Библиотека Ватикана, тоже мне экзотика. Они ведь добровольно пошли мне навстречу, все показали-рассказали, потому что сами мечтают до нашей Библиотеки добраться – вот где тайны, а у них-то что? – Пара сотен ценных для нас манускриптов (и то не в оригинале, чаще всего).

– Да я так, к слову пришлось. Я к тому, что главе Гильдии виднее, где ему свои штаб-квартиры, а точнее штаб-дворцы и штаб-подземелья, устраивать и как их от посторонних глаз защищать. Ты главное ему этого не выскажи. Держи себя в руках.

Судно приблизилось к небольшому укромному причалу с северной стороны острова. Собеседница лишь хмыкнула в ответ, продолжая думать о чем-то своем.

Папочке, конечно, не откажешь в умении скрываться даже на виду, но все-таки он невыносимый позер. Вся эта таинственность, черные камни, нагоняющая жути тишина, как будто вот-вот услышишь грохот запертого под водой вулкана – эдакий выпендреж по-взрослому.

Дядьки попроще и с более бедной фантазией в его возрасте покупают красные «Порше», футбольные команды или яйца Фаберже десятками, а папочка обзаводится новыми тайными офисами экстра-класса, – не без ехидства размышляла Ника, сходя на берег.

Иво, её главный помощник, наставник и телохранитель, который сегодня выполнял обязанности рулевого, на «торжественную аудиенцию» (как саркастически называла она свои редкие встречи с отцом) приглашен не был, и поэтому остался на борту.

Девушка же грациозной, слегка пружинящей походкой двинулась по еле заметной дорожке, ведущей от пристани вглубь острова. Высокая, стройная, стильно и со вкусом одетая: белые льняные брюки на высокой талии, нежно-мятного цвета рубашка ассиметричного покроя с рядом перламутровых пуговиц наискосок, элегантные итальянские лоферы из мягкой кожи солнечно-желтого оттенка, идеально подобранная бижутерия, умело уложенные волосы – Ника смотрелась здесь чужеродным элементом, как яркая капля краски, ненароком упавшая с кисти художника на монохромный карандашный эскиз.

Она шла, не оборачиваясь и не торопясь, но всё равно было видно, как слишком жестко вытянулась ее спина, как сдержанно, скованно двигаются руки, словно она пытается контролировать каждую свою мышцу, каждое, даже мельчайшее движение тела, способное выдать ее волнение.

Иво с тревогой смотрел на удаляющуюся в сумеречную дымку фигуру. Как правило, он везде и всюду следовал за ней, оберегая от всевозможных напастей, которые так и клубятся вокруг дочери Главы Гильдии. Да и магистр дает ей все более сложные задания, заставляя жить практически на пределе возможностей.

Конечно, она и сама очень честолюбива и с радостью готова на любые, даже самые опасные испытания, а в свои девятнадцать рассуждает и действует так, как будто за плечами у нее многолетний опыт настоящей полевой работы. К тому же, как и многие хронисты (как называют активных агентов-путешественников), она, понятное дело, совсем не выглядит на свой возраст.

Те, кто периодически проваливается во времени и частенько проживает месяц, а то и год-другой в иной временно́й константе, в какой-то момент устанавливают особые, до сих пор малопонятные отношения со своими биологическими часами.

Некоторые студенты начальных курсов Истфака в четырнадцать-пятнадцать лет выглядят на все двадцать пять, а некоторым преподавателям в их девяносто не дашь больше сорока. При такой путанице количество прожитых лет становится возможно определить только по глазам, да и то весьма приблизительно.

Что касается искристо-серых глаз Ники – они смотрели на мир уверенным пронзительным взглядом человека, будто бы знающего значительно больше об устройстве и законах жизни, чем все окружающие. Но за последние пять лет Иво, профессиональный хронист, который одинаково эффективно мог оберегать как память о переплетениях временных линий, так и жизни людей, слишком хорошо узнал эту девчонку, чтобы не понимать, что с ней происходит что-то из ряда вон выходящее.

Сегодня утром она, как всегда за завтраком, копалась в своем смартфоне, отслеживала информацию по текущим заданиям, листала «Новую Хронологию» – новостной портал в интранете историков, проверяла почту. Ника привычно угнездилась в большом мягком кресле на пропахшей кофе и апельсинами кухне уютной афинской квартирки и жевала поджаренный Иво тост, положив прямо на него яичницу с ярко-оранжевым желтком и кусочек феты, а еле заметными движениями большого пальца правой руки прокручивала на экране сообщения.

– От отца… – выдохнула она, отложив еду и подобравшись, как кошка перед прыжком. Её обычная внешняя самоуверенность и расслабленное спокойствие мгновенно растаяли.

Иво знал о её непростых отношениях с папочкой, и иногда ужасно злился на этого бесчувственного типа, который не тратил сил даже на лишний звонок дочери или SMS-ку с вопросом «Как дела?», зато требовал от него, наставника и напарника, подробнейших отчетов о всех этапах их работы, о прохождении испытаний, о том, как и какие решения принимает выпускница Даль, насколько эффективно работает на благо Гильдии.

В принципе, это было нормальной практикой для новичков, чтобы руководство могло отслеживать их уровень компетенции и, в случае необходимости, корректировать учебные модули. Но постепенно Иво стал ловить себя на том, что вместо беспристрастных рапортов у него выходят чуть ли не рекомендательные письма. И не только из-за того, что он старался сглаживать редкие просчеты и небольшие промахи Ники, но и потому, что в этой девушке удивительным образом переплелись талант, целеустремленность, колоссальная работоспособность и самоотдача. Хотя последнее иногда настораживало чуткого хранителя.

