Читать книгу Понкайо. Книга 3 - Евгения Минчер - Страница 4

Одно окно заколочено, чтобы не развлекать заключенного жизнью двора; второе забрано деревянной решеткой и выходит в плетеную кустарниковую завесу вдоль забора. Внутри стелется зеленоватый полумрак. На полу жухлые листья и задохнувшиеся в пыли мотыльки, мухи и другие насекомые. С открывшейся дверью проникло немного вечернего солнца, но створка со скрипом закрылась – и стало темно и тихо. В привычное амбре из лаборатории по соседству вплетался запах маслянистой земли: теневая сторона карцера полностью заросла мхом. «Второй претендент на снос», – думал Захар. Если эта халупа сама не развалится, когда начнутся дожди.

Захар поставил стул напротив клетки, протянувшейся от стены до стены вдоль правого торца, шагнул вперед и просунул через прутья деревянную миску с разогретой гречневой кашей и деревянную ложку.

Пленник не забился в угол, и Захару это понравилось. Руслан сидел у стены, облокотившись о колено и подперев голову рукой. Он смотрел исподлобья, через вихры сбившегося наискось хвоста; ненависть горела в глазах подобно уголькам, готовым вспыхнуть в любую секунду и опалить любого, кто посмеет к нему прикоснуться. Один глаз у него был здоровый, второй заплыл кровью из лопнувшего сосуда. На брови серела грязная полоска пластыря; кровоподтеки от кулаков Оскара потемнели и багрово-синими пятнами расползлись почти на всю левую половину лица. Ссадины затянулись коркой; под отросшей челкой на лбу виднелась бледно-синяя отметина, оставленная на память ударом в переносицу Оскара. Знак достоинства и неповиновения, третий глаз, око разбуженного зверя.

Когда перед носом замаячила миска с ложкой, узник не поменял позы, не протянул руки. Если он и был голоден, то ничем это не выдал. Взглянув на подачку, моргнул и с презрением отвел разномастные глаза.

– Тебя кормили сегодня? – спросил Захар.

Руслан не ответил. Захар наклонился и поставил миску ему под ноги.

– Скажешь, я принес. И пусть только попробуют забрать – сверну шею. Так и передашь, ясно?

Никакого отклика. Захар выпрямился и с высоты своего роста окинул стажера проницательным взором, выискивая отпечатки дурного влияния со стороны своих злопыхателей. И до приемыша его добрались? Что они уже наобещали?

– Максим, – прохрипел узник и поднял на тюремщика дикий взгляд. – Он жив?

– Жив.

– Я хочу его видеть. – Голос звучал глухо, Руслан говорил с трудом, словно кто-то нажимал ему на грудь, словно ему не хватало воздуха. Как бы он ни старался казаться спокойным, владеющим собой, полыхающий внутри гнев находил выход через сбитое дыхание, разомкнутые губы и нервно подрагивающие пальцы.

– Максим спит в клетке снаружи, – удивился Захар. – Тебя же выводили по нужде, ты что, не заметил его?

– Я хочу с ним поговорить, – прошелестел узник.

Захар помедлил. Мысленные шестеренки остановились и закрутились в другую сторону.

– Он под снотворным.

– Что вы с ним сделали?

– Только усыпили, больше ничего.

– У него открылась рана. Я видел кровь.

– Мы все исправили, не волнуйся. Не для того зашивали и тратили медикаменты, чтобы позволить истечь кровью. С ним все в порядке.

– Верни меня в клетку на улице.

– Зачем? Травить себя видом спящего друга? Ни к чему это.

Захар присел на стул и вынул из кармана измученную пачку сигарет.

– Среди вещей был пакет с зажигалками и баллон для заправки. Это ты куришь или Максим?

Не дождавшись ответа, Захар наклонился и предложил угоститься сигаретой, но Руслан молчал и не двигался.

– Это обычные сигареты.

