Читать книгу Ифигения в Авлиде - Еврипид - Страница 4

Стыдись, Атрид… Ведь это ж преступленье!

Прочь, говорят, не в меру верный раб!

Такою бранью я готов гордиться…

Смотри, побью – заплачешь вдругорядь.

Прочесть письмо чужое… и не стыдно?

Стыдился б сам ахейцам яму рыть…

С царями спорь, а мне – письмо, ты слышишь?

Нет, подождешь…

Письмо отдай, письмо…

Оставь, старик: жезлом тяжелым царским

Я голову тебе раскровеню.

Ну что ж? Рабу бесчестия не будет,

Коль примет смерть он за своих господ.

Эй, замолчи, слуга многоречивый!

Не замолчу… О Агамемнон, царь!

Твое письмо в чужих руках, и силой

Им завладел обидчик… Выручай!

Гей!

Что за шум под царской дверью: брань, смятение и крик?

Что случилось, и зачем ты вызывал меня, старик?

Мне держать ответ приличней, чем холопу твоему.

Ты чего же тут воюешь и зачем грозишь ему?

Посмотри в глаза мне прямо – после будет разговор.

Сын Атрея не умеет опускать в смущенье взор…

Узнаешь ты этот складень[20], эти злые начертанья?

Я не слеп. Изволь немедля возвратить гонцу посланье!

Нет, его узнают прежде все данайцы, понимаешь?

А с каких же пор ты письма посторонние вскрываешь?

Да, к несчастью, Агамемнон, нам известен твой секрет.

Что тебе известно? Совесть потерял ты вовсе, что ли?

Мне давно узнать хотелось, ждать царевны или нет?

Да стеречь мою семью-то чьей же ты поставлен волей?

Успокойся, не твоею, не бывал твоим рабом.

О, неслыханная дерзость! Твой он, что ль, микенский дом?

Ты обижен – что же делать? Веры в нас к тебе не стало.

“Да” – вчера, и “нет” – сегодня, а назавтра – все сначала.

Гладкослов, язык твой ловкий, право, стоит очень мало.

Шаткий ум твой не дороже. Что он даст друзьям, скажи?

Право, лучше, Агамемнон, гнев свой жаркий отложи.

Я не буду горячиться, – ты же, истину любя,

Не посетуй, коль увидишь, точно в зеркале, себя.

Вспомни, как душой горел ты стать вождем союзных ратей,

Сколько ран душевных прятал под расшитый свой гиматий!

Вспомни, как ты унижался[21], черни руки пожимая,

Как дверей не запирал ты, без разбору принимая,

Как со всеми по порядку ты беседовал учтиво,

И врагов и равнодушных уловляя фразой льстивой…

И с ахейцами торгуясь за надменную утеху,

Чем тогда ты, Агамемнон, не пожертвовал успеху?

А потом, добившись власти, вспомни, как ты изменился,

От друзей своих недавних как умело отстранился!

Неприступен и невидим стал наш вождь. Не так бывает

С мужем чести, если жребий путь широкий открывает

Перед ним: сильней он любит друга, в горе нажитого,

Рад он лить ему усладу из бокала золотого;

Он доступней, потому что стал сильнее и богаче…

Ты же, царь, ребячью душу обнаружил средь удачи…

Помнишь: мы пришли в Авлиду, но попутчика не слали

Боги нам из стаи ветров; и ахейцы возроптали.

“Распусти нас, говорили, жить в Авлиде нам постыло”.

Ты как тень бродил печально: жалоб, жалоб что тут было!

Царь в мечтах уж видел тучи парусов под Илионом,

Он копьем делил нам нивы… А меж тем с бессильным стоном

Приставал ко мне: “Что делать? Чем поможем мы несчастью?”

О Атрид, ты видел выход, да жалел проститься с властью!

Помнишь, как ты был ничтожен, за борт выброшен судьбою?

А когда Калхант-гадатель Артемиде для убоя

Дочь твою обрек на жертву, путь взамен суля счастливый,

Помнишь, как ты духом ожил, как в надежде торопливой

Сам, никем не принуждаем, написал, чтоб Тиндарида

Ифигению прислала, – мол, невесту для Пелида?

