Читать книгу Альтераты. Соль - Евгения Кретова - Страница 2

1

В душной темноте трюма пахло прогорклым маслом и сыромятной кожей. Круглобокие тюки были закреплены в углу у стены. Они покачивались вместе с кораблём. Рядом через проход стояли мешки с солью. Предштормовые волны бились о борт, нашёптывая проклятия.

Металлический стук отпирающегося засова, узкая полоска жёлтого света, шорох крадущихся к лестнице шагов. Угловатая тень в нерешительности замерла на верхней ступени, будто прислушиваясь. И в следующее мгновение стекла вниз, послушно следуя за слабым огоньком свечи. Тусклый свет метнулся к низкому потолку, выхватив из темноты высокую женскую фигуру, одетую по-мужски в льняную рубаху до колен и узкие кожаные штаны, заправленные в сапоги. Свободные концы сплетённого похожего на змею пояска повторяли очертания округлых бёдер. Светлые, цвета липового мёда, волосы были увиты в тугую косу. На лице незнакомки играла странная улыбка: затейливая смесь любопытства, торжества и злорадства.

Рука с узким запястьем, защищённом тиснёным зарукавьем с серебряным изображениям лубочного солнца, потянулась к замызганному пологу. Отодвинув край, женщина усмехнулась: там, в чёрной мгле, в тесной клетке из занозливых досок, скрючившись, сидел её враг, закованный так, что едва мог двигаться.

Женщина втянула носом спёртый воздух, медленно шагнула к клетке.

– Разбудила? – она внимательно и с нескрываемым удовольствием рассматривала иссиня-чёрные кровоподтёки на тонких запястьях. Враг шевельнулся, подобрал под себя ноги, спрятал руки под грубую накидку. – А и то верно, выспишься ещё, – и добавила мечтательно: – Скоро Константинополь…

Человек в клетке никак не отреагировал. Её это позабавило.

– Кариотис, небось, заждался… Ещё бы: такой товар! Как думаешь, тебя сразу продадут или ещё подержат в подвалах с крысами? – она сделала один осторожный шаг, приблизив мутный кружок света к клетке. Но подойти ближе не рискнула, так и осталась стоять, держа в одной руке край просаленного полога, а в другой – подсвечник с огарком тусклой свечи.

В полутьме мелькнула серебристая прядь волос, белая кожа.

– Нет, тебе не такая благодать уготована, – мстительно прошипела женщина и наклонилась к своему врагу так, чтобы ни единое слово не ускользнуло, чтобы каждое впечаталось в сознание пленника. – Знаешь, Кариотис ведь – не торговец рабами, его товар – тончайшая кожа. Вначале её вымачивают в солёной воде, ещё на хозяйке, а потом аккуратно вырезают нужные куски и снимают. И чем белее кожа, тем больше Кариотис за неё получит… На твоей он обогатится, – светловолосая зло прошипела: – Ты можешь гордиться, ведьма, на ней напишут оды императору Константину. А смерть твоя развлечет Михаила Пафлагона с Зоей Порфирородной.

В проходе мелькнул красно-оранжевый отблеск и бесшумно упал между мешками.

– Воды. Дай воды, – прошелестел голос из-под покрывала.

Женщина зло расхохоталась.

– Это вряд ли! Я распорядилась, чтобы ни единая капля не коснулась тебя. И воды ты не увидишь до самой своей смерти, скорой и мучительной. А я буду её свидетелем.

Она круто развернулась и выскользнула из закутка, оставив врага умирать от жажды. Ей в спину с укором смотрели тёмно-синие глаза.

Щёлкнул засов, стихли шаги.

Корабль продолжал свой путь, приближаясь с каждой минутой к конечной точке своего путешествия – порту Константинополя.

– Воды… Дайте воды, – беспомощный хрип тонул в затхлой темноте.

Неожиданно за завесой, около тюков с кожей, послышалось движение. Щёлкнуло огниво, яркий огонёк осветил безусое мальчишеское лицо, перебежал на огарок свечи и замер в нерешительности.

Осторожные шаги приблизились к закутку.

– Эй! Есть кто живой? – напряжённый шёпот, замешательство у полога.

Человек под покрывалом пошевелился. Тихо звякнули цепи кандалов. Юноша приблизился к пологу, робко отодвинул край.

– Я Словен, ладьяр младший. С вечора тут прячусь от дядьки мово, да, видать, и заснул… Проснулся, и слышу, будто плачет кто…

Свет был так слаб и неверен, что пришедшему, чтобы хоть что-то разглядеть, пришлось перешагнуть через промасленный полог и придвинуться ближе, подойдя к самой клетке. Грязное, в темно-багровых пятнах, рубище пленника соскользнуло с плеч. Под ним оказалась девушка.

– А, ты? Ты и вправду? Она? – в голосе слышалось опасение и любопытство, а в измазанных смолой руках темнел небольшой ключ с отломанным зубцом и грубым витым кольцом вместо ушка.

Белоснежная даже в почти кромешной мгле кожа девушки искрилась январским снегом, а белые как лунь волосы серебристым шёлком падали на плечи. Тонкие руки зябко тёрли онемевшие в кандалах запястья. Из-под ржавого металла сочилась кровь. Синие глаза разглядывали нежданного гостя.

Он был совсем юн, вряд ли достиг шестнадцати. Многие в его возрасте – уже воины, известные своей храбростью и отвагой. А этот мальчишка, светловолосый, с наивным пушком над верхней губой, явно сбежал из скита. Жизни ещё не видал, а дедовых сказок наслушался.

– Воды, – прошептала пленница потрескавшимися губами и протянула руки узкими ладонями вверх.

Мальчишка растерялся, будто сомневаясь, да тут же сунул найденный ключ за пазуху, засуетился:

– Да сейчас-сейчас, – дрожащими от волнения руками отстегнул от пояса и бросил пленнице кожаный пузырь, – Нам так-то велели к пленнику ни на шаг не подходить. Дядька сказал, что до смерти зашибёт всякого, кто запрет нарушит, – парнишка хмыкнул и наивно улыбнулся: – Но он, наверно, не знает. Думает, небось, какого преступника везём императору византийскому на суд. А ты вон… девчонка… Краси-ивая какая, – вздохнул, любуясь.

