Читать книгу Пёстрая книга лета - Евгения Михайлова - Страница 11

Дачные истории

Хотите верьте, хотите нет, но скука является причиной многих неприглядных проступков, а то ещё и чего похуже. Эту истину я уяснил для себя еще в далекий дачный период своего детства. Бездеятельность противоестественна человеческой натуре, а тем более детской.

В один из летних дней зарядил дождь. Я перебрал все игры, книжки, но остановиться на чем-то определенном никак не мог. До тех пор не мог, пока на глаза мне не попался тюль на окне гостиной. Мне показалось, что по нижней своей кромке он весь кривой какой-то. Улучив момент, когда нянька отвлеклась по делам кулинарным, я стащил её большие портновские ножницы и принялся равнять тюлевую занавеску. Старательно простриг острыми ножницами от края до края и отошел от окна, чтобы полюбоваться на результаты своей работы. К моему удивлению занавеска стала ещё кривее, чем была. Я опять начал стричь тюль, стараясь не вылезать за клеточки и опять тот же результат. Нянька вовремя спохватилась ножниц, иначе от длинной занавеси осталась бы маленькие шторки.

За эту свою дизайнерскую инициативу на весь следующий день я был отлучен от выхода на улицу. Как неприкаянный, слонялся по дачному участку. Заглянул в сарай, где все было давным-давно знакомо, спустился в холодное каменное нутро погреба, повисел на турнике, в кавалерийской атаке ворвался в заросли крапивы, порубил её, пока не ожегся, и присел в тенек под яблоню.

Приехала почтальонша Галя и зашла к нашей няньке Даше выпить чайку. Дамский велосипед Гали был красивый, блестящий, с сеточкой на заднем колесе. И сама Галя была красивой, румяной, полной и, как все говорили, «на выданье». Что вдруг мне пришло в голову – не знаю, но под сиденье Галиного красавца-велосипеда я пристроил пищалку от детской игрушки.

Галя напилась чаю с нянькиными пирожками, вышла за калитку, разогнала свой велосипед и прыгнула в седло. Прохожие и сама Галя очень удивились истошному писку странного происхождения. Прыгнет колесо на булыжнике и из-под Гали тут же попискивает жалобно что-то. Звук этот сопровождал ничего не понимающую почтальоншу на протяжении всего пути от нашей дачи до почты.

Любое преступление, любой проступок рано или поздно оборачиваются наказанием. Для нас с сестрой самым большим наказанием на даче был запрет нос показывать за ворота дачи. С тех самых детских пор я наш дачный участок знаю намного лучше моей сестры, хотя и за его границами происходило много всего интересного.

Полдень. Знойно и тихо. В тени забора на небольших узелочках сидим мы с сестрой, прислушиваясь к шуму на дороге. Мимо снуют большие черные мухи. Где-то за поворотом загремели колеса телеги, и мы вытягиваем шеи в ту сторону. Но это не старьевщик. Это золотарь со своей бочкой, с громадным ковшом и в неизменном брезентовом плаще. Поскрипывая упряжью и громыхая по булыжной дороге колесами, бочка сворачивает на соседнюю улицу, за ней устремляется рой надоедливых мух.

А вот и старьевщик. Каждую неделю по пятницам он приезжает в наш дачный поселок. Сегодня наша нянька Даша собрала каждому из нас для обмена свою порцию вторсырья. В прошлый раз мы принесли одну кипу старых газет и получили за них леденец и воздушный шарик. Леденцового петушка мы еще как-то умудрились разделить, облизав поочередно его до самой палочки, а вот с шариком вышел конфуз. Каждому хотелось непременно самому надуть и завязать шарик ниточкой. Будь шарик чуть покрепче, скандал мог бы перерасти в ссору, но он, к счастью, вовремя лопнул.

Итак, у меня связка с какими-то потрепанными книгами, у сестры узелочек с тряпьем. Я за свое богатство получаю коробку пластилина. Свой узелок сестра с явным удовольствием отдает за куклу-голышку. Мама говорит, что сестра усидчивая девочка и мне надо бы брать с неё пример.

