Читать книгу Мой Красногорск - Евгения Яковлева - Страница 7

Красногорск как маленькая часть большой страны отражал всё, что было характерно для социалистического государства. Мой отец, Яковлев Борис Степанович, был частью государства, потому что он был частью завода. Работа, эвакуация, опять работа.

Я уже упоминала, что мои родители ещё молодыми построили дом на участке, выделенном маме от машинотракторной станции, где она какое-то время проработала бухгалтером. Именно в этом доме прошла моя детская, подростковая и частично взрослая жизнь.

Но однажды наш дом обступили строительные краны… Строители собирали яблоки с дорогих для меня яблонь, с лёгкостью залезая на стрелу крана, а мы стояли и наблюдали, как они срывают самые красивые плоды, просто протянув руку.

Яковлев Борис Степанович

Когда государство бросило лозунг «Благоустроенные квартиры – всем жителям Красногорска», дом был обречён. Строители не только рвали яблоки с помощью кранов, но и тащили с веранды целые ящики с урожаем, который мы собрали своими руками. Видеть это было невыносимо. С тех пор я смотрю фильмы о раскулачивании с большим сочувствием к кулакам.

Опустевший дом вскоре сгорел. Однако мы к тому времени уже переехали в квартиру на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома, с малюсенькой кухней и очень узкими коридорами. Было чувство, словно тебя посадили в каменный мешок. К тому же первый этаж – это и постоянно хлопающая входная дверь, и шум в подъезде, и страх, что в окно залезут воры. Но закон есть закон. Мы попробовали с ним побороться в суде. В это время моя мама была больна онкологическим заболеванием и перенесла тяжёлую операцию. Я была юной студенткой, ничего не понимающей в судебных тяжбах. Когда судья вынес вердикт «Переселить на первый этаж», даже прокурор возмутился и посоветовал подать апелляцию. Решение было незаконным. Надо ведь защищать инвалидов. Это мы сейчас так думаем, а тогда – нет. Соседи из бывших частных строений все перебрались на верхние этажи, ведь в каждом из этих семейств имелся заступник-мужчина. Мы же подчинились воле государства. Просто не знали, как действовать и куда идти.

Одна женщина с нашей улицы, кстати, знала. Просто отказалась выезжать из своего дома, если ей не дадут квартиру в новенькой кирпичной «башне». И ей дали. А мы своё отвоевать не смогли.

Государству в то время почему-то очень хотелось ущемлять частный сектор. Время от времени в нашем доме появлялись контролёры, которые проверяли количество кур на подворье, не говоря уже о мелком и крупном рогатом скоте. Позволялось иметь не более пятнадцати кур. Если оказывалось больше – штраф. В то же время я знала, что дед моей подруги держал порядка пятидесяти кур, а то и больше. Они жили за высоченным зелёным забором в собственном огромном каменном доме. У деда были связи в торговле, и его государство не трогало. Почему так происходило?

Однажды к нам пришёл инспектор по земельным делам и объявил, что по законодательству, по новому постановлению правительства, частники могут иметь, точнее, арендовать, не более пятнадцати соток земли. А у нас было восемнадцать. Именно столько, по всем бумагам, выделили ещё давно моей матери за работу в машинотракторной станции. Но вот кому-то пришло в голову, что участки велики для частников. Все владельцы домов по улице Райцентр должны были срочно перенести заборы и снести постройки и посадки на «излишках» земли. Слава богу, нам не пришлось рубить яблони, только кусты смородины. «Полоса отчуждения» площадью в триста квадратных метров превратилась из куска сада в кусок бурьяна. Кто от этого выиграл?

Государство в лице разных чиновников всячески не одобряло, как сейчас говорят, товарно-денежные отношения между «физическими лицами». Люди, которые продавали продукты из своих хозяйств, считались нарушителями коммунистической морали. Умирай с голоду, но на рынке не торгуй, если хочешь, чтобы тебя уважали.

Именно такой выбор встал однажды и перед моей матерью. После смерти отца ей начислили пенсию на двух несовершеннолетних детей по потере кормильца, однако суммы были небольшие, пришлось искать работу.

Маму взяли библиотекарем в парткабинет при заводе, – видимо, потому, что отец столько лет проработал на заводе инженером. К тому же он был коммунистом со стажем. Работа библиотекаря оказалась малооплачиваемая, зато чистая и интеллектуальная. Мама составляла каталоги, рисовала рубрикации, организовывала тематические выставки. Просто идеальный кадр для парткабинета! Выдавали её только руки, которые трудились на земле и не знали маникюра. Заведующая парткабинетом, зная, что мы живём в частном секторе, неоднократно предупреждала: «Не вздумайте торговать на рынке, узнаю – сразу уволю». Но жизнь диктовала своё. Детской пенсии и зарплаты библиотекаря катастрофически не хватало даже на самые простые продукты, не говоря уже об одежде и обуви. Кстати, в то время многие шили и перешивали вещи, младшие дети донашивали за старшими. Так вот, несмотря на запрет, моя мать вынуждена была и в дождь, и в холод продавать на рынке яблоки. Как только рядом появлялся кто-то из знакомых, она пряталась под прилавок. Партия в лице заведующей парткабинетом строго охраняла моральный облик граждан. А увольняться маме всё-таки не хотелось.

Моменты обиды, несправедливости отпечатываются в памяти особенно остро. Это – как незаслуженное наказание. Хочется доказать, что ты не виноват, но никто уже не слушает. Жизнь идёт дальше.