Девушка посмотрела тяжело, перевела дыхание. Осторожно, будто взвешивая каждое движение, подняла пузырь с водой и, выдернув пробку, поднесла к пересохшим губам.

Гулко звякнули кандалы.

Глаза пленницы распахнулись. Словен замер, как заколдованный, от пронзительно-холодной синевы этих глаз.

Бледный луч отразился в капле, рассыпался греческим огнём по чёрным стенам трюма и заледенел. Стало тихо, будто волны за бортом с опаской прислушивались к происходящему. Пленница медленно перевернула пузырь. Прозрачная жидкость заискрилась, коснувшись плотно сжатых губ. Стекая по заострённому подбородку, груди, растекаясь по телу, рассыпаясь серебряными и золотыми брызгами, окутывала фигуру пленницы в невидимый кокон. И, странное дело, пузырь-то был наполовину пуст, а вода из него всё текла и струилась, будто небесные хляби разверзлись. Воздух наполнился морозной свежестью.

Ржавые кандалы побелели, покрываясь мохнатой коркой инея, дрогнули и опали искрящимся песком.

Юноша нервно сглотнул и отступил на полшага.

– Сварог-отец, царица наша, – ладьяр выпустил мольбу, узнавая пленницу и падая на одно колено перед ней.

Поток из кожаного пузыря замедлился, становясь вязким, как смола. Вода превращалась в белые полупрозрачные кристаллы, острыми иглами они нарастали один на другой, заполоняя пространство тесного трюма. Ледяная корка расползалась чумной тенью, захватывая все новые и новые предметы. Вот она коснулась занозистых досок клетки, въелась в них, вгрызлась острыми зубьями, рассыпала в труху.

Словен отшатнулся: морозный узор кутал всё вокруг, сковывал серебристо-серыми кандалами, только воздух вокруг него и его восковой свечи золотился живым блеском.

Тихий треск крошащихся досок, и серо-зелёные потоки морской воды с шумом хлынули в трюм, превращаясь под взглядом бывшей пленницы в ледяные колья, сминая дерево, железо и камень, стирая их в пыль, смешивая с морской водой.

Корабль, протяжно вздохнув, накренился. Он ещё цеплялся за жизнь, как и горстка людей, бившихся со стихией там, на палубе: ладьяр слышал их крики и зов о помощи, но уже знал, что участь всех предрешена.

Ледяные копья живыми змеями врывались в корабельное нутро, вышибали металлические заклёпки, разламывали и с хрустом дробили перекрытия. А в центре этого неистового клубка неподвижно властвовала белоснежная дева, словно начало и конец всего сущего. Синие глаза смотрели в темноту, ослеплённые местью.

– Проклятье шлю на твоё племя, – исступлённо шептали губы.

Проваливаясь в чернильную мглу, ладьяр успел заметить, как разорвалась вокруг пленницы прозрачная ледяная слюда, тонкая и податливая, будто живая. Как тянулись к нему белоснежные руки той, кого он принял по наивности за простую пленницу-рабыню. Видел её спокойное лицо, внимательные синие глаза, полные сожаления, нежности и… тоски.

Её лёгкое прикосновение освободило от боли и принесло юноше удивление, что жизнь оборвалась так скоро и так нелепо.

2

Наши дни, конец мая,

Черноморское побережье, район Анапы

Ветер гнал за горизонт редкие облака. Рваные, будто неумело скрученные нити альпаки, они тянулись бесконечно, от края до края. Солнце ещё не успело опалить степь, и та лениво нежилась, прикрываясь от побережья тёмными горами.

Гравийка вела в сторону от Анапы, к побережью Керченского пролива. Девушка, придерживая старомодную шляпу с широкими полями, вытянула шею и какое-то время смотрела на зеленоватую полоску воды, то и дело выскакивающую из-за камней. Наполненный криками чаек воздух был пропитан степным ветром, солью и морем. Здесь особенно хотелось дышать полной грудью и подставлять бледное лицо солнечным лучам.

Вместо этого Анна, притулившись в открытом кузове грузовика между инвентарём, рюкзаками и вязанками с сеном, угрюмо перелистывала треки и в очередной раз ставила на повтор композицию, выбранную другом Скатом для телевизионного шоу «Активация». Ребята остались там, в Москве, готовились к выступлению. «Обкатывали» нового гитариста. А она тряслась в этой идиотской машине, которая тащила ее в идиотскую, богом забытую глухомань по идиотской договоренности, которую родители, будто сговорившись, заставили исполнять.

3

День «икс» настал для нее сразу после майских праздников, когда отец позвонил по сотовому и потребовал приехать к нему в университет. Анна полтора часа тряслась в метро, выбираясь из Южного Бутово, где они со Слайдером сводили новый трек для «Активации». Прочесав под мелко накрапывающим дождем до величественного здания МГУ, она вбежала внутрь ровно за пятнадцать минут до назначенного отцом часа. Главный вестибюль университета никогда не спал, не знал тишины, искрился смехом и гомоном, как вечно бурлящий ведьмовской котёл.

Если есть студенческая вольница, то она тут, в этих просторных залах и коридорах.

Девушка побежала по лестнице, направо в закуток, словно из прошлого в настоящее: серый кафель и невзрачные двери лифтов. Конечно, можно и пешком. Но шагать по запылённым ступеням прокуренной лестницы – верный способ получить обострение аллергии и посадить связки. Анна приподняла край тонкого баффа (бонданы-трансформера), натянула на переносицу, прикрыв нижнюю часть лица, скользнула через распахнувшиеся двери внутрь лифта.

Шестой этаж.

Девушка выскочила, торопливо прошла до углового кабинета с табличкой «Заведующий кафедрой археологии», дёрнула ручку, чтобы убедиться, что заперто.

Успела.

Она выдохнула с облегчением. Вынула из рюкзака бутылочку с водой, сделала несколько жадных глотков и один медленный. Бросила рюкзак на пол, села на него, поджала ноги к подбородку и прикрыла глаза. Бутылка с водой выскользнула из рук, гулко ухнулась об пол.