И все равно ничего. Выждав немного, как и вчера за столом, на случай если он передумает, Захар вытащил сигарету для себя, дунул в фильтр и повертел, вдыхая успокаивающий аромат крепкого табака. Он не переставал изучать пленника и все выискивал на его лице признаки обработки со стороны питомцев. Руслан смотрел в сторону, но взгляд его чувствовал: об этом говорил стиснутый кулак с резко проступающими костяшками, вздутая вена на шее и нервный тик в уголке губ. Вчерашняя горячка прошла, оставив после себя гнев и обиду. Захар не мог оторвать от него взгляда, так сильно ему нравилась эта угрюмая бдительность, это почти животное недоверие. Как не похож он сейчас на того испуганного мальчишку, который выронил нож и со слезами забился в угол…

– Я принял решение. – Захар чиркнул спичкой, но та сразу погасла. Мысленно чертыхнулся и бросил ее на пол, чиркнул следующей, но ракалия переломилась пополам. В груди заклокотало, голова вспыхнула огнем, но ни одна из летевших во все стороны искр внутреннего пламени не отразилась в глазах, не коснулась мускула на лице, не помогла зажечь сигарету. Обескровленные руки, непослушные, чужие, сражались с маленьким коробком, сражались неистово, властно и наконец победили.

– Максим останется вместе с тобой. – Сузив глаза от едкого дыма, Захар как ни в чем не бывало, точно и не было этой упрямой борьбы, отклонился в сторону и убрал коробок в карман.

Руслан глядел на него с подозрением и мрачным удивлением, но чем это было вызвано: тем, что он услышал или только что увидел? Неужели Захар ненароком выдал свое душевное смятение? Лучше сделать вид, будто ничего не произошло.

– Тебе будет легче принять мое предложение, если он останется вместе с тобой и на тех же условиях, что и ты? С тобой еще не говорили об этом?

Захар уловил в его взгляде непонимание и растерянность и возликовал. Замечательно, с удовольствием отметил он про себя, лучше и быть не может. Руслана не взяли в расчет. Бьюсь об заклад, они собирались избавиться от пленника. Да оно и неудивительно: кто без меня потянет его воспитание? У кого хватит сил и терпения?

Он мстительно усмехнулся. Прежде чем отнимать что-то, милые ученики, потрудились бы хоть выяснить, что делать с этим дальше. Захар был готов уступить птенцам, только бы иметь удовольствие понаблюдать за их грызней. Как они собираются делить его титул? Будут властвовать всем скопом? Или вручат скипетр кому-то одному? Но кто согласится отдать свой голос в пользу другого и лишить себя возможности на голову стать выше остальных?

– Я не верю тебе.

Руслан говорил тихо, но Захар отлично его слышал.

– Почему, Руслан? По правде сказать, сначала я планировал оставить только тебя. Но вчера много всего случилось, и это навело меня на кое-какие мысли. У меня было время подумать и в подробностях разобрать наш разговор. И поведение твоего друга тоже. Я не мог не заметить, как стоически он держался. Его открытое бесстрашие не может не впечатлять. Характер твоего друга безупречен и не нуждается в подправке. Я люблю крепких людей, а Максим как раз такой породы.

– Ты назвал его предателем и мозговым червем, – процедил Руслан чуть громче прежнего, оживая от анабиоза и устремляя на Захара всю свою ненависть. Заплывший кровью глаз мерцал рубиновой злостью. Пленник с яростью поджал губы и в сыром полумраке клетки сразу обратился во вчерашнего молодца, которому хватило дерзновения броситься на противника втрое сильнее, а чуть ранее со скованными руками сломать обидчику нос.

– Я защищал тебя. – Захар надбавил в голос теплоты и дружеского участия. – Хотел открыть тебе глаза на то, кто он такой и какими законами живет. Ты должен был узнать, что кинул он тебя только ради самого себя, а вовсе не потому, что испугался. Он следовал плану, просто не все рассчитал верно. Пойми меня правильно, Руслан, я не мог спокойно наблюдать, как ты обманываешься. Твой друг и есть предатель, я не отказываюсь от своих слов. Разве что от «мозгового червя», – заметил он после секундного молчания, выгнув бровь и придав себе забавный вид. Захар улыбнулся пленнику, нарочито не обращая внимания на его мрачную отчужденность. – Я был очень удивлен твоей отчаянной готовностью защищать друга. Если честно, мне было неприятно это видеть. Поставь себя на мое место. Я старался достучаться до тебя, помочь из самых благих намерений, но все мои железные доводы разбивались о глухую стену. Само собой, я слегка вышел из себя. Но, Руслан, богом клянусь, только лишь потому, что меня грызла эта несправедливость. Я ведь был уверен, что ты ослеплен свое привязанностью к Максиму и не замечаешь, как он ездит на тебе.

– Ты хотел, чтобы я убил его! – рявкнул Руслан.

