Читать книгу Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт - Страница 4

Троица! Слово, которое будет пленять человеческие души, пока будет цвести хоть одно дерево, раздаваться песня хоть одного жаворонка и сиять безоблачное голубое небо. Даже под кирасой эгоизма, даже под снегом старости, даже в безразличном усталом сердце, отягощенном заботами и горестями, это слово еще находит отклик.

Троица на дворе! В горах Тюрингена веет теплый ветерок, сдувает с их вершин остатки снега. Там, где еще несколько недель назад гневно бурлили весенние потоки, уже зеленеют яркие ковры мхов, которые бережно закрывают наболевшие за зиму раны дряхлых гор, иссеченных серебристыми нитями веселых ручейков.

По проезжей дороге, вьющейся в живописной долине среди тюрингенского леса, мчалась нагруженная почтовая карета, в ней семья Фербера направлялась в свое новое жилище. Еще не рассвело; звон с какой-то маленькой колокольни возвестил, что всего лишь три часа. Елизавета высунулась из душного экипажа и жадно вдыхала свежий лесной воздух, который, как она утверждала, моментально очищал глаза и легкие от городской пыли. Задумчивый Фербер-отец сидел напротив дочери. Он наслаждался красотой местности, но еще больше его трогали сияющие глаза девушки, которая удивительно глубоко чувствовала чарующую прелесть природы и была бесконечно благодарна за наступившую перемену обстоятельств.

С каким рвением работали ее прилежные руки, когда, наконец, они получили долгожданные бумаги о назначении Фербера! Елизавета взяла на себя все хлопоты по переезду.

Князь выделил приличную сумму своему новому служащему на дорогу, да и дядя оказал посильную помощь, однако, несмотря на то что семейство на всем экономило, этого все равно не хватало, поэтому Елизавета брала заказы в бельевом магазине и проводила за шитьем те немногие свободные ночные часы, которые предназначались для отдыха. Мирно спавшие родители даже не подозревали об этом.

Эта неустанная деятельность была омрачена лишь одним обстоятельством, стоившим Елизавете немало горьких слез. Причиной их было то, что пришли два работника и взвалили на плечи ее любимый рояль, чтобы отнести его новому владельцу. Рояль пришлось продать за несколько талеров, поскольку ввиду преклонного возраста он не выдержал бы далекой дороги. А ведь он всегда был верным другом их семьи! Его слабый дрожащий звук был так же мил сердцу молодой хозяйки, как голос матери, а теперь по его почтенным клавишам, быть может, будут колотить какие-нибудь шаловливые детские ручки и замучают старый инструмент, и он заглохнет навеки.

Путешественники в течение получаса ехали по ровной проезжей дороге, затем свернули на проселочную, рассекающую густой лес. Солнце сияло во всей красе и весело смотрело на землю. Прошлой ночью около полуночи над этой местностью пронеслась гроза с проливным дождем, и крупные капли еще висели на листьях деревьев и с шумом падали на крышу экипажа, когда возница задевал кнутом свесившуюся ветку.

Вскоре лес стал редеть, и через некоторое время пассажиры увидели домик лесника, стоявший на большом зеленом лугу. Возница затрубил в рог, в ответ на это раздался лай собак и большая стая испуганных голубей с шумом поднялась с крыши.

В дверях дома показался человек в форме лесничего. Это был богатырь с громадной бородой. Мужчина внимательно всматривался в экипаж, а затем с радостным возгласом сбежал с крыльца, распахнул дверцы подъехавшей кареты и прижал выскочившего Фербера к своей груди. Братья несколько мгновений простояли обнявшись, затем лесничий, отстранившись, положил руки брату на плечи и окинул всю его тщедушную фигуру внимательным взглядом.