Ника в течение всех пяти лет обучения была лучшей на курсе: история, хронологика, археология, языки, психология, математика, астрономия, физика, эвристика, аналитика, программирование, все сопутствующие дисциплины и боевые практики – на высший балл, ну разве что с литературой и историей искусств иногда бывали проблемы, но кому, в сущности, нужны эти Толстые-Достоевские и Босхи-Брейгели? И сейчас, после выпуска, все поставленные задачи выполняет четко, придраться не к чему.

Только за последние полгода благодаря Нике Даль список артефактов Гильдии пополнили: сбруя из Аркаима, череп одной из лошадей Алтайской принцессы Ак-Кадын, несколько станиц подлинных рукописей Леонардо да Винчи, увесистая связка пропавших писем Франца Кафки своей возлюбленной Доре Диамант, оригинальный патент на самолёт Братьев Райт, золотой плот чибча-муисков и первый замо́к мастера Мукса из Вены. Но Иво беспокоило то, что Ника, при всех этих выдающихся результатах, не позволила себе ни дня отдыха. У нее не было друзей, никаких интересов, кроме работы, и, казалось, никаких собственных желаний, кроме стремления быть лучшей.

Конечно, все, кто поступал на Истфак, фактически добровольно отказывались от обычной жизни в настоящем, ради возможности стать частью Большой Истории, но иногда, смотря на Нику, Иво задумывался, насколько это оправдано, и каждому ли, даже прошедшему самые сложные модули обучения студенту, подходит такая жизнь?

Текущее задание их двойки (а историки чаще всего работали парами) было в Национальном археологическом музее в Афинах, куда Ника даже устроилась работать – продавщицей в сувенирную лавку. Это была обычная схема для собирателей их уровня – найти нужный артефакт, получить к нему доступ и, выбрав наиболее удачный момент, подменить его практически неотличимой копией. Но в этом случае что-то было не так.

По прибытии они, конечно, были снабжены всеми необходимыми местными документами вместе с вполне проработанными досье на каждого: она – молодая студентка из Салоник, приехавшая на семестр в столицу, чтобы продолжить исследования на тему минойской талассократии⁷ в местных библиотеках и музеях. Стипендия мизерная, родители – небогатые, так что приходится подрабатывать.

Он – эмигрант из Сербии, работает бариста в кафе напротив музея, где и познакомился с юной красавицей. А какая студентка-ботанка в очках, пусть и вполне себе хипстерских (все-таки Ника очень убедительно умела вжиться в любой образ), устоит перед скуластым балканским брюнетом с таким тембром голоса, ради которого многие посетительницы кафе умудрялись выпивать по пять-шесть кружек кофе в день, а уходили неизменно в восторженно-приподнятом настроении, то ли переборщив с кофеином, то ли насмотревшись на улыбчивого кофевара с его очаровательным акцентом.

В итоге спустя всего неделю, по убеждению всех смотрительниц экспозиционных залов и прочих музейных сплетников, они – прекрасная пара, ведь парень преданно каждый день провожает её до входной двери под многоколонным беломраморным портиком здания и вечером встречает там же, а иногда и днем забегает с чашечкой свежесваренного кофе, чтобы перекинуться с любимой парой слов и угостить её коллег вкуснейшим печеньем собственного приготовления.

И в небольшую квартирку в довольно неплохом районе Панграти теперь можно было спокойно возвращаться вместе, ведь снимать вдвоем намного дешевле – этот аргумент пронимал даже самых ярых музейных поборниц нравственности.

Ясное дело, что жили они в разных комнатах, потому сняли квартиру побольше, и вообще за все платила Гильдия, которая никогда не ограничивал хронистов на задании в финансах, но попробуй сыграть бедную студентку, проживая в пятизвездочном «Метрополитене». Ника, конечно, периодически ворчала, сетуя то на старый бойлер, то на через раз работающую кофемашину, но, в общем, легенда была вполне неплохая. Конечно, история не бог весть какая оригинальная, но, как было не раз доказано их совместным опытом, все охотно верят в трогательные сказки про влюбленных, а Иво, таким образом, может спокойно присматривать за своей подопечной.

По началу все шло по плану, но потом Гильдия стала присылать Нике какие-то дополнительные директивы, спецзадания по сбору информации в каталогах музейной библиотеки и его запасниках, а о главной цели операции – ни слова. Они уже успели неплохо изучить и коллекции из Акротири и экспозицию Микенского зала, а точнее те древности, что хранились в запасниках или находились в процессе реставрации. К счастью, в этом случае вполне можно было, не поднимая особого шума, подменить черепок-другой, не разрушая отработанного прикрытия.

Однажды с Никой вообще произошел странный случай, который не нашел отражения ни в каких официальных отчетах, потому что рассказывать о нем она почему-то не стала даже Иво. Во время обеденного перерыва она сидела на лавочке в полумраке своего любимого музейного зала, там, где выставлялись находки с Антикитерского корабля. Темно синие стены, мягкая подсветка, направленная только на экспонаты, пляшущие на потолке очертания волн, приглушенные звуки, витрины, имитирующие части морского дна с найденными на них артефактами делали это пространство обособленным от всей громады музея анклавом, где Нике особенно хорошо думалось.