На прохладной террасе мы усаживаемся за большой стол, раскладываем свои богатства и принимаемся за работу. Сестра, высунув кончик языка, старательно кроит и шьет для своей голышки кофту и юбочку, а я пытаюсь вылепить из податливого материала человечков.

Фигурки выходят уродливыми и смешными. Я сминаю их в комок и начинаю все сначала. И опять получается полное безобразие. Тщетность усилий заставляет меня найти другой вариант. И вот у меня получается вполне сносная, со стволом и ядрами пушка на колесиках. Жаль, что она не стреляет, но ведь это дело поправимое. Из бумажного листа я скатываю трубочку, вставляю в неё пластилиновое ядро и прицеливаюсь в голого пупса. Плевок – и мягкий шарик, перелетев через стол, застревает в светлых кудряшках сестры. Она даже не чувствует, а я, раздосадованный промахом, начинаю массированный обстрел цели. Да, пластилин в волосах – это что-то!

Когда сестра спохватилась, было уже поздно. Мы попытались вычесать липкую гадость, но это только усугубило ситуацию. Пластилин размазывался, волосы местами торчали рожками, принимали причудливые формы, и все это довело сестру до слез, а меня до дурацкого смеха. На шум явилась Даша, отвесила мне легкий подзатыльник и устроила сестре головомойку.

Пластилин просуществовал у меня недолго. Однажды забрался я зачем-то на крышу беседки, попытался слезть обратно, но спихнул ногой лесенку и повис, уцепившись за конек. Нянька, конечно, сняла меня с крутой крыши, но тут же пристроила в угол возле печки, чтобы оставался на виду, пока она печет свои знаменитые пирожки. Стоять летом у теплой печи было жарко и грустно. От нечего делать я пошарил в кармашках брюк и нащупал комочек пластилина. На белой облицовке печи пластилин хорошо плавился и запах от него шел как из-под капота папиного «Москвича». После этого моего эксперимента коробка с пластилином бесследно исчезла.

Со временем об акции обмена ненужного барахла на нечто дельное и полезное напоминал только одетый с иголочки сестрёнкин пупс. А наши родители, в угоду моде или из желания занять полезным делом праздношатающихся нас с сестрой, уговорили учительницу музыки приобщить и нас к высокому искусству.

Меня всегда удивляло, как конферансье может так четко по памяти объявлять сложные названия произведений, имена их авторов и исполнителей. На сцене летней ракушки-эстрады он, например, говорил: «Пьеса „Утренние размышления“ из „Детского альбома“ Петра Ильича Чайковского. У рояля концертмейстер Ликадия Вишневецкая». Ничуть не сомневаюсь, что и отчество нашей соседки Ликадии Вишневецкой – Константиновна – ведущий концерта произнес бы без запинки.

После этих слов на сцену выходила Ликадия Константиновна. Своей фигурой она напоминала грушу. Сложенные пучком на голове волосы, шея как-то незаметно переходила в узкие плечи. Потом Ликадия Константиновна резко утолщалась в бедрах, а передвигалось все это на коротких и толстых ножках.

Концерты случались не каждый день, и пианистка с удовольствием давала уроки музыки дачной детворе. Помнится, я с удовольствием покрутился на винтовой табуреточке возле рояля, а когда дело дошло до нот и гамм, принялся выдумывать всякие поводы и причины лишь бы отлынить от занятий.

У сестры дело пошло гораздо лучше. Пока она терзала старенький инструмент и наш слух гаммами, мы с учительницей музыки пили чай и беседовали. Вернее, она говорила, а я слушал. Заметив однажды, с каким интересом я рассматриваю фотографии на стене, Ликадия Константиновна поняла, что нашла для себя благодарного слушателя.

Это были фотографии видов довоенного Ленинграда, молоденькой девушки ничуть не похожей на Ликадию Константиновну, но именно ею и оказавшейся, и ещё фото двух моряков. На одном снимке был запечатлен кавторанг в полной парадной форме, с крабами и кортиком. Под снимком мелким каллиграфическим почерком было написано: А. Н. Вишневецкий. Ленинград. 1940г. Со второй фотографии смотрел молодой матросик в тельняшке, бушлате и бескозырке, на которой можно было увидеть: Балтийский флот. В углу снимка печатными буквами было написано: Юрочка, 1941 г.

