Читать книгу Понкайо. Книга 3 - Евгения Минчер - Страница 2

Захар чувствовал себя вымученным, однако отсиживаться в берлоге не собирался. Пусть не думают, что он прячется или боится. Две кружки кэроба и пяток сигарет разбудили зверский аппетит, поэтому Захар отправился на кухню. Там хлопотали Жанна и Каролина. Сирены обрадовались ему, защебетали, облепили с двух сторон и принялись ластиться. Захару стало чуть легче. Может, не все вокруг продались? Девушки гладили его, срывали поцелуи, спрашивали о самочувствии, но не жалели – знали, как он этого не любит, – а выражали беспокойство и готовность поставить его на ноги. Захар поймал себя на том, что улыбается. Их нежность была приятна, волнение казалось искренним – да оно и было таким, он видел по их глазам. У него появилась надежда выиграть эту битву, отвоевать землю и вернуть власть. Если понадобится, разрушит все до фундамента и начнет заново с теми, кому верит. Сиренам он пока верил. Они всегда были ласковы с ним. Даже когда он увлекся Ингой и стал забывать о них, порыкивать, отстранять. Он обошелся с ними несправедливо, но, несмотря ни на что, сейчас они улыбаются и шутливо борются между собой за право поухаживать за ним. Если это не доказательство любви и преданности, тогда что? Захару необходима хоть какая-то опора, иначе он не выдержит. Кто-то должен был сохранить верность, хоть кто-нибудь… Не может же быть так, что в строю остался один лишь Оскар.

Обед уже миновал. Жанна и Каролина готовили ужин, но с появлением Захара сразу отвлеклись и переключились на него. Их нежные прикосновения раздразнили пирата, он крепко поцеловал одну и другую и уже собирался позабавиться прямо на кухне, но потом передумал. Вдруг заявится кто-нибудь из питомцев? Лучше не давать лишних поводов для обвинений.

Сирены упрашивали Захара остаться, поесть на кухне, но здесь от варки и жарки царила такая духота, что плавились мозги. Да и стульев не было, а у него все еще ныли кости. Боль не только не проходила, она с каждым получасом усиливалась. Вдобавок и шея ныть начала. Как будто мало ему было печалей.

Захар взял тарелки, вышел во двор и уселся за стол под пальмовым навесом. Спустя пять минут Жанна с улыбкой поставила перед ним кружку его любимого кэроба.

– Приятного аппетита, дорогой, – промурлыкала она и вся засветилась от игривого комплимента, в который он упаковал свою благодарность. Жанна счастливо засмеялась, жарко поцеловала его в шею, погладила по груди, но была вынуждена прерваться и вернуться на кухню.

Захар оглянулся через плечо и поглядел вслед ее стройной фигурке с округлой попкой и длинными ногами, которые она подчеркивала короткими юбочками да шортиками. Соблазнительная и красивая, как и ее соратницы, но такой первоклассной задницы нет ни у кого, и Жанне об этом прекрасно известно.

Он улыбнулся под нос. Настроение улучшилось.

Время перевалило за половину четвертого. По небу раскинулись воздушные облачка, воздух золотился от солнца и посверкивал крыльями насекомых. Мимо с жужжанием проносились толстые жуки. Легкий ветерок развеивал зной, и такая погода в южной части Понкайо стояла с марта по ноябрь включительно, а остальные месяцы можно было назвать весенними. Декабрь и январь приходили с дождями, световые дни становились короче, но в феврале уже вовсю светит солнце, воздух свеж и упоителен, и сидеть по вечерам на веранде намного приятнее, чем даже летом. И от всего этого Захар будет вынужден отказаться? Плохо же питомцы его изучили, если думают, что им удастся одурачить его, заставить уйти с поста полноправного владыки острова. Он был Шкипером, когда самого лагеря еще не было и в помине, это была его идея, и в жизнь он претворил ее своими усилиями, с нуля. Никого из тех, кто окружает его сейчас, тогда не было рядом. И после всего кто-то осмелится забрать его детище, разжиться на всем готовеньком? Не тут-то было, милые птенцы, не тут-то было.

Сегодня обед состоял из грибного супа и отварного картофеля с жареной копченой рыбой. Захар сидел перед тарелками с ложкой в руке, но не мог заставить себя приняться за первое. Он вспоминал вчерашний ужин. Макароны накладывали из общей кастрюли. Мясо жарили прямо у него на глазах и делили на месте. Самогон разливали из одной бутылки – точнее, сначала из одной, затем из второй и третьей. Не оставлял ли он тарелку и стакан без присмотра?.. Захар перебирал в уме час за часом, с начала междусобойчика и до самого конца. Он уходил в уборную, конечно же. Это было незадолго до того, как привели Руслана. И стакан остался без присмотра. Кажется, после этого он сделал только пару глотков, но при верно рассчитанной дозе большего и не требовалось.