В коридоре у лифтов послышалось движение: в холле показался Олег Иванович Скворцов. Он несколько постарел с их последней встречи, стал ещё суше и прямее. За ним, словно королевская свита, семенила стайка студентов.

– Олег Иванович, а как же работа Доброгова? – пищала молоденькая короткостриженная брюнетка, забегая перед отцом, заглядывая в лицо. – Он же пишет о противоположном. Он…

– Он дурак, – отрезал отец. – Если вы в своей научной работе намерены опираться на мнение некромантов и прочих шаромыжников, то работа Доброгова вам очень пригодится. Но я бы вам советовал обращать внимание в первую очередь на академические труды и проверенные исторические источники.

Студентка приотстала, будто переваривая услышанное. На её место заступила другая – крашеная блондинка, крохотная и кривоногая, как австралийский пигмей.

– Олег Иванович, а мы вас хотели пригласить в двести шестую группу на коллоквиум послезавтра, мы будем моделировать раскопки Помпеи.

Отец остановился, посмотрел на девушку озадаченно:

– А почему именно Помпеи?

Студентка всплеснула руками:

– Ну так нам Ирина Фёдоровна дала задание про Помпеи! Сами удивились, мы их ещё в прошлом семестре изучали. Придёте?

Чем ближе подходил отец с ватагой студентов, тем острее Анна чувствовала во взглядах этих девушек, в их словах, в их наивном желании быть замеченными профессором Скворцовым… обожание.

Открытие застало врасплох. Отца можно бояться. Ненавидеть. Злиться на него и обижаться. Но вот это благоговейное уважение на грани влюблённости – шокировало.

Она так и сидела на собственном рюкзаке, когда компания поравнялась с ней. Кольнув дочь взглядом, Олег Иванович кивнул на дверь:

– Заходи, – и отворил кабинет. Ватага обожателей осталась в коридоре.

Девочки-студентки с удивлением проводили взглядами Анины дреды, уставились на обвешанный черепами и цепями рюкзак. Посторонились сочувственно, словно от прокажённой. Анна едва удержалась, чтобы не рыкнуть мультяшным «бу-у».

– С чего такая срочность? – она бросила рюкзак в угол продавленного дивана, сама плюхнулась в центре, наблюдая исподтишка за тем, как отец передвинул стопку папок со своего стола на тумбу для принтера. Подумав, вернул документы на прежнее место. Открыл и закрыл стеклянные створки старомодного книжного шкафа, забитого книгами.

«Нервничает?» – удивлённо мелькнуло в голове.

Отец сел за стол, провёл руками по лицу, будто стряхивая с щёк усталость, растёр виски. Анна ждала. В кабинете было солнечно, пахло пылью и книгами. А ещё дорогим табаком. Раньше девушка бы не обратила внимание на тонкий благородный аромат, но Орлов – продюсер, с которым они работали последние несколько месяцев, – баловался сигарами и волей-неволей, работая с ним почти ежедневно, она стала замечать этот запах. Откуда, интересно, он в кабинете отца? Он ведь не курит – принципиально, считая это мальчишеством и слабоволием.

Олег Иванович вытащил явно заготовленную заранее папку-уголок, протянул дочери через стол. Той пришлось привстать.

– Здесь бумаги. Подпиши прямо здесь и сейчас… А то потом забудешь или потеряешь. Копии делать нет времени.

Анна бегло просмотрела заголовки. Срочный трудовой договор на сезонные работы, обязательства, договор о полной индивидуальной ответственности, должностная инструкция, положение о порядке производства работ…

– Это что? – девушка перевела взгляд на отца.

Тот раздражённо развёл руками:

– Это документы. Уговор есть уговор. Я тебе помогаю, ты отрабатываешь долг поездкой в экспедицию, – он смотрел едко, будто уже заранее жалея о затее.

В груди стало тесно, Аня выдохнула, пальцы похолодели:

– Я помню и не отказываюсь, – она уставилась на ровные ряды букв в договоре. – Но не согласишься ли ты на мою отработку каким-то иным способом? Без выезда из Москвы?

В голосе было столько мольбы, сколько она не обрушивала на отца за все годы жизни вместе взятые. Отец саркастично хмыкнул, губы изогнулись в усмешке. Аня продолжила:

– Просто с пятнадцатого июня начнётся запись первого тура «Активации». Если меня не будет в Москве, то… – она подняла на него глаза, ещё одно слово – и расплачется: – Всё зря, понимаешь? Это как если фея Золушке подарила платье и карету, но ворота замка оказались заперты.

В висках пульсировала надежда. Но одного короткого взгляда на отца стало достаточно, чтобы понять – пощады не будет. Ему принципиально нужно именно сейчас, именно так. Анна закрыла глаза, предложила то, на что в других условиях никогда бы не решилась:

– Слушай. Пока ты будешь в экспедиции, я могу помогать по хозяйству твоей жене… Полы мыть. Продукты приносить…

– Ты готова унижаться, лишь бы не ехать? – в голосе отца слышалось презрение и разочарование.

– Мне просто важно быть в Москве пятнадцатого и шестнадцатого июня. И, если мы пройдём в следующий тур, то до двадцать второго или двадцать третьего: там плотный репетиционный график и по условиям конкурса – новый экспериментальный репертуар, – она готова была взвыть: – Мне надо быть здесь эту чёртову неделю!

Отец холодно наблюдал за ней:

– Значит, тебе придётся истратить на это свою зарплату. Самолёты и поезда ходят по расписанию. Доберёшься как-нибудь. Озаботься этим заранее, закажи билет.

Аня не верила своим ушам:

– Отпустишь? Точно?

– Мы же договорились.

Девушка, не глядя, поставила размашистую подпись на каждом экземпляре, вернула отцу папку. Руки дрожали.

Отец отделил из папки несколько листков формата А4, вернул дочери:

– Здесь список прививок и медицинских обследований. И вещи, которые следует взять с собой. С этим будь максимально внимательна – лишнее не бери, необходимое не забудь, – и выразительно посмотрел: – Учти, я проверю все, включая нательное белье. Поняла?

