Читать книгу Мой Красногорск - Евгения Яковлева - Страница 4

Я родилась в 1946 году, поэтому об эвакуации знаю только по рассказам моей матери, Лядовой Татьяны Васильевны. По каким-то причинам мама сохранила свою девичью фамилию. Она родилась в Москве, в Сокольниках, и до замужества жила и училась в Москве. Семья её была большой (семеро детей), но не бедной. У них была кухарка, дворник-истопник и няня. Дед служил управляющим у какого-то купца или заводчика. После революции такие семьи считались зажиточными, их не раскулачивали, но детям учиться какой-либо профессии не позволялось.

Отец моей матери был первым застройщиком посёлка Клязьма под Москвой. Вовремя почувствовав опасность революции, дед продал дачи и увёз семью в Тульскую губернию, где была плодородная земля и возможность прокормить семью. Но даже там моей тётке пришлось устроиться нянькой, чтобы потом пойти в училище как представителю рабочего класса. Маме повезло больше, и она окончила топографический техникум. Когда ей исполнилось восемнадцать, её направили в Казахстан проводить топографические съёмки. Там она и познакомилась с моим папой – выпускником Института геодезии и картографии.

Родители отца жили в Красногорске, на Красной горке. Там и сейчас стоит их дом, вернее, дом папиного отца, Яковлева Степана Игнатьевича. После свадьбы молодожёны некоторое время прожили там, а вскоре мама получила участок в восемнадцать соток на улице Райцентр. (Участок выделила машинотракторная станция, где мама почему-то работала бухгалтером. Видимо, просто не хватало специалистов такого профиля, – вот и брали любого грамотного человека).

Лядова Татьяна Васильевна, 1970-е годы

На участке мои родители и построили себе новый дом. Привезли сруб, наняли рабочих, собрали, а потом долго достраивали. Он ещё не был полностью готов, но для жизни вполне пригоден. На улице Райцентр, в этом самом доме под номером 28 родились мой брат Женя и сестра Наташа. Папа к тому времени уже несколько лет проработал на заводе инженером.

Началась война. Завод являлся стратегическим объектом – выполнял только военные заказы. Когда немцы подошли к Москве, было принято решение о его срочной эвакуации в Сибирь.

Лядова Татьяна Васильевна, 1980-е годы

В двадцать четыре часа члены семей эвакуирующихся работников завода должны были собрать всё необходимое и прибыть на вокзал к поезду, который направлялся в Новосибирск. Долго не раздумывали и не выбирали, так как вес багажа на каждого взрослого был строго ограничен.

Дом пришлось бросить. Книги, ноты, пианино, вся одежда и весь кухонный скарб, включая дорогие тогда керосинки и керогаз, – всё осталось тем, кто не эвакуировался, несмотря на реальную угрозу немецкой оккупации. Когда родители – уже с тремя детьми – вернулись из Новосибирска, дом оказался пуст. Даже предметы мебели (столы, стулья, этажерки) родители замечали потом у соседей, но вернуть что-либо так и не удалось.

В эвакуацию мама взяла с собой швейную машинку за счёт веса других нужных вещей. Она часто вспоминала, каким правильным было это решение. Она не только обшивала свою семью и семьи других эвакуированных, но и зарабатывала деньги для семьи пошивом рукавиц.

В Новосибирске по строгому распоряжению властей семьи заводских работников, как и самих работников, подселяли в квартиры и дома к сибирякам. Разрешения у жильцов никто не спрашивал. Конечно, это многим не нравилось. Хозяйка квартиры, куда подселили родителей, постоянно ворчала. Ещё бы – двое детишек! К тому же скоро выяснилось, что мама ждёт третьего ребёнка. «Приехала, разродилась», – упрекала хозяйка. Девочка – моя сестра – родилась в канун нового, 1942 года.

Военные действия до Сибири не докатились, но всё равно в эвакуации приходилось нелегко. У местного населения были какие-то запасы – мука, крупы, картофель. У эвакуированных – только зарплата, которой на большую семью не хватало. Продукты стоили втридорога. Когда наступила весна, мама занялась огородом. Земли в тех краях, слава богу, сколько угодно. Трудно было достать посадочный материал, поэтому вместо целых картофелин сажали очистки с глазками. Странным образом они прорастали и давали небольшой урожай.

Дети ходили полуголодными. Старшие терпели, а младшая сестрёнка, бывало, пробиралась в поисках пищи на хозяйскую половину. Там вкусно пахло супом и выпечкой. Однажды маленькая Валя смешала хозяйке крупы в кухонном шкафу (гречку, перловку, пшено). Поесть крупы она не смогла, хотя и пыталась, только всё перемешала. В ужасе хозяйка закричала: «Татьяна, смотри, что твоя-то наделала! Почему не следишь за ребёнком?!» А мама всё время была занята – хлопотала, обеспечивала выживание семьи. Как тут уследишь? «Ну ладно, – сжалилась хозяйка. – На тебе, Валечка, булочку». Сибиряки всё же сердечные люди.