Захара бросило в жар. Но ведь это было еще до признания Максима… Чего они добивались? Усыпить или довести до буйства? Может, он и не заглядывал к Инге после перехвата беглецов, а вернулся к себе и рухнул в постель, но из-за лекарства проспал дольше положенного? Потому и чувствует себя так паршиво. А они отправились к Инге… Да, им известно, как он относился к ней. Он держал ее в теплице уже второй год, притом что другие пленницы из его коллекции приедались уже спустя три, самое большее четыре месяца. Именно столько времени требовалось для их приручения.

Захар никому не говорил, какие чувства испытывает к Инге, но никаких объяснений и не требовалось: два года заточения говорили сами за себя. Отнять ее значило выбить у него почву из-под ног, пусть на время, но лишить способности рассуждать здраво. Это попытка ослабить, сделать уязвимым – и нанести удар, сильный и крепкий, точно в цель. Ему потребуется время, чтобы подняться и оправиться, а они пока приготовятся ко второму удару. Всё против него. Все против него. Захар прекрасно помнит, какими взглядами сирены пронзали Ингу, какими словами чихвостили ее, когда были уверены, что его нет рядом. Они думали, что травят одну только Ингу, но с ее принижением втаптывали в грязь и его самого, осуждая его выбор, порицая желания. То-то они сейчас так светятся от счастья. Инги нет – половина проблемы долой. Женщины по природе своей прирожденные актрисы – не его ли слова? Чего им стоит разыграть перед ним любительскую сценку, прикинуться верными подругами, готовыми беззаветно ему прислуживать? Они мечтают сбагрить его не меньше, чем питомцы.

– Милый, ты так ничего и не съел? – Жанна подкралась неслышно, обвила руками за шею и прижалась к спине. – Уже все остыло. Ты где витаешь?

– Меня тошнит, – спокойно отозвался Захар. Он едва сдерживался, чтобы не сдернуть ее руки. Его словно душила огромная змея.

– Давай я заварю тебе каштанов?

Отвары из коры, цветков и листьев каштана помогали справляться с больным желудком. Их использовали вместе с некоторыми другими растениями для лечения мелких и несерьезных болячек, но Захару предложение сирены показалось странным. Почему ей так хочется что-нибудь влить в него – не суп и кэроб, так отвар?

– Спасибо, но, думаю, я обойдусь. – Он решительно поднялся из-за стола и перекинул ноги через скамью.

Жанна отступила в сторонку. Больше никто его не душил. Надо быть внимательнее, нельзя подпускать сирен близко. Мало ли, вдруг питомцы подговорят девушек сунуть ему заточку в бок или в шею. Он и сообразить ничего не успеет, не говоря уже о том, чтобы остановить.

– Чего тебе хочется? – настаивала Жанна. – Скажи, я приготовлю.

– Как только решу, непременно дам тебе знать, дорогая.

И во избежание дальнейших расспросов поспешил уйти. Теперь и еду придется самому готовить. Но как иначе? Накачали один раз – второй может оказаться летальным.

Он заглянул в кладовую, взял баул с припасами пленников, отнес к себе и спрятал под кровать. Кажется, в сарае во дворе была старая туристическая плитка на газу… Если только ее не унесли. Захар прихватил из берлоги лампу и добрых полчаса ворошил пыльные коробки, гремел старыми керосиновыми фонарями и подсвечниками, перекладывал вещи с места на место. Из сарая он вышел весь в комьях паутины, мокрый от пота, чувствуя себя так, словно просидел в этой каморке целый год. Заточение в обмен на плитку с двумя баллонами, один из которых, кажется, пуст. Захар потряс баллончик над ухом. Так и есть – выжат без остатка. Зачем они хранят пустые баллоны?