Захар едва не улыбнулся, так здорово это прозвучало в его устах. Если бы еще слова не были наполнены горечью и сам голос не дрожал, словно кто-то повис на нёбном язычке и в страхе молит замолчать… Руслан ведь не боится его? Захар очень огорчился бы, узнав, что Руслан трепещет перед ним. Пусть злится, кричит и кидается на клетку, пусть проклинает и угрожает, но если Захар почует его страх, он сразу потеряет к Руслану всякое уважение.

– Я не хотел, чтобы ты убивал его, что за безумная мысль? Как, по-твоему, это поможет мне завоевать твое расположение? Да после такого ты проклянешь меня и замкнешься в себе до конца своих дней. И все мои попытки достучаться до тебя будут заранее обречены на провал. Я попросту потеряю тебя.

Захар скрутил окурок в деревянной пепельнице, чуть не уронив ее при этом с колена, и отставил в пыль на пол рядом со стулом.

– Вчера, когда я остался один и раскидал все по своим местам, я понял, что ошибался. Неправильно было заставлять тебя верить мне, ведь я пока ничего не сделал для твоего доверия. Максим останется вместе с тобой, и рано или поздно ты сам убедишься, что я был прав. Придет время, и ты поймешь, кому на самом деле нужно верить и чего подчас стоит чужая преданность. Максим идеален в своем свободомыслии. Его не нужно будет уговаривать идти против правил, против жизненных устоев, он и так привык действовать вразрез моральным принципам. Я не трону его и больше не стану доказывать, каков он внутри, нет. Я покажу тебе. Он раскроется перед тобой, как венерина мухоловка, и ты сам увидишь прожорливую пасть его души. Звучит напыщенно? Пусть так, Руслан, пусть так… Уверен, ты понимаешь меня и где-то в глубине, быть может, даже соглашаешься. Максим останется до тех пор, пока ты сам не скажешь мне, что хочешь избавиться от него. Не волнуйся, свое обещание я сдержу и позволю вам увидеться, но завтра.

– Сегодня! – выкрикнул Руслан, схватившись за прутья клетки.

Захар даже не шелохнулся.

– Завтра, Руслан, завтра. Сегодня в этом нет никакого смысла, поверь. Он спит целый день, снотворное очень хорошее и крепкое, действие закончится уже после заката. Максим будет не в том состоянии, чтобы говорить или хотя бы понимать, что говорят ему. Ты увидишься с ним завтра, обещаю. Завидую я Максиму, – продолжил Захар, не дождавшись от Руслана благодарности. – Такие друзья, как ты, рождаются раз в тысячелетие. Ты остаешься верным и преданным, несмотря на то, что двуличие этого человека написано у него на лице, как бы странно это ни звучало. Я действую из самых лучших побуждений, хочу сделать тебя сильнее, я пытаюсь освободить тебя от этой связи, где силы прилагает лишь один… Но ты не поддаешься, брыкаешься, как можешь, выслушиваешь мои предостережения, а через секунду протягиваешь Максиму руку. Человеку, который сбежал и бросил тебя на растерзание вооруженным чужакам.

Захар подался вперед и оперся о колени, широко расставив ноги и сцепив пальцы в замок. Руслан, привлеченный скрипом стула, метнул на пирата скорый взгляд, убедился, что Захар остался на месте и не собирается открыть клетку и опять его к чему-нибудь принудить, и снова замер неподвижно.

– Чем он заслужил такую преданность? Спас тебе жизнь? Выручил деньгами? Или это ты расплачиваешься с ним? Может быть, я придаю всему слишком большое значение и ты просто искупаешь вину? Скажи, как именно ты согрешил перед ним, Руслан. Переспал с его девушкой? Бросил в трудную минуту? Я далеко уйду от правды, если предположу, что в его вчерашнем поступке ты увидел себя прошлого? Поэтому не изменил свое отношение, да? Я чувствую, вы оба через многое прошли. Это заметно по тому, как ты смотришь на него. Да, я видел этот взгляд… Максим для тебя больше, чем друг. Он твой брат. Вы, случайно, не сводные?

Втянуть Руслана в разговор не получалось. Узник только слушал. Слушал и хранил настороженное безмолвие. Но спокойно ему не сиделось: он сводил брови, втягивал нижнюю губу, нащупывал на ней зубами чешуйки и нервно их отгрызал. Какие-то слова заставляли его прищуриваться; заслышав другие, он сжимал и разжимал кулаки.