Стоящий на якорях Балтийский флот во время войны яростно отбивался от фашистов с палуб кораблей. Участвовали моряки и в сухопутных боях. Во время одного из боев погиб капитан второго ранга А. Н. Вишневецкий. Через два месяца пропал без вести матрос Ю. А. Вишневецкий.

Ликадия Константиновна осталась одна в блокадном городе, не переставая надеяться на чудо. Но чудеса случаются редко.

О войне и днях блокады пианистка рассказывала мало, чаще о мирном времени. Только однажды проскользнуло в её словах ощущение страха. Она призналась, что иногда во сне вдруг начинает ощущать мучительный голод. Странное ощущение смерти от неминуемого голода в мирное время развило в нашей учительнице музыки желание постоянно чем-нибудь перекусывать. Была у неё такая слабость, она её не скрывала, да и скрыть всё то, о чем красноречиво свидетельствовала фигура Ликадии Константиновны, было невозможно.

Со временем поняв, что пределом моих способностей остались «Чижик-пыжик» и «Собачий вальс», учительница прямо заявила об этом моим родителям. Хоть и небольшие деньги, за просто так она брать отказалась, назвав меня «всегда приятным гостем в её скромной обители».

И невдомек было старой учительнице, что давно болен я совсем другим музыкальным инструментом. Меня завораживали звуки кларнета и саксофона. А детский кларнетик в магазине «Культтовары» стал пределом моих мечтаний.

Кларнет этот был с белым раструбом и таким же белым мундштуком, а на черном его корпусе блестели серебряные клапаночки. Впервые он попался мне на глаза во время похода за керосином.

Когда у няньки в примусе керосин подходил к концу, она вручала мне мелочь и отправляла в керосиновую лавку. А напротив этой лавки стоял магазин «Культтовары».

Я всегда по пути забегал в него, чтобы полюбоваться на большой глобус, портфели, тетради, ручки, цветные карандаши и многое другое, что мне непременно должны были купить к началу моей школьной жизни. В одно из таких посещений под стеклом прилавка я увидел эту замечательную дудочку, тут же обзавелся идеей фикс купить её на скопленные мной деньги и тут же понял, что копить мне придется довольно долго. Денег нам с сестрой почти не давали. Просто потому, что пойти с ними было некуда.

Оставался вариант лишения самого себя привычных удовольствий. Сэкономить деньги я мог, только отказавшись от порции мороженного или похода в кино. Но жажда обладания этим красивым инструментом и вера в то, что смогу сыграть на нем красивейшую из всех мелодий победили, и я принялся копить деньги.

Деньги копились очень медленно. Я часто забегал в «Культтовары» и с тревогой поглядывал на прилавок, не продана ли кому-нибудь моя заветная мечта. В одно из таких посещений дудочки за стеклом прилавка не оказалось. Я посмотрел на улыбающуюся продавщицу и поплелся домой.

В детской, закутавшись с головой в одеяло, я страдал. Было от чего. Вдребезги разбилась моя первая настоящая мечта. Страдания мои были искренни, глубоки, но, к счастью, не долги. В комнату явилась нянька и протянула мне черный футляр. А в футляре лежала моя дудочка!

Продавщицы рассказали о моей тайной страсти почтальонше Гале, та в свою очередь поделилась новостью с нянькой, и добрейшей души человек Даша на свои скудные средства сократила мой долгий и полный лишений путь к заветной цели.

Жизнь давала уроки. Во-первых, я понял, что деньги тратятся быстрее, чем копятся. И еще уразумел, что окружающие не всегда так безразличны к нам, как это порой кажется. А главное, я понял, что значит сила воли, когда идешь к своей цели.

Ничего путного на этой дудочке я так и не сыграл. Что-то похожее на нечто знакомое извлекалось иногда, но не более того. А звуки саксофона меня до сих пор завораживают. И манят куда-то…

Летний этюд

Уважаю

Солнечная лужайка