По маминым воспоминаниям, самое страшное в это время были инфекции. Когда старшая сестра, Наташа, заболела скарлатиной, её положили в больницу. Там она подхватила ещё что-то серьёзное. Лечения особого не было, да и еды в обрез. Сестру отпустили под расписку и строго-настрого велели: не давать молока! А ведь только его и удалось раздобыть (хозяйка держала козу). На свой страх и риск мама напоила истощённую девочку молоком. Оно чудом удержалось в организме, и сестра постепенно пошла на поправку.

В 1943 году, уже после того, как немцев окончательно отбросили далеко от Москвы, завод вернулся в Красногорск.

Дорога из Новосибирска в Москву была тяжёлой, голодной. На одной из остановок папа с братом Женей пошли за кипятком и чуть не отстали от поезда. За кипятком была очередь. Это часто показывают в военных фильмах. Им пришлось ехать большой перегон на вагонной сцепке, то есть между вагонами. Было холодно, папа укутывал сына, как мог, в своё пальто. В семейном архиве сохранились записи отца об этом эпизоде. Сохранились также рисунки и записи брата.

Рисунок военного времени мальчика Жени во время эвакуации (слева Сталин, справа – Гитлер)

Его постигла ужасная доля. Вскоре по возвращении в Красногорск Женя заболел корью и получил осложнение – туберкулёзный менингит. Единственное доступное тогда лекарство (сульфидин) не помогало. Брат умер 17 января 1944 года. Я родилась в июне 1946 года, и меня назвали в память о брате.

Судьба этого девятилетнего ребёнка, пережившего войну, трагична ещё и потому, что даже могила его не сохранилась. Женю похоронили на старом Красногорском кладбище, которое находилось между современной улицей Циолковского и Красной горкой. Вскоре за Женей умерла горячо любившая его бабушка, Любовь Петровна Яковлева. Их могилы были рядом: одна большая и одна маленькая. Начиная с восьмого класса, я училась в школе № 7, и путь мой с улицы Райцентр до школы пролегал вдоль кладбища. Ходить мимо осевших могильных холмиков было боязно. Над некоторыми ещё виднелись кресты, на других лежали засохшие цветы. Иные уже потеряли очертания. На этом кладбище была и братская солдатская могила, сначала просто с табличкой, а потом с оградой и памятником. Теперь туда возлагают цветы, как к могиле неизвестного солдата. Когда оформляли памятник, все могилки вокруг него сравняли с землёй. Кладбище исчезло. Могилы моих родственников – тоже. Нас никто не спросил. Теперь на месте старого кладбища сквер. Хорошо, что не ресторан и не торговый ларёк. Жутковато всё-таки думать, что ходишь по костям таких же красногорцев, как ты сам.

…После войны завод быстро восстанавливался. Победа вдохновила народ на мирный труд, и, несмотря на материальные трудности, люди были полны энтузиазма.

Долгое время на заводе работали пленные немцы. Позднее я узнала, что немцы участвовали также в строительстве Красногорска и даже Москвы. Сначала я вспоминала об этом факте с удивлением, позднее выяснила, что в Красногорске нашли прибежище многие антифашисты и что сейчас там находится Мемориальный музей немецких антифашистов.

Дело в том, что после разгрома немцев под Москвой именно в Красногорске был организован лагерь для военнопленных. Всего через лагерь прошло около 50000 человек. С 1943 года в Красногорске существовала Центральная антифашистская школа. Сейчас Мемориальный музей немецких антифашистов располагается как раз в здании антифашисткой школы.

Некоторые немецкие военнопленные имели инженерное образование, и их труд на заводе был очень полезен. Отец с большим уважением отзывался об их умении работать дисциплинированно и тщательно. Подробности о работе немецких специалистов по известным причинам не разглашались. Помню только одно папино слово, которое он употреблял, характеризуя немецкий стиль работы. Это слово «допуски», то есть насколько точно сделана та или иная деталь. Русским рабочим было трудно и непривычно вытачивать прецизионные элементы оптики.

Многие немцы, не дождавшись освобождения и возвращения на родину, так и умирали в Красногорске. Недалеко от железнодорожной станции Павшино есть старое кладбище под названием «Пенягинское». На Пенягинском кладбище, которое вытянулось вдоль Волоколамского шоссе за Павшинской поймой, выгорожена отдельная территория, где захоронены умершие в Красногорске военнопленные. В детстве я с опаской проходила мимо огороженной территории, покрытой рядами ровных серых бетонных надгробий с номерами и даже с именами.

Монумент на немецком кладбище в Красногорске, наши дни

Общий вид на немецкое кладбище. Лаконично и аккуратно…

Немецкое кладбище находится там по сей день. Эти захоронения каждый год кто-то посещает, – то ли родственники, то ли представители администрации. Они возлагают скромные венки в память о погибших в великой и безумной войне немецких инженерах и просто пленных солдатах.