Иво она говорила, что любит это место потому, что здесь всегда тихо и спокойно. Как будто сами пролежавшие века под морской толщей экспонаты – посуда, украшения, оружие и, конечно, скульптуры, передавали смотрящим на них посетителям свое умение мудро, без вечной суеты и страха, наблюдать за течением времени. Да и история обнаружения этих подводных сокровищ была из тех, что особенно нравились Нике, когда за, казалось бы, случайными обстоятельствами скрываются удивительные последствия.

Накануне Пасхи 1900 года команда ныряльщиков за губками была вынуждена задержаться на малоизвестном греческом острове Антикитера, чтобы переждать заставшую их врасплох бурю. Со скуки или по той самой счастливой случайности они решили скоротать время, занимаясь делом, которое кормило ни одно поколение таких ж как они выходцев с маленького голого островка Сими, а когда-то в древности даже входило в программу Олимпийских игр, – ныряя в прибрежных водах в поисках спонжей. Неожиданно один из пловцов сквозь толстое стекло водолазного шлема разглядел на дне силуэт корабля. Он в ужасе выскочил из воды, не переставая твердить про «кучу гниющих трупов» и про то, что надо поскорее убираться из этого гиблого места. Возможно находка, положившая начало современной подводной археологии, так и осталась бы лежать под слоями грунта и водорослей, если бы рассудительный капитан не решил сам проверить сбивчивый рассказ подчиненного. Он опустился на дно и вскоре вернулся на корабль, прихватив с собой… кисть руки древней бронзовой статуи! Потом уже вместе с группой археологов они больше года поднимали со дна те предметы, что сейчас составляют гордость Национального археологического музея Афин, включая загадочный Антикитерский механизм. Некоторые из ныряльщиков даже поплатились жизнью за то, чтобы вытащить это всё на поверхность.

Но как раз знаменитый набор шестеренок Нику интересовал меньше всего. «Древнейший аналоговый компьютер», да уж, очень ценно, особенно в сравнении с папочкиной «Тринити». Но скульптуры…

Ника могла часами сидеть возле фигуры мальчика, проходя мимо которой многие посетители хмурились или даже брезгливо кривились. Все потому, что приличествующий всем греческим изваяниям молочный цвет и гладкость отполированного мрамора сохранила только одна часть статуи, та, что была похоронена в толще морских отложений. А вот другая сторона юноши, который был запечатлен в полусогнутой позе с поднятой вверх головой, словно в ожидании сигнала к началу борцовского поединка, была изъедена морскими организмами до такой степени, что его левая нога и рука казались обрубками обожженной или изуродованной проказой умирающей плоти.

По подбородку, губам и левой щеке чудом сохранившегося прекрасного юношеского лица от шеи разбегались глубокие серые трещины, словно это лепра, чудовищная болезнь невольных жителей, а точнее заключенных с легендарной Спиналонги, добралась и до несчастного. Из-за таких отталкивающих ассоциаций весь образ казался уже не исполненным жизненной силы, спортивной ловкости и грации, каким его, видимо, задумывал мастер, вытесавший скульптуру, а приземистым, согбенным, жалким и умоляющим. Конечно, то были всего лишь никины мрачноватые фантазии, но она всё равно терпеть не могла эти поджатые губки и неприязненные гримасы проходящих мимо людей.

Ей было жаль, что вместо восхищенных взглядов и комментариев, которые выпадали на долю стоящего неподалеку бронзового эфеба, найденного там же, в обломках корабля, этому мраморному мальчику доставалось лишь плохо скрываемое неприятие, потому что он, видите ли, не вписывается в чьи-то представления о том, как должно выглядеть великое и прекрасное древнегреческое искусство.

Вот и в тот день, вооружившись большим бумажным стаканом с каппучино, Ника устроилась рядом с искалеченными морем и временем статуями, задумчиво глядя скорее куда-то внутрь себя, чем вокруг. Иногда на пользовалась служебным положением и проводила обеденный перерыв здесь. Конечно, проносить еду в зал музея было бы совсем вопиющим нарушением правил, но кофе ей все-таки прощали.

Тут перед Никой возник довольно объемный силуэт, загородив обзор и нарушив её недолгое уединение. Перед девушкой стояла пожилая посетительница, очень высокая, типична скандинавка: брюки, удобные спортивные ботинки, красная ветровка, полное отсутствие косметики, белоснежные седые волосы коротко подстрижены, а яркие голубые глаза, смотрят в упор на Нику.

Она давно научилась на глаз определять туристов из разных частей света, например, большинство женщин из Швеции, Финляндии и Дании в выборе одежды были беззаветно преданы принципам максимального комфорта, защищенности, водонепроницаемости, грязеотталкиваемости, прочности и долгоноскости, поэтому чаще всего хоть в музее, хоть в театре, хоть в ресторане выглядели так, будто они собрались в горы или только что с них спустились.

«Наверное, она решила отчитать меня из-за стакана» – подумала Ника, потому что во взгляде скандинавки угадывалась несомненная заинтересованность никиной персоной. Вопреки ожиданиям, пожилая дама глубоко, даже как-то печально, вздохнула, и произнесла только одну фразу тихим, но очень уверенным, властным голосом:

– Не прыгай. Когда будешь там, на Крите, в третий раз не прыгай – не надо, это слишком опасно…для тебя…

Она развернулась и ушла также неожиданно, как появилась, оставив Нику в полном недоумении. Куда не прыгать? В смысле во времени не прыгать? Да кто ж мне разрешит! Может, она меня с кем-то перепутала? Точно, бабулька слегка не в себе и приняла меня за кого-то другого. Особенно в этом убогом прикиде из H&M, в котором полгорода ходит.