– Бедный Адольф! – наконец проговорил он, причем его низкий голос слегка дрогнул. – Во что превратила тебя жизнь! Ну, подожди, ты быстро поправишься, тут у меня будешь как рыба в воде – еще время не ушло… – Стараясь совладать с волнением, лесничий принялся высаживать из экипажа свою невестку и маленького Эрнста, которого осыпал ласками. – Вы спозаранок двинулись в путь, надо признать, не каждому это под силу!

– Какое у тебя мнение о нас, дядя! – отозвалась из экипажа Елизавета. – Мы вовсе не сони и прекрасно знаем, как ласково солнышко, когда оно шлет земле свой утренний привет.

– Вот тебе на! – изумленно воскликнул дядя. – Что это там вздумало рассуждать в углу? Ну-ка, вылезай, маленький мышонок!

– Я – маленькая? Ну, дядюшка, ты очень удивишься, когда увидишь, какая я большая девица. – С этими словами Елизавета выскочила из экипажа и, став на цыпочки около него, вытянулась во весь рост. Хоть она была выше среднего роста, создалось впечатление, будто изящная трясогузка вздумала тягаться с величественным орлом. – Видишь, – добавила Елизавета, слегка сбавив тон, – я почти достаю до твоего плеча, а этого для порядочной девушки более чем достаточно.

Дядя, широко улыбаясь, несколько мгновений лукаво смотрел на нее сбоку, а затем взял ее, как перышко, на руки и под дружный смех остальных понес в дом, где закричал громовым голосом:

– Сабина, иди, я покажу тебе, каковы в Б. маленькие птички!

В сенях он осторожно, словно хрупкую игрушку, поставил перепуганную девушку на пол, нежно взял ее голову своими громадными руками, несколько раз поцеловал ее в лоб и воскликнул:

– И этакий лилипут, этакий эльф воображает себя такой же большой, как ее дядя! Маленькая волшебница, кому как не тебе знать, каково солнце, когда у тебя вся голова облита солнечными лучами.

Из-за того, что дядя умчал молодую племянницу быстрой рысью, шляпа слетела с ее головы, открыв необычайно густые белокурые волосы, золотистый оттенок которых резко контрастировал с совершенно черными бровями и ресницами.

Между тем из боковой двери вышла старушка, а наверху, на площадке лестницы, показалось несколько мужских лиц, но они исчезли тотчас, как только лесничий взглянул наверх.

– Нечего прятаться, я все равно уже видел вас! – со смехом воскликнул он и пояснил, обращаясь к брату: – Это мои молодцы, они любопытны, как воробьи. Но сегодня, положим, их нельзя упрекать за это! – с улыбкой заметил он, искоса посматривая на свою племянницу, которая скалывала распустившиеся косы. Затем, взяв за руку старушку, лесничий с комической торжественностью представил ее:

– Девица Сабина Гольцин – министр внутренних дел нашего дома, начальник полиции для всего живущего во дворе и в конюшне лесничества и неограниченная правительница кухонного департамента. Когда она приносит на стол обед, вы смело можете откликаться на ее зов. Но когда она, чего доброго, начнет вам выкладывать свои россказни о нечистой силе, бегите от нее что есть мочи, так как им не будет конца. Ну а теперь, – обратился он к смеющейся старухе, которая была чрезвычайно некрасива, но располагала к себе открытым взглядом, улыбчивостью и безукоризненной чистотой наряда, – неси скорее сюда все, что у тебя есть! Ведь ты же испекла пирог, чтобы гостям было с чем-нибудь свежим выпить кофе?

С этими словами он указал на кухню и открыл дверь в просторную, светлую угловую комнату. Все вошли в нее, только Елизавета не могла удержаться, чтобы еще раз не выглянуть в дверь, ведущую во двор.

Сквозь белый забор, ограждавший со всех сторон территорию, населенную разной птицей, виднелись пестрые цветочные клумбы, а несколько яблонь, стоявших уже в полном цвету, простирали далеко во двор свои развесистые ветви. Большой сад поднимался в виде террасы по склону горы и, заканчиваясь группой старых буков, примыкал к лесу.