Захар принес плитку в берлогу, поставил на стол, обтер, и после нескольких почти волшебных взмахов руки на поверхности конфорки вспыхнула изжелта-голубая кувшинка. Захар опустился на корточки, вытянул из-под кровати баул и принялся копаться в поисках обеда. Каша гречневая с говядиной… Звучит неплохо. Нужно всего лишь разогреть на огне. Захар вытащил сразу две порции, огляделся в поисках миски, которую можно поставить на открытый огонь, но вся посуда в берлоге, за исключением керамических кружек, была, как назло, деревянная. Захар помянул черта, спрятал консервы под подушку и вновь отправился в сарай. Плитку он забыл выключить, но, вернувшись со старой алюминиевой миской, даже не обратил на это внимания. Он прошел в уборную, собираясь ополоснуть миску от пыли, но в рукомойнике не оказалось воды. Да что же это такое, рассердился Захар, шлепая миской об стол, он сегодня поест или нет? Тащиться через весь лагерь не пришлось: во дворе стояла деревянная бочка с питьевой водой, чтобы не бегать на колонку всякий раз, когда захочется чаю или нужно наполнить рукомойник.

От голода кишки скручивало в узел. Захар торопливо наполнил миску и поставил на огонь. Помешивая ароматную, но уж слишком пряную, на его нюх, кашу, он хватался за нагретые края миски голыми руками и даже не морщился, точно внимания не обращал или не знал, что они горячие. У окна закипал электрический чайник. Захар поставил миску на разделочную доску, выключил плиту, приготовил себе кэроб и уселся обедать.

Кашу он закусывал галетами с плавленым сыром. Ел с жадностью, как истощавший мученик после года заточения в темном и пыльном сарае. С такой пайкой пятимесячный дрейф на неисправной яхте не такая уж катастрофа. Конечно, пока провианта в достатке. У него в свое время была только рыба да горстка макарон, отпущенная строго по меркам, согласно заранее составленному рациону. Захар отправил в рот ложку гречневой каши. Сносно и даже вкусно, однако питаться так постоянно ему совсем не улыбалось. Он привык к полноценному горячему обеду с первым и вторым. Шкипер он, в конце концов, или нет? Не хватало еще втихомолку точить консервы в берлоге, пока остальные хлебают наваристый грибной суп. Этот случай можно не считать. Захара выбило из колеи предательство стаи. Удары посыпались один за другим, но открытого нападения так и не случилось, и это было хуже всего. Маски разлетелись во все стороны, обнажив алчный прищур глаз и злорадный оскал. Сладкие песнопения и дразнящие улыбки вскружили голову и сбили с панталыку. И все это для того, чтобы заманить в невидимые силки и придушить. Как тут сразу отыскать правильное решение? Но впредь он будет готов. Стряпню он возьмет на себя, а если начнутся расспросы, скрытничать не станет – выложит как есть, не будет стыдливо отмазываться недомоганием.

Или лучше повременить с правдой?.. Захар намазал сыром очередной галет и смачно захрустел, глядя в окно. Признание станет отправной точкой, сигнальным выстрелом, открытым объявлением войны. Готов ли он вступить в эту битву? Если говорить о его решимости, тут никаких сомнений нет и быть не может. Но одной решимости недостаточно. В первую очередь необходимо трезво оценить силы и шансы. Каковы его шансы в одиночку против стаи? Захар покачал головой, выковырял языком застрявшие между зубов кусочки крекера и запил кэробом. Он может яриться и громыхать на весь остров, может выступить открыто, перед всеми, обличить изменчивую натуру птенцов и заявить о своих правах на Понкайо, но чем все закончится? Он один, а их сколько? Питомцы не станут с ним долго возиться, к чему эта лишняя морока? Честное противоборство не для их гнилых душонок. Лишившись возможности избавиться от него по-крысячьи, они нападут все разом и, как бы он ни брыкался, рано или поздно свалят на землю и пустят пулю в лоб. Или скрутят и повесят на каком-нибудь старом дереве за периметром лагеря. Захар вспомнил о крокодилах и усмехнулся, предугадывая следующий вариант. Все будет зависеть от благорасположения любимых питомцев, всеобщего настроения и понесенных потерь. Захар ведь так легко не дастся, он уж постарается проломить пару головенок или вырвать кусок из чьей-нибудь шеи. Прежде чем его скрутят, он глотнет их крови.

Захара осенило: так питомцы это предвидели, вот почему пытаются его накачать! А вчера планы сорвались из-за беглецов… Или дозу неправильно рассчитали… Но тут Захар оцепенел с кружкой у рта. Взгляд безотчетно ловил блики на деревьях, но глаза ничего не воспринимали: голова была занята другим. Захар медленно поставил кружку на стол. Всё они правильно рассчитали. Лекарства было именно столько, сколько нужно. Захара не собирались убивать. Питомцы все распланировали, расписали по пунктикам и теперь спускаются вниз по списку, отмечая сделанное галочками. Захара усыпили, чтобы разобраться с Ингой, спихнуть вину на него и задурить мозги. Он им не по зубам, вот они и стараются ослабить его. Первый удар – в самое уязвимое место. Он же сразу это понял. На сильного противника стая нападает вместе, сбивает с ног и вгрызается десятками клыков. Питомцы решили подобраться со спины. Они не были уверены, что смерть Инги собьет его на землю, и приготовились ударить несколько раз, а уж затем повязать и сокрушить. Каждый их шаг тщательно продуман, каждый выпад приближает к желанной цели: отнять власть, избавиться от него, завладеть Понкайо.