Ну, уладил дело… Как же! Снова шлются уверенья…

Царь раскаяться изволил в самой мысли преступленья…

Но ведь солнце не погасло, что и те слова слыхало?

О, вас тысячи подобных… Почесть, деньги – все им мало.

Власти ищут, а добились – чуть доходит до расплаты,

Проклинают алчность черни, будто люди виноваты,

Что под царскою кольчугой сердце лани робкой бьется.

Но, Эллада, царь, Эллада!.. Ей за что же достается?

Иль в угоду дочке царской нам отдать на посмеянье

Наши славные угрозы, – этой челяди деянья

Недостойные спуская? Нет, мешки вы золотые,

Не годитесь вы для трона, не вожди вы боевые!

Ох, не к добру, когда заспорят братья,

И этот спор вражду меж них родит…

Я браниться не намерен; краток речью, сердцем сдержан,

Благородный муж так нагло в словопреньях не взирает…

В брате будет чтить он брата, как бы ни был им рассержен.

Посмотри, на что похож ты: горло гнев тебе спирает,

Глаз белки налились кровью; что, скажи, с тобою сталось?

Ты обижен? Ты ограблен? Жен для ложа не осталось?

Иль за это мы в ответе, что тебе приобретений

Воротить твоих не можем… мужа-сторожа Елене.

В гордом брате жажда славы раздражает Менелая:

Он бывает счастлив, только жен красивых обнимая;

Доблесть он считает шуткой; честь и ум ему – забава.

О спартанец, пошлость вкусов обличает низость нрава…

Брата ты зовешь безумцем, оттого что он решился

Промах сделанный исправить… Не скорей ли ты взбесился,

Что, богами щедро взыскан, новый жребий свой порочишь

И жену на ложе злую воротить насильно хочешь?

Иль ты мнишь, тебе в угоду опьяненные любовью

Женихи перед Тиндаром мстить тогда клялися кровью?

Нет, безумец, окрыляла их небесная надежда.

Что ж? Веди их! Только б после не раскаяться, невежда:

Бог не дремлет и не слепнет, и ему всегда известно,

Если вынудили клятву без сознанья и бесчестно…

На меня ж не полагайся… Не зарежу голубицы,

И тебе я – не помощник в исправлении блудницы,

Чтобы мужа утешала, оставляя мне на долю

Над пролитой детской кровью дни и ночи плакать вволю!

Все сказал тебе, Атрид, я речью краткой и прямою.

Вразумил – тебе же лучше. Нет – и сам дела устрою.

Да, речь иную нам пришлось услышать.

Мы за него: спасая дочь, он прав.

О, горе мне! В друзьях я ошибался.

Ища сгубить, ты их теряешь сам…

Один отец родил нас? Не поверю!

Разумному я брат, безумцу – нет.

Но ведь друзей роднить должна невзгода…

Нас друг зовет на пир, а не на казнь.

Итак, трудов с Элладой ты не делишь?

Да, не делю: с тобою заодно

Ее какой-то демон обезумил.

Тебя же жезл ахейский ослепил…

Ступай, предатель братний… Я иные

Пособия придумаю, друзей

Найду иных!

О вождь союзных ратей,

Привет тебе и радость! Дева-дочь,

Которую в чертоге ты изволил

Царевной Ифигенией назвать,

Здесь, у тебя, а с ней и Клитемнестра,

Твоя супруга славная, и сын,

Дитя-Орест, к Атриду с ними прибыл,

Так много дней не зревшему свой дом;

Но женщин, царь, измаяла дорога, —

У светлого источника они

Остановились, с нежных ног истому

Стряхнуть и кожу влагой освежить…

Я кобылиц, с усталых упряжь снявши,

На луг пустил: пусть травки поедят.

А сам бегом к тебе. Принять с почетом

Захочешь ты, конечно, мать и дочь…

Ахейцы о приезде их уж знают.

Да, птицей шум весь лагерь облетел:

Так и бегут толпами подивиться

На дочь твою, царевну… О, в миру

Великие сияньем взоры манят,

Что в небесах далекая звезда.

Вокруг я слышал говор: “Верно, свадьба

Иль царский пир готовится… смотри,

Царю-то дочь как загорелось видеть”.

Другие ж прибавляли: “Да, ее,