В то время как Елизавета, замечтавшись, стояла на пороге дома, одна из дверей открылась и из нее вышла девушка необыкновенной красоты. Она была маленького роста, зато ее громадные глаза сияли, как звезды, на прелестном личике. Черные волосы были с видимым кокетством зачесаны наверх; несколько завитков ниспадало на белый лоб классической формы. Наряд говорил о том, что ему уделяли большое внимание, а из-под красиво подобранных складок юбки виднелись две изящные ножки, которым, конечно, незачем было прятаться.

Девушка держала в руках корзину и, зачерпывая из нее пригоршней зерно, бросала его на землю. Во дворе тотчас же поднялся шум и гам, с крыши слетели голуби, куры с кудахтаньем оставили свои насесты, а дворовая собака также сочла своей обязанностью принять участие в общем переполохе и залаяла. Елизавета была изумлена. Да, у дяди была жена, но у них никогда не было детей. Кто же эта девушка, о которой он никогда не упоминал даже в своих письмах?

Елизавета спустилась со ступенек и подошла ближе к незнакомке.

– Вы тоже здесь живете? – приветливо спросила она.

Черные глаза уставились на Елизавету, и в них появилось выражение чрезвычайного удивления, но тотчас губы сложились в высокомерную гримасу и плотно сжались. Незнакомка опустила веки и молча продолжала бросать зерно, как будто никого не было около нее.

В эту минуту Сабина, неся в руках поднос с кофейными чашками, проходила мимо двери и поманила к себе пораженную Елизавету. Когда девушка подошла к старухе, та взяла ее за руку и завела в дом, проговорив:

– Идите сюда, деточка, вам тут нечего делать.

В столовой все уже расселись так непринужденно, как будто собирались здесь изо дня в день. Мать разместилась в удобном кресле, кем-то заботливо пододвинутом к окну, из которого открывался прекрасный вид на лес. Большая кошка устроилась у нее на коленях, с видимым удовольствием позволяя себя гладить. Для Эрнста все стены столовой являлись сокровищницей различных интересных предметов. Он взбирался то на один стул, то на другой и в эту минуту стоял в безмолвном восторге перед большим стеклянным ящиком, заключавшим в себе прекрасную коллекцию бабочек… Братья Ферберы сидели на диване, беседуя о будущем местожительстве вновь прибывших. Елизавета услышала, как дядя сказал:

– Если на горе вам нельзя будет устроиться, вы пока разместитесь наверху, в моей комнате. Я перенесу свой письменный стол и другие пожитки вниз и буду обивать пороги в городе, пока мне не надстроят над флигелем второй этаж.

Елизавета сняла дорожный плащ и стала помогать Сабине накрывать на стол. Радостное настроение было омрачено несколько мгновений назад: к ней еще никто и никогда не относился так недружелюбно, как черноглазая девушка во дворе. Она так удивилась и обрадовалась, встретив здесь девушку своих лет, что отпор, данный ей, причинил сильную боль. Однако красота незнакомки возбудила в ней живейший интерес.

Задумчивое выражение лица Елизаветы тотчас обратило на себя внимание матери, она подозвала к себе дочь, и та начала рассказывать, как встретила во дворе девушку. При первых же словах племянницы лесничий обернулся к ней, и его лицо помрачнело.