Захар нуждался в откровенной беседе, как страдающий от удушья нуждается в кислородной маске. Теперь, когда лагерь накрыло смогом всеобщей скрытой враждебности и не осталось ни одного человека, с кем можно было бы поговорить по душам, в этой полутемной сырой конурке был его последний бастион. Здесь не станут лгать, здесь открыто выражают отторжение и не прячут ненависть. Почему все так получилось? Разве не заслужил Захар преданности? Он дал питомцам все, что мог. Он обеспечил их не только кровом и защитой, но и радостями настоящей полноценной жизни, кормил духовно и физически, вкладывался в их воспитание, делал их сильнее… А они в ответ обернули эту силу против него. Где он ошибся? Неужели все дело в Феликсе? Может быть, питомцами руководит страх и все вернется на свои места, когда Захар откровенно поговорит с ними, успокоит? Нет. Ничего уже не вернется, не после того, как они отняли у него Ингу, не после того, как накачали вчера и заморочили голову. «Ты убил Ингу». Захар не убивает без причины – он перевоспитывает. Крайние меры только для безнадежных случаев. У него не было причин убивать Ингу, но была причина убить Феликса. Больше он никого не трогал.

Захар вскочил со стула и принялся расхаживать по карцеру, потирая лоб и вздыхая. Последняя сигарета спряталась в уголке пачки и не давалась в руки; спички ломались одна за другой. Да что сегодня с пальцами?! Захар пробормотал несколько ругательств, замер посреди комнаты и без остановки чиркал и чиркал, пока огонь не вспыхнул с яростным шипением воинственно настроенной змеи. Жгучий дым наполнил легкие, язык и губы защипало, но это больше не успокаивало.

– В наше время никому нельзя доверять. – Захар ходил от стены до стены, взад и вперед, громыхая тяжелыми ботинками. – Даже тем, кого ты взрастил собственными руками. Недаром говорят, что предательство в первую очередь нужно ждать от самых близких.

Он остановился, развернулся к решетке и вгляделся в неподвижную фигуру с отбитой левой половиной лица и заплывшим кровью глазом. Руслан взирал на гостя с пристальным вниманием. Крепко сжатый кулак, поигрывающие желваки и блестящие на лбу и шее капли пота выдавали напряжение и готовность дать отпор. Захар подметил в его глазах отчаянную решимость, но был слишком взбудоражен, чтобы смаковать вкус, – проглотил разом, второпях, ничего не почувствовав.

– Расскажи какую-нибудь историю из своей жизни. Тебя предавали? Как это было, что ты испытал? Или сам оступался не раз? Я был прав насчет ваших с Максимом отношений? Кто он для тебя? Сокурсник? Друг детства? Или просто хороший знакомый, который не передумал в последний момент и не отказался от поездки, как это обычно бывает? Может, за пять месяцев дрейфа ты просто привык о нем заботиться и оберегать, как и положено хорошему капитану? Вы планировали поездку только вдвоем или должны были собраться большой компанией, но остальные соскочили? Максим сказал, вы страйкболисты. Это такая игра в войнушку, да? Кто из вас командир? Наверняка ты, угадал? Страйкболисты… К нам приезжали с Мельтахо такие любители активного отдыха… Все в камуфляже, с оружием в руках… Издали не отличишь от нас. – Захар невесело усмехнулся. – Несерьезное увлечение, глупая трата денег и ради чего? Ради подражания тем, кто действительно обладает силой, кто не страшится вида настоящего оружия и не боится проливать кровь. Вы подражаете нам, но когда я предложил тебе стать одним из нас и дал в руки настоящий нож – даже не пистолет! – ты возмутился. Теперь ты понимаешь, насколько фальшив твой мир, насколько глупы игры, в которые ты играешь?

Захар не заметил, как вновь начал мерить конуру беспокойным шагом. Руки жили своей жизнью: вздергивались в разные стороны, упирались в бока, потирали обритую голову.

