Читать книгу Осколки сфер. Часть I - Евгения Преображенская - Страница 3

Первые дни Дженна редко выбиралась из отведённой ей комнатушки, всё больше проводя время в постели, с головой закутавшись в одеяла. На острове Граг хотя и было довольно тепло, но влажный воздух, казалось, проникал под самую кожу, наполняя кости холодом и сводя ознобом мышцы.

Что случилось с её магией – чародейка не знала, но пламя было ей более неподвластно. Силы хватало разве что высечь искру. Зато мёртвая вода клокотала и пела в жилах. Впрочем, вскоре питательные супы и каши сделали своё дело. Чародейка стала появляться в общем зале и выходить на улицу.

Не привыкшая нахлебничать, постепенно она влилась в общий ритм. Девушка помогала Мамаше Йон и другим мири где только могла, не чураясь самой грязной работы. Она убиралась в трактире, мыла посуду, рыхлила грядки, ухаживала за посевами и домашней скотиной.

Размеренно и однообразно протекала жизнь гордых повелителей овец. С утра до вечера мири работали за ремесленными станками, обрабатывали болотные поля, рыбачили и охотились в чащобах Аватни, собирали в лесных садах фрукты, грибы, ягоды и травы. Когда силы стали возвращаться к чародейке, её тоже начали брать на охоту.

Рано утром Дженна вместе с другими охотницами и собирательницами уплывала на лодке в менее затопленную и более опасную часть острова, называемую Сухолесьем. Там обитали существа, похожие на огромных крыс, чья шерсть была зелёной, словно поросла водорослями, но мясо считалось на редкость вкусным и питательным. А вот своих овец мири не ели вовсе, используя только их молоко, шерсть, боевой нрав и дружеское отношение к хозяевам.

Гружёные мешками диких яблок и лечебных трав, корзинами грибов и тушами зверей, добытчики возвращались в город под вечер. В хорошие дни им удавалось поймать саблезубую оленуху. Дело это было непростое: животные славились своей невероятной прыткостью и острым чутьём.

К тому же они были любимым лакомством не только гоблинов, но и опасных хищников, в обилии населяющих чащобы: болотных свиней фарахов и плотоядных водяных лошадей агисков, гигантских ящериц аванков, огромных змей, пауков и других зубастых, ядовитых, хитрых и ловких тварей.

От зари и до зари гоблины трудились не покладая рук, а с наступлением сумерек собирались в тавернах, где трапезничали, делились новостями и устраивали шумные гуляния. Они рассказывали поэтические сказки, пели и плясали под бой барабанов и гудение дудок.

С заходом солнца веселье разворачивалось где только можно. Женщины и дети голосили, прыгали, топали и крутили бёдрами на террасах перед домами, на лестницах, обвивающих деревья, и на мостках, протянутых над болотами.

Дженна не припоминала, чтобы она ещё где-то встречала таких же весёлых созданий, как мири. Порой ей казалось, что даже сами лица гоблинов – круглые, с курносыми носами, по-детски сияющими глазами и широкими ртами – были созданы Единым для улыбок. А улыбки эти растягивались от одного уха и до другого буквально по любому поводу.

Шутливые истории, песенки и поэмки умел сочинять почти каждый житель Нора. Были они не особо изысканные – незатейливые и простые, какие обычно складывают дети, однако же предназначались не только для развлечения, но и в дар богам. Во славу высших сил гоблины играли, плясали и пели, невзирая на усталость после трудового дня.

Своей главной богиней гоблины считали Дану – Великую Родительницу. Дану произвела на свет овцерогую Мири, клыкастую Лаутла и других Матерей, которые породили племена альвов во всём их разнообразии: от крохотных клуриконов до исполинских огров, от уродливых и тупых нокеров до мудрых дивноликих эльфов.

Кроме божественных Матерей альвы особенно чтили трёх сестёр Провидиц: Йорлог, Хальду и Инлаш, которые наряду с Великой Родительницей представляли своего рода верховную власть для всех племён. Вещая свою волю Совету старейшин через шаманов, богини во многом определяли уклад жизни альвов.

Однако в последние сто лет шаманы обращались к ним крайне редко, так как общение с духами было делом сложным и небезопасным, а из многочисленных заклинателей остались лишь единицы. Чаще сами старейшины разрешали споры, освящали новые начинания, благословляли браки, встречали новорождённых и провожали к Реке забвения умерших.

К шаманам обращались как к целителям, знахарям, знатокам снадобий и ядов. Особенно в них нуждались охотницы. Даже малая царапина, нанесённая живущими в гнилостных болотах аванками и фарахами, могла стоить жизни. Что уж говорить про скорпионов и улиток.