Захар вышел на веранду и присел на ступеньки, закурил. Кроны деревьев клонились друг к другу, шуршали на своем непонятном языке; ветер гнал сплетни по острову, между делом сбивал пыльцу с растений и разносил семена – занимался привычными, вверенными природой обязанностями. Шел пятый час. Лагерь красовался в золотистой вуали, воздушной и нежной, как полупрозрачный пеньюар на юном теле девственницы. Впечатление портил потемневший сарай в углу двора. Захар сдвинул брови. Когда он будет делать генеральную уборку в лагере, то вместе с изменниками обязательно выкинет весь ненужный хлам. Сараи лучше заново отстроить. Берлоги и цветник он трогать не будет: жилые постройки еще крепкие и прослужат долго. Но населять их будут совсем другие люди, надежные и верные.

Трескучие птицы так глубоко запрятались в зелень, что высмотреть их не получалось. Если бы два года назад кто-нибудь сказал ему, мол, Захар, для тебя наступит такое время, когда ты не сможешь свободно разгуливать по собственному лагерю с оружием в руках и отстреливать птиц себе на забаву, он бы проломил голову этому сказочнику. А что теперь? Все покатилось к черту. Оружейка заперта на замок, ключ постоянно при нем. Вздумай он объявиться на глазах питомцев со снайперской винтовкой, его прихлопнут сразу же.

Преданность имеет свойство истираться. Он заведет новых питомцев, а через пять-десять лет все повторится. Выполнять приказы и в награду как сыр в масле кататься им будет уже недостаточно, нет, они захотят его власть, его место, его титул. Шкипер – это его титул, ничей больше. Он завоевал Понкайо своими трудами, он окропил эти земли кровью, они принадлежат ему! Инга тоже принадлежала ему, но питомцы сумели ее отнять. Первый удар – в самое уязвимое место.

В прежние времена изгнанных членов команды пираты высаживали на необитаемый остров. Так поступали с предателями, ворами и подстрекателями. Такая же участь ждала и капитана, если на корабле поднимался бунт. Изгнаннику выдавали пистолет с горсткой пороха и немного воды, чтобы он успел продержаться достаточно долго, помучился и в конце концов, иссушив флягу до последней капли, сошел с ума от голода и жажды. И когда муки доведут до отчаяния, рука сама потянется за пистолетом. Но питомцам даже не хватило смелости бросить обвинения в лицо и заявить о своих правах. Они действуют за спиной, плетут интриги, как свора истеричных баб, а открыто выступить боятся. Или ждут чего-то? Готовятся, сооружают подмостки? Захар должен быть и будет готов. Он примет следующий удар с достоинством, затем вычистит лагерь от плесени и старья, законопатит несколько построек и продолжит отлавливать туристов вместе с Оскаром. Больше им никто не нужен.

Или он тоже переметнулся на их сторону?.. Оскар почти все время проводит в гнезде, редко-редко ночует в лагере, а если соблаговолит «спуститься с гор», как шутливо говорят питомцы, то обычно после завтрака. Раньше брал с собой второй мобильник и звонил прямо из хижины, чтобы к тому времени, как доберется до реки, его уже поджидал заказанный кэб. И о прибытии яхты сообщал сразу же, не выходя, так сказать, из дома. Но в прошлом году, раззява, уронил мобильник со скалы. Теперь ходит с рацией и катер для возвращения в лагерь заказывает уже непосредственно с реки: в гнезде сигнал глушат скалы. Психует, конечно, что приходится валандаться и ждать, пока за ним приедут, но Захар принципиально не хочет заказывать для него еще один мобильник. Это будет уже пятый.

По возвращении в лагерь Оскар болтается до вечера – если повезет, удастся заставить его чуток поработать – и отбывает до ужина с припасами за пазухой. Электричество в хижине вырабатывает маленькая солнечная панель. Энергия накапливается в первой половине дня плюс еще два часа летом, после чего солнце уходит за горный хребет, но ее вполне хватает на телевизор и небольшую стационарную радиостанцию. Есть газовая плитка, но только для чайника и подогрева. Баллона объемом двадцать семь литров Оскару хватает на год. На подходе к хижине имеется святой источник. Готовить Оскар не умеет, запасается провизией в лагере, уходит на два-три дня и возвращается только за припасами, сигаретами и разрядкой.