Ника тогда в очередной раз с тоской взглянула на свою одежду, которая немного удручала её, выросшую в окружении роскоши и с неизменной безлимитной кредиткой в кармане. Она не то чтобы была зациклена на моде, но предпочитала выглядеть стильно и не покупать вещи в недорогих сетевых магазинах. Отец всегда говорил, что внешность – это показтель статуса, и обязанность дочери – поддерживать его на должном уровне или повышать, но никак не сводить на нет рваными джинсами и майками с идиотскими надписями. Да и мамин гардероб, насколько она могла помнить, состоял из по-аристократически изысканных вещей.

Поэтому, под прикрытием образа «бедной студентки», ей периодически приходилось бороться с внутренним сопротивлением обостренного чувства стиля, выработанного стараниями строгих английских гувернанток. Платьице за десять евро и босоножки из кожзама – ужас. Папочка или очередная мисс Эндрю (а менялись они в доме Далей довольно часто) её бы в таком виде даже из дома не выпустили.

Но, несмотря на эти странности афинского задания, длящегося уже больше месяца, были в нем и свои плюсы. Иво с Никой настолько вжились в роли, что обзавелись не только новыми знакомыми, но и местными привычками, прямо как у нормальных людей.

Чтобы не терять форму по вечерам оказалось очень неплохо побегать с другими горожанами на огромном стадионе «Калимармаро», где впервые проходили возрожденные Олимпийские игры.

Можно было прекрасно провести время с коллегами в одном из многочисленных ресторанчиков в районе Плака, под сенью нависающего Акрополя. Или посидеть в кафешке на крыше универмага «Публик» с видом на площадь Синтагма, здание греческого Парламента и Национальный парк, наблюдая, как внизу, подчиняясь выверенному городскому ритму, мельтешат сотни мотоциклов, машин и пешеходов, а красные двухэтажные туристические автобусы периодически всасываю и извергают обратно на остановку стайки туристов.

В выходные хорошо было прогуляться по набережным и пляжам приморских районов Палео-Фалиро и Глифады, поесть замороженного йогурта с фруктами и пообедать таким вредным, но таким вкусным «зевертоном» из питы с гиросом или сулваки. Пусть вся эта «греческая сказка» была сплошным обманом, но даже Иво заметил, что у Ники здесь появились по-настоящему любимые места, маршруты.

Вообще, столица Эллады оказалась на редкость гостеприимным и приятным для жизни городом: приветливые открытые люди, вкусная еда, и погода даже в марте такая, какой в июле в Москве не дождешься. Может, руководство решило таким образом дать им неожиданную, но столь необходимую в их сумасшедшем ритме жизни передышку…

Как-то вечером они поднялись на фуникулере на холм Ликавитос, откуда открывается потрясающий вид на весь центр Афин. Проспекты кажутся светящимися артериями, а улочки – сосудами, по которым течет кровь города – подсвеченная теплыми желтыми огнями фонарей шумная людская масса. День за днем сотни веков подряд идет и едет, радуется и плачет, кричит и шепчет, но неизменно куда-то движется эта вечная городская толпа.

– Удивительно, да, Ник? Тысячелетия проходят, а этот город продолжает стоять, как ни в чем не бывало… Когда все закончится, я, наверное, смог бы здесь жить.

– Что закончится, Ивко?

– Не знаю, гонка эта, чужие истории, время взаймы. Тебе разве не хочется пожить просто так, для себя, как они?

– Нет. Пока нет. Я не могу. – твердо ответила девушка.

– Почему, Ник? Ты серьезно хочешь унаследовать империю своего отца, со всеми её безумными планами и невероятными тайнами? Ради это ты так… рвешься, из сил выбиваешься? Мы же с тобой – настоящая парочка социопатов, бре! Колесим по миру, перебираем чужие жизни, как колоду карт, людей обманываем…

Ника знала, если Иво даже в речи на чужом языке позволил себе вставить это маленькое сербское словечко, значит что-то и правда задело его за живое. Обычно невозможно представить себе разговор на сербском без этого трехбуквенного турцизма, выражающего очень богатую палитру эмоций от возмущения до одобрения, от изумления до предостережения, от вызова до прощения.

Он может звучать уничижительно: «Молчи себе, бре», вопросительно: «Что ты, бре, такое несешь?», восхищенно: «Красота, бре!» или с негодованием «Да что ты, бре, за человек такой!». В нем скрыто столько смысловых оттенков, что и перевести-то такое значительное слово на любой другой язык сложно. И уж если Иво позволил себе нарушить строгие правила работы под прикрытием и перешел на родной язык, значит что-то его мучало, лежало невысказанным камнем на сердце, прорываясь вот такими редкими малозначительными оговорками.

– Но мы делаем это не просто так! Ты же сам меня учил, что мы Историю оберегаем. Да если бы не мы, всё бы рухнуло давно! Может, не было бы уже никаких Афин, и Москвы, и Рима с Берлином. Что если мне только и надо, в чужие жизни научиться залезать? Не так как сейчас, с фальшивыми паспортами и легендами этими дурацкими, а по-настоящему, по временной линии, как отец, как ты, как мама и брат мой тогда…

Поняв, что наговорила лишнего, Ника осеклась на полуслове.

– Учил, Ника, учил. Ладно, пошли, ветер тут до костей пробирает, вон пальмы уже крыльями хлопают, вот-вот улетят – Иво ободряюще потрепал нахохлившуюся и немного смущенную Нику за плечо, делая вид, что не услышал ничего неожиданного, и они направились вниз с горы по тонущим в сумерках зигзагообразным дорожкам. А пальмы действительно громко и самозабвенно аплодировали разгулявшемуся вечернему бризу перистыми кожистыми листьями, как будто на Ликавитос слетелась стая огромных летучих мышей.

