Читать книгу Дивизия особого назначения. Освободительный поход - Фарход Хабибов - Страница 4

18 июля 1941 года, где-то в Белоруссии

(в 100–150 км от Брестской крепости).

Просыпаюсь, а вокруг благода-а-а-ать, ее мать не видать, так ведь июль, разгар белорусского лета, птички поют, как будто нанятые шансонье (причем за бесплатно, это же вам не Стас Михайлов), легкий ветерок, шевеля лениво ветви деревьев, массирует нежно кожу (мою, конечно). И даже навеянный дурацким сном негатив куда-то смылся без остатка.

И тут ломом в лоб бьет мысль: «Да, чо за дела, брат?» Я же на войне, хватит восторгаться красотами белорусского леса, лес от меня никуда не убежит, можно и после войны кайфовать от здешней природы. Он тут (ну лес) до меня миллионы лет стоял и еще постоит, ему спешить некуда, не на него ведь Вермахт полез. Добьем гитлерюг, первым делом приеду в какой-нибудь местный пансионат, здоровье поправлять.

На мне, получается, дивизия (ну почти дивизия), значит, надо срочно оправиться, принять командный вид и проконтролировать, кто да чем страдает в родной нашей дивизии. Хотя к чести предков надо сказать, они и сами во всем справляются, а я тут как Генри Авраам Супстоун[6]. Хотя, конечно, звали того парня Хэнк Шало, но он, став ГС[7], руководил колонией Земли (потому что планета) методом супстоуновским. Что такое супстоуновский метод управления? Была старинная сказка, французская, аналог русской «Каши из топора», там цыгане варили в голодный год в средневековой Франции похлебку из камней. То есть Хэнк Шало, будучи направлен на новооткрытую планету в качестве ГС, для оптимизации процесса производства спаджий (какая-то фантастическая хрень, типа винограда) оптимизировал ее методом солдата. Ну, того солдата, который из топора кашу сварганил. То есть все решали те, кто и до Шало работал со спаджиями, правда, безуспешно. Хэнк всего лишь поддерживал их инициативу и не давал одним специалистам мешать другим. Вот и я, получается, типа того парня, вроде бы руковожу дивизией, а в реале ни фига ни чем не руковожу. Да и не дано, я же максимум взводом командовал, да и то на школьных военных сборах аж в 1989 году (ну, немного кокетничаю), куда ж мне командовать дивизией, да даже ротой… А рассказ тот у меня засел в мозгах с времен его прочтения, это был где-то восемьдесят пятый год. Кто написал, не помню, сборники «Зарубежная фантастика» издательства «Мир» помните? Тисяча извинэний, отвлекся.

Что-то шебуршится под рукавом гимнастерки, закатываю рукав, там пасется мураш. Ага, теперь понимаю, почему я восторгался природой, я же, оказывается, спал (валялся) на природе (в прямом и переносном смысле этого выражения). И мураш, видимо, из муравьиной фельджандармерии, типа, проверял меня. А с хрена ли я в лесу-то спал? Ну да, мы же вчера всю ночь эвакуировались, а сколько сейчас времени?

Оглядываюсь, и точно – вокруг вповалку дрыхнут бойцы, но чувствую (по солнышку), время часов под десять, если не больше (не позже), конечно. Тут замечаю, Игорь Романыч ногодрыжством активно занимается, прикрываясь кустами, блин, и не стыдно ему, ведь цельный, понимаешь ли, майор, аж самой госбезопасности, человеку сороковник стукнул, а он тут балет устраивает, тоже мне, Цискаридзе с лазоревым околышем.

– Игорь Романыч, это что за менуэт вы тут танцуете?

– Это не менуэт, а просто разминка, тренирую тело.

– Тепло тренируешь? – шучу я.

Кстати, Романыч – это Игорь Семенов, майор (почти генерал по-армейски) госбезопасности, он чего-то тут (в немецком тылу) делал, и его прихватили. Причем не немцы, а наши, прочесывали лес в поисках брошенного Красной Армией оружия, а нашли Романыча. Правда, если бы он захотел, то пятерка из саперов Прибылова навряд ли бы его взяла. Это же еще тот убивец, прошедший Испанию, Финляндию, Польшу, Китай и еще много чего. Вот ребятки и привели его несколько дней назад в расположение, а там его Выкван узнал, потому его даже не фильтровали.

Так вот, дядьке энкагэбэшному сорок лет, а фигура как у двадцатипятилетного Геракакала, вот что значит менуэт по утрам.

– Ну, тогда и я пробегусь, чтобы и мое тело размять.

– Не спеши, друже, еще пяток минут, и побежим вместе, ну, конечно, если ты не против, ты ж командир дивизии, а я так, размяться вышел.

– Игорь Романыч…

– Капитан, я ж просил, убери свои среднеазиатские заморочки, прошу тебя, обращайся ко мне на «ты».

– Прости, майор, привычка, воспитание и менталитет, но я исправлюсь!

– Ох уж мне энтот восточный менталитет с цветистой и развесистой вежливостью! Вбыв бы його!

– Ах, надо так надо. Ну что, Игорек, ты эти свои тулупы тройные закончил, побегли бегмя бегом?

– Да побежали, и помни у меня, сурок русско-узбекский или там русско-таджикский, шаг – вдох, второй шаг – вдох, третий шаг – выдох.

– А куда излишки воздуха девать, Игорь? Два раза вдохнув, лопну же?

– Не лопнешь, при выдохе интенсивней выдавливаешь, и пусть лопается Геринг. (Не хотелось бы на тот момент оказаться рядом – испачкает жирдяй навозом арийским.)

