Читать книгу Альтераты. Соль - Евгения Кретова - Страница 3

За пять месяцев до этого,

Москва,

Бар «Daddy’s Pub»

1

Госпожа Метелица замешивала на столичных улицах молоко пополам с грязью. Золотистые огни новогодней иллюминации рассыпались в мутной взвеси дождя, отражались в тёмных безрадостных лужах, путались под ногами прохожих. Роскошные отели, витрины дорогих бутиков и ресторанов выглядели слишком вычурными и чужими не только для гостей огромного города. Здесь все было чересчур. Слишком дорогие, взятые в кредит авто, слишком благоустроенные, обременённые ипотекой квадратные метры, слишком много работы, слишком мало времени, чтобы жить.

Торопливо перешагивая через стянутые стылой шугой лужи, шёл человек. Верхнюю часть лица скрывал капюшон, нижнюю – клетчатый шарф. Широкие джинсы-трубы с заплатками самых экзотических цветов и форм выдавали юный возраст своего хозяина.

Человек, бросив мрачный взгляд на застывшие в пробке машины, перешёл дорогу и поднялся на крыльцо уютного паба. Тонкое запястье в разномастных кожаных браслетах мелькнуло из-под широкого рукава куртки, пальцы сомкнулись на зеленоватой мраморной ручке.

Одно мгновение посомневавшись, незнакомец дёрнул тяжёлую дверь на себя. Видимо, был сложный день, и сил совсем не осталось – дверь подалась только со второго раза.

Запахло горячими гренками с чесноком, и вошедший судорожно сглотнул, сообразив, что последний раз что-то ел ровно двенадцать часов назад. Желудок тоскливо сжался.

– Вам помочь чем-нибудь? – подошла девушка-администратор в аккуратном деловом костюме. – У нас сегодня отличный глинтвейн. Могу предложить вам столик на втором этаже, там у нас галерея, вы будете видеть зал, и слышать музыку, но в то же время сохраните уединение…

Незнакомец рассеянно кивнул, прекращая поток предложений, посмотрел через головы гостей в зал, на освещённый полукруг сцены.

– Спасибо, не нужно, я здесь по делу, – девушке-администратору пришлось чуть наклонить голову, чтобы расслышать ответ, а гость тем временем стремительно двинул к небольшой сцене.

– Молодой человек, в одежде у нас нельзя! – крикнула администратор и рванула за гостем. Ловко догнав, преградила дорогу и повторила: – Молодой человек, в верхней одежде в зал нельзя.

– Кто молодой человек? – незнакомец сбросил, наконец, капюшон, открыв девичье лицо. По плечам рассыпались серебристые змеи дредов с подвешенными к ним пиратскими монистами и этническими бусинами. Незнакомка смотрела с издёвкой, наслаждаясь тем, как вытянулось лицо администратора, как округлились глаза и часто-часто заморгали. А рот приоткрылся, собираясь что-то сказать, но слова потерялись где-то на пути мозг-язык.

Девушка-администратор обмякла и шумно сглотнула:

– Простите, пожалуйста, но вам лучше воспользоваться гардеробом для гостей, – промямлила она.

Незнакомка, на вид едва восемнадцать, от силы – девятнадцать, невысокая, худенькая, темно-синие глаза смотрели с вызовом, на губах играла тонкая усмешка.

– Опять осечка. Я и не гость, – губы синеглазой растянулись в широкой улыбке, совершенно не тронув ледяной синевы глаз. Она кивнула музыканту – высокому харизматичному мулату с густым ёжиком на одной половине головы и каскадом брейдов – на другой. – Я вот с ним… Здорово, Скат.

Мулат кивнул, не прекращая играть. Мелодия из известного блокбастера в его исполнении едва сохранила главную музыкальную тему и угадывалась с трудом.

– Опаздываешь, – коротко бросил он. Синеглазая скинула куртку с плеч, сунула её в угол, за колонку. – Что поем?

– Давай «Калипсо», – мулат прищурился.

Синеглазая кивнула и подошла к стойке микрофона.

Взрыв – звук обрушился на гостей паба, заставил прекратить беседы и повернуться к сцене. Ритм изменился, став сумрачно-тревожным.

Синеглазая прикрыла глаза, впитывая в себя эти звуки.