Она кивнула, зажав в руках мелко исписанные листки.

Анна шумно выдохнула от одного воспоминания об этом. Он правда проверил. Прямо на вокзале, за пять минут до отправки поезда. Выкинул из рюкзака часть вещей: лишнее, по его мнению, не практичное, не удобное. Переложил из собственной сумки идиотскую шляпу с широкими полями вместо модной пиратской банданы. Сунул широкие льняные брюки с большими накладными карманами и дополнительную тёплую рубашку с длинным рукавом. Анна не возмущалась, растерянно оглядывая выброшенные на деревянную лавку вещи.

– И куда мне это все? В помойку?

Отец пожал плечами:

– А твои аборигены пришли тебя провожать? – он небрежно кивнул на притихших парней – Ската и Слайдера из ее группы «Сирин». – Вот и отдай, пусть матери отвезут.

Хоть в чем-то отец и мать совпадали – команду «Сирин» оба неизменно называли аборигенами. И еще в том, что pacta sunt servanda – договоры должны соблюдаться.

4

Пятью месяцами ранее, Москва, квартира Анны Скворцовой

Пронзительное ожидание счастья. Огромного. Со вкусом беды и безнадёжности. Будто судьба твоя предрешена, но тебе дозволено впитать последние крохи благодати. Будто приговорён к четвертованию, но тлеешь еще надеждой на милосердие.

Густой аромат полыни и чабреца забивает легкие. Солнечный свет бьёт в лицо. Оранжево-жёлтый, как одуванчик, и ослепительно яркий. Из-за него слезятся глаза. Надо терпеть. Потому что – она знает это наверняка – сейчас появится Он. Всего одно короткое мгновение, и еще одна попытка увидеть Его, узнать Его.

Она затаилась в ожидании.

Опаляющее дуновение. И вот прямо над ней, на небесно-голубом фоне тонкий юношеский профиль. Неясная, мечтательная улыбка коснулась его губ. Солнечные блики играют, путаются в волосах, будто становясь их продолжением. Будто Он сам есть солнце. Слёзы предательски застилают глаза, скатываются по вискам, мешают. К горлу подкатывает отчаяние: вот сейчас он навсегда сольётся с полднем. Безжалостный свет смоет Его черты, украдёт единственную возможность ВСПОМНИТЬ. Оставит ее одну в ожидании новой встречи. Короткой как южная ночь и ослепительной как вспышка.

Поворот головы, и тонкий профиль растаял под солнечным саваном.

Только боль в глазах.

Только тяжесть на сердце. И шаги палачей.

Анна проснулась, услышав собственный вой.

Мокрая от слёз подушка. Жёлтый фонарь за окном, суетливые блики надвигающейся метели. Протяжный стон полицейской сирены где-то вдалеке, видимо, на проспекте. Анна села на кровати, обхватила голову руками.

После этого сна она всегда чувствовала себя идиоткой.

Она НИКОГДА НИ в КОГО не влюблялась вообще. Тем более до такого состояния, чтобы как дурочка довольствоваться возможностью увидеть. Она никогда не испытывала состояния, когда распадаешься под взглядом кого-то другого, когда в животе становится горячо и – как там это описывают? Бабочки порхают?

Она вообще относила себя к девушкам невлюбчивым. Даже сомневалась – способна ли на это загадочное чувство. Ну, вот клавишник их, Скат, например. Это же бог. Это такая харизма, что девушки в обморок падают только от одного его движения плечом. А уж если он там косичками-брейдами своими махнёт, то вообще атас – визг оглушит. Один раз какая-то фанатка выскочила на сцену и на неё, Анну, с кулаками полезла. Приревновала за то, что вокалистка рядом со Скатом стоит на выступлении. После этого случая Аня специально приглядывалась к клавишнику, вылавливая в душе хоть какую-то тень влюблённости. И ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Ни татушки его прикольные, ни игра бицепсами, ни голос бархатный с характерной хрипотцой и вкрадчивостью мартовского кота. Чёрт, даже джинсы его обтягивающие на неё никак не влияли. Ни одной крамольной фантазии за все три года, что она его знает.

Или, опять же, гитарист их, Слайдер. Ну вот вообще парень яркий. Во всех смыслах. Один выбитый дракон на бритой башке чего стоит.

И это парни, с которыми есть о чем поговорить, о чем помечтать. Парни, которыми можно восхищаться: красивые, талантливые, умные – Слайдер, на минуточку, три иностранных знает свободно, стихи на них пишет. Скат такие аранжировки делает, что из любой попсы может рок-хит за пять минут сварганить, круша жанры и направления, смешивая ритмы и звучания. А какие «фишки» он с модной теперь полиритмией делал!

И – ничего. Ни одна фибра девичьей души ни разу не шелохнулась. Ни одна мыслишка не промелькнула. Даже чувство ревности отсутствовало напрочь, когда к ним девицы липли.

А тут… в этом дурацком, идиотском сне…

Она сама себя презирала. Вот за это самое самоуничтожение, растворение без остатка. За потерю собственного «я».

Дверь тихонько скрипнула, впуская кошку. Чёрная, с зелёными умными глазами-блюдцами, она уселась на пороге, равнодушно рассматривая хозяйку без всякого любопытства. Грациозно повела плечом.

– Кис-кис, – тихо позвала её Аня, – Муська, топай ко мне.

Кошка презрительно скривилась, но подошла ближе. Аня похлопала по кровати, в надежде, что «собачий» жест кошка не воспримет как оскорбление. Муська смилостивилась, запрыгнула на кровать, устроилась на коленях хозяйки.

– Красавица моя, – Аня погладила гладкую шёрстку.

Дверь приоткрылась чуть шире, вошла мама.

– Ты опять полуночничаешь, – прошептала с укоризной. Почему ночью мама всегда шепчет? Ведь они только вдвоем. – И Муську разбудила.

– Я не будила, она сама, – Аня прижалась носом к нежному кошачьему лобику. Острые ушки недовольно стрельнули по щекам, усы кольнули шею.