Ну, мы и побежали, кстати, я, грешным делом, думал, надавлю на газ, и дядько взмолит о пощаде со снисхождением. Хрена там! Семенов как сначала разогнался, так и бежал, даже дыхание не перебьется у «кровавой гебни». Несмотря на то что я моложе, почти не курю и не пью, километра через два пришлось, обняв дерево, приводить себя в порядок. А этот БТ[8] как рванул, так и испарился, могёт «главный» (ну майор с нагличанского разве не так переводится?)!!!

Вернулись по отдельности, но особого превосходства во взгляде Романыча не углядел, наверно, не впервой ему молодых «Адиётов» на место ставить. Стыдно… (Мне.)

Для меня будет уроком, возраст надо уважать, и что, если бы я оказался сильней его, мне что, орден бы дали? Ага, щазз!

Потом мы все позавтракали, прямо на природе, новое необжитое место, а ребята привыкли к нашей столовке, ну, на том прежнем месте дислокации, да ладно, как говорится, ничего, и тут уют оборудуем.

Все, пора работать, тут вам не там, то есть война идет, а у нас прям пионерлагерь в день заезда пионЭров, поэтому вызываю сразу после завтрака командиров полков и особиста с Семеновым к себе. Ну как, к себе, пока у нас тут нет строений, потому мы с товарищами командирами пошли на соседнюю полянку, Прибылов остался за старшего, с поручением раздать орудия труда и начать строить землянки.

– Ну, что, товарищи командиры, какие у вас теперь есть планы-задумки, что нам делать? Москве сейчас не до нас, нам дан всего один приказ: повсеместно мешать немцам – нарушать транспортные артерии и т. д.

– А почему бы нам не воспользоваться планом Старыгина? Он планировал перейти на сопредельную сторону и устроить множественные диверсии там, где нас не ждут, – говорит Абдиев.

– Ержан, может, ты нам немного осветишь план Старыгина, я про него знаю, ну, Иванов с Ахундовым слыхали немного, а, скажем, Топорков, Семенов, может, и не знают?

Ержан стал оглядываться по сторонам, нет ли поблизости лишних ушек. Ну правильно, бдительность никто не отменял, в зоне слышимости никого нет.

– Мы со Старыгиным планировали провести дезинформацию, всем бойцам рассказать о нападении на польскую территорию, а в реале двинуть кызыл аскеров[9] на восток. То есть до определенного момента мы бы шли на запад, пробивая немецкие заслоны. И как только немцы собрали бы мощную ударную группировку, перекрыв нам все пути, мы бы, не доходя километров 20–50, повернули бы и рванули бы на восток, Отанга[10]. Но теперь фронт с каждым днем еще дальше.

– И что же теперь делать? – вопрошает майор Иванов-Разумник.

– Слушайте, а давайте повернем вектор атаки, то есть всем бойцам и окрестным жителям доведем информацию о прорыве на восток, самолеты отправим бомбить восточное направление, а сами будем наступать на восточное направление до Н-ска. А потом с Н-ска повернем на запад, уверен, что противник стянет войска на восточное направление, зато мы все механизированной громадой ударим на запад. – Остапа несло (ну меня).

– А интересно получится, кстати, – думает вслух прислатый (не ошибка, специально) из Москвы Топорков.

– Надо разработать точные наметки к операции, – умничает Онищук, наш новоявленный старлей.

– Товарищ Семенов, а вы что скажете? – интересуюсь мнением патентованного (сертифицированного, хи-хи) убивца широкого профиля.

– Все-таки войсковые операции, мой юный друг, не моя специальность, у нас принципы диаметрально противоположные. Малолюдством да исподтишка, молча и бесшумно, наносим максимальный вред и так же безмолвно линяем. Мне кажется, что ваша затея интересная, но надо над ней хорошо поработать. Кроме того, ведь в Ржечь Посполиту[11] вы же не всем войском идти собрались?

– Нет, конечно, не всем, надо тут тыловые части оставить, может, из крепостников, наиболее ослабших, пусть сил наберутся.

– Остальные пусть идут, а тут надобно оставить до роты ребят, разделить их по взводам, и пусть в округе пошебуршат, да подальше от места дислокации, чтобы немцы не расслаблялись, чтобы жизнь этим тварям малиной не казалась. Пусть парни нападают на малые гарнизоны, на охрану мостов, переездов или на колонны небольшие да одиночные автомобили. Земля должна гореть под ногами гитлеровцев, ну и предателей-иуд всяких за вымя пощупать надо, то бишь полицаев новой власти; слышал, такие уже активно бегут услуживать немцам. Обиженные Советской властью кулаки, недобитые беляки с «зелеными», да и троцкистушки родные, все норовят помочь гитлеровцам. И таких надо под корень удалять.

– Спасибо, Романыч, согласен. Товарищи командиры, необходимо выявить наиболее подготовленных солдат, дерзких, смелых и умелых. И поставим троих командиров, в каждый взвод по одному, пусть немцам именины у Кристины устраивают. К вечеру, товарищи командиры, жду от вас фамилии лучших. Елисеев, а вы что скажете как начальник особого отдела и что вы можете предложить?

– Первым делом, конечно, предлагаю молчать. Все, о чем говорилось тут, тут и должно остаться. Обнаружу, что кто-то болтлив, лично расстреляю, не посмотрю на заслуги, из-за болтливости и расхлябанности, отсутствия бдительности и шапкозакидательства немцы прут в глубь нашей Родины. А меня страна и партия, народ и правительство поставили пресекать все эти вещи, – внезапно забдил безопасник.

Да, точно, Елисеев прав.