Так было прежде. Но когда Захар избавился от Феликса, в лагере стало не хватать рук. Оскар бесится, что ему ограничивают свободу и держат взаперти. Он привык к уединению, привык ночевать в хижине и видеть за окном бесконечный простор океана. Лагерь для него все равно что клетка.

Оскару лишь недавно исполнилось двадцать семь, он самый молодой в стае, но при этом невероятно способный. Среди питомцев он лучший «кулинар», однако любит выделываться и капризничать, а работает так и вовсе по настроению. Его почти невозможно заставить сделать что-то через силу. Любое принуждение он воспринимает очень болезненно, как пытку. Жужжит на уши, куксится, чуть ли не ноет, а если видит, что добиться желаемого не получается и его не отпускают, закатывает самую настоящую истерику: орет, матюгается, топает ногами, швыряет вещи. Захар несколько лет боролся с его характером, перевоспитывал, как мог, но все тщания ни к чему не привели. Оскар гиперчувствительный, как оголенный нерв, но вспыльчивость его происходит не от настроения. Ему требуется выплеск эмоций; срываться на ком-нибудь для него жизненная потребность. Это его обезболивающее. Так почему бы не позволить ему просто быть собой? Кому от этого плохо, если он не причиняет вреда своим? Все знают, что своих он только облаивает, но никогда не кусает.

Захар понимал, что Оскар его не любит. Он давно с этим смирился. Оскар слишком эгоистичен, чтобы любить кого-то или уважать. Ему тяжело даже слушаться, такой он человек по своей природе. Но все же он по-своему привязан к Захару, хотя никогда его и не боялся. На Оскара ни разу в жизни не поднимали руку, в стае он считается избалованным подростком: кормят его старшие братья, заступаются за него старшие братья, делает он, что хочет, и никто не обращает на него внимания, пока он не появляется из ниоткуда и не начинает путаться под лапами. При острой необходимости, которая последнее время возникает все чаще, он соглашается поработать, но отплачивает истериками – или тихим скулежом, если Захар не в духе. Несмотря на все это Захар любит его, любит всем сердцем, души не чает. Да и как его не любить, когда он такой молодой, энергичный и забавный? Его проказы частенько выводят питомцев из себя, но Захар находит их занятными и только посмеивается да руками разводит: чего вы хотите от ребенка?

Но сейчас… Перед лицом всеобщего отчуждения чью сторону он примет? Как он поступит, когда стая пойдет против командира? Оскар никогда не выказывал Захару свою любовь, но Захар опекал его все эти годы как родного. Неужели для Оскара это ничего не значит? С другой стороны, Захар заботился о каждом питомце, но это не помешало им отнять у него самое дорогое, нанести удар исподтишка, ослабить с намерением захапать все остальное, все, что составляет его жизнь, все, чем он был, есть и будет всегда. Это его титул, его остров.

Чего ждать от Оскара? Кому он отдаст свою верность? Денис и Патрик без устали жалуются на него, но Германа и Тиму он забавляет, некоторым его выходкам они даже потворствуют. С этими двумя Оскар ближе, чем с Захаром, и это всегда было поводом для ревности и зависти, жгучих, но глубоко сокрытых внутри, имеющих право на жизнь, но не на свет. Герман и Тима вполне могут перетянуть Оскара к себе, если им это уже не удалось. Из-за необходимости торчать в лагере Оскар с обиды на Захара может натворить немало дел – больше сдуру, чем назло. Он такой восприимчивый и горячий, такой впечатлительный, против чужой воли он совсем беззащитен… Ему не одолеть старших братьев, не выдержать их натиска. Потом он, конечно, остынет и раскается, но ему не позволят сдать назад. Бедный мальчик, что с ним будет?.. В условиях диктата ему не выжить, он сломается, и его тут же поспешат вышвырнуть следом за бывшим командиром.

Нужно поговорить с ним. Но если питомцы успели насесть на Оскара, проникнуть ему в голову и обернуть ход мыслей против Захара, увещевания брата он сразу передаст сородичам. Захар обязан вырвать его из жадных и загребущих когтей, но не грубой силой, нет. Хитростью. Для начала все обдумать, подготовить речь… Захар будет сражаться за брата. Понадобится – кровь прольет, но Оскара не отдаст.