– Так ты уже видела ее? – заговорил он. – В таком случае расскажу вам, кто она. Я взял ее к себе в дом несколько лет тому назад в помощь Сабине. Зовут ее Берта. Это дальняя родственница моей жены, круглая сирота. Я хотел сделать доброе дело, а вместо этого надел себе петлю на шею. Уже с первых дней я заметил, что у нее в голове нет ни одной здравой мысли, только нелепости и высокомерие. Мне хотелось отправить ее обратно туда, откуда она явилась, но за нее стала просить Сабина, хоть не имела для этого ни малейшего основания, так как девчонка доставляла ей много хлопот и на каждом шагу давала почувствовать, что она родственница хозяина. Я пытался заставить ее усерднее работать, чтобы изгнать из нее беса высокомерия, и дело как будто наладилось. Но по соседству, в Линдгофе (это бывшее владение Гнадевицев, которое наследники продали некоему господину фон Вальде), с год тому назад поселилась баронесса Лессен. Сам владелец человек холостой, вроде бы археолог, почти все время путешествует и оставил свою единственную незамужнюю сестру на попечение этой баронессы. Не приведи Господь! С тех пор там все идет шиворот-навыворот. Баронесса мнит себя очень благочестивой, но из-за ханжества сделалась жестокой, черствой и бессердечной. Всех, кто при виде ее не опускает глаз к земле, а устремляет вгляд вверх, туда, где пребывает Господь, она злобно преследует, как собака дичь. Берта познакомилась с одной из горничных и стала проводить там все свободное время. Сначала я не обратил на это внимания, но тут она вздумала наставлять на путь истинный и нас. Выяснилось, что Сабина недостаточно набожна, потому что по десять раз на день не бросает своей работы, чтобы помолиться. Мне она тоже попыталась проповедовать, да только я в ответ запретил ей бывать в Линдгофе. Это, конечно, мало помогло – племянница пользуется каждым удобным моментом, чтобы потихоньку сбежать туда. О какой-нибудь благодарности за то, что я о ней забочусь, речь не идет. Между мной и ею нет ничего общего, а потому вдвойне тяжело опекать ее. Бог знает, что за нелепая мысль пришла ей в голову, но вот уже два месяца она будто онемела, не произносит ни звука. Ни строгость, ни убеждения – ничто не помогает. Берта по-прежнему исполняет свои обязанности, ест и пьет, как и всякий здоровый человек, и ни на йоту не стала менее тщеславной, чем прежде. Ввиду того, что она немного побледнела, я обратился за советом к врачу. Он заключил, что физически девушка здорова, но очень экзальтированна, и, так как в ее семье было несколько случаев умопомешательства, лучше оставить все как есть. Со временем ей самой надоест молчать, и она начнет болтать как сорока. Ну, милая златокудрая головка, – обратился лесничий к Елизавете, проведя рукой по ее лбу, как бы желая отогнать мрачные мысли, – придвинь-ка кресло своей мамы сюда, повяжи салфетку этому молодцу, и будем завтракать. Потом немного отдохнете после утомительного пути. А после обеда мы отправимся наверх, в Гнадек. Будет неплохо, если ваши глаза сначала подкрепятся сном, а то, пожалуй, они не перенесут блеска того, что нам предстоит там увидеть.

После завтрака, пока отец и мать дремали, а маленький Эрнст видел во сне все чудеса, встреченные им в домике лесничего, Елизавета раскладывала вещи. Она не могла уснуть, беспрестанно подходила к окну и смотрела на покрытую лесом гору, склон которой начинался недалеко от дома дяди. Там, наверху, среди деревьев виднелся на фоне яркого голубого неба черный шпиль. Это был, как сказала ей Сабина, возвышавшийся на крыше замка Гнадек железный шпиль, на котором в былые времена гордо развевался флаг Гнадевицев. Найдется ли там, за деревьями, так горячо желанный приют, где ее родители смогут обрести покой после многолетних утомительных скитаний?

Взгляд Елизаветы временами скользил и по двору, но безмолвная девушка больше не показывалась. Она не появилась и за обедом, похоже, решив избегать всякого общения с гостями. Елизавете было очень жаль Берту, хотя рассказ дяди произвел на нее неприятное впечатление. Но молодость не так легко отказывается от своих иллюзий и предпочитает разочаровываться, видя, что они лопаются, как мыльные пузыри, а не принимать к сведению слова старших.

«Немая» девушка все больше и больше интересовала Елизавету, и она терялась в догадках относительно причин ее загадочного молчания.