Читать книгу Повесть о Верном Школяре и Восточной Красавице - Фаина Гримберг - Страница 7

Мне было уже девять лет

Я отошла к своему дивану в маминой московской комнате

       повернулась спиной

Отец сидел у стола

Посмотри какие у нее лопатки! – сказала мама

   и в ее голосе перемешались отвращение и страдание

А! – сказал отец – перерастет…

Мама что-то еще ему сказала, какие-то слова…

   Потом они кричали друг на друга.

Отец за мной приехал, потому что кончилось лето…

Отец…

   Отчим много раз говорил маме, чтобы она забрала меня у отца

Но она кричала, что он ничего не понимает, кидалась на диван

                                                                    ничком и плакала…

Саша! – говорил отчим – Саша!..

   Мои дед и бабушка звали ее Сание

       но в паспорте было написано Александра…

Он не понимал, что если бы она забрала меня у отца,

          она отняла бы у отца всё на свете!..

Я обняла Димку, моего любимого младшего брата,

          который молча смотрел на нас

Я протянула руки к маме, но она не обняла меня, а сказала

                                                                  Ну иди, иди. Не надо

                                             телячьих нежностей…

Отец поднял баульчик с моими вещами и я пошла за ним…

Однажды она держала меня на коленях и пела Самара-городок…

Экран большой – полотно – и широкий

  Вечернее синее летнее небо Азии

    Кино под открытым небом

Ты не обращаешь на меня внимания

   А я вижу тебя

  Я повернула голову на жесткой скамейке

   покрашенной в голубой яркий цвет

Я вижу тебя

 улыбку железных серых зубов

  и опухшие и всегда покрасневшие

     болезненно темные веки

          глаза

 взгляд озорного жестокого и смешливого мальчишки

 из местечка Галиции самого начала двадцатого века

 из гетто средних веков Парижа

«А-а ху́нке! – … Сучка!..» —

   «А-а!..» – с легким отчаянным придыханием

   громко шепчешь ты на Марину Влади,

  жеманно переступающую по каким-то дощечкам

Это язык идиш – диалект немецкого языка

«Хунке» – «сучка» от «hund» – «собака»

       «hündin» – Сука

  с таким отбрасываньем звука «д»

  с прибавлением-прибеганием

    на подмогу твоему жестокому озорству

     маленького звука

      такого легкого «к»

Сучка

      Беловолосая девка на полотне экрана

               Колдунья

И вот я вижу мечтательное восторженное жестокое выражение

          твоего лица

А я люблю индийские фильмы,

   и теперь понимаю, почему.

  Потому что они показывают правильную жизнь,

  потому что они знают, что такое зло и что такое добро,

     и что добро должно побеждать!

И потому что они поют и любят!

И это понимали все люди-зрители

  под открытым вечерним небом,

  на скамейках выкрашенных голубой краской…

И ведь есть и нелюбимые люди

  Я – нелюбимые люди

 … ищут любви к ним

       добиваются

      беснуются

вырывают у другого человека —

           «Дай!»…

А можно смириться тихими слезами

Это все равно, что я нелюбимая!

Ты не умрешь в больнице

     среди совсем чужих людей,

  потому что я буду с тобой!

Где ты, мой отец?!

Я хочу увидеть твою улыбку,

   запрокинутую голову,

    черные прямые волосы,

    высокий открытый лоб,

    тонкие бледные губы

Я напишу еще одно стихотворение

  И ты больше никогда не превратишься в мертвое тело

      в мертвые кости, в мертвое тело

       Никогда!

Потому что ты сидишь за столом

  покрытым выцветшей клеенкой с темными серыми проплешинами

      и вдруг поднимал голову от «Войны и мира»

        и вертел головой

 и как мальчишка, вдруг отрешившийся от озорства

    восклицал совсем по-детски:

      – Где эти люди? Почему их нет?

Я очень сильно люблю тебя тогда.

 И ты любишь меня.

 Где эти люди? Почему их нет?

 Мама!.. Мама!..

 Мама, от нежной любви к тебе

    слёзы на моих глазах,

  потому что ты так красива,

 потому что ты целуешь меня в щеку и твое ласковое лицо

  пахнет нежно духами и пудрой,

потому что это так быстро – твой поцелуй, твои ласковые слова —

           мне.

 Слезы на моих глазах,

   потому что я так боюсь потерять тебя,

 потому что я так больно люблю тебя,

  с такою моей болью, радостью,

 счастьем мгновенным

 Пока мои отец и мать были вместе

     так недолго

 мой отец раскрыл ей мир новых для нее книг

   такие книги не проходили в учительском институте,

        где она училась на отлично.

 Мои отец и мать были вместе

   он открыл ей французскую литературу —

 своего любимого Вийона,

 и Рабле, и Гюго, и Бальзака, и Мопассана,

     и «Нескромные сокровища» Дидро,

 и де Сада и Шадерло де Лакло…

 И она выбрала себе,

      чтобы перечитывать —

 «Принцессу Клевскую» Мари-Мадлен де Лафайет

    и «Страницу любви» Золя.

 И повторяла, когда кто-нибудь говорил ерунду:

   – Чего это вы пукаете, Панург!

 И ее строгие глаза смеялись

  Ей нравился Рабле

 Мама и отчим возвращались из гостей поздно вечером

 он в празднично белой рубашке с запонками на концах рукавов

 и она —

         в нарядном летнем платье

   веселая

    они пили вино в гостях

  и сейчас она то и дело смеялась легко

   и говорила насмешливо своим певучим голосом

       о доме, где они были:

– …так чисто, что плюнуть на пол хочется!..

Она говорила своим певучим голосом

   Он улыбался, любуясь ею

Я видела и понимала, что он ею любуется.

Она не любила готовить обед и убирать комнаты,

   делала это быстро и небрежно.

Это была коммунальная квартира

Общую кухню, коридор и всё остальное всегда

   когда доходила очередь

  приводил в порядок он.

Иногда утром она делала гренки

             вкусные.

Еще я любила, когда она говорила насмешливо,

   если случалась какая-нибудь не очень страшная неприятность:

 – Мало было шакалов в городе,

           так еще одного привезли на корабле!..

Где она это прочитала или услышала,

       или сама придумала,

       я так и не узнала.

И далеко

             давно

      и не в Москве

    9 мая, в праздник победы

     вытаскивали в большой двор,

       где лепились домишки с маленькими дворами

   женщины и двое мужчин

       вытаскивали большой стол

 и женщины ставили водку в бутылках и стаканы,

              вареную картошку и огурцы

Эти женщины были несчастные жертвы войны

    одинокие вдовы и невесты погибших солдат

   несчастные простые женщины

готовые терпеть побои, унижения

   лишь бы рядом был муж

     или сожитель

  всё равно!

  Всё равно!

Они отчаянно, криком пели:

– Пусть он землю бережет родную,

  а любовь Катюша сбережет!..

И я знала, что война —

      это еще и такое радостное счастье победы!

       Счастье победы,

     подымающее даже самых несчастных…

Хромой армянин Сурен в больших круглых очках

  и мой отец, изнуренный туберкулезом еврей,

 сидели с ними, выпивали и пели

   с неизбывным произношением языков своего детства:

     – Ты ждешь, Лизавета, от друга привета!..

Мужчины надевали свои награды

    у них были медали

      на темных пиджаках

   вычищенных большой мокрой щеткой

  свисающих с худых плечей

Мне хотелось потрогать медали отца

      подержать на ладони,

   но отец не позволял,