С этого разговора прошла всего пара дней, а как всё изменилось. Из-за того сообщения от старшего Даля, содержание которого Ника так и оставила в тайне, сказав лишь, что объяснит все потом, и что это приказ, им пришлось спешно сорваться и нестись из Афин сначала на самолете на Санторини, а потом на самом быстром судне, что удалось раздобыть, сюда, на этот обугленный кусочек суши. Всю дорогу Ника нервничала и дергалась, то и дело посматривая на часы.

Теперь же хрупкая девичья фигурка поднялась на холм и наконец скрылась из вида, оставив своего защитника терпеливо дожидаться её возвращения.

Периодически сверяясь с GPS-координатами в телефоне, Ника дошла до небольшой горки, состоящей из черных камней, складывающихся в закатных тенях в изменчивую фантастическую фигуру то ли спящего дракона, то ли циклопа Полифема, дрыхнущего с набитым спутниками Одиссея животом.

Быстрыми четкими движениями она нажала на несколько выступов, пнула пару булыжников, и в результате в скальном нагромождении образовался проем, будто незаметно и бесшумно отворилась потаенная дверь. В глубине его чернела пустота, но девушка без колебаний шагнула под каменные своды, тотчас же сомкнувшиеся за её спиной.

После морских пейзажей и теплых лучей закатного солнца на шершавых камнях снаружи, пространство в котором оказалась Ника выглядело совершенно неживым, искусственным. Виктор Даль, а именно так звали отца девушки, действительно создал внутри Неа-Камени настоящий подземный дворец, а точнее целый сверхсекретный исследовательский комплекс из десятков лабораторий. Такие, насколько было известно Нике, располагались по всему миру и были посвящены каждый своей тематике исследований.

Например, недавно они с Иво побывали в бразильском центре по биотехнологиям – стволовые клетки, репликация органов, вживляемые нанодатчики и прочее. Девушке тогда пришлось пройти через пренеприятнейшую, но уже ставшую стандартной, операцию по «расширению возможностей». В данном случае слияние кремниевых чипов с ее собственными живыми клетками подарило Нике сверхчувствительное зрение, слух, которому позавидует охотничья гончая, и несколько языковых апгрейдов, необходимых для новых заданий.

Еще во время учёбы на Истфаке их возили на экскурсию в центр военной подготовки историков в Африке. Отец восемь лет назад создал программу обучения военизированных отрядов для работы в горячих точках. В основном они занимались спасением артефактов во время конфликтов. Недавно в «Новой хронологии» писали про успешные операции, проведенные такой группой на территории Пальмиры, Мосула, Нимруда, Эблы, Ниневии и других городов древнего Междуречья, откуда им удалось вывезти немало ценнейших статуй, рельефных плит и даже фрагментов мозаики и отделки дворцов, разрушенных впоследствии боевиками.

Многие парни из их параллели с тех пор мечтали попасть в этот центр хотя бы на стажировку, потому что во время осмотра им показали новейшие кевларовые экзоскилеты, делающие из обычного человека чуть ли не Халка, бронированные машины, похожие на смесь танка с «Ламборгини», и другие папочкины сверхсекретные разработки, после которых любому фанату Counter Strike, Call of Duty и даже Half-Life с Fallout-ом любимые игры покажутся скучнейшими допотопными стрелялками без грамма фантазии.

Ника очутилась в просторном коридоре, который, как и на тех базах, был отделан глянцевым светло-серым с серебристым блеском материалом – видимо, новый суперпрочный пластик или композитный камень. Идеально ровный, гладкий пол, такой же, только светящийся мягким белым светом потолок и округлые, без единого угла изгибы стен, поделенные тонкими линиями подсветки на разноразмерные сектора с кнопками и индикаторами. В некоторые вмонтированы небольшие прямоугольные экраны, на которых можно прочитать перечень того, что хранится в этих своеобразных ящиках, температуру, давление и еще какие-то данные. Правда язык, а скорее шифр, которым были сделаны надписи, совершенно непонятен.

«Добро пожаловать. Следуйте по стрелкам» – сообщил довольно приятный женский, но все-таки явно компьютерный голос откуда-то сверху, и девушка пошла вслед за загорающимися прямо на полу указателями, задающими направление движения.

Да уж, папочка в своем стиле, – начинала злиться Ника. Мало того, что устроил себе штаб-квартиру чуть ли не в недрах спящего вулкана, попробуй доберись, так еще и на маломальское гостеприимство рассчитывать не приходится. Неужели нельзя было нанять помощника, ну или робота какого отправить, чтобы посетителей встречал, а не заставлять визитеров шествовать по стрелкам, как в дурацкой RPG-шке.

Не обязательно ведь дворецкого аля Бэрримор, который возьмет ваше пальто и, галантно поклонившись, проводит к хозяину, предварительно представив со всеми титулами: «Ника Даль. Историк-оперативник третьего уровня. Дочь, которую Вы предпочли бы и вовсе не видеть, но вызываете «на ковер» по чрезвычайно важным делам, как одного из рядовых подчиненных. Дочь, чьих навыков, знаний, умений и достижений всегда будет недостаточно, чтобы впечатлить главу Гильдии, хотя она уже год как закончила обучение и выполняет задания не хуже, а, возможно, и намного успешнее остальных. Дочь, которая лучше кого-либо другого понимает всю важность выстраивающихся сейчас временных линий, но вы не даете ей и малейшего шанса проявить себя…». Девушка еле заметно усмехнулась, вообразив подобную сцену: «Мда, такое представление папочке вряд ли понравится, как и вообще любое другое».