– Всё, все свободны. Абдиев вместе с Прибыловым и Ивашиным заняться экранированием[12] танков, противник знает о наличии у нас танков и готов к отражению танковой атаки. Поэтому всеми правдами и неправдами нарастить броню, на БТ и Т-26[13] вдвойне, на остальные сколько сможете. Онищук, найти в окрестностях разбитые танки и притащить их танкистам, им необходим металл для экранирования танков (обалдеть, а ГКО выпустил через два дня (20 июля 1941-го постановление «Об экранировке легких танков и о бронировании тракторов»[14]). Ну и последнее, повторюсь, но, не забывайте про таланты красноармейские. Скажем, балалаечники-виртуозы нам не нужны, как и моцарты с сальерями, зато нам необходимы виртуозы-минометчики, снайперы-пулеметчики, минеры-самородки, а уж про инициативных да решительных бойцов и говорить не приходится. Короче говоря, к вечеру жду от вас список талантов, ясно?

Все кивают, вот только Семенов как-то хмур.

– Товарищ Семенов, вы чего-то хотели?

– Послушай, капитан, меня тут по вашему требованию Москва оставила на две недели, так?

– Да, Романыч, чтобы вы чуть-чуть понатаскали наших ребят.

– И когда я должен приступить к делу?

– Да хоть сегодня.

– Ну, тогда через пятнадцать минут присылай на эту поляну два взвода красноармейцев и Выквана. С одним взводом буду работать я, со вторым Выкван, душегуб он, очень даже приличный. Даже финны во время «зимней войны» прозвали его «бесшумная узкоглазая смерть», так что у тебя два хороших учителя.

– Хорошо, Романыч. – И я поскакал распоряжаться, буквально через десять минут на полянке уже стояло два взвода наших бойцов, ну и Кузнецов тоже (Выкван Эттувьевич который). Ребятки обрадовались, что их от постройки землянок освободили, но не думаю, что их тут ждет курорт.

Так получилось, что к нам попал диверсант и боец высокого полета – майор госбезопасности Семенов, а в наших условиях его опыт бесценен. Потому пришлось нам запрашивать наркомат и просить разрешения оставить этого бандюгу (для немцев он реально бандюган) у нас. Ненадолго, всего на две недели, пусть парней поднатаскает, диверсанты в тылу врага лишними не бывают.

Только сел я передохнуть, как вокруг стали кричать, Что это такое? Бегу, ориентируясь на звук, на ходу перезаряжая свой ППШ, ну и «Парабеллум» тоже.

Да нет, все оказалось в порядке, это часть крепостников прибыла, ну, подчиненные Смирницкого, вместе с самим воентехником второго ранга и группой заблудившихся наших вояк, ну из ДОН, во главе с сержантом Тодоровичем, мы их в свое время прямо из крепости отправили пошалить по немецким тылам. Ну не все же «Бранденбургам» у нас в тылах подлянить.

– Товарищ комдив, разрешите доложить?

– Ну, докладывай, дорогой товарищ.

А в ответ ему (мне) тишина, молчит Смирницкий, зато Тодорович набирается храбрости и говорит:

– Товарищ комдив, товарищ воентехник контужен, он плохо слышит, зато я могу доложить, разрешите?

– Давай, младший сержант, докладывай.

– Как и было оговорено, нашей группой, в составе двух отделений из ДОН-16 и двух отделений из красноармейцев, проходивших службу в Брестской крепости (сборная группа, добровольцы), мы совершали отвлекающий маневр. На вооружении имеется три немецких пулемета, один станковый и один дегтяревский, у остальных наши и немецкие винтовки и карабины. Транспорт группы – это два немецких мотоцикла и шесть военных повозок да две обывательские телеги. Мотоциклы использовали лишь в исключительных случаях, в остальное время их буксировали лошадями, поставив коробку передач на положение холостого хода.

Третьего июля, вечером, нами с боем взят и взорван небольшой мост, у нас потерь нет, у противника убито шесть человек, остальные разбежались. Нам повезло, мы нарвались на мост и его охрану, а те оказались не готовы, вот и поплатились, взяли трофеев: немецкий пулемет, автомат немецкий и много патронов с гранатами, наши винтовки сменили на карабины. Просто они легче «Мосинки», да и патронов к ним много, а винтовки там же и зарыли, промаслив и завернув в форму убитых фашистов. Четвертого июля, после разведки, мы напали на село Липцевичи, то есть не на само село, а на гарнизон этого села, а именно отделение тыловиков, и полтора десятка предателей-полицейских, никто из них не выжил, у нас потери – красноармеец Гребенщиков. Гребенщиков похоронен у села, на могиле обозначений нет – как бы немцы не поглумились, зато сознательные граждане села запомнили, и как только наши вернутся, то могилка нашего товарища будет иметь надписи и звезду.

Пятого мы отдыхали, то есть днем отдыхали, а ночью совершили переход в 60–70 километров. Шестого напали на деревню Устимовичи, там побито двадцать три немецких гада.

– Стой, Тодорович, ты чешешь прям как ТАСС, а нельзя поподробней?

– Можно, товарищ капитан. Итак, шестого мы оказались у деревни Устимовичи, и разведка доложила, что у мостика через ручей стоят два немецких мотоцикла, а четверо фашистов жарят куриц на костре. Я отправил парней в обход, чтобы переправились через ручей, вброд, метрах в двухстах ниже по течению. Но скоро они прибежали, красноармейцы Соковник и Енгалычев. Докладывают, что встретили ребятишек рыболовов, и, по рассказу малышни, выяснилось, что в селе до взвода немцев. Один вездеход, один грузовик и два мотоцикла, ну и эти два. Немцы в селе проводят какое-то собрание, согнали всех жителей, а ребятишки утекли через огороды. Видите ли, рыбная ловля интересней, чем немецкая болтовня.

– Вот, Тодорович, так и продолжай, молодец, хорошо рассказываешь.