Мама прошла в комнату, уселась рядом с дочерью. Провела рукой по подушке.

– И плакала опять, – констатировала. – Что на этот раз?

Аня уставала иногда от этой проницательности. Задыхалась.

Вот и сейчас почувствовала неловкость, съёжилась и подобралась.

– С чего ты взяла вообще, что я плакала.

Мама выдала коронное:

– Вот станешь матерью, тогда поймёшь, откуда мы всё знаем.

Аня вздохнула. Мысль о невлюбчивости тревожно соединилась с осознанием невозможности материнства.

– Мам, я красивая? – спросила неожиданно. Спросила и поняла: ей важно, чтобы мама сейчас подтвердила это.

Мама тихо рассмеялась, спросила вместо ответа:

– Влюбилась, что ли?

– Ничего я не влюбилась…

– Ну и слава богу. Я не переживу, если это окажется кто-то из твоих аборигенов, – мама погладила её по плечу.

Аня в который раз подумала, какая мягкая и горячая ладошка у её матери. Словно степное облачко.

– Это ты о Скате и Слайдере?

– Обо всех, у кого нет нормального имени.

– Я тоже для них не Аня, а Скраббл, – усмехнулась девушка, уставившись в темноту.

Разговор с матерью постепенно разгонял мутную тревогу, выветривал странные мысли, прилипчивые, как подтаявшая карамель.

Мама фыркнула:

– Ну, спасибо хоть на этом… Прозвище мало-мальски интеллектуальное. А вообще ты у меня молодец. В свои девятнадцать не многие могут похвастать бюджетным местом в театральном училище и собственной рок-группой с должностью… этого, как его там у вас, – мама нахмурила лоб, вспоминая, – фронтмена!

Дочь хмыкнула:

– Фронтмен – это мужик-вокалист. А я, если на то пошло, фронтвумен, – поправила она мать сквозь смех. – И это не должность, это лицо группы, место в коллективе, роль.

– А-а, один леший, – отмахнулась та, поднимаясь и забирая задремавшую было Муську с собой. – И ещё у тебя есть шанс по жизни заниматься любимым делом.

Мама направилась к выходу, держа кошку под мышкой, но остановилась:

– И – да, ты красивая. Очень. На бабушку похожа… Хотя мне адски не нравятся твои дреды, вечно будто башка немытая.

Она обречённо вздохнула, зная, что тема давно закрыта и дочь не расстанется с прической, притворила за собой дверь.

Аня слышала, как проскрипели старые половицы. С облегчением откинулась на подушку. Та оказалась влажной и холодной. Чертыхнувшись, перевернула подушку другой стороной, укрылась одеялом с головой.

Звякнул сотовый.

– Сегодня вообще кто-нибудь спать собирается? – проворчала девушка, вытягивая руку за аппаратом. Плоская серебристая коробочка скользнула с прикроватной тумбочки в ладонь. – Двенадцать часов!

Видеосообщение от Ската.

– Убью завтра, – проворчала девушка, но иконку просмотра всё-таки нажала.

Что бы там ни говорила мама, а истинный лидер группы – это клавишник Скат. Без его музыки, его энергии «Сирин» оставалась бы только студенческим коллективом. И просто так в двенадцать часов ночи он её будить не стал бы. Анна села на кровати и включила просмотр видео.

5

Короткий рекламный ролик о начале кастинга на шоу «Активация». Ярко-красный фон, мощный удар по открытым струнам и танцующий силуэт гитариста. Его сменяет изящная фигурка вокалистки. Вспышки фотокамер, софиты. Анна нахмурилась.

Кастинг шёл уже месяц.

«Активация» – шоу талантов. Оно открыло не одно имя в современном музыкальном мире. Крутая команда тренеров-наставников, музыкантов, хореографов и операторов, задача которых раскрутить имидж коллектива, дать ему новое амплуа, новую жизнь.

В этом сезоне отбирали группы.

Конечно, их группа «Сирин» направили заявку.

Конечно, получили отказ. Что могли предложить ребята, записавшие песню в домашней студии Ската? Короткое видео на камеру-мыльницу. Без профессионального саундчека. Без сведения, мастеринга и вытягивания. Денег на нормальную запись тупо не было. Бред было на что-то рассчитывать. Не их сезон.

И чего теперь Скат оживился на ночь глядя?

«Посмотрела?» – короткое сообщение в мессенджер следом.

«Раз сто», – набила ответ.

«Тогда лови месседж и возрадуйся».

Сотовый мигнул новым сообщением, на этот раз – аудио. Приятный, подчёркнуто деловитый мужской голос.

«Добрый день, Александр, – Аня уже и забыла, что по паспорту Скат – Александр Александрович Коновалов. – Ваш телефон оказался у нас в базе. Это Артемий Орлов, генеральный продюсер шоу „Активация“, вы присылали заявку на участие. Но, судя по всему, получили отказ от наших музыкальных редакторов. Вью у вас, действительно, хардкорное… Но я слышал вас сегодня в „Даддис Паб“. Меня заинтересовала ваша вокалистка и исполненные каверы. Если ваш гитарист и ударник так же хороши, то я бы рискнул пригласить группу участвовать в шоу „Активация“. Если, конечно, ваши планы не изменились».

Аня подскочила в кровати, зажала рот обеими ладошками, взвыла. Сотовый выпал из рук, мягко шлепнулся на одеяло, соскользнул на прикроватный коврик. Плевать! Она неистово отплясывала и мотала головой так, кончики дредов касались натяжного потолка.

Мигнул экран телефона. Она схватила трубку, прильнула к экрану, едва дыша от счастья.

– Это что, правда? Не монтаж? Не розыгрыш? – шипела она в телефон, чтобы не привлекать внимание матери.

– Выходи в скайп, – коротко скомандовал Скат.

Аня послушно рванула к ноутбуку, включила скайп.

– Мы столько бабок не заработаем, чтобы студию нормальную снять, – лысая башка Слайдера отсвечивала золотом от люстры. – Скраббл и Гейша ещё учатся, толку от них. Мы с тобой, Скат, что-то достанем, конечно. Но этого мало. А дешевую студию снимать… Котаны, вы ж понимаете, это в молоко, толку не будет. Вы же слышали какой у них там уровень?