Мнение о людях, равно как и оценку их значимости для себя и, в первую очередь, для Гильдии, Виктор Даль составлял сам – стремительно и безапелляционно, чаще всего нелестное, и поменять его в лучшую сторону было делом не из легких. Иво вон какой год пытается, а он его все равно заставляет со студентами нянчиться и ни в какие серьезные операции не берет.

Несмотря на то, что из невидимых колонок в коридор лилась приятная фоновая музыка, как в лифте дорогого отеля, изредка можно было различить и совсем другие звуки. Например, за дверью со светящимся номером 133 слышался стройный гул какой-то машины, за другой – шум, похожий на потрескивание статических разрядов, а в помещении под номером 145 явно содержали животных – Ника услышала характерные крики обезьян и поежилась, представив, для чего они здесь нужны.

Поворот, еще поворот, последняя стрелка зажглась, указывая на дверь без номера и даже без ручки. Лишь посередине на уровне человеческого роста, там, где на обычных входных дверях располагается глазок, была золотая эмблема – три пересекающихся окружности, вписанные в четвертый круг большего диаметра таким образом, что в центре, в месте их пересечения, образовывался трикветр. Этот же знак, как раньше заметила Ника, красовался и на некоторых экранах стенных отсеков.

Неужели именно здесь располагалась сама «Тринити»? Так неофициально называли квантовый суперкомпьютер, способный давать поразительно точные прогнозы при вводе переменных из истории настоящего и прошлого. Эта «машина будущего» была главным детищем Виктора Даля, но нигде, конечно, не говорилось, в какой же точке планеты отец припрятал столь ценное творение, созданное трудами сотен ученых под руководством самого Верховного Магистра. Может, «Тринити» и энергию для работы из недр вулкана черпает? В таком случае странное местоположение базы обретает смысл.

На несколько секунд взгляд Ники задержался на этом, знакомом каждому историку переплетении из трех кругов. Многие студенты носили его в виде сережек, подвесок, значков, нашивок и даже татуировок, в качестве опознавательного знака, говорящего о принадлежности к числу тех немногих счастливчиков, для кого путешествия во времени стали реальностью.

На занятиях им рассказывали, что знак триединства включает в себя целый набор овеянных легендами символов от древних скандинавов и славян до индуизма, христианства, буддизма. Его можно встретить в том или ином варианте практически в любой культуре. Но для историков эти четыре круга значили даже больше – единство прошлого, настоящего и будущего, в центре которого, как в точке пересечения, стоит каждый отдельный человек, творец времени.

Глянцевый пластик плавно отъехал в сторону, очевидно, приглашая войти. Ника глубоко вдохнула и шагнула внутрь. Кабинет отца оказался таким же просторным и суперсовременным, как и все помещения внутри островного бункера, но в отличие от ограниченного пространства коридоров, здесь даже не чувствовалось, что находишься под тоннами земли где-то в глубине спящего вулкана.

Первым, что бросалось в глаза и несколько обескураживало любого вошедшего, было огромное, во всю дальнюю стену окно, за которым открывался панорамный вид на… овеваемые жарким ветром барханы какой-то безжизненной пустыни с чернеющими тут и там небольшими горами. А значит это просто экран, панорамная проекция, запись или живая трансляция, не важно – просто скринсейвер. Что ж, неплохо, функциональное использование пространства, и от приступов клаустрафобии может избавить. Хотя кого? Подземелья – это в последнее время папочкина стихия.

Виктор Даль стоял спиной к дочери, глядя на довольно бесхитростный пейзаж. Ника бы меньше удивилась, если увидела отца наблюдающим в онлайн режиме за опытами, проводящимися на Большом адронном коллайдере в ЦЕРНе, или за продвижением НАСАвского ровера по поверхности Марса, а это – как-то даже банально и слишком меланхолично для «железного канцлера».

Ника однажды услышала это прозвище от одного из преподавателей на Истфаке, решив, что сравнение с Бисмарком вряд ли бы понравилось папочке, а значит попадание весьма неплохое. Как только он обернулся, Ника поняла, что все страхи и волнения, одолевавшие её по пути, оказались оправданными. Магистр Даль был определенно чем-то встревожен, а причиной недовольства, как всегда, видимо, была его дочь.

– Рад тебя видеть, Ника. – Виктор Даль окинул девушку ничего не выражающим взглядом и жестом предложил присесть на кресло напротив большого рабочего стола, вырастающего из пола словно белоснежная каменная волна, принявшая форму, точно соответствующую требованиям своего хозяина.

Хотя назвать этот предмет просто столом было бы почти оскорблением, скорее это был пульт управления, центр и сердце всего комплекса, куда в режиме реального времени поступала информация с абсолютно всех электронных устройств в лабораториях.

Ника успела заметить несколько встроенных панелей кнопок и как минимум одну выдвижную клавиатуру с неизвестным набором символов, навороченный тачпад, пару небольших экранчиков и множество выделенных линиями отсеков по бокам в нижней части, таких же, как она видела в коридоре. В аккуратных выемках столешницы под стеклянными крышками лежали пульты, нечто похожее на многогнездовые usb-адаптеры и другие устройства непонятного назначения. Всё идеально чистое, гладкое, белое, как в операционной.