– В потоках чёрных, Под сердцем тьмы, Где ангел ждёт… В лучах мечты, – её голос то сливался с глубоким и гулким басом, то вырывался легкокрылой птицей ввысь, нежный и звонкий, глубокий и порывистый. Поразительный эффект: каждому, присутствовавшему в зале, казалось, что эта хрупкая девушка поёт для него. – Исчезнет небо, Пройдут дожди, Но ты не скажешь мне «прощай»…

С верхнего этажа спустился немолодой мужчина, занял свободный столик у выхода из зала. Подозвал официантку. Та, быстро приняв заказ, принесла ему два высоких стакана и бутылочку питьевой воды без газа. Мужчина скрестил руки на груди и откинулся на спинку высокого кресла. Его взгляд был обращён на тонкую фигурку в лучах софитов. Губы плотно сжались, по лицу пробежала тень, осев в уголках серых глаз.

– И мы пойдём на небеса, Оставив на других, Мечты, дела, любовь, Надежду выжить, – повторял голос певицы, переходя в грудной регистр. Она пела так, словно это было последнее выступление в жизни. Последний раз перед тем, как уйти на небеса.

Песня оборвалась, выбросив слушателей в вязкую тишину. Синеглазая, словно очнувшись, отошла от микрофона. Этого движения оказалось достаточно, чтобы зал взорвался аплодисментами. Девушка смущённо поклонилась, и тут же, заметив в углу пожилого мужчину, будто окаменела. Глаза потемнели, уголки губ тревожно опустились.

– Ты в норме? – Скат подошёл сбоку, чуть приобнял за плечи, отгораживая от зрителей – её замешательство он воспринял по-своему.

Девушка торопливо кивнула, выныривая из-под его руки и направляясь в зал, к неприветливому мужчине, продолжавшему сидеть, скрестив на груди руки.

Она прошла через зал под любопытными взглядами гостей, замерла в полуметре от столика сердитого мужчины. Синие глаза стали неприветливо черными, губы сомкнулись в напряжённую линию.

– Не ожидала тебя здесь увидеть.

Мужчина оглядел её с ног до головы, зацепившись взглядом за дреды, рассыпанные змеями по плечам, презрительно скривился:

– Признаться, я был ещё больше удивлён. Не каждый отец готов увидеть свою дочь в качестве певички в кабаке.

– Да, не повезло тебе, – вздохнула девушка, усаживаясь на свободное кресло напротив. – Сам-то что по кабакам шляешься?

Отец сверкнул глазами:

– Анна! – его голос сорвался на возмущенный крик, заставив оглянуться парочку за соседним столиком. Отец взял себя в руки, прошипел: – Не смей говорить со мной в таком тоне!

Девушка равнодушно пожала плечами, пододвинула к себе бутылочку с питьевой водой, откупорила крышку и плеснула в ближайший стакан. Поднеся его к губам, остановилась, посмотрела выразительно на мужчину:

– Можно? – и, не дожидаясь разрешения, выпила залпом. – Так зачем ты здесь?

Она облокотилась на тёмную, искусственно состаренную столешницу, рубашка сползла с худого плеча, оголив женственный изгиб. Отец прищурился, не в силах оторвать взгляд от странного объекта сбоку на шее: тонколапый паук с жирным брюшком. Хищные хелицеры расставлены, коготки почти впились в тонкую беззащитную кожу, ходильные ножки агрессивно согнуты, капля света играет на гладкой поверхности чёрного экзоскелета. Мужчина помрачнел и нервно сглотнул:

– Что это?

Девушка спрятала улыбку, автоматически поправила ворот рубашки:

– Три дэ тату. Черная вдова. Прикольно, да? – Она, кажется, начинала успокаиваться.

Отец прикрыл глаза, вздохнул.

– Как давно ты занимаешься этим непотребством?

Девушка изогнула бровь:

– Что именно ты называешь модным словом «непотребство»? Татушку, дреды или экстрим-вокал?

Отец дёрнул плечом, словно затвором автомата:

– Ты прекрасно понимаешь, о чём я, не строй из себя идиотку! – парочка за соседним столиком опять оглянулась. – Как давно ты поешь в кабаках?

Девушка тяжело посмотрела, в глазах плескалось чернильно-чёрное небо.

– Вообще тебе повезло, это был мой дебют в этой ипостаси, – прошептала девушка, руки крепче сжали прозрачные бока высокого стакана. – Но, судя по сегодняшнему успеху, на уик-энды нас точно будут приглашать.

Она испытующе разглядывала отца. Отметила про себя, как тот постарел – худоба ему не шла, на губах вертелся злой комментарий о том, что молодая жена плохо кормит. Анна сдержалась. Напомнила себе, что обещала матери не обострять.