Начав охотиться вместе с другими женщинами, Дженна не раз использовала магию мёртвой воды для обеззараживания ран. С отравлениями справиться было сложнее. Здесь важную роль играла вода живая, которой у чародейки наблюдался большой недобор. Не менее ценным было и время…

Как-то раз в сумерках в погоне за крупной зелёной крысой добытчицы заплутали, да и пересекли границы Сухолесья. Сами того не заметив, они оказались на территории одной из опаснейших тварей. Скорпионы не отличались любовью к воде и прятались от дождя на сухих островках, устраивая себе из веток нечто вроде гнёзд.

Завидев одно из укрытий, охотницы спешно повернули в обратную сторону. Гоблинш было пятеро, не считая Дженны, а прыгнувшая им навстречу тварь не превышала в размерах человека. И всё же удача в тот день оказалась не на их стороне. Удар чёрного хвоста настиг одну из женщин внезапно и угодил в плечо со спины!

Остальные спаслись. Но Дженне пришлось полночи нести маленькую мири на руках. Чародейка почти бежала сквозь болота и, как могла, поддерживала в ней силы. Однако к тому времени, когда охотницы добрались до домика шаманки Аммы, гоблинша почти не дышала, а сама Дженна еле волочила ноги.

Не теряя драгоценного времени, мудрая Амма велела, не жалея, лить на лицо мири целебный настой из восьмидесяти трав. Помощник шаманки вспорол брюхо одной из свежепойманных крыс и, вынув ещё тёплую печень, приложил её к плечу охотницы.

Амма тем временем запалила очаг в центре хижины. Зеленовато-синий огонь заплясал по стенам. Шаманка запела, обращаясь к свету. И от звучной песни дрогнул воздух.

Смотреть на ритуал считалось дурным знаком. Присутствующие мири низко склонили головы. Только Дженна осторожно наблюдала за рисунками энергий, которые ткал низкий голос Аммы. Дженне показалось, что сами царства людей и духов сходятся, соединяются, перемешиваются. Шкурки и кости мелких животных, висящие на поясе Аммы, будто оживали.

Шаманка пела, но из плотного мира голос её не мог пробиться до высших сфер. Мёртвые ящерицы, змеи и птицы служили словно скаковые животные! На них дух Аммы возносился выше обычного. Только оказавшись на грани между жизнью и смертью, он поднимался до слуха богини.

Когда песнь была окончена, старая женщина упала на пол без сил. Огонь в очаге потух, разошлись и сферы царств. Отравленная охотница в последний раз вздохнула и замерла на руках у подруг.

– Мать призывает к себе эту мири, – только и услышала Дженна. – Её смерть – наша плата за жизнь…

Мири тихо взвыли, заплакали над телом подруги. Оглушённая горем, Дженна не помня как вышла от шаманки. Добравшись до таверны Йонов, она рухнула на свою лежанку и проспала больше суток.

Помимо Матерей гоблины мири поклонялись ещё бесчисленному множеству богов. Буквально за каждый вид ремесла и искусства, за садоводство, охоту и так далее отвечал какой-нибудь скромный, но важный божок. Алтари семейных покровителей, напоминающие усыпанные цветами птичьи кормушки, стояли у каждого дома. На перекрёстках и площадях возвышались деревянные идолы.

Сам Нора, который Йон-Йон важно именовал городом, походил скорее на кучки деревень, разбросанных по лесам и водным полям. Тем не менее это было единственное большое селение гоблинов мири на всём острове. А трактир Мамаши Йон оказался одним из самых больших строений в городе.

Другие дома были невелики, как и их жители, и легко размещались на ветвях кряжистых деревьев. Мири строили жилища как можно выше – ближе к солнцу и подальше от вездесущей сырости. Улицы и площади Нора представляли из себя деревянные конструкции, установленные на сваях или подвешенные на крепких канатах.

Сырости в лесах острова Граг было предостаточно. Толстые, скрученные подобно канатам, корни леса Аватни утопали в воде. Всюду, куда ни глянь, простиралась зеленоватая гладь.

И хотя водоёмы именовали болотами, были они по большей части неглубокие, нетопкие, чистые, а кое-где доходили до щиколоток. В них гоблины мири выращивали болотную пшеницу и цветы, строили плавучие грядки для овощей и фруктов.

Здесь же они разводили рыбу и пасли скотину. А в солнечную погоду, которая выдавалась в Западном пределе нечасто, в водоёмах днями напролёт плескались ребятишки.

Детей в городке Нора было больше, чем взрослых, а женщин – больше, чем мужчин. Порой одного мужа делили женщины целого квартала. Часто на мостах и тропинках города Дженне встречались калеки и совсем немощные старики годов пятисот от роду.