– Спасибо, товарищ комдив. Так вот, те пацаны сами вызвались нам помогать, видимо, немчура даже детей допекла. У моста я оставил четырех бойцов под командой красноармейца Мордвинова, он боец справный, третий год служит. Мальчишки стали показывать дорогу, и мы огородами и дворами пробрались к центру деревни. Там толстый немец в штатском держал речь, переводил какой-то иуда. Можно было немчуру прямо там пострелять, но можно задеть селян, потому я решил поступить иначе. Думаю, если на мосту возникнет стрельба, немцы снимутся и покатят туда, а мы их и возьмем, как курей, на въезде в деревню. Послал наших помощников, чтобы передали Мордвинову укорот дать немцам на мосту, да и потом еще немного пострелять из немецких же пулеметов. А сами переместились, опять же огородами, к крайним домам, расположили пулеметные точки в зарослях малины и картофельном поле. Двоих бойцов (Силаева и Вострюченко) оставил у центра деревни, ну мало ли чего.

Тут Мордвинов начал свой концерт, первыми же выстрелами убили сидящих в люльках пулеметчиков, потом «повара», что жарил куриц на вертеле, и затем четвертого, тот, оказывается, за дровами ходил, не донес. Потом постреляли из немецких пулеметов, пока магазины не опустели, и прятаться.

Фашисты, что проводили собрание, услышав стрельбу, заволновались и, быстро погрузившись на свои машины, рванули в путь, впереди летели два мотоцикла, а грузовик с вездеходом чуть поодаль. Конечно же, первым делом всеми своими стволами мы начали обрабатывать грузовик, особенно постарался Давлетшин из своего «максима», Курамбиев с Ломакиным закидали гранатами мотоциклы, еще Широков из своего МГ добавил, короче, у нас потери: только раненый Курамбиев, ему обе щеки прострелили. Повезло парню, кричал он в этот момент, потому пуля пробила обе щеки, но не затронула ни зубы, ни язык.

В вездеходе выжил тот штатский: оказывается, он из какого-то гебит-шмебиткомиссариата, приказывал селянам не трогать колхозное имущество и не выходить из колхозов. Видите ли, немцам так удобней грабить белорусов. Потом мы провели маскировку и ушли на юго-восток.

– Тодорович, какую маскировку?

– Товарищ капитан, ведь немцы потом всех селян побьют, когда узнают, что и где произошло.

– Ну да, и что вы сделали?

– При помощи селян перетащили машины к мосту, улицы подмели, подобрали все трупы и гильзы и снова раскидали, теперь вокруг моста. Потом установили побитый грузовик на мост и подожгли его выстрелами в бак и гранатами, также подожгли мотоциклы и вездеход. Как будто подожжены в бою.

– А ты уверен, товарищ сержант, что в селе нет предателей и никто не расскажет немцам, что произошло на самом деле?

– Нет, товарищ комдив, не смогут, мы и тут постарались. Поговорил я со стариками села, и они указали на три семьи, которые рады приходу немцев. Я взял в заложники глав семей, и они с нами с тех пор, надо же кому-то тяжести таскать. Да и семья молчать будет, не то пообещал расхлопать ихних мужиков, да вон они, под березой стоят.

Смотрю, под березой стоят трое, двое классические кулаки, с картузами, с блестящими сапогами и пузами, а третий высокий, худой, чернолицый очкарик.

– А что охраны вокруг нет, Тодорович, вдруг сбегут?

– Куда им бежать? Им пришлось пострелять немцев, все завязаны они на Советскую власть, потому как и в боях побывали, и ведем мы меж них разъяснительную работу. Короче, теперь они наши, придут если к немцам, мы им покажем фотографии с этого фотоаппарата.

Тодорович поднимает высоко фотоаппарат, повышая при этом еще и голос, понятно, психолог белорусский. Надо ж парню подыграть.

– Товарищ Тодорович, отдайте пленки товарищу Назаряну, и он до вечера проявит и распечатает фото, – тем же нарочито громким голосом говорю я.

– И значит, седьмого июля мы пошли на юго-восток, парнишки из Устимовичей провели нас тропой лесозаготовителей, и под вечер мы были уже вдали от места боя. В тот же вечер я послал разведку.

– Хватит, Тодорович, а то до вечера, чувствую, говорить можешь.

Тот смеется.

– Молодец сержант, и вообще все молодцы, продолжение расскажешь вечером, на совете командиров, а вообще, напиши отчет, и можно в телеграфном виде, то есть коротко. Трофеев много набрали?

– Порядочно, товарищ комдив, сейчас сдадим все товарищу начтылу.

– Все сдадите или только то, что к рукам не прилипло?

– Не без этого, товарищ капитан, – усмехается Тодорович. Бедный Смирницкий все стоит, пытаясь понять, о чем мы говорим.

– Молодец Тодорович, благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу!

Ушел геройский сержант трофеи сдавать, Смирницкого отправили отдыхать. Короче, есть один талант, этого Тодоровича хоть сейчас на взвод ставь, стоящий парень. И взвод у него обстрелянный, обученный и привыкший побеждать. Решено, теперь это спецвзвод номер один, и его командир, пока младший сержант, Тодорович.

А Онищук со товарищи ушел искать танки, их ведь много стояло в тот горестный для СССР год по обочинам дорог, у мостов, да и просто в чистом поле. Прибыловцы весело, с огоньком (автогеном), наваривают на танки остатки найденного неподалеку «покойного» Т-26. Его наши бросили при отходе, танчик потасканный, ему лет десять, да и мотор у него накрылся, потому и бросили. А нам на нем не гонки по пересеченной местности устраивать, нам от него тупо металл нужен, вот и подобрали. Да и опять же коробку можно снять да мотор разобрать на запчасти.