Он перестал жить с ними, когда Анне было семь. Она до сих пор помнит тот вечер, когда проснулась от нависшего над ней тревожного ожидания чего-то страшного и непоправимого. В кухне горел свет. Она встала, прошлёпала босыми ногами по коридору. Тогда она в первый и единственный раз в своей жизни увидела, как ругаются родители. Остервенело. Бесшумно. И оттого ещё более страшно.

Отец, хищно нависнув над мамой, что-то шептал ей, выплёвывая слова, словно яд. Мама прятала лицо, закрывалась ладонями, а плечи вздрагивали от каждой брошенной отцом фразы.

Эта сцена навсегда поставила её на сторону, противоположную отцу. Не разбираясь в причинах, не вслушиваясь в объяснения, не обращая внимания на доводы, она неистово отстаивала любую точку зрения, лишь бы не отцовскую.

И однажды он просто собрал вещи и уехал. Официально – на раскопки, он тогда впервые получил грант на полевые исследования на Чёрном море. Из той экспедиции к ним он так и не вернулся.

Мама повесила новые занавески и продала супружескую кровать.

Отец иногда мелькал на горизонте, вроде даже перечислял какие-то деньги – Анна никогда не спрашивала, а мама никогда не рассказывала подробности. Года через три он женился повторно. Кажется, банально на своей студентке. Потом снова развёлся и женился ещё раз – Анна уже не вникала в подробности. Словно сводки с чужого фронта.

За почти тринадцать лет можно было бы привыкнуть. Но не получалось. При каждой встрече в груди поднималась обида, а в воспоминании вставала та безобразная сцена в кухне и его горящие неприязнью глаза.

– Я не хочу, чтобы ты тут пела, – отрезал отец, вырывая девушку из воспоминаний. Та удивлённо хмыкнула:

– Мне кажется, право вмешиваться в мою жизнь ты потерял много лет назад. К тому же, я совершеннолетняя, – Анна понимала, как это предсказуемо звучит, нахмурилась. – Слушай, а чем тебе это не нравится? Я зарабатываю деньги, на свою учёбу, между прочим. Разве это плохо?

– У тебя, насколько я знаю, бюджетное место, – сверлил её взглядом отец, то и дело отвлекаясь на татуировку паука на шее дочери.

Она покачала головой:

– Я музыкант. Мне нужно оборудование, микрофон, микшер профессиональный, опять же, в Щепке дают только академ вокал, мне нужен экстрим. Все эти техники… Оплачивать уроки нужно, мастер-классы, и это все недёшево стоит. Ни у тебя, ни у матери я ничего не прошу. Чем тебя это не устраивает?

Отец бросил презрительный взгляд на Ската:

– Мне не нравится эта компания. «Секс, наркотики, рок-н-ролл»… Что тебя, дочь археолога с мировым именем, может связывать с этим пьющим сбродом? Я не понимаю, откуда в тебе это… как к тебе это прилипло?

Анна почувствовала: ещё мгновение, и он начнёт так же изрыгать ругательства на её голову, как тогда, в кухне. Девушка глянула исподлобья.

– Угу, только этот археолог с мировым именем так-то не сильно заботился о воспитании дочери. Как свалил тринадцать лет назад, так и воспитание закончилось. И кстати, «пьющий сброд» – это Скат, что ли? – она невесело усмехнулась. – Он, знаешь ли, правоверный, если что… – Отец замер, девушка закатила глаза, пояснила: – он верующий, понимаешь? Им что алкоголь, что любая дурь – харам, нельзя. Скат не курит даже…

Отец недоверчиво покосился на мулата.

– Я готов дать тебе требуемую сумму, но чтобы ты больше здесь не появлялась…

Девушка равнодушно покачала головой:

– Спасибо, но нет. Timeo Danaos et dona ferentes. Страшно даже подумать, что ты потребуешь взамен. – Отец хотел что-то сказать, Анна заранее прервала: – Мне правда не интересно. И ничего от тебя не надо. Тебе есть, на кого потратить свои деньги, верно?

Высказала и тут же пожалела, что не сдержалась, ведь обещала же. Но слово не воробей, отец уже поджал губы, смотрел уничтожающе.

Анна встала:

– Спасибо, что послушал мою песню, не сбежал. Ты, кстати, так и не сказал, понравилось ли тебе…

Не дожидаясь ответа, махнула на прощание рукой и стремительно направилась к сцене. Скат дал серию битов, предваряя её следующее выступление:

– «Лола», – скомандовала Анна, мулат кивнул и свёл ритм на «нет», сделав паузу.

– Снова улыбнусь – пойми: лишь завтра очнусь от беды. Не утешай меня, не лги мне. Привет, знаешь, мне не стать уж прежней. Не плачь.