– Могу я предложить тебе воды, чаю, кофе? – вопрос был вполне невинным, а тон отца формальным и безучастным, но именно это и заставило Нику внутренне поежиться. Примерно так начиналось большинство их самых жарких споров, в детстве заканчивающихся хлопаньем дверей и объявлением голодовок, а сейчас просто длительным «радиомолчанием» или переходом на официальный тон «начальник-подчиненный».

– Да, благодарю, кофе, пожалуйста. – ответила Ника, как она надеялась, ровным недрогнувшим голосом, моментально включившись в привычную для них обоих модель разговора: отец – назидательно отчитывает и упрекает за промахи, сокрушаясь, что ему никогда не удастся сделать из нее настоящего лидера, достойного архиважной миссии Гильдии, она – смиренно слушает, стараясь подавлять и контролировать любое проявление эмоций, тренируется делать идеальный покер-фейс.

Кстати, на недавнем задании в Вегасе ей очень пригодился этот навык, когда пришлось втираться в доверие к одному из завсегдатаев казино, пробравшись на закрытую партию игры в покер с очень высокими ставками. Она тогда в образе глупенькой дочки русского олигарха разделала этого заносчивого мерзавца, высокопоставленного члена колумбийского наркокартеля, как свежую устрицу – технично, быстро и со смаком. Он и опомниться не успел, как красивенькая, невпопад хохочущая kukla выиграла у него необходимый Ордену артефакт – уникальный образец искусства доколумбовой Америки, золотой плот древней культуры чибча, которая к восемнадцатому веку была полностью уничтожена пришедшими на континент испанцами.

Магистр подошел к ледяной глыбе стола, нажал несколько практически незаметных, утопленных в его поверхность кнопок, и на стене за его спиной с мягким щелчком втянулась невидимая до того дверца, из-за которой выехал небольшой робот-помощник. Такие последние несколько лет постоянно сновали у них дома, где отец хоть и не часто бывал, но с охотой оставлял новые модели на тестирование, резонно считая, что Ника сможет «надрессировать» робота не хуже, чем инженеры-разработчики. А то и лучше: изобретательности её не было предела, задачи она придумывала сложные, хитрые, и разнообразие формулировок поражало даже экспертов-лингвистов, много лет работающих над искусственным интеллектом этих довольно симпатичных, кстати, механических созданий.

Пробыв в их доме пару месяцев, самообучающиеся роботы на финальных лабораторных тестах били все рекорды по качеству исполнения заданий, тем самым все более приближая момент запуска таких помощников в серийное производство.

– Кофе для Ники, – отрезал хозяин кабинета, автоматически продублировав команду жестами и указав на кресло.

Ясно, значит это Юджин, модель серии UG, их создавали специально для помощи глухонемым. Поэтому помимо простых указаний направления взмахом руки или прощального «пока-пока» он, благодаря дополнительной программке, встроенной в софт его видеокамеры для распознавания движущихся объектов, понимает слова и фразы на языке жестов и неплохо читает по губам. Отличный выбор, папочка, ты ему и аудиосистему небось в очередном параноидальном приступе отключил, на всякий случай.

Например, в их московской квартире по настоянию отца все встроенные в технику видеокамеры на телевизорах, ноутбуках и прочих девайсах либо были заклеены черной лентой, либо вообще аппаратно отключены «за ненадобностью», а чаще и то, и другое. Нике с боем удалось отстоять только камеру на старом, вечно виснущем и лагающем Димкином ноутбуке, который она хранила в память о брате, и боялась, что любое постороннее вмешательство нарушит хрупкое программное равновесие, установленное в нем хозяином.

Вся внешняя поверхность лэптопа была облеплена дурацкими наклейками с мультяшными героями и персонажами видеоигр от Марио и Спанчбоба до красоток разной степени пышнотелости типа Сейлор Мун, Лары Кофт⁸, Сары Керриган⁹ и его любимой Элизы де ла Серр¹⁰, а также логотипами производителей софта и просто гиковскими приколами.

Например, довольная физиономия пингвина Такса c надписью Linux Inside не была бы такой благодушной, есть бы он знал, что Димка сотворил с тем Линкусом, он, кажется, даже ядро под себя "допилил, а «вторым пилотом» все равно пришлось «Винду» ставить, чтобы игрушки шли. Но даже такая франкенштейн-машина в его руках просто летала.

В этом лого-зоопарке также водилась лисичка Мозиллы с директивой about:robots, пучеглазый волчонок Gimp, твитерровская птичка в оружейном прицеле и масса другой плохо идентифицируемой нечисти.

Более концептуальными были наклейки в виде проеденного червями эппловского яблока, сжатые кулаки с татуировками NERD LIFE, Джулиан Ассанж в образе Че Гевары и раздражающая пиксельная фразочка There is no place like 127.0.0.1¹¹. , а на «глазке» объектива вебкамеры – грустный желтый смайлик.

Как любой гик и программер, Димка тоже любил домашних роботов, хотя и постоянно троллил их, например, первым законом робототехники Азимова, пеняя на то, что промедление и тем более бездействие в вопросе немедленного разогревания ему пиццы или доставки мороженного из холодильника может и несомненно нанесет непоправимый вред голодному человеческому существу, то есть ему. У чутких к критике моделей серии VS, разработанных для уходя за детьми, которых брат с сестрой, конечно, окрестили Васями, такие замечания по началу даже вызывали сбои в программном коде, из-за чего они впадали в своеобразный кататонический ступор, оглашая квартиру противным эррорным пищанием с безрадостной формулировкой «Ошибка голосового ввода» на нагрудном дисплее.