Пусть Т-26 и не КВ[15], но хоть на немного улучшит защиту танков своей броней, которую он передаст собратьям. Бэтэшкам и Т-26 много не надо, у них же противопульное бронирование. Прибылов придумал, как чуть более обезопасить люк мехвода в БТ: они перед люком приварили толстенный железный лист, сзади приварили еще и упоры. Красоту танка, конечно, нарушили, не БТ, а какой-то носорог или рыба-молот получились. Но нам эстетичность танков как бы сильно не очень нужна, нам важней безопасность.

Похвалил Прибылова, молодец, ведь проявил креатив во всю ивановскую; если уж быть последовательным, то Прибылов проявил креатив во всю прибыловскую. Пока мы трындели с инженером и обсуждали его твАрение, появился Онищук. Петруха стал делать какие-то непонятные знаки руками; не поняв, чего же от меня он хочет, я подошел к нему и спрашиваю:

– Петровский, что с тобой?

– Товарищ капитан, мы в лесу нашли клад: какая-то танковая часть РККА дошла от границы до этих мест, и в лесу танкисты запрятали свои машины, дальше, видимо, ушли налегке.

– И что, в каком состоянии машины, тьфу, то есть танки, и что за танки, опять тачанки типа БТ или Т-26?

– Нет, командир, там три Т-28[16], пять Т-34[17], ну и как же без Т-26, еще пять Т-26.

– И что, они их не испортили?

– Да нет вроде, даже пулеметы не сняты, тильки горючохо нема, воны як горючка кончилась, так и пишлы до ридненькой Радянской власти[18], – говорит, от состояния аффекта переходя на ридну мову.

– Тогда берешь Прибылова, человек двадцать архаровцев, грузовик с горючкой, Нечипоренку с бэтэшками (ну для буксиру) – и вперед. Одна гусеница там, другая здесь.

Во всю ивановскую (черт, онищуковскую) Петрильо кричит и сзывает Прибылова, Нечипоренку и других «неразумных хазаров». Минут через пятнадцать бронетабор, чадя двигателями БТ и немецкого MAN[19], уходят за добычей. Но без Прибылова у того делов непочатый край, он со своими технически одаренными ребятами планирует посадить мотор от «Опеля» (Блитца)[20] на броневик младшего лейтенанта Коротина, ну из Ержановской бронекоманды. Ох уж мне эти креативщики, интересно, как они засунут шестицилиндровый мотор Блитца в БА-10[21], там же четырехцилиндровый мотор от Газ-ААА[22] стоял, немецкий моторчик явно больше экс-американского[23].

Тут мимо проходят взмыленные Романычем два взвода, которые думали вместо рытья землянок побакланить, а Семенов им тренировкой все силы отбил. Смотрю на часы, время обеда, пора подкрепиться, схожу-ка я на обед, подхватываю Хельмута, любезничавшего с Глафирой (интернациональных романов тут нам не хватало), и вдвоем идем на обед.

Не скрою, у всех какой-то болезненный интерес к нашим немцам, вроде немцы, вроде с Германии, фашисты, как говорится, а воюют вместе с нами, против гитлеровцев. Потому не только Глафира, но и бойцы интересуются немцами, ну да ладно, зато у бойцов к немцам другой интерес, а у Глафиры к Хельмуту (ну и наоборот тоже) совсем другого коленкора интерес.

Бойцы сержанта Хмельченко (ну того, который фортификатор из крепости) построили хорошую солдатскую столовую. Врыли столбы в землю, покрыли все ветвями (хвойными и лиственными вперемешку), соорудили из чурбачков и попиленных вдоль бревен скамьи да длинные столы. Нормальная такая трапезная получилась, зовут, все братва, кушать покомфортней подано! Повара наварили кондера (график блюдей утверждает Маша), и мы с Хельмутом сели среди бойцов немецкой нации. Попервой немцы чувствовали себя виноватыми и какими-то чужими, что ли. Но время прошло, ребятки поучаствовали в бою, появилось чувство локтя с бойцами из других взводов (не немцев), и сейчас пацаны гогоча (как и любые другие парни в их возрасте) что-то обсуждали. Хельмут стал переводить – оказывается, немецкие бойцы войск НКВД обсуждали одного из своих товарищей. Тот при команде немецкого офицера об отступлении по привычке собрался выполнять приказ, пока его сотоварищи не напомнили, что теперь офицеры по другую сторону баррикад. Вот что делает привычка, вбитая армией.

И так весело беседуя, обсуждая Эберхардта Штирнера (так звали этого бойца), мы пообедали кондером, а так как место новое, то и обед был сварганен с бухты-барахты, потому блюдо на обед было одно, зато сразу второе, и вдоволь. Только стал выходить из-за стола, переговариваясь с Хельмутом, как появился Никодимов (ну, который снайпер):

– Товарищ командир, вас Ильиных ищет.

– Хорошо, иду, – только и успел сказать я, как из-за спины Никодимова вынырнул сам Ильиных.

– Арсений Никанорович, добрый день, у нас повар такого отменного кондера приготовил, грех не попробовать.

– Успеется, паря, пошли, погутарить надо, я ж сюда за тридевять земель не кондеры наворачивать добирался.

И мы с Ильиных пошли к моему шалашу (землянки пока роются), но я успел моргнуть Хельмуту (еще и челюстями намекнул), и тот поскакал к повару организовывать обед товарищу секретарю горкома. Вошли в шалаш, сели по-турецки, а как еще в шалаше сидеть, чай, не гостиная в лучших домах ЛАндона и Парижа.