Она пела на этот раз для него – старика с суровым непримиримым взглядом, назвавшим её жизнь, единственно важное в ней, непотребством. Пела, словно стараясь смыть, как грязь, приклеенный ярлык.

Тёмная фигура поднялась из-за столика у стены. Отец, не оглядываясь, вышел из зала.

Вроде недавно это было, а будто бы в прошлой жизни.

«Только бы не пожалеть об этом», – Анна устало прикрыла глаза, спрятала холодные ладони между коленями, стараясь унять дрожь: видение по-прежнему беспокоило. Воспоминание о том, как все началось – испарилось без следа.

2

– Смотри, дельфины, – Тим толкнул ее под локоть, выводя из оцепенения, указал вдаль.

В самом деле, смоляная гладь то и дело бугрилась, взрывалась радужными брызгами, и в них, будто в волшебном облаке, скользили дельфины.

– Три спинных плавника видишь? – Тим не сводил глаз с линии горизонта, улыбка расползалась по небритому лицу. – Один крупный – это папаша, значит. Второй, поменьше, мамка. И вооон тот маленький между ними, видишь? – парень прищурился, показал рукой на суетливый холмик между волн. – Детёныш.

– По мне так все одинаковые, – Аня старательно пыталась найти отличия, подспудно предполагая, что дайвер над ней подшучивает: как можно что-то разглядеть на таком расстоянии? Парень хмыкнул, сочувственно пожал плечами:

– Городская, что с тебя взять…

– А ты откуда так хорошо в дельфинах разбираешься? – Анна равнодушно уставилась на линию горизонта.

Тим перекинул ногу через сиденье, развернулся к девушке, полностью загородив собой обзор:

– Так я ж в дельфинарии работаю с шестнадцати лет. В начале бассейны чистил, мыл там всё, кормил. Здесь у нас, в Анапе. В Утрише тоже работал пару сезонов, – парень мечтательно щурился, смотрел мимо собеседницы. – Они прикольные, дельфины эти. И умные. Ну, так вот, мне шестнадцать было, я как раз несколько месяцев отработал в дельфинарии разнорабочим. Кормёжку делал, то-сё, к дельфинам меня не подпускали особо. И вот отец у нас помер. Мать в больнице. А у меня сестры на руках, старшей тогда шесть было. Малой, Светке, едва годик. Щекастая такая деваха была. Да и сейчас тоже… И вот сижу я у бассейна, сортирую рыбу. И реву, чё… Пацан ещё, молодой, – он помолчал, задумавшись. Аня притихла. – А они подплыли к самому бортику, морды свои длинные высунули, на плавники встали, хвостами бьют… Понимают они всё. Данька и Ульрих, это старшие тогда были, самые опытные, что-то вроде шефства надо мной взяли: в моё дежурство всегда подплывали, норовили водой окатить, а то и к себе утянуть.

Он неожиданно замолчал, уставился вслед удалившейся дельфиньей семье.

– И что?

– А…Тренер заметил, предложил мне к себе перейти. И знаешь, – он неожиданно воодушевился, склонился к девушке. Анна почувствовала лёгкий мятный аромат, смешанный с запахом моря и глубины. Соль, йод, разогретые на солнце кипарисы и что-то ещё тёмное, манящее.

– Ульрих меня будто в стаю принял. Это он меня научил, как под водой дышать.

Анна озадаченно молчала: шутит или нет? Кажется, серьёзно говорит.

– Я думала – все дело в оборудовании.

Парень снисходительно улыбнулся:

– Да прям. Знаешь, почему я в вашей команде? Почему сейчас квадрат отрабатывает не группа профи археологов-дайверов, а простой анапский парень Тимоха Торопов? – Аня мотнула головой. Дайвер посмотрел ей в глаза: – Ну, скажи мне, на какой глубине обычно дайверы работают, знаешь?

Девушка пожала плечами. Торопов самодовольно хмыкнул:

– Метров двадцать или тридцать при хорошем оборудовании и маломальской подготовке. Мировой рекорд знаешь какой? Около трёхсот. Но там мужик-дайвер несколько лет готовился целенаправленно. Погружение заняло десять минут, а подъем – почти десять часов.

– Ого!

– Ого. И поэтому я в группе – технических дайверов в этих краях не много. А надо идти на глубину сто двадцать, а то и сто тридцать метров. Там ничего нет. Там даже не вода, а сероводород. И лучше меня эти воды никто не знает. Потому что без акваланга могу находиться под водой до восьми минут. А это что означает? Что баллона мне хватает на несколько часов больше, чем любому другому. Мировой рекорд по фридайвингу сейчас двенадцать минут, к слову сказать, – он посмотрел с вызовом: – Это Ульрих меня научил, как дышать под водой без акваланга, как двигаться, как существовать на глубине. Он меня сделал.