За спокойной неприхотливой жизнью, наполненной простыми радостями и широкими улыбками, стояла трагедия, которая не обошла ни одной семьи мири.

– …Ровно сто лет назад на вересковом поле сошлись две армии, – рассказывала Бабушка Йон, которую за тяжёлый нрав, любовь раздавать оплеухи и боевое прошлое втайне именовали Дубабушкой. – Жители островов восточного Предела – гоблины мири и лаутла, тролли и гномы, огры и другие – встали плечом к плечу против пришельцев из западного и южного Пределов – людей и зверолюдей, которые вознамерились завладеть островами и поработить их жителей.

– Что же им было нужно? – поинтересовался кто-то из младших.

– Они собирались увести в рабство самых сильных! – гневно выкрикнула одна из охотниц.

– …И обложить налогами оставшихся, – авторитетно добавила другая.

– Они хотели забрать всю нашу воду, забодай их Мири! – стали выкрикивать гости.

– Осушить болота!

– Украсть секрет «живой воды»!

– …И верескового мёда, – добавил кто-то робко.

– А разве ж мы варим вересковый мёд? – удивился другой.

– Нет?

– Да нет… Нет… – пронеслось по толпе.

– Но могли бы!

– Могли бы! Да! Верно!

Этим вечером праздновали Столетие великой победы, и народу в трактир набилось видимо-невидимо. Гоблины надели пёстрые шаровары и рубашки, чьи цвет и орнамент обозначали принадлежность к той или иной семье, отчего зал начал походить на цветочную клумбу.

Лучшие друзья Йон-Йона – карапуз Палл-Эльс и лопоухая худышка Фритрика-Сторт, которых Дженна прозвала Пончиком и Мышкой, – вместе с Бельчонком устроились на узкой лестнице. К слову, раздавать клички придумала не Дженна – это было любимым занятием гоблинят. Они нарекали друг друга и взрослых в честь зверей, кухонной утвари и даже еды.

Не обошло их внимание и чародейку. Вначале дети относились к мрачной незнакомке с настороженностью, но увидев, как просто с ней общается их друг, и сами переняли его манеру.

Среди собравшихся Дженна приметила фиалково-цветочные накидки тёток Йон-Йона. Недавно родившая крепышка Бирна-Кан Репка покачивала на руках своего крохотного Комочка. Иули-Кан Щучка, устроившись бок о бок с ними, веселила младенца, корча ему смешные рожицы.

Были тут знакомые чародейки – сёстры-охотницы: старшая Асвид-Грен Одноухая Лисичка, побывавшая в легендарном бою на верещатнике, и младшая Дрива-Грен Шишка. Обе носили узкие полосатые песчано-зелёные одежды, как полагалось охотницам. А их глаза и губы были иссиня-чёрными от сока чернильных ягод.

Ягодами пользовались все, кто ходил в Сухой лес, включая саму Дженну. Чёрный сок отпугивал насекомых, паразитов, а также непрошенных попутчиков, делая лица женщин страшными и свирепыми.

Поодаль от охотниц сидела супружеская чета, чьих имён чародейка не запомнила: вечно усталый взъерошенный Веник и ворчливая Погремушка. Явился на праздник разодетый в зелень и бирюзовый горох Ужик – маленький, неказистый, похожий на рыжего хорька юноша, которого все в округе считали завидным женихом.

Ослепшего после войны старика Крота привёл глухонемой Налим. С ними приковылял на костылях одноногий кузнец Куй-Рин, чьи бурые в клетку цвета носили семь семейств. И это если считать только официальные браки. Всех троих усадили на почётное место старейшин.

Прибежали и другие друзья Йон-Йона: прыщавенький Бублик с сестрой Лепёшкой, долговязый Сковорода, стриженый под горшок Горшок, маленький, но уже весь в шрамах задира Енот и прочие.

– А зверолюди – это кто такие? – отважно выпятив грудь и сжав кулаки, обратился к Дубабушке Енот.

Дженна с любопытством перевела взгляд на рассказчицу. Ей тоже не терпелось узнать ответ.

– Зверолюди, дружок, – это обитатели островов Фалассии и Элибрэ, – пояснила старая гоблинша. – Страшные создания, породить которых могли лишь обезумевшие отпрыски богини Домны…

– Как так? – поинтересовалась сидящая рядом с Енотом круглощёкая и любознательная Лепёшка. – Оборотни, что ли?

– …Это огромные птицы с женскими грудями, – устрашающе вытаращила на неё глаза Дрива Шишка. – Жуткие гарпии!

– Быки и лошади с головами людей! – подхватила её сестрица Асвид Лисичка. – И люди с головами собак и кошек!

– О-ой-ёй! – воскликнула Лепёшка, ненароком прижавшись к Еноту.