– Согласна, – барабанщица Гейша терла сонные глаза, отчаянно зевала. На спинке ее кресла недовольно дергала хвостом потревоженная кошка. – Может, продать что-нибудь?

– Гейша, чтобы продать что-нибудь ненужное, надо иметь что-нибудь ненужное, – процитировала мультяшного кота Матроскина Анна. – Когда запись, Скат? В июне? – Скат и Слайдер одновременно кивнули. – Сколько нам надо в деньгах, хоть примерно? Ну, за минусом того, что можем добыть самостоятельно?

Скат неопределённо пожал плечами:

– Если с нормальной акустикой, без их звукаря, то шестьсот или девятьсот рэ за час. Со звукарём где-то на косарь дороже. Допустим, сведение сделаем сами, на нашем железе, хотя Орловские звукари спалят и опозоримся опять, – он поморщился. – Мастеринг сами не сделаем, тут нужна студия. Но на длительный проект и перспективу засветиться в «Активации» можно вымутить скидку…

– В общем, дофига, – Аня закусила губу. – Может, Орлов на своей базе нам поможет? Если мы ему интересны?

Скат снисходительно вздохнул:

– Эй, Скраббл, не фантазируй. Он в нас начнет вкладываться только тогда, когда мы сами покажем, на что способны. Сейчас его внимание и наше участие в шоу – аванс, потому что ему приглянулась ты.

Аня помнила этот разговор. И как она не спала оставшуюся часть ночи, как прогуляла первые лекции в училище, а потом, едва дыша, набрала номер. Сухой голос из динамика отозвался почти сразу, после второго сигнала:

– Алло, пап, у меня появился шанс не быть кабацкой певичкой. Может, даже ты начнёшь мной гордиться, – выпалила она на одном дыхании, боясь, что он её перебьет. – Но мне нужна твоя помощь, финансовая. Мама вряд ли сможет помочь, у нас ипотека…

– Ты так говоришь, будто тебе понадобилось несколько миллионов.

Она назвала сумму.

Холодный смешок в трубке:

– Это совсем не та сумма, на которую ты могла бы рассчитывать, – сердце девушки упало, почти перестало биться. – Но я готов обсудить. – Молчание, приглушенный шелест бумаг.

– Что обсудить? – Анна замерла.

– У меня нет таких денег. Современные учёные, знаешь ли, не олигархи, – он усмехнулся. – Но у меня хорошая кредитная история и официальный заработок. Я могу взять кредит, – Анна почувствовала, как в груди робко расцветает надежда. – Но…

Сердце девушки, словно алая роза в руках Снежной королевы, сжалось и пожухло. «Но». Отец продолжал, явно параллельно что-то подсчитывая.

– Но ты будешь отрабатывать долг.

– В каком смысле? – Аня живо представила, как она будет оставшуюся жизнь драить полы и готовить обеды для его молодой жены и сводных братьев, и нервно сглотнула.

– Я в своей жизни ничего задаром не получил, и тебе не советую, – его голос стал привычно резок и отстранён. Наверное, таким он отчитывает нерадивых аспирантов. – Дармовой сыр только в мышеловке.

– Что я должна буду делать? – девушка затаила дыхание, вцепилась в телефонную трубку.

– Летом поедешь со мной в экспедицию, – процедил отец. Анна судорожно соображала, не находя решения:

– Но… Это невозможно, – нервно засмеялась. – Летом запись «Активации», это то, ради чего все затевается. Я не могу быть где-то в экспедиции!

Она прижала трубку к уху в надежде, что отец сейчас признается, что это шутка. Но тот только равнодушно вздохнул:

– Ты слышала мои условия. Летом, начиная с конца мая, ты должна быть со мной в экспедиции. Это в России, Черноморское побережье, под Анапой.

– Да на черта я там тебе сдалась?! Я не смыслю ничего в твоей археологии! Я ничего не умею, кроме музыки, – Анна поняла, что аргументы иссякли, и отца она не убедила.

– Ну вот и будешь нас развлекать песнями. В общем, дочь, или так, или никак.

Гудки в трубке; полная растерянность. С отцом вот так бок-о-бок она никогда не работала. Понимала, будет невыносимо. Но как совместить это с записью шоу? И как воспримет это мама?

Мама, однако, восприняла со стоическим спокойствием. Так, словно ее это нисколько не касалось. Они не общались с отцом почти тринадцать лет.

6

Объект Витязево-1 исследовался третий сезон. Три года назад группа геофизиков и археологов занимались глубоководными исследованиями в акватории Чёрного моря, аналогичными тем, что проводили в две тысячи четырнадцатом болгары в ходе Black Sea Maritime Archaeology Project. Было известно, что после окончания последнего ледникового периода, примерно двенадцать тысяч лет назад, уровень воды в Чёрном море вырос и прибрежные территории оказались затоплены. Специалисты как раз и проводили геофизические исследования с целью построить карту подводных ландшафтов. Они хотели выяснить, когда поднялся уровень воды, с какой скоростью это происходило и как это влияло на жителей прибрежных районов. Сканируя дно, в одном из квадратов исследователи обнаружили более сорока затонувших кораблей.

Учитывая нахождение на глубине при низком уровне кислорода, все корабли прекрасно сохранились. В большом количестве османские и византийские суда, скедии и лодьи-наседы, несколько новгородских шитиков. Многие конструкции были известны археологам только по описаниям.

Восточное Причерноморье в древности считалось довольно опасным для каботажного плавания, им пользовались лишь в самых крайних случаях. Но, с другой стороны, опасные воды обусловили первую гипотезу о «кладбище древних кораблей» – оно возникло в результате многочисленных штормов.