Но эта папочкина модель была сделана явно из другого теста – разработчики и дизайнеры постарались на славу. Юджин, такой же белый и обтекаемый, как и все в комнате, но все-таки человекоподобный: с головой, руками, торсом и двумя колесами там, где у людей располагаются тазобедренные суставы, извлек из открывшейся ниши в груди изящную фарфоровую чашечку.

Отец моментально отдал ему какую-то жестовую команду, смысл которой Ника сначала не разобрала. Тогда робот моментально спрятал чашку, а когда ниша вновь открылась, вытащил из нее бумажный кофейный стакан размера Large c логотипом сети её любимых греческих кофеен «Григорис». Вот это да! Папочка как всегда знает о людях чуть ли не больше, чем они сами!

Ника давно испытывала страсть к кофе, потому что учеба на Истфаке сопровождалась вечным недосыпом и желанием хотя бы не на долго взбодриться. А за последнее время в Греции она просто влюбилась во фреддо каппучино (или фреддочино) – популярный местный вид холодного кофе, взбитого со льдом в шейкере. Неизвестно, как папочкины инженеры умудрились засунуть в этого небольшого робота кофеварку, но кофе получился просто идеальным: сногшибательный аромат, молочная пена стойкая и плотная, и даже корицей сверху посыпана.

Затем пальцы свободной от ноши руки робота словно мгновенно срослись между собой, расплавились, расплющились и вновь затвердели, образовав идеально ровную поверхность с закругленными бортами – поднос, на который плавно и бесшумно опустился стакан и в таком виде был доставлен посетительнице.

– Спасибо, – коротко поблагодарила Ника, взяв предложенный напиток. Хотя не понятно, чем она была удивлена больше, отцовской чрезмерной предусмотрительностью и дотошностью, или же тем, что, судя по этой руке-подносу, в лабораториях хронистов, видимо, наконец добились успехов в работе с полиморфным веществом!

Программируемая материя – Димка просто бредил этой идеей, и мог часами рассказывать сестре про катомы – клейтронные атомы, из которых можно будет формировать множество объектов посредством простого изменения их зарядов:

– Одно нажатие кнопки и раз – вместо убого экрана смартфона перед тобой полноценный монитор с клавиатурой, еще одно нажатие – и устройство снова можно убирать в карман. Или, например, мечта каждого инженера, программируемая отвертка – пара кнопок на ручке, и крестовая моментально превращается в плоскую или шестигранную, меняет диаметр или вообще становится молотком (небольшим, конечно, ведь закон сохранения массы никто не отменял).

Или вот захотела ты новые побрякушки какие-то себе соорудить – и не отпирайся, я в последних задачах 3D-принтера видел, что кто-то, не буду показывать пальцем, вчера распечатывал няшные такие парные сережечки в форме молекул дофамина и серотонина. Это ты так своему напарнику по лабораторкам по химии намеки шлешь? Как-там его, Тризор-Тимур-Егор? Не помню. Не-не, не смущайся, зачётно, я бы заценил.

Так вот, не надо будет мой полистирол почем зря переводить (где ты только модель такую нашла, сама, небось, всю ночь в 3D Max’е ваяла в порыве страсти), а можно будет просто, встав по утру, ввести данные в маленький агрегатик на туалетном столике, который и выдаст тебе кольца, сережки и подвески необходимых размеров и конфигураций, хоть каждый день новые. Потом, когда надоели, сложила их обратно, они на катомы рассыпались, и заново что-хочешь делай.

Ника постоянно вспоминала их с братом разговоры, споры и обсуждения всего и вся, от парадоксов квантовой физики до новых десертов в любимом кафе. Эх, увидел бы он этого Юджина сейчас, расцеловал бы, наверное, в его сатурнообразную голову. Дизайнеры в этот раз не стали заморачиваться с фиксированным положением видеодатчиков, и сделали сплошную выпуклую темно-синюю полосу на уровне глаз по периметру всей головы робота, а ярко синие зрачки могли появляться в любом ее месте, в зависимости от положения механического помощника и обращающегося к нему человека.

Руки у него тоже гнулись в обе стороны, так что UG-78 и разворачиваться не было нужды, он мог просто моментально начать движение колес в противоположную сторону, одновременно поменяв положение глаз и рук, что он и сделал, когда взял никин пустой стакан и удалился назад в свой отсек.

Когда Ника встречалась с отцом, она и каждый раз думала, до чего же они с Димкой похожи внешне, и как диаметрально противоположны по характеру. Внутренние диалоги с братом со временем стали настолько привычными, что она даже перестала замечать, что постоянно рассказывает ему о своей жизни, отчитывается об учебе, заданиях, и, что еще чаще, жалуется на отцовские придирки.

Вопреки представлениям многих хронистов, которые не были знакомы с главой лично, но были наслышаны о его репутации, Виктор Даль не был ни суровым стариком со стальным взглядом и окладистой седой бородой, ни усатым брюнетом мефистофелевского вида с пленяющим взором и смертельно опасной улыбкой. Он скорее походил на успешного бизнесмена – руководителя ИТ-компании, удачливого стартапера из Силиконовой долины.

Незнакомым людям он всегда казался открытым честным человеком, которому можно и хочется доверять. Взгляд острых светлых глаз – прямой, спокойный, направленный на собеседника. Твердость и резкость мужественного лица скандинавского типа с крупными чертами и выдающимися скулами смягчалась благодаря ареолу золотистых, как и у дочери, волос, остриженных чуть длиннее, чем позволяет строгий бизнес-стиль, но уложенных в идеальную «британку».