Аня наблюдала. Неказистый, грубоватый парень, когда заговорил о море, будто стал выше, казался сильнее и надёжнее. А он продолжал:

– Мне иногда кажется, что я должен был родиться рыбой. Или дельфином. Если день или два не ныряю, – он махнул рукой, – всё, помираю. Ломка прямо.

К ним подсел Али, подмигнул девушке:

– Он тебе ещё не надоел? Тим, судно обеспечения встало на рейд, группа водолазов из Анапы тоже с ними прибыла, так что твоя команда в сборе.

3

Забравшись в крохотную рубку, Аня почувствовала себя селёдкой в консервной банке: сюда набилось, помимо Али, Тима и Бори, ещё семь или восемь человек, по большей части незнакомых девушке. Боря Строганов сегодня был оператором, Али проводил инструктаж и раздавал задания:

– Дата – двадцать восьмое мая, время семь-тридцать, – он сверился с часами. – Сегодня совершается пробное погружение. Задача группы в составе руководителя поискового сектора Али Саракаева, оператора Бориса Строганова, руководителя группы технодайверов Тимофея Торопова – подтвердить сохранность объекта 2/17 с прошлого сезона, уточнить координаты залегания и произвести повторную видеосъёмку дна сонаром, получить максимально подробный план рельефа дна. Съёмку магнитметром для фиксации всех металлических аномалий проводим в следующий раз, расширенной водолазной группой. Метеосводка на период производства работ положительная, штиль. Погружение с Тороповым согласовали двойками, первая: Торопов и Сухов. На вас установка ходового конца, координаты и съёмка, если позволит время. Вторая двойка: Ильин, Лебедев. На вас съёмка и первичное исследование. Страхует Кох, на обеспечении Фадеев. Строганов на связи. Координация работ с поверхности – Саракаев, то есть я. Задача всем ясна? – Али, посмотрев в упор на Тима, перевёл взгляд на присутствующих водолазов.

Торопов мрачно кивнул, пробурчал:

– Ничего не трогать, никуда не соваться, расставить маячки и маркеры, быть вашими руками, ногами и глазами и подняться на борт исследовательского катера по первому требованию, – заученно повторил дайвер.

Али удовлетворённо хмыкнул, выставил вверх указательный палец, произнёс выразительно:

– И без самодеятельности.

Тимофей поджал губы, но промолчал. Аня усмехнулась: явно была какая-то история, которой герой-водолаз делиться не спешил.

Ещё некоторое время спустя, когда были завершены подготовительные работы, медосмотр спускающихся на дно водолазов, подготовлены и проверены гидрокостюмы, оборудование и инструменты, над Тимофеем и его напарником сомкнулись бирюзово-прозрачные воды. Аня перешла с нагретой солнцем, пахнущей солью и пластиком палубы обратно в рубку, к Али и Боре. По громкой связи Тим как раз сообщал, как происходит погружение.

4

– Глубина двадцать метров, проходим зону термоклина, – приглядевшись, девушка увидела, как камеры, закреплённые на гидрокостюме Тимофея, выхватили из изумрудно-зелёной темноты скопление огромных зонтиков медуз. Они плыли, собираясь в причудливое подобие подводного ковра-самолёта, который пульсировал, дышал и искрился электрическим розовым.

Аня притихла, больше всего на свете мечтая оказаться сейчас рядом с водолазом, нырнуть в эту пугающую чернотой бездну.

– А какая здесь глубина? – она подсела к Али.

– Объект 2/17 затонул на отметке восемьдесят четыре метра, – он достал из холодильника минералку, откупорил с шипением, потом протянул девушке. Аня отказалась. – Но он как бы в отдалении от основного скопления кораблей. А так глубина залегания объектов от ста двадцати четырёх метров до полутора километров, – он ткнул в карту. – Там прошла приборная съёмка, в прошлом сезоне спускали роботов. Ну, как бы человека туда и не спустишь, поэтому вот эта находка для нас – прямо находка-находка. Нашли в самом конце прошлого сезона и ещё не исследовали. Поэтому сейчас назначили повторный забор первичных данных, ну и там уже дальше будем решать.

Аня сосредоточенно всматривалась в подслеповатый монитор: Тимофей стремительно погружался, изображение становилось все более тёмным, насыщаясь чернотой, сглатывая последние лучи солнечного света.

– Пятьдесят метров, – прошелестел голос из динамика.