– Предлагаю, Виктор, погрезить[24] немцам. В двадцати километрах северо-восточней вашей базы проходит железная дорога, и там есть переезд через путь, предлагаю остановить поезд, идущий с востока. На этих поездах везут или раненых немцев, или разбитую технику для ремонта, а бывает, и наших пленных. То есть гарнизон на поезде, идущем с востока, небольшой, вот и предлагаю поставить танк на переезде, выставить шесты с белыми тряпками, чтобы заранее фрицы углядели (а то еще локомотивом помнут танк). И как только остановят, возьмем поезд и откобеним[25] фашистов…

– Арсений, а зачем нам поезд с разбитой техникой, мы что, металлолом для Родины заготавливать будем, вышло указание обкома партии, и вы решили по линии вторсырья поработать?

– Вот молодежь пошла! Не дослушав старших, перебивает да супорничает[26], и где только тебя воспитывали? Задал бы я тебе вожжами под хвост, да субординация не позволяет, зарой я тебя на рассвете.

– Простите, Никанорыч, виноват.

– Так вот, Витька, дело не шибко[27] задырное[28], захватываем поезд, сгружаем тех, кто на нем, если пленные – хорошо, пополнение, если фрицы раненые, то пусть часа два подождут, если с техникой, мы, опять же, не сильно против. И, сев на поезд, грузим на него бомбометы[29] с боезапасом, пушки, если, конечно, артиллеристы скажут «можно», ну и пулеметов штук десять. Прямиком едем, паря, на ближайшую станцию, поминок[30] неприятелю делать. На станции скопилось ладненько[31] составов со всякими припасами для Вермахта, вот мы и дадим прикурить противнику из всех стволов, зарыл бы я их на рассвете. Разворошив осиное гнездо, уедем обратно, тут сгрузимся, разгоним поезд и пускаем обратно, навстречу погоне (если она будет). Состав на полной скорости катится обратно, на станцию, а мы скрываемся в лесу.

– Арсений Никандрович, вам бы не секретарем горкома быть, а не меньше чем начальником штаба фронта.

– Не пристало, паря, нам, коммунистам, льстить друг другу, лучше готовь бойцов, завтра в десять самое время для атаки, в десять, по моим сведениям, подходит эшелон с востока. И вообще, почему у тебя бойцы прохлаждаются? Они что, уже стреляют без промаха? Что, безошибочно обезвреживают мины? Особо эффективно окапываются, зарыл бы я вас на рассвете?

Тут с подносом на руках входит Хельмут, спасая меня от разноса, а на подносе кондер в цивильной тарелке, на другой тарелке крупно нарезанный свежий ржаной хлеб и фляжка с чем-то да две жестяные кружки. Кто-то, может, без фуагры да шампольонов[32] (или это не гриб?) и не жрет, так мы не олигархи и не «слуги народа», мы воины.

По взгляду Никаноровича понимаю, что он ошарашен, ведь жратву ему принес немец (по харе лица видно), да еще в форме обер-лейтенанта Вермахта. Для полноты прикола Хельмут говорит:

– Битте герр партайгеноссе Ильиных…

Хохочем втроем, и Хельмут вкратце сам рассказывает свою историю, Ильиных доволен, с Шлюпке-то он знаком. А с Хельмутом не был, вот зараз и познакомится, то есть познакомился уже.

– Ах да, капитан, у нас народ не хочет сидеть тихо, тоже хочет бить немцев.

– Арсений Никанорович, пусть бьют, кто ж им мешает?

– Ты бы сперва выслушал меня, паря, и не перебивал, зарыл бы я тебя на рассвете.

– Извиняюсь, товарищ Ильиных, слушаю вас.

– Так вот, народ хочет бить гитлеровцев, мало того, в Налибокскую пущу собираются окруженцы, из тех, кто не шкуры, шибко хотят идти на соединение с вами, то есть с ДОН-16, слухом о дивизии вся земля полнится. Белоруссия (и не только) уже знает про сталинских витязей, бьющих немцев, зарыл бы я их на рассвете. Потому предлагаю: для начала соединиться с красноармейцами из Налибокской пущи, ну или действовать сообща. Кроме того, очень много мужиков хотят так же пойти на службу к вам, и не только мужики, но и вьюноши. Это неисчерпаемый мобилизационный ресурс, вот только эти, в отличие от окруженцев, воевать не умеют. Если с окруженцами, а те воины путные[33], нужно просто установить связь и координировать действия, а вот народу нужно оружие, умение и командиры. Предлагаю пустить клич, паря, по верным людям и собирать мужиков и парней куда-нибудь в гущу леса, устроить им лагерь, переслать оружие, провиант, командиров, и пусть проходят курс молодого бойца. Часть из них можно отправить собирать оружие по местам боев, потом восстановить это оружие, и пусть ждут своего часа ребята. И не просто ждут, а повышают умения, можно даже танковую школу открыть, у меня на присмотре есть три танка: два Т-37[34] и один БТ-5. Стоят в лесу, правда, не знаю, как там с оружием и с моторами, но можно послать кого-нибудь из прибыловцев. Пусть сперва просто осмотрят, что с танками и какие необходимы запчасти, отремонтировав же, переведем танки в новый лагерь и устроим школу танкистов.

Так мы можем за месяц-два подготовить дивизию, не меньше, а может, и больше, опять же, вы вот танки немецкие бьете и сжигаете, а зачем? Может, лучше утащить в лес, отремонтировать и пусть постоят пока. Это сейчас немцам не до вас, они прут в глубь Советского Союза, но время придет, и они возьмутся всерьез, я знаю, какие они вояки, повоевал с ними в империалистическую, зарыл бы я их на рассвете.

Что так уставился, капитан, как имануха[35] на чужого имана[36]? Я, паря, что, глупости говорю?

– Нет, Арсений Никанорович, вы говорите верно, вы правы, потому вы и первым секретарем горкома были. Все по делу, и все это надо распланировать и претворить в жизнь. Но сперва, умоляю вас, покушайте.