Мальчик не проронил ни слова, только задрал нос и важно надул щёки.

– Мерзкие летучие обезьяны Оверскита, – скрипуче вздохнул старый Крот.

– …Жуткие дракониды и сфинксы, – добавил кто-то из гостей.

Дженна нахмурилась. Какая грозная армия! Как же альвам удалось победить?

Помимо мири на праздник прибыли некоторые равнинные лаутла и даже тролли Стайнира с соседних островов. Впервые Дженна увидела троллей женщин. Все они обладали роскошными огненно-рыжими шевелюрами, были высокие и полногрудые, словно демоны страсти, только более плечистые и очень уж носатые.

Лаутла от мири отличали светлые волосы, карие глаза и остренькие, как куриные клювы, носики. До Нора добрались, как поняла Дженна, только охотницы и торговцы лаутла. Одеты они были скромно, по-походному, в чёрные, бурые и серые цвета.

Праздник был в разгаре. Столы ломились от угощений: овечьего сыра, выпечки, солений и жареной на огне дичи. Рядом с блюдами с вполне обыкновенными пирогами стояли миски с копчёными тараканами и змеями, с синими пиявками и полосатыми слизнями.

Последних было принято употреблять в пищу ещё живыми. Но некоторые особо свободолюбивые слизни использовали любую возможность, чтобы покинуть празднество, оставив за собой лишь влажную полоску.

Дженна попробовала все лакомства без особого восторга, но и без отвращения. Болотная пшеница, из которой гоблины делали пироги, показалась ей безвкусной. Змеи были явно пересушены, а зажаренные до черноты тараканы горчили. Больше всего чародейке понравились праздничные напитки.

Осанистая пышная гоблинша с двумя чёрными косами и пронзительно-синими глазами, помощница Мамаши по имени Лауг Красотка, расхаживала между столами, наполняя опустевшие кубки травяным чаем, цветочным соком и сидром из диких груш, пивом и удивительным напитком, который гоблины употребляли исключительно по большим праздникам или же как лекарство.

Терпкая тёмно-золотистая жидкость, именуемая «живой водицей», представляла собой крепкое одурманивающее питьё, обжигающее нутро, подобно настоящему огню.

Конечно же, это была не волшебная живая вода, а продукт, создаваемый из зерна путём брожения, перегонки и выдерживания в бочках из ароматных сортов древесины. За несколько месяцев пребывания в Нора Дженна успела оценить напиток и познакомилась с производящим его алхимическим аппаратом – дистиллятором.

– Захватчиков было больше, чем нас, все они были воинами, хорошо вооружёнными и наученными рубильному делу, – вещала тем временем Бабушка Йон, глядя сквозь толпу на Дженну своими узкими выцветшими глазами. – Альвы же были крестьянами и ремесленниками. В наших рядах шли старики, женщины, плоскогрудые девчонки и безбородые парни. Однако мы защищали свои дома, свои семьи, наших детишек, наших предков… В этом заключалась великая сила! – она хватанула единственным кулаком по столу. – Страшной ценой, но мы победили!

Дженна ухаживала за Бабушкой Йон и хорошо знала женщину. При свете дня она была почти неприметна в своём кресле на колёсах – если, конечно, не кричала и не бранилась – и выглядела ну точно маленькое сморщенное яблочко. Однако, начав свою историю, в полутьме, среди огоньков свечей и ламп старая рассказчица будто разрасталась до великанши, а её серебристые глаза сияли ярче луны.

Спина Дубабушки под гнётом лет и труда согнулась крутым горбом. Зелёное лицо напоминало древесную кору, а волосы – сухой поседевший под солнцем мох. Осталась она после войны безногая и однорукая, а когда-то слыла настоящей сердцеедкой.

Замужеств у гоблинши было много. В них она нарожала несчитанное количество гоблинят. И теперь считалась бабушкой во многих семьях.

Дженна слушала рассказчицу, сидя в самом тёмном углу таверны, подальше от народа и света. Девушка рассматривала гостей, с удовольствием вдыхая прохладный сырой, наполненный нотками воды и леса воздух, щедро струившийся в распахнутые двери. Рядом с чародейкой устроился дедушка драугр.

– Битва длилась много дней и ночей, – тем временем рассказывала Бабушка Йон. – Обе армии сражались без отдыха и сна. Многие падали замертво не от ран, но от голода и усталости. И погибшим не было числа. Земля скрылась под грудами мертвецов. Мы шли в бой, попирая стопами тела врагов и друзей. И всё же мы отбросили вторженцев обратно на их острова. – Она остановилась, протянула дрожащую руку к своему кубку, залпом осушила его, вздрогнула, крякнула и продолжила глухим голосом: – Домой вернулись немногие… А в городах и деревнях остались лишь те, кто вовсе не мог держать оружие: дряхлые старики, женщины на сносях, молодые матери, маленькие дети…

При этих словах Дедуля Йон – дедушка Йон-Йона и один из последних мужей Бабули Йон – издал спазматический звук, напоминающий попытку вздохнуть. Дженна была уверена, что ему вторил довольный смешок Дхара Нэваала.