– Детское соперничество в ненастоящей борьбе за липовую победу. Привилегия взрослых… Вместо дробовиков из веток можно позволить себе игрушку по виду ничем не хуже настоящего оружия. Когда флаг – или за что вы там сражаетесь – окажется в руках победителя, вы спокойно рассядетесь у костра. Кто-то затаит обиду за проигрыш, но на него не будут обращать внимания. Или высмеют, как глупого и капризного подростка. И все бы ничего, но и вы тоже – дети. В тебе еще столько юношеского, Руслан… Ты наивен и добр, как юноша, и сердце у тебя благородное и чистое, как у героя из сказки. Я думал, таких людей, как ты, давно уже нет. Такой сорт отмирает. Попросту не приживается в нашем славном мире. В конечном итоге все святые грохаются оземь и становятся обычными смертными или даже хуже. Не пытайся идеализировать этот мир, Руслан. Не жди от людей преданности в ответ или хотя бы благодарности за свою преданность, иначе на тебе так и будут ездить, пока не окажешься за бортом или не изотрешься от старости и немощности. Не существует единого жизненного кодекса, каждый сам определяет для себя правила. Но работать они не будут, пока ты не подберешь верное окружение. Ты можешь сколько угодно повторять свод тисненых внутри тебя законов, но проблема в том, что окружающие придерживаются своего собственного кодекса. Понимаешь дилемму? Ты останешься в дураках только по своей вине, ведь кого еще тебе винить за то, что сразу не разглядел шакалов? Сколько бы ты ни отдал, но если ты отдаешь неправильным людям, в конце тебя заглотят живьем. И все почему? Все потому, что ты последовал своему внутреннему кодексу, но вразрез интересам остальных. И для тех людей, с которыми ты еще вчера смеялся за одним столом, ты станешь изгоем, врагом номер один. И от тебя избавятся так быстро, что ты даже не успеешь перевести дыхание, и едва ли поймешь, что происходит. Тебя просто не станет. Но перед этим ты потеряешь всех, кем дорожишь, без кого не смыслишь жизни, не видишь себя. У тебя есть такие люди? Только не говори, что это один Максим. Неужели только он? Хотел бы я быть на его месте… Да, честно тебе говорю: хотел бы… Я ценю преданность и умею за нее благодарить. Преданность – самое важное в отношениях между людьми. Нет фундамента надежнее и долговечнее. Но только если это честная преданность, а не купленная или взятая взаймы, как…

Он поперхнулся последними словами, поднес ко рту кулак и закашлялся. В горле пробкой встал вязкий комок. Никак не удавалось вывести его наверх. Через пару минут измученный приступом Захар попросил у пленника воды. Руслан молча протянул пузатую флягу. Захар вытащил ее через квадрат решетки, отвинтил крышку на цепочке и с закрытыми глазами долго хлестал теплую воду.

– Спасибо, дорогой, – сипло проговорил Захар, вытер губы и прочистил горло. – Я все выпил, сейчас принесу еще.

Захар прошел на жилой участок, доверху наполнил флягу водой из бочки, прихватил пачку сигарет из наполовину скуренного блока и незаметно вернулся назад. С кухни веяло ароматными кушаньями; в ярко-зеленых перьях хамедореи звенели крыльями разомлевшие жуки; теплый ветерок приносил с разных уголков лагеря перестук инструментов, неразличимое мужское бормотание, отрывистый смех и сигаретный дым. Жизнь шла своим чередом. О командире никто не вспоминал. Никто не искал его, не спешил справиться о его самочувствии, хотя бы проверить, лег ли он спать или бодрствует.

Захару вспомнилось, как Хомский разбудил его сегодня днем и начал перечислять, что успел сделать и куда кого распределить. «Надежный, как автомат Калашникова». В отличие от разгильдяя Оскара, он всегда отличался хорошей работоспособностью, примерно исполнял распоряжения, никогда не увиливал от обязанностей. Что особенно нравилось в нем Захару и что он особенно в нем ценил, так это непоколебимую субординацию и полное отсутствие панибратства. Наверно, все дело в том, что Хомский приручен и в прошлой, материковой, жизни не был знаком с Захаром, поэтому никогда и не позволял себе такого поведения, каким нередко грешили Герман, Тима и Феликс. В их проделках чувствовалась игривость младших братьев, и на них всегда не хватало зла. Хомского же Захар воспринимал как подчиненного, который послушно следует приказам, но вместе с тем, если знает, что в каком-то случае они могут поступить иначе и при этом, затратив меньше усилий и ресурсов, получить ту же выгоду или даже вдвое больше, не боится высказываться и мягко спорить. И такое отношение было многим приятнее, чем, например, дружеская фамильярность Германа и Тимы, их раздражающая шумливость и готовность в любое время дня и ночи ржать во все горло. Или бессменное недовольство Патрика, из которого, наоборот, слова не вытянешь.