Первичные данные были обработаны и переданы в Российское географическое общество и Главное управление глубоководных исследований Министерства обороны с запросом на финансирование. Так у учёных появилась возможность не только исследовать корабли нескольких эпох, но и по сохранившемуся грузу (а, может быть, даже останкам) ответить на вопросы о развитии цивилизации, письменности, военных и торговых связях. Подключились чиновники. В позапрошлом году была сформирована археологическая экспедиция под руководством Аниного отца как одного из самых крупных специалистов по объектам культурного наследия средневековья. Именно тогда, исследуя снимки и данные радиоуглеродного анализа, профессор Скворцов обнаружил странную закономерность – некоторые корабли (тринадцать из обнаруженных сорока семи) имели идентичные повреждения, похожие на те, которые можно получить при взрыве. Это подтвердило их компьютерное 3d моделирование. Но следов возгорания не было обнаружено ни на одном из судов.

Анализ поднятых фрагментов показал, что повреждения получены иным способом: волокна в местах разрывов расслоились, перетёрлись.

О крушении судов писали с благоговейным ужасом, называли проклятием Понта Эвксинского, как раньше называли Черное море.

За прошедший год Скворцов выяснил, что крушение терпели крупные торговые византийские суда. Почти сразу появились версии о пиратах и о контрабандистах, о несметных сокровищах – ведь глубина и сероводород сохранили затонувшие караваны нетронутыми рукой человека.

Лагерь археологов раскинулся на пригорке, в нескольких метрах от довольно крутого и неудобного спуска к воде. Для безопасности сбили лестницу, соорудили верёвочные поручни, прикрепили к скале. Там же сконструировали платформу-лифт для оборудования и находок. Аспирант из Питера, рыжеволосый красавец Али, который вызвался показать вновь прибывшим, в том числе и Анне, лагерь, пояснил:

– Конечно, можно было выбрать более удобный спуск, – он говорил с едва заметным южным акцентом, – но тут просто идеальная бухта, катер может подойти вплотную к пирсу. Погрузка и выгрузка из-за этого сильно упрощается. Кроме того, что немаловажно, – он выразительно посмотрел на группу молодых людей, – пирс огорожен сопками со всех сторон. Подальше от любопытных глаз.

Анна лукаво хмыкнула:

– А что, правда золото-брульянты копаем?

Али странно, будто удивлённо, на неё посмотрел:

– Во-первых, не копаем, а поднимаем – археологический памятник полностью скрыт под водой. Глубина залегания от ста до пятисот метров в сторону Керченского пролива. Во-вторых, вас не просто так заставили подписать обязательство о неразглашении… Хотя ничего ценного для чёрного рынка пока не нашли, – добавил он с иронией. – Но…

Он многозначительно повёл плечами и прищурился.

Весной район был взят под охрану спецслужб: несколько патрульных катеров пограничной службы ФСБ России вели круглосуточные наблюдения за квадратом и методично вылавливали нелегальных кладоискателей всех мастей и национальностей.

Вот и сейчас, Аня видела это в бинокль, на линии горизонта дрейфовали несколько судов.

– То есть клад там все-таки может быть? – уточнил у Али белобрысый парень, этакий типичный отличник.

– Спросите чего-нибудь полегче, – отмахнулся он и кивнул на подошедшего к компании студентов широкоплечего юношу. – Даже если что и найдут, первыми к нему прикоснутся или глубоководные роботы, или, вон, дайверы, – добавил будто с обидой. – Знакомьтесь, кстати, Тимофей Торопов, наш водолаз.

Широкоплечий расплылся самодовольной улыбкой:

– Здорово новеньким и стареньким, – он энергично пожал руку Али и нескольким ребятам, очевидно, его знакомым. – Должен же быть и на нашей улице праздник. Я себе специально к труселям карман пришил потайной, чтоб туда золото-брильянты хапнуть, ежели добуду, – он подмигнул молоденьким студенткам, всем вместе и никому в частности. Кривая ухмылка, шрам над правой бровью, загорелое лицо с облупившимся носом, выцветшие в солёной воде и на солнце белёсые брови и ресницы.

Аня фыркнула: тот ещё красавец. Развернулась решительно, направилась к отцовской палатке, с надеждой – не станет же он её все время держать у кастрюль на кухне. Хоть бы один раз в море взял, одним глазком посмотреть.

Дайвер догнал её у кухни.

– А ты чё, правда дочундра нашего Оза? – он ловко преградил ей путь.

Невысокий, почти одного с Аней роста, ладный и жилистый, потёртая майка-боксерка, цветастые шорты ниже колен, растоптанные ядовито-зелёные кеды. Взгляд лукавый и нагловатый.

– Оз? – она уставилась на него, откровенно изучая.

Парень хмыкнул без тени неловкости:

– Ну, Оз – великий и ужасный. Я думал, ты начитанная, сообразишь, – он почесал кончик покрасневшего носа. Аня стояла к нему полубоком, воинственно отгородившись плечом, в прищуре он не смог бы найти ничего, кроме настороженного удивления. Но, кажется, его это не смущало.

– А ты, выходит, начитанный, – ирония в голосе девушки заставила его криво усмехнуться.

– А чё бы нет, с умными челами третий год общаюсь, приходится соответствовать… Так чего тебя папаша припряг к землероям? Накосячила по-крупняку?

Анна вздохнула устало и попыталась его обойти, он оказался проворней, снова вырос перед ней.

– Не к землероям, а к кухрабочим, – отодвинув широкоплечего в сторону, прошла, наконец, дальше.

– А меня Тим зовут, – парень снова оказался рядом, шёл широко, уверенно.

– Мне так-то по барабану, – Аня пожала плечами.

– Чё, не понравился? – парень чуть развернулся к ней лицом и шёл теперь спиной вперёд.

Аня покосилась на заложенные глубоко в карманы сильные руки, скользнула взглядом по бронзовой коже плеч:

– А ты не сторублёвка, чтобы нравиться, – отрезала.

– И то верно, – кивнул парень добродушно, снова развернулся лицом к дороге. – Смотри, могу замолвить за тебя словечко, взять в море, на раскопки эти ваши. Или в дельфинарий, с дельфинами поплавать. Все ж хотят… Ну, с дельфинами, я имею ввиду. А никому не дают. Я бы провёл. У меня знаешь какие связи! – Он подмигнул. – Если ты, конечно, хочешь выбраться из-под кастрюльно-картофельного гнёта.