– Чу-удная история, – шепнул ей на ухо демон боли. – Чу-удная водица…

– Не лезь к ним, – глухо предупредила Дженна.

Она подняла свой кубок с «живой водицей», сделала глоток и прикрыла глаза. Обжигающий напиток коснулся губ чародейки, будто поцелуй любимого, и горячие волны разлились по телу, точно давно забытая магия пламени вновь наполнила его. Дженна поморщилась и стиснула зубы. Демон боли получил свою долю праздничного ужина.

– Твои аппетиты уж больно возросли… – недовольно заметила девушка.

– Что делать? Твои новые друзья угнетают меня своей жизнерадостностью, – пожаловался Тринадцатый.

– …О, и не тебя одного, – ухмыльнулась чародейка.

Рассказчица закончила историю заунывной песней о героизме альвов. В ней повествовалось о светлой надежде и о страшных потерях. Бабушка пела о том, как гоблины ждали, да так и не дождались подмоги от тёмных эльфов, как после битвы ушли под землю и больше уже не появлялись на поверхности гномы Гулна.

Дженне казалось, что от усталого, надломленного голоса Дубабушки может треснуть не только её череп, но сама основа мироздания. Гоблины были хорошими, но душа её маялась в Нора. Будто бы Дженна была в этом городе не на своём месте. Она была не там, где должна… не там, где нужна.

Незаметно поднявшись, девушка плотнее закуталась в шерстяной плащ и выскользнула на улицу. Она долго шла по подвесным улочкам Нора и, пройдя загоны со сторожевыми овцами, растворилась во тьме леса. Путь Дженны лежал по витиеватым тропкам, проложенным между болотами, и вёл сквозь лесные ворота к верещатнику.

Чародейка частенько гуляла там ночами, сама не зная точно, ищет ли она испытаний на свою головушку или же хочет отдохнуть от излишне шумных и весёлых мири. Иногда навстречу ей, освещённые призрачным сиянием болотных огоньков, двигались драугры.

Некоторые из них при ближайшем рассмотрении оказывались прилично одеты и даже причёсаны. Эти были дружелюбными. Их семьи продолжали заботиться о своих погибших родных: заплетали им косы, латали дыры в одежде и чинили обувь.

Если Дженну от тёплого крова гнала жажда одиночества, то мертвецы, ведомые тоской и полузабытыми чувствами, возвращались домой. Там они грелись у очага, слушали голоса близких и снова уходили туда, где когда-то расстались с жизнью.

Нередко встречались у верещатника опасные мертвецы. У таких не осталось ни друзей, ни родных, и на земле их держала лишь злоба. Одинокие, дрожащие и скулящие, они готовы были разодрать любое живое существо. Без лишних раздумий чародейка прерывала их мучения быстрым взмахом своего клинка или лёгким движением пальцев.

Дженна больше не чуралась силы мёртвой воды, всё чаще прибегая к ней. Она пленяла и прощупывала драугров, надеясь объяснить это жуткое явление. Чародейка хотела понять, что нарушает естественное течение витали и как это исправить. Однако каждый раз ответ ускользал от неё. И каждый новый эксперимент заканчивался лишь болью в суставах…

От вересковых пустошей до болотных лесов вели особые врата. Пожалуй, сумеречные лисы назвали бы их лисьими или теневыми. Альвы мира Сет дали им названия в честь мест, куда те открывали проходы: лесные и луговые. С одной стороны, врата являли собой два древа, образовывающих большую арку между своими свитыми стволами. С другой – это были высокие вертикально стоящие камни.

Выйдя из лесных ворот к луговым, Дженна погрузилась в заросли вереска. Девушка шла сквозь него, и шаги её были тяжелы, будто продиралась она сквозь высокие сугробы, а вокруг стояло не лето, но зимняя стужа. Не более легки были и думы чародейки.

Прошло уже столько времени, а неизвестный маг, который помог ей пройти в мир Сет, так и не проявил себя. И уж тем более Дженна не рассчитывала, что вдруг в небесах появится силуэт чёрной птицы.