Рядом стоит, разинув рот, Хельмут, он просто ошарашен сказанным Ильиных, а ведь все эти предложения Арсения реальны и выполнимы.

– И еще, Виктор, фашисты начали перешивать железнодорожное полотно.

– Извини, Никанорыч. А что тут такого? Да и зачем им перешивать?

– Эх, паря, мелко ты плаваешь! Это же доле того[37]! Они сами, фашисты эти, набили дивно наших паровозов, да и наши тоже постарались, выбивая им паровозы, с вагонами тоже. Так что у гитлеровцев нехватка подвижного состава, а фронт требует много боеприпасов, горючего, продуктов и обмундирования, а на чем все это возить? А еще, что, конечно, важней, наш путь шире немецкого, и немецкие вагоны да локомотивы по нашей железной дороге ездить не могут, приходится гитлеровцам или использовать наш подвижной состав (а его не хватает катастрофически), или перешить полотно на свой манер. Вот гитлеровские железнодорожники и начали от самой границы переделывать наши дороги, чтобы можно было свои поезда гонять от самого, будь он неладен, Берлина и до фронта. Понял, паря?

– И что вы предлагаете, Арсений?

– Как что? У вас тут дивно бойцов, и каждый хотел бы пособить[38] Родине.

– А это мысль, товарищ Ильиных.

– А то как же, паря? Я думаю, если к ногтю взять две-три бригады этих передельщиков, то остальным будет не до перешивания полотна. Верно?

– Вас понял, надо так надо!

Потом Ильиных обедал (скорей, полдничал), а я сидел и с Хельмутом поддерживал разговор, то есть планировали задуманную Арсением операцию. В результате пришли к такому плану: берем все немецкие танки, свои БТ, на всех малюем кресты и тактические знаки вермахтовской дивизии (Хельмут выбрал какую-то охранную дивизию). Обряжаем полторы роты бойцов ЗАР[39] в немецкий прикид и рвем на переезд, взяв с собой две «сорокапятки» да минометов с небельверферами[40]. Тормозим поезд под видом немцев и наезжаем на них, мол, есть информация, что они ряженые немцы (а можно поиск дезертиров придумать или шпиёнов), и мы проверим документы. Ссадив немчуру с поезда, делаем им по быстрому блиц-абзац (флеш-амбец), грузим на поезд железки, подходим к станции. На станции даем прикурить фрицам изо всех стволов. Выстреливаем по противнику (весь захваченный боезапас), и главная цель – поджечь составы с ГСМ и боеприпасами, то есть стреляй по станции во всю ивановскую, а гореть там найдется чему. Под шумок быстро вертаем взад, сгружаем добро и, запустив на паровозе все пары, отправляем его обратно (ну не на станцию, а туда, откуда пришел). Так как в три с той стороны пойдет еще поезд, вот фрицам-зигфридам будет приятная встреча! Успеют остановить свою железнодорожную таратайку – повезло им, а нет – то так им, нацистским сучкам (не су́чкам, а сучка́м), и нужно.

Правда, немцев называли при Хельмуте не так, а нацистами и гитлеровцами, на фиг обижать союзника, не Хельмута (Шлюпке и т. д.) вина, что у власти в Германии Гитлер. Часа через полтора Арсений стал собираться, тяжела доля секретаря подпольного горкома, у него делов – полон рот. Арсения Никаноровича саперы довезли на мотоцикле до ближайшей деревни, дальше он поехал на возке[41] селянина. Это средство передвижения более легитимней, да и безопасней, чем мотоцикл саперов. Правда, напоследок опять он меня обругал, ну, насчет боевого обучения красноармейцев, придется действительно учить ребят. Ведь есть такие, какие в плен попадали спросонья, так и не понюхав пороха в казармах.

В лесу раздался грохот моторов, кстати, не мешало бы на танки мощные глушители приделать, все-таки мы не действующая армия, поскромней нам треба быть. А как оглушить грохот движителей танков, ну, гусениц и катков? Эх, тут же напрашивается простенький логический вывод, раз моторы трещат и тревоги нет, значит, Онищук припер свои танки. А любопытство не грех, пойду посмотрю, что же они там приволокли.

Увидев, что́ именно притащил Онищук со своими ребятами, я просто ахнул. Притаранили они все танки, то есть все, что оставлено было неизвестными танкистами РККА. А именно: все три Т-28, пятерку Т-34 и пятерку «двадцать шестых», правда, на ходу были не все. Из «двадцать восьмых» два имеют проблемы. Прибывший Прибылов, мгновенно осмотрев (прям не по дням, а по часам учится наш Прибылянский), пообещал из двоих проблемных Т-28 сделать один нормальный, второй пойдет на запчасти и экранировку других танков. Тем более все три Т-28 экранированные. Из «тридцатьчетверок» только три на ходу, и то одна нуждается в ремонте, а остальные две на запчасти и металл для дополнительного бронирования пойдут. Ну и из «двадцать шестых» на ходу только три, из двух остальных Прибылов пообещал сделать еще один нормальный танк. Ну да ладно, пополнение получается в 9 танков, танкистов уже не хватает, придется снова шерстить лагеря пленных. Передал Онищук танки в ведомство Прибылова, последний пообещал за три дня восстановить танки (которые подлежат восстановлению), у него же полтора взвода ремонтников. Полвзвода наших бойцов из РККА, и взвод немецких танко- и авиаслесарей.

Кстати, рядом стоит какой-то знакомый незнакомец, то есть незнакомый знакомец. Вроде бы БА-10, но вот что-то в нем не то. Какой-то необычный броневик, такое ощущение, что ему то ли набили морду, то ли накачали передок. Смотрите сами, что сотворил Прыбылов и его ребята.