Свет солнца постепенно пропал, вода перед камерой приобрела сине-зелёный оттенок, мутный и неприветливый. Мелкие белёсые пылинки то и дело проплывали в лучах прожектора, будто призраки. Анна видела, как некоторые из них приближались к объективу, замирали на мгновение, будто проверяли, кто посмел посягнуть на их вековой покой.

– Что это? – прошептала девушка, сама удивившись, как сел её голос.

– Планктонные рачки, – небрежно бросил Боря, отхлебнул минералки. – Ещё несколько десятков метров, и не останется даже их.

Девушка присела на край свободного стула:

– Так там, на глубине, что, совсем жизни нет?

Али и Боря переглянулись:

– Не считая душ погибших кораблей, единственные живые там – наш Тимоха и Гриша Сухов.

Али добавил:

– Мёртвая зона, известная в научной среде как анаэробная – безжизненная пустыня. Если и есть на земле прямой вход в царство смерти, то оно здесь, под тобой.

Девушка нервно сглотнула. Ладони вспотели, вспомнилось жуткое лицо там, у скал. И отчего-то росла тревога за дайвера.

– Восемьдесят четыре метра. Упали на дно, – сообщил голос Тимофея из динамиков. – Следов кораблекрушения пока не обнаружено. Видимость девять метров.

– Черт, – Али с Борисом переглянулись. Снова голос со дна Чёрного моря:

– Принимаю решение отойти от выброски.

– Мужики, осторожнее там!

В приглушенном голосе дайвера теперь чувствовалось напряжение:

– Два метра от выброски на северо-запад. Три. Четыре. – Тим прошелестел в динамиках: – Пляши, Саракаев, вижу твой объект 2/17. На месте, никто не спёр. Закрепляемся.

Его напарник дублировал сообщения, Борис отмечал в журнале их передвижения.

– Как себя чувствуете, ребята? – Али посмотрел на обеспечивающего погружение Фадеева, щуплого молчаливого парня лет двадцати пяти.

– Как на курорте, – отозвался Тимофей из динамика. – Тут клёво, мужики… и присутствующая дама. Тишина, пустота, никто не трындит, ходи, куда хочешь, трогай, что тебе вздумается… Да-а, поломало наше судёнышко. – Робот в прошлом сезоне и половины не заснял, надо дать ему по шее.

– Днище будто оторвано, – голос второго водолаза, – вижу фрагменты на расстоянии от двух до десяти метров от корпуса. Дальше – плохая видимость, надо проверить. Прогуляемся, Тимох?

– А чего б не прогуляться.

– Отставить прогулки. Ограничьтесь панорамной фотосъемкой, – скомандовал Али. – Подробную карту прилегающих к объекту фрагментов поручим сделать ботам.

Тимофей неохотно крякнул:

– Вот и отправлял бы своих ботов. Чего мы тогда спустились. Вот, девушка рядом с тобой сидит симпатичная, ждёт, небось, романтики, а я только мутную лужу показываю.

Али покосился на покрасневшую Аню, сказал подчеркнуто спокойно:

– Торопов, не зли меня. Выкину из отряда.

Тимофей шмыгнул носом – в динамиках шумно грохнулось и прошелестело – пробубнил:

– «Выкину, выкину», куда ты без меня, интересно… Двигаюсь по направлению к кормовой части, вернее, месту, где она должна быть. Гриш, ты это тоже видишь?

– Ага…

– Что там у вас, у нас нет изображения, – Али переключил камеры.

– Ещё один необычный случай в копилку Оза. Дно корабля словно вырезано мечом джедая. Фиксирую оплавленные края, – он увеличил разрешение, позволив наблюдающим увидеть то же, что и он сам.

Аня, хоть и ничего не понимала и мало что могла разглядеть, вытянула шею. Серые доски, гладкие, полированные, едва припорошенные белыми хлопьями донных осадков. Под ними даже можно разглядеть тонкий греческий орнамент. В кадр попала рука в толстой перчатке, неповоротливые пальцы коснулись разрыва в деревянных плахах:

– Может, поднять фрагмент? – предложил Гриша из динамика. – Сетка с собой. У нас ещё минут двенадцать спокойно есть.

Али кивнул:

– Давайте, хорошее дело.

Тимофей и Гриша Сухов принялись придирчиво выбирать из разбросанных вблизи судна обломков подходящий фрагмент дерева.