Если бы Сайрон был жив, он нашёл её. Если бы Сайрон обладал той же природой, что и она – погибал и возрождался в новых мирах, – он отыскал её…

Но нет, никто не нашёл Дженну. И чародейка запретила себе надеяться. Она запретила себе думать о прошлом. Она старалась жить дальше и радоваться тому, что цела: осталась при руках, при ногах, видит и слышит…

Гоблины мири смогли пережить свою трагедию. Они даже свыклись с мертвецами. Сможет и Дженна. Так она решила.

Замерев посреди верещатника, чародейка подняла взор к небу. Стояло чернолуние, и безоблачная синяя даль сияла, мигала и переливалась россыпями звёзд. Некоторые из созвездий Дженне были хорошо знакомы, другие выглядели совершенно чужими.

Непобедимый Охотник, как и прежде, смотрел на неё свысока своими тремя самыми яркими звёздами. В этом мире их считали тремя глазами сестёр Провидиц – богинь Судьбы и называли их именами: Йорлог, Хальду и Инлаш.

Небесный Охотник девушку ничуть не удивлял, ведь и луна в Сет была такой же, как и в Сии, разве что её серп лежал более вертикально… Однако, глядя на небо, бездонное, завораживающее, прекрасное – чародейка больше не испытывала прежнего трепета.

Лишь неизмеримая тоска и затаённый полузабытый ужас погони возрождались в сердце девушки. Слишком хорошо она помнила, как безжалостны оказались к ней течения междумирья – конечно же, не сама звёздная сфера, но некая тонкая её часть, связывающая миры, планеты и звёзды воедино.

Она же и разделяла… Разделяла странников и хранителей, любимых, супругов, родителей и детей.

Стиснув зубы, Дженна закрыла глаза и тихонечко взвыла. Она плакала, но глаза её оставались сухими, словно бы свет междумирья иссушил слёзы, навсегда лишив возможности выплакаться. Одновременно с разных сторон девушке вторил вой драугров.

Сейчас Дженна была там, где должна. И Дженна была не одна.

Они выли, и вместе с тем оживал верещатник. Гудела земля, раскачивались растения, и вздрагивал воздух. Место силы пело, подобно невидимому древнему существу.

Его тихий зычный голос на некоторое время изгонял злобу из сердца и наполнял смятённый ум спокойствием. Чародейка внимала ему, точно пила мёд: горький, льдистый и стократ более пьянящий, чем «живая водица».

Через некоторое время вой Дженны сменился песней… Девушка тихо вторила музыке мёртвой воды и удивлялась самой себе. После глотка витали смерти боль хотя и затихла, но продолжала сжимать горло, и когда-то насыщенный, гибкий голос чародейки стал походить на сухой шелест.

Сияющие планктосы, как и прежде, порхали в волосах Дженны. И в их свете из-за спины девушки неслышно появился колдовской помощник. Дракон осторожно положил голову на плечо хозяйке, а та нежно коснулась его щеки прохладной ладонью, чтобы напитать силой.

Если бы нашёлся тот, кто видел Дива в мире Сия, сейчас он не узнал его. Феечий дракон подрос до размеров крупного жеребца, его изумрудные глаза и синяя чешуя потемнели, сделавшись почти чёрными, а золотистая грива стала седой, как свет луны.

Что же до прекрасных крыльев, их Дженна не наблюдала с тех самых пор, как впервые выпустила Дива в новый мир.

Забравшись на спину волшебного скакуна, чародейка погнала его вдоль холмов. Ветер бил в лицо и трепал волосы, но Дженна не ощущала злых холодных касаний. Девушка подгоняла Синего всё настойчивее, правя конём без узды и поводьев, ведя его всё дальше сквозь пустошь.

Втайне чародейка надеялась увидеть море. Однако остров Граг, похоже, не имел ни конца ни края.

Второй день после Столетия победы гоблины мири считали траурным. Повелители овец больше не танцевали, не пели и даже разговоры вели лишь вполголоса. Живые поминали и оплакивали умерших. И будто сама природа горевала вместе с ними. Ливень трудился без устали, не стихая даже на мгновение.

Невзирая на траур, работали и некоторые мири. После завтрака Дженна застала Йон-Йона и его брата Тал-Йона на пороге трактира. Те, кряхтя и фыркая, тащили на улицу большой медный таз для купания.

– Вот, Бабуля мыться будет, – объяснил Бельчонок. – И обязательно в небесной воде. Кожа, говорит, от неё молодеет.

– Видать, замуж снова собралась, – проворчал Тал-Йон.

– А толку-то? – поддержал его младший брат. – Столько детей и внучат у неё, а отдуваемся за всех мы с тобой.

– …Любит нас больше других!

– Я помогу, – предложила Дженна, хватаясь за свободный край таза.

– Там холодно и мокро, – предупредил Йон-Йон.

– И не такое переживала… – усмехнулась девушка.