Так сказать, найди сто отличий. Такое ощущение, что справа (БА-10) овчарка немецкая, а слева (БА-10-Блитц) та же овчарка, но с мордой бульдога.

Посмотрели мы с ребятами на это чудо техники и прямо оттуда пошли вечерять; на ужин, уже приноровившийся к условиям нового лагеря, старшина под руководством начтыла, приготовили знатную гороховую кашу с мясом. После того как праздник для желудка кончился, вызвал к себе Гогнидзе, он ведь командир ЗАР, с ними завтра мне в бой идти. После часа планирования и обсуждения (я, Гогнидзе и заглянувший на огонек Хельмут) пришли к выводу, что пора звать остальных командиров, пора держать совет.

Минут через пять все командиры были уже на полянке (не вместит мой шалаш всех), и я, представив остальным сержанта Тодоровича и Смирницкого как героев диверсионного рейда, предложил Тодоровичу продолжить рассказ, что тот и не преминул сделать.

Значит, вечером седьмого июля, товарищи командиры, послал я группу Мордвинова разведать окрестности. На тот момент мы, оказывается, очутились на территории Советской Украины, ну и разведчики, вернувшись, предложили разрушить железнодорожное полотно, а то немцы разъезжают, как у себя в Германии, с музыкой. Взрывчатки у нас не было, а то бы товарищ воентехник такую бомбочку спроворил, что любо-дорого посмотреть. Повел я группу к железной дороге, саперные лопатки есть, да и ладно.

Подошли к дороге, только начали, а тут поезд идет, двадцать пассажирских вагонов и восемь платформ с полугусеничными вездеходами и мотоциклами, видимо, пехотная часть шла на восток. Тут я понял, товарищи командиры, что немцы по этой дороге перебрасывают подкрепления на восток. Ведь в нашей зоне, в зоне действия ДОН, мы немцам дороги-то перекрыли, вот они через Украину и гонют свои подкрепления. С этим составом немцам подкузьмить мы не успевали, потому решили обстрелять следующий, вот и замаскировались в ста метрах от полотна и стали ждать.

Через три часа, почти на рассвете, с запада прибыл еще один эшелон, ну мы его и взяли в штыки, то есть не в штыки, а в пулеметы. Благо пулеметов у нас теперь хватало, жалко, пушечки, пусть самой малой, не было, а то б мы им паровоз расколошматили. Пришлось пулеметами их причесывать, шестнадцать пассажирских вагонов и десять платформ с пушками и тягачами, пушкари попались. Мы им все вагоны пассажирские пулеметами исполосовали, правда недолго, машинист ускорил свою колымагу, и добить не получилось. А чтобы немцы нам Кузькину мать не показали, я и приказал уходить, пусть не уничтожили мы их всех, но в бой против регулярной РККА эти наглецы уже с опаской пойдут, ну, те, что выживут.

Сразу же совершили переход параллельно железной дороге, но на запад, негоже так легко отпускать такой важный путь для фашистов. Смирницкий очень просил раздобыть взрывчатку, ну или снаряды с авиабомбами, воентехник обещал выплавить тол из авиабомб неразорвавшихся. Пришлось нам два дня шерстить округу, оставили наблюдателей у моста через реку. Это место глянулось очень воентехнику, он и окопался с двумя бойцами там, сутками в бинокль смотрел.

Нашли мы снаряды, набрели в поисках на нашу разбитую еще в июне артбатарею, там гаубицы наши стреляли в немчуру в начале войны, да немцы бомбежкой разделали все под орех. И там ни орудий, ни снарядов, ни погибших не было, вот только у крайней позиции мы нашли гаубицу и пять снарядов. Думали, почему немцы не тронули орудие: оказывается, там меж станинами в землю воткнулась немецкая стокилограммовая авиабомба и стоит не разорвавшись. Потому немцы и не тронули, да и пушка была побита, что с нее взять.

Товарищ воентехник уже, оказывается, прикинул, как немцам дать перцу лизнуть, попросил дать ему четыре камеры от шин грузовиков, а пока обезвредил бомбу. И заставил перенести ее на берег, там соорудил из бомбы торпеду, надел на бомбу три камеры и одну прикрепил спереди. Потом уравновесил давление в шинах, чтобы бомба поплыла подтопленной не на поверхности воды, а как бы под. И только вечером десятого июля сам товарищ Смирницкий вместе с бойцом Кравцом (Кравец у него фамилия) поплыл к мосту, буксируя бомбу-торпеду. Доставив наш сюрприз к средней опоре моста, товарищ воентехник вкрутил куда следует взрыватель и вместе с Кравцом поплыл по течению вниз. Ну не плыть же на виду у немцев против течения саженками. Вот через час, выйдя из воды и дав кругаля, Смирницкий сел на свой боевой пост.

А мы все приготовились расстреливать взорванный состав, ждали часа три, и вот идет поезд с запада. Теперь немцы уже ученые, и впереди паровоза идет платформа с пулеметчиками, а нам не страшно. И только платформа, а за ней и паровоз прошли среднюю опору, воентехник потянул бечевку, и так славно шандарахнуло… Правда, мост не сломился (бомба слабовата), но, видимо, взрыв искривил его, потому вагоны полетели, пробив ограждения моста в речку, они летели вниз, как листья деревьев в листопад, а потом и мост рухнул, ну и мы фашистне добавили из пулеметов. Настрелявшись по пытавшимся вылезть из вагонов или выплыть из реки немцам, мы ушли в ту же ночь и потом день отдыхали в лесу, а ночью совершили еще рывок.

– А сколько вагонов было в этом поезде, – спрашивает Елисеев, отрываясь от своего блокнота. Он что, все записывает?

– Восемнадцать, и все пассажирские, жалко, танков не попалось, товарищ лейтенант госбезопасности