Аня смотрела вглубь корабля, в темноту, под палубу, истерзанную крушением. Синий луч прожектора пробивал чёрную, плотную пелену от борта до борта и упирался в пустоту. На белом мелком песке, смятые и разорванные, лежали круглые вязанки чего-то плотного, слоистого – под тонким саваном ила не разглядеть. Рядом – какое-то непонятное тряпье неопрятной кучей, железные прутья, раздавленные бочонки, перевёрнутые амфоры. Анна смотрела в дальний закуток, куда луч прожектора едва проникал. В нос ударил горьковато-приторный запах застарелого масла, дёгтя. Девушка поморщилась, принюхиваясь. Но, кажется, никто кроме неё, этого не чувствовал: ребята продолжали обсуждать поднимаемые фрагменты.

Тим подплыл к уцелевшей палубе, завис над ней:

– А тут что-то вроде рубки, прикиньте, – сообщил наверх и посветил на накренившуюся дощатую крышу, покосившиеся конструкции. – Это значит какого века судно-то?

– Гадать не будем, радиоуглеродный анализ точнее скажет, – отрезал Али, – но по виду похоже на византийское торговое, начала одиннадцатого века где-то.

– О-бал-деть… тысячу лет пролежало. Даже не верится.

Он продвинулся над выступающим куполом рубки; Аня видела попадающие в объектив руки и фрагмент троса. Он посветил через проем внутрь короба – разбросанные вещи, перевёрнутый стол съехал к дальней стене. За оборванным тканым пологом виднелось ложе. Аня почувствовала, как её сердце пропустило удар. Тимофей продолжал обследовать судно.

Посветил в проём выломанной стены, осторожно заглянул внутрь:

– Мне кажется, это что-то вроде капитанского кубрика. Ну, так прилично все, с комфортом.

– Только не туда, – прошептала Аня и закрыла рот ладонями. Али и Борис на нее оглянулись, не расслышав.

Голос Торопова доносился как с другой планеты, слоги и целые слова пропадали:

– Я… фи…ю… мо…у…ять…

Али забеспокоился:

– Тимофей, плохо слышу тебя. Возвращайся. Если слышишь меня, подними вверх один палец. Приём!

Голос дайвера совсем пропал, превратившись в белый шум, а на экране мелькнул в выбеленном светом кружке большой палец. Аня закусила губу, смотря безотрывно на монитор, в котором сменялись мутные картинки, выхватывая из преисподней фрагменты древнего кораблекрушения: некогда богатое убранство, золото парчи, рассыпанные по полу женские металлические браслеты. Откуда она знает, что они женские? Откуда ей знаком, к примеру, вот этот, жёсткий кованый с мультяшным солнцем в центре и сценами охоты? Перед глазами вспыхнуло и погасло солнечное утро, женская рука, сжимающая поводья, и вот этот самый браслет на запястье. И смех. Звонкий. Но от него похолодело всё внутри.

Фадеев обратился ко второму водолазу:

– Гриш, чего там с Тороповым, связь барахлит.

– Да нормально все, помехи какие-то, – отозвался Сухов. – Вижу его. Готовимся к началу всплытия.

Тимофей оглянулся на коллегу, поманил рукой. На короткое мгновение экраны отразили обоих водолазов – их взаимные отражения в иллюминаторах шлемов.

Аня подскочила, взвизгнула: на гладкой поверхности отчётливо отразилось узкое женское лицо. Синие глаза смотрели напряжённо, будто выбирая места человеческой плоти, в которые удобнее вцепиться. Тонкие губы изогнулись в зловещей ухмылке. Светлая кожа, сияющая в темноте словно январский снег, мелькнула в отражении. В ту же секунду лицо замерло маской и растаяло в темноте.

Словно укол ледяной шпагой, Аня почувствовала холод в сердце, и тут же выскочила из рубки.

5

Равнодушные волны лениво поворачивались под солнцем, грелись, вздыхали, ожидая окончания штиля.

Испуганная девушка на корме крохотного дайверского катера с тентованной крышей. Ее рвало. Судороги скручивали живот, вспотевшие ладони скользили по горячему пластику.

Боря деликатно подождал, подошел ближе.

– Ты как? Помощь нужна? – протянул запотевшую минералку. Девушка приняла, но открывать не стала. Приложила влажный бок бутылки ко лбу.

– Все нормально: жара, – вдохнула терпкий солёный воздух.

Парень сочувственно посмотрел сверху вниз, шмыгнул носом.

– Это, наверно, из-за вот твоего войлока на голове, – предположил он, косясь на серебристые змеи дредов.

– Это не войлок, это канекалон, искусственное волокно, – пробормотала девушка, усаживаясь на мокрую палубу.

– А зачем? – Боре, кажется, было интересно.

Девушка прикрыла глаза, пожала плечами.