Втроём они кое-как вытащили посудину на заднюю террасу и оставили под дождём набираться небесной водой. Братья ушли подготовить Бабулю, а Дженна, спрятавшись под навес, осталась следить за ванной. Крупные капли мерно барабанили по тазу, листьям и разбухшим болотным полям, наигрывая тоскливую мелодию.

– …Эдак ваши поля превратятся в моря, – пошутила чародейка, когда братья вернулись.

Йон-Йон нёс с собой чайник с ароматно пахнущим горячим отваром, а Тал-Йон помогал бабушке с её креслом, колёса которого так и норовили провалиться в щели между досками пола.

– В моря? – удивился Бельчонок. – Это те, что из сказок, что ли?

Он вылил кипяток в таз, рукой помешал воду. В это время Дженна развернула навес так, чтобы закрыть всю террасу от дождя.

– Из сказок? – охнула она, застыв на месте с поднятыми руками. – Но как же так? Мы ведь на острове…

– В сказках говорится, что когда-то предки мири жили на берегу бескрайней воды, которую называли морем, – мечтательно вздохнул Тал-Йон. – Вода эта была солёной, и обитали в ней такие создания, которых нет в наших болотах! И даже Большеводье Грага не могло сравниться по размеру с морями… Вот бы их увидеть, да?

– Да, – рассеянно кивнула Дженна.

– …Хорош, малышня, ступайте уже, – сердито вставила Дубабушка, щёлкнув по лбу открывшего было рот Тал-Йона. – Дальше мне девчонка поможет…

Братья спорить не стали. Не успела Дженна глазом моргнуть, как их и след простыл.

– Некромантка, – обратилась к ней старая гоблинша, – мы приняли тебя в нашу семью, дали хлеб и кров, так будь любезна, чти традиции и не морочь детей своими морями и "матариками"…

– Материками, – тихо поправила девушка.

– Не морочь, говорю, – разозлилась старушка. – Не их это дело…

Дженна смиренно склонила голову. Дубабушка была не только сказительницей и главой многих семейств, но входила в Совет старейшин Нора. Если другим мири Дженна не давала спуску, то к Бабушке Йон относилась с глубоким почтением.

Ей, безногой и однорукой, перечить было куда опаснее, чем спорить с Сайроном. Маг, может быть, и знал многие ругательства, но держал знание в тайне. В отличие от Бабули.

– Я так понимаю, – произнесла Дженна, выслушав в свой адрес пёструю тираду, – некромантов не любят не только в восточном Пределе?

Дубабушка пренебрежительно глянула на потемневшие до локтей руки девушки. Обычно Дженна носила высокие перчатки, скрывающие тёмно-серую кожу и синие вены под ней, но ради купания старой гоблинши их пришлось снять. Точнее говоря, отозвать…

Портные мири не сумели сшить для Дженны подходящего фасона. Их изделия не слишком хорошо держались на предплечьях. Тогда Дхар Нэваал предложил чародейке свою помощь.

Живущий в тунике, а не в мире демонов, он теперь полноправно распоряжался зачарованной материей. По одному только желанию Дженны он мог изменять форму её одеяния, в том числе распределяя ткань по рукам, как перчатки.

– Некромантия иссушает душу и разъедает нутро, – ответила гоблинша. – Я видела таких, как ты. Раньше, до войны, когда эльфы ещё не попрятались в своих чащобах, магов было больше. После того, как на вересковом поле стали появляться драугары, некоторые колдуны и шаманы делали попытки успокоить их. Кого-то интересовала власть… Но все они рано или поздно присоединялись к неумершими воинству.

– Я бы хотела помочь этим душам найти покой, – вздохнула Дженна.

– Знаешь сказку о мудром пастушке? – рассмеялась Дубабушка. Девушка пожала плечами, и женщина продолжила: – Говорят, это был самый мудрый гоблин, что когда-то рождался на Граге. Был он сыном одной шаманки и много добрых дел совершил для своего племени. Но вот слухи о необычайных способностях юноши достигли правителя Лалинги. Император решил испытать гоблина, пообещав тому, что даже сделает его своим сыном и передаст власть, если юноша правильно ответит на его вопросы.

– Он ответил? – затаила дыхание Дженна.

– Ответил на все, кроме одного. – Дубабушка скинула лиловую накидку, в которую была замотана, и с помощью чародейки перевалилась из своего кресла в таз. – Последний вопрос касался драугаров…

– Император тоже хотел знать, как их упокоить?

– Все мы хотели бы знать, и мудрый пастушок стремился к этому, – кивнула Дубабушка.

– …Он не сумел? – догадалась Дженна.

– Он часто ходил на пустошь, но вместо того, чтоб продолжать пасти своих овец, возненавидел живых, – закончила женщина. – А однажды остался там навсегда.

