Читать книгу Лисица и виноград (сборник) - Эзоп - Страница 22

Попрыгунья Стрекоза

       Лето красное пропела;

Оглянуться не успела,

Как зима катит в глаза.

Помертвело чисто поле;

Нет уж дней тех светлых боле,

Как под каждым ей листком

Был готов и стол, и дом.

Все прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает;

Стрекоза уж не поет:

И кому же в ум пойдет

На желудок петь голодный!

Злой тоской удручена,

К Муравью ползет она:

       «Не оставь меня, кум милый!

Дай ты мне собраться с силой

       И до вешних только дней

Прокорми и обогрей!»

       «Кумушка, мне странно это:

Да работала ль ты в лето?» –

Говорит ей Муравей.

       «До того ль, голубчик, было?

В мягких муравах у нас

Песни, резвость всякий час,

Так, что голову вскружило».

       «А, так ты…» – «Я без души

Лето целое все пела».

«Ты все пела? это дело:

Так поди же, попляши!»

   Уж сколько раз твердили миру,

Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок,

   И в сердце льстец всегда отыщет уголок.

       Вороне где-то Бог послал кусочек сыру;

   На ель Ворона взгромоздясь,

Позавтракать было совсем уж собралась,

       Да позадумалась, а сыр во рту держала.

           На ту беду Лиса близехонько бежала;

       Вдруг сырный дух Лису остановил:

Лисица видит сыр, Лисицу сыр пленил.

Плутовка к дереву на цыпочках подходит;

Вертит хвостом, с Вороны глаз не сводит,

       И говорит так сладко, чуть дыша:

       «Голубушка, как хороша!

       Ну что за шейка, что за глазки!

       Рассказывать, так, право, сказки!

       Какие перышки! какой носок!

И, верно, ангельский быть должен голосок!

Спой, светик, не стыдись! Что, ежели, сестрица,

При красоте такой и петь ты мастерица, –

       Ведь ты б у нас была царь-птица!»

Вещуньина с похвал вскружилась голова,

       От радости в зобу дыханье сперло, –

И на приветливы Лисицыны слова

Ворона каркнула во все воронье горло:

Сыр выпал – с ним была плутовка такова.

Лягушка, на лугу увидевши Вола,

   Затеяла сама в дородстве с ним сравняться –

       Она завистлива была –

И ну топорщиться, пыхтеть и надуваться.

«Смотри-ка, квакушка, что, буду ль я с него?» –

Подруге говорит. «Нет, кумушка, далёко!» –

«Гляди же, как теперь раздуюсь я широко.

                       Ну, каково?

Пополнилась ли я?» – «Почти что ничего». –

«Ну, как теперь?» – «Все то ж. Пыхтела да пыхтела

И кончила моя затейница на том,

           Что, не сравнявшися с Волом,

           С натуги лопнула и – околела.

           Пример такой на свете не один:

И диво ли, когда жить хочет мещанин,

           Как именитый гражданин,

А сошка мелкая, как знатный дворянин.

Два Мула шли дорогою одной:

       Один – с овсом, другой – с казной.

Последний, ношею тщеславясь драгоценной,

Расстаться ни за что б не захотел с мешком;

   Звеня привешенным звонком,

Он плавно выступал походкою надменной,

   Когда разбойники вдруг, на его беду,

Откуда ни возьмись, прельщенные деньгами,

       Его схватили за узду.

   Вот Мул уж окружен врагами

И, защищаяся, ударами сражен, –

   Вздыхает, жалуется он:

«Увы! Такую ли я ждал себе награду?

   Опасности избег товарищ мой,

Меж тем как гибну я – попавшийся в засаду!»

       «Приятель, – Мул сказал другой, –

Грозят опасности тому, кто высоко поставлен.

   Ты был бы от беды избавлен,

   Будь ты, как я, лишь мельника слугой».

Волк, долго не имев поживы никакой,

               Был тощ, худой

                       Такой,

           Что кости лишь одни да кожа.

               И Волку этому случись

               С Собакою сойтись,

       Которая была собой росла, пригожа,

                       Жирна,

               Дородна и сильна.

Волк рад бы всей душой с Собакою схватиться

               И ею поживиться;

           Да полно для того не смел,

           Что не по нем была Собака,

           И не по нем была бы драка.

   И так, со стороны учтивой подошел;

           Лисой к ней начал подбиваться:

           Ее дородству удивляться

           И всячески ее хвалить.

   «Не стоит ничего тебе таким же быть, –

   Собака говорит, – как скоро согласишься

   Идти со мною в город жить.

Ты будешь весь иной, и так переродишься,

   Что сам себе не надивишься.

Что ваша жизнь и впрямь? Скитайся все, рыщи,

   И с горем пополам поесть чего ищи:

   А даром и куском не думай поживиться:

       Все с бою должно взять!

       А это на какую стать?

       Куда такая жизнь годится?

Ведь посмотреть, так в чем душа-то, право, в вас!

Не евши целы дни, вы все как испитые,

                Поджарые, худые!

        Нет! то-то жизнь-то, как у нас!

        Ешь не хочу! – всего, чего душа желает!

                После гостей

                Костей, костей;

Остатков от стола, так столько их бывает,

                Что некуда девать!

А ласки от господ, уж подлинно сказать!»

        Растаял Волк, услыша весть такую,

                И даже слезы на глазах

                От размышления о будущих пирах.

    «А должность исправлять за это мне какую?» –

Спросил Собаку Волк. «Что? должность? ничего!

                Вот только лишь всего:

Чтоб не пускать на двор чужого никого,

                К хозяину ласкаться,

        И около людей домашних увиваться!»

Волк, слыша это все, не шел бы, а летел;

            И лес ему так омерзел,

Что про него уж он и думать не хотел;

И всех волков себя счастливее считает.

Вдруг на Собаке он дорогой примечает,

        Что с шеи шерсть у ней сошла.

                «А это что такое,

                Что шея у тебя гола?» –

                «Так, это ничего, пустое».

«Однако нет, скажи». – «Так, право, ничего.

                        Я чаю,

                Это оттого,

    Когда я иногда на привязи бываю».

    «На привязи? – тут Волк вскричал. –

    Так ты не все живешь на воле?»

«Не все. Да полно, что в том нужды?» – Пес сказал.

«А нужды столько в том, что не хочу я боле

    Ни за́ что всех пиров твоих:

        Нет, воля мне дороже их;

А к ней на привязи, я знаю, нет дороги!»

    Сказал, и к лесу дай Бог ноги.

Однажды объявил Юпитер всемогущий:

    – Пускай все то, что дышит и живет,

К подножью моему предстанет в свой черед.

И если чем-либо в природе, им присущей,

        Хотя один доволен не вполне –

Пусть безбоязненно о том заявит мне:

    Помочь беде согласен я заране.

            По праву слово Обезьяне

            Предоставляю я. Взгляни

    На остальных зверей, наружность их сравни

С твоею собственной. Довольна ль ты собою?

            – А почему же нет?

            Я не обижена судьбою! –

            Она промолвила в ответ. –

        И, кажется, ничем других не хуже.

А вот в Медведе все настолько неуклюже,

Что братцу моему дала бы я совет,

Чтоб он не дозволял писать с себя портрет! –