Молчаливость не порок. Захар любит молчаливых людей: они прекрасные слушатели. Но если бы Патрик молчал с другим выражением лица… Работу он выполняет сносно, не придерешься, но с таким хмурым и кислым видом, будто все вокруг – и Захар больше всех – давно ему надоели, будто он, как выразился Оскар, «гнет хребтину» за жалкий кусок хлеба и вообще занимается какой-то ерундой. Захар даже не знает, как Патрик на самом деле к нему относится. Он почти всегда замкнут в себе, зациклен на своих мыслях. Отзывается нехотя, лениво, словно делает одолжение. Ни разу ни с кем не проговорил дольше пятнадцати минут. Захар не единожды пытался поболтать с ним по душам, выспросить, хочет ли он вообще здесь жить. Если не хочет, почему не скажет? Захар пристроит его к своим на материк и дело с концом. Но Патрик всегда отвечал одинаково: «В данный момент меня все устраивает. Если у меня появятся претензии, я скажу». То есть его кислое выражение лица, неискоренимая раздражительность и едва уловимое цыканье в ответ на указания – это довольство жизнью? Захар давно оставил его в покое и предоставил самому себе. Главное, что дело свое делает. Но теперь не мог не думать о том, какие мысли роятся в этой голове, которая вечно повернута в сторону от присутствующих, какие цели высматривают перед собой эти колючие глаза. Что таится за этим вечно отрешенным взглядом? Кому на самом деле принадлежала идея свергнуть Захара? Не расчетливому ли тихоне с холодным, как хирургическая сталь, медицинским складом ума?

Захар хотел бы иметь в строю побольше таких людей, как Хомский. До чего же обидно терять такого хорошего исполнителя… И к тому же интересного собеседника. Если бы не дурное влияние сородичей, если бы Захар вовремя догадался умыкнуть его на свою сторону, он бы сейчас уравнял силы. Хомский стоит двоих. Захар не раздумывая променял бы на него Германа и Тиму, эту действующую на нервы бесовскую парочку… Лучший во всем, лучший из воспитанников. И даже в манипулировании ему нет равных. Это его удивление, когда Захар спросил, кто убил Ингу… Не только идеальный манипулятор, но еще и превосходный актер. Он вполне может потянуть на себе лагерь. Распоряжаться идеями, отдавать указания и школить сотоварищей, которые только вчера фамильярно хлопали тебя по плечу… Кто не мечтает об этом? Но позволят ли «чужеземцу», выходцу со стороны, занять место командира? Скорее уж питомцы обратятся против Хомского, изгонят его и затем со спокойной совестью перегрызут друг другу глотки, не переставая при этом сыпать шутками да подколками.

Захар страшно злился на свою недальновидность. Окружил себя не теми людьми, с самого начала доверял не тем, позволил сбить себя с пахвей. Сильнее предательства и лжи Захар ненавидел чужое лицемерие и привычку действовать из-за угла. Если его пытались объегорить или выставить дураком, в нем вспыхивала одержимость самого жестокого отмщения. Только так он мог успокоиться. Захар был готов прямо сейчас собрать питомцев, швырнуть им обвинения в их жадные иезуитские физиономии, а потом броситься на изменщиков и рвать, рвать зубами, хрустеть чужими костями, ломать пальцы, пока не выбьется из сил и не окажется в их лапах или не упадет замертво с ножом в спине. О, каким бы наслаждением были для него их крики! Захара искушала мысль воплотить эту сладкую грезу в реальность. Но есть ли толк? Чего он добьется? Облечет себя на смерть, а умирать не хочется. Сколько бы черепов ни проломил Захар, в одиночку стаю не одолеть. Кто-то останется, будет жить и посмеиваться над позорной кончиной обуянного яростью командира, мусолить с остальными предателями эту «постыдную сцену» и приговаривать, мол, Шкиперу даже не хватило силы духа сохранить гордость и встретить поражение с достоинством. Захар не собирался уходить в мир иной с клеймом пораженца. И не потому, что это клеймо поставит кто-то другой, к чьему мнению будут прислушиваться, ведь он жив и волен наплести что угодно, а Захар почил и уже не способен высказать свою точку зрения и постоять за себя. В победе он видел восстановление справедливости и внутреннего баланса, воздаяние за годы самоотречения и заботы, за вложенные силы и впустую растраченное доверие.