Анна остановилась, замерла. Посмотрела через плечо на нового знакомого: тот выглядел так, будто говорил всерьёз.

– А с чего это вдруг? – настороженно уточнила девушка, поворачиваясь к нему.

Тот наивно похлопал выгоревшими ресницами:

– Просто так. Считай, из гуманитарных соображений. Жалко: человек на море выбрался, а его – черепки мыть. Или чего там у вас мыть полагается?

Аня усмехнулась, выставила вперёд указательный палец:

– Учти, ты сам предложил, значит, я тебе ничем не обязана. Понял?

– По-онял, – он коротко хохотнул. – Бэзвозмез-ды-но. То есть дадом, – он смешно прогнусавил, спародировав Сову из мультика про Винни Пуха и, не вытаскивая рук из карманов, направился к стоянке машин.

Аня видела, как он завёл черный пыльный байк с хромированными боками, напялил черные солнцезащитные очки и, махнув знакомым, вырулил на просёлочную дорогу. Уже через мгновение его загорелая спина растворилась в быстро надвигающихся южных сумерках.

7

Загрузились на катер ещё до рассвета.

Гладкое, словно фольга, море отсвечивало нежно-розовым: солнце уже коснулось линии горизонта. На небе слабо светила ещё не успевшая спрятаться луна. Тёмные фигуры участников экспедиции скользили между камней, цепляли длинными лучами фонарей за сопки. Тим деловито принимал на борт оборудование для дайвинга, канаты, скрученные тросы, ящики и коробки неизвестного Анне назначения.

Она молча передавала с каменистого берега всё, что оказалось сгружено у линии прибоя, и ничем не выдавала своего неведения, пока Али, принимавший оборудование в катере, не спросил, приподняв ярко-жёлтые баллоны:

– А на кой загрузили использованные баллоны аквалангов, кто скажет?

Аня растерялась. Она увидела их на берегу, чуть в отдалении от места погрузки, и решила, что кто-то их забыл там. Довольная своей внимательностью и зорким глазом, перетащила на берег и, конечно, сунула в катер.

– А почему они использованные? Где это написано?

Али поднял два баллона чуть выше головы:

– А ты не заметила, что они легче остальных?

Девушка закусила губу: заметила. И даже обрадовалась, что ей достались такие лёгонькие. Неожиданно на помощь пришёл Тим:

– Да выкинь ты их на берег, и всё. Ну, не знал человек. Теперь знает. А ты устроил тут сепарацию с реституцией…

Али отвернулся, молча проверил оставшиеся баллоны, аккуратно, чтобы не повредить, спустил пустые на берег, покосился на Тима – тот как раз перепроверял оставшиеся на борту и закреплял оборудование в оранжевых ящиках:

– А ты вообще знаешь, что такое сепарация и реституция?

Тим, не оборачиваясь:

– Не-а. Нафиг мне это? Но слова прикольные, – он шмыгнул носом, распрямляясь. – Даже на тебя действуют магически!

– Паразит ты, – пробубнил Али под общий хохот: – А я голову ломаю: при чем тут сепарация и реституция…

Вышли в море с восходом. Тихий ласковый прилив, прозрачные волны; на глубине – разноцветная галька в лучистой сетке просыпающегося солнца. Катер набирал скорость, медленно выруливая из бухты мимо скал по мелководью.

Анна завороженно смотрела за борт. Вода казалась живой, дышащей и родной. Гладкая поверхность сверкала и серебром, и золотом, отливала то ледяным холодом, то огненной зарей. Когда вошли в тень небольшого лысого каменного острова – пристанища русалок и крикливых чаек, – море стало чёрным, словно нефть, тяжёлым. Лицо Анны в его отражении – будто причудливая неживая маска: светлые волосы опутали лицо, серебристыми змеями уходили в чёрную глубину. Синие глаза искрились пугающей синевой. Отражение, повторяя движения своей хозяйки, чуть запаздывало: мигало медленнее, поворачивало голову с задержкой. В одно мгновение ему, видимо, надоело гримасничать и оно исчезло в чернильной глубине.

Девушка свесилась за борт, вглядываясь в воду. Ведь такого точно не бывает, верно? Чтобы смотреть в зеркало и не видеть собственного лица? Конечно, при условии, что ты – не призрак. Анна изогнулась, почти касаясь пальцами маслянистой глади. Отражение вынырнуло из глубины, улыбнулось холодно.

Катер резко взял вправо, набирая скорость. Поверхность моря внезапно оказалась близко, в воде мелькнуло родное и живое отражение испуганного лица и рассыпалось, бросив в глаза охапку солёных брызг. Рывок назад, медвежья хватка на лодыжке, дикий ор сквозь пелену:

– Офигела, что ли? За борт захотела?! – Вчерашний знакомец орал в лицо, тряс неистово за плечи.

Анна выдохнула порывисто. Ледяной волной на неё накатили запахи, звуки и понимание произошедшего: она едва не вывалилась за борт. Тим заметил, втащил на катер. На ноге краснели следы его пальцев, колено оцарапалось о борт. Али и Боря смотрели на неё настороженно, словно ожидая, что она ещё выкинет.

– Я нечаянно, – пролепетала девушка и, обхватив колени, отползла к корме, вжалась в сырое от брызг дно катера.

Тим закатил глаза, кажется, немного успокоился. Сел рядом, на пластиковую скамью:

– У тебя мозги вообще есть?

– Есть…

– Ну так пользуйся, блин! – ругнулся Тим и, перехватив её запястье, потянул на себя, усадил рядом. Хмуро посмотрел на гематому в форме собственной пятерни: – Болит?

Аня смущённо поправила сбившуюся бандану, тугие ленты дредов рассыпались по плечам. Она только сейчас поняла – в том отражении их не было. В нем распущенные серебристые волосы скользили по волнам, размешивая тёмную воду. В голове гулко запульсировало, сердце было готово вырваться из груди.

Девушка прикрыла рот тыльной стороной ладони: в черно-смолистых водах отражался кто-то другой!