– Сценический образ.

Парень, кажется, был удивлён:

– Погоди, так ты что, не историк, не археолог? Не продолжатель династии? – девушка покачала головой. – Ни фига себе… А мы были уверены, что дети Великого и Ужасного могут пойти только по его стопам. – Он присел рядом. – «Сценический образ» – это как? Ты актриса, что ли?

Анна переложила запотевшую бутылку, прижала к виску.

– Певица, – на восхищенно-удивлённый вздох археолога Аня лишь отмахнулась: – Не парься. Я начинающая. Пока только подаю надежды…

– Но это все равно очень круто.

Девушка хотела сменить тему, приоткрыла глаза – два водолаза на надувной лодке замерли у красного буя, вглядывались в темноту сонной воды. Спросила:

– Когда первая группа поднимется?

– Да уже. Сейчас фрагмент отправят по «лифту» и будут подниматься. – Словно в подтверждение его слов в паре метров от красного буя и группы обеспечения всплыл ярко-красный мешок. Боря обрадовался, махнул коллегам: – О, а вот и он. Ребят, сюда его!

Из рубки вышел Али, помог затащить на борт наполненный воздухом мешок с привязанной к нему сетчатой сумкой. Аня все ещё чувствовала тошноту, поэтому была рада, что о ней временно забыли, с наслаждением прижалась лбом к прохладной бутылке с водой. Крохотные пузырьки мельтешили и искрились на солнце.

– Круто, посмотри, Борь, вообще без повреждений, – до неё доносились восторженные голоса археологов. Аня не поворачивала голову, деревяшек она, что ли не видела. Надо было остаться на берегу, хоть искупалась бы. Или в посёлок смоталась.

Сердце билось в непонятной тревоге и ожидании.

– Как она может быть без повреждений, вот что меня удивляет! – возбуждённый голос Али. – Глубина залегания всего восемьдесят четыре метра, шашень сожрал бы древесину и всю органику даже за сотню лет. Вон, на «Титанике» обшивку, ткани слопал. А тут…

– Зимние бури? – с сомнением предположил Борис. – Во время бурь и штормов сероводородный слой поднимается, своего рода дезинфекция. Не любит моллюск это.

Аня не слушала, равнодушно смотрела на линию горизонта. Парни поливали древесину пресной водой, вытравляя из неё соль для сохранения. Девушку привлёк мутный блеск из сетчатой сумки, поднятой со дна. Она пригляделась: тиснённые зарукавья, украшенные серебряными бляхами с изображением лубочного солнца. В груди что-то недобро сжалось, колючие иглы впились в горло. В глазах потемнело. Анна затаила дыхание, будто погружаясь на дно. Ледяная вода проникала в гортань, заливала лёгкие, вымораживала внутренности.

Девушка схватилась за борт катера.

Чернота вокруг стремительно сгущалась, солнце спряталось за рваными облаками, будто укутанное мороком. Волны, только мгновение назад нежившиеся на солнцепёке, оживились, угрожающе расправляя покатые плечи.

Будто сквозь пелену девушка слышала голоса ребят, чувствовала зловещую суету в надувной лодке. Кажется, до неё донеслись слова «экстренное всплытие» и «кессонка». Может быть, она когда-то знала значение этих слов.

Волнующееся, тревожно вздыхающее море побагровело.

Анна отчётливо видела, как над мутной поверхностью вод белёсым призраком разрастается буря. Другая. Не здешняя. Будто зеркальное отражение.

Тени фантомных волн обрушивались на небольшое средневековое судно, хрупкое, двухмачтовое. Крики людей, зовы о помощи. Разломанные в щепки весла метались по бурунам. Один из них ударил в грудь корабля, хлестнул пеной, слизывая мореходов. Над судном взметнулся чёрным крылом предсмертный вал, укрыл собой, смял, изуродовал. Девушка всхлипнула, закрыла рот рукой.

Из немилосердных вод поднималась она. Хрустально прозрачные, будто сотканные из лунного света одежды, белые волосы, отсвечивающая белизной кожа, тонкие черты. Синие глаза смотрели пристально, гипнотизируя и сгибая волю. Губы шептали… Анна не могла разобрать ни слова.

На мгновение мираж застыл стопкадром немого кино, и призрак начал таять, рассыпаясь над водой снежной бурей. Черные волны замерли, будто схваченные ледяной коркой. Наслаиваясь одна на другую, они крошились, рассыпались хрупкой слюдой.

Анна чувствовала, как такой же фантомной волной в сердце поднимается необъяснимая обида, злость, как легкие начинает распирать от ослепляющей ненависти.