– Это не сказка, – грустно сказала чародейка. – У сказок должен быть хороший конец.

– В сказках сокрыто зерно истины, – пояснила Дубабушка. – Посмотри на себя, Дедушка Лювер-Йон и тот живее будет.

– …Мои руки потемнели от мёртвой воды, – согласилась Дженна. – Но не она разъедает моё сердце… Вам, как женщине, потерявшей многих мужей, это должно быть знакомо.

– Во-от как, – протянула Дубабушка, прищурившись. – Ты потеряла кого-то?

– Мой любимый погиб, – кивнула Дженна.

– Что ж, тогда послушай старую женщину, – усмехнулась гоблинша. – Лучшее средство от сердечных ран – найти нового мужа.

Долгое время девушка молчала. Тёплая вода парила, в воздухе стоял аромат заваренных трав. Натирая мочалкой спину женщины, Дженна невольно рассматривала её.

Груди у Дубабушки отвисли до бёдер, кожа покрылась пятнами и сморщилась так, что ей не помогли бы и чародейские заклятья, не то что дождевая вода.

– …Вы правы, – наконец, произнесла чародейка. – Я так и сделаю. Я обещала. Обещала ему… Но, – она коротко улыбнулась, – не сейчас. Может быть, позже… Ведь в вашем городке и так мало мужчин.

– Ха! – одобрительно крякнула Дубабушка. – Шутишь. Это хорошо. Значит, не всё для тебя потеряно…

– Уважаемая Бабуля Йон, – обратилась Дженна к гоблинше, осторожно намыливая её длинные и тонкие, как паутинка, волосы. – Объясните, почему жители островов считают, что море – это сказка?

Дубабушка выпучила на девушку свои выцветшие глаза, поморщилась и зашипела, точно гадюка. Дженна в ответ не проронила ни звука. Видя, что девушку не взять на испуг, гоблинша одобрительно улыбнулась.

– …Когда-то в Нора была библиотека, – как бы нехотя начала она. – Потом ураган сорвал её с дерева и разметал по всему острову. С тех самых пор вся мудрость наших предков – стихи, сказания и легенды – передаётся из уст в уста. В дни моей молодости – не то что теперь – считалось: чем больше сказок ты знаешь, тем богаче, – Бабуля Йон широко улыбнулась, продемонстрировав сильно поредевшие зубы и один-единственный жёлтый клык. – Как могла, я старалась донести свои знания до внуков, но им лишь бы по лесам да лугам носиться со своими овцами…

– Йон-Йон знает много сказок… – заметила Дженна.

– …Забодай тебя Мири, не перебивай, когда старшие говорят, – гоблинша хлопнула кулаком по воде.

– Простите, – вздохнула чародейка, отирая капли с лица.

– Вот послушай, расскажу я одну легенду, – продолжила Дубабушка. – А правда то или нет, решать тебе. Наши предки писали, что острова Сет покоятся в бескрайних водах – в морях то бишь, – гоблинша вновь театрально вытаращила глаза, а в её голосе появились таинственные нотки. – И нет ничего прекраснее этих вод на всём белом свете или за его пределами… Однако в морских глубинах, во тьме и холоде обитает гигантский фомор змей! Говорили, что в былые времена раз в год змей поднимался на поверхность и исполнял любое желание всякого, кто к нему обратится…

– Самое-пресамое любое желание? – настороженно переспросила Дженна.

– Всё верно, – подтвердила гоблинша, глядя ей прямо в глаза. – Он даровал богатство и любовь, излечивал недуги, оттяпанные конечности выращивал, – она понизила голос, – и даже возвращал к жизни погибших. Однако же всякий раз дар змея оборачивался проклятием. Поэтому боги закрыли доступ к морю. А постепенно стала стираться и память о нём… Незачем помнить о том, чего больше нет.

Повисла тишина, только капли барабанили по листве, да где-то вдали блеяли овцы.

– Разрешите вопрос? – осторожно произнесла Дженна.

– Давай, – снисходительно кивнула женщина.

– Йон-Йон рассказывал сказку о короле Змее…

– …Не иначе, первый король Змей заполучил престол с помощью змеинской магии, – сказала Дубабушка, презрительно выругавшись. – Как ещё он мог завоевать восточный и южный Пределы? Должна я тебе сказать, это тот ещё род негодяев… Один убивал своих жён. Другой же сто лет назад пошёл на нас войной. Третий погубил семью нашего друга… Да тьфу на них! Ты мне своими вопросами всё купание отравила…

– Значит, это не просто сказка, а Змеи – настоящий королевский род, – задумчиво произнесла Дженна.

– И чтоб ему пусто было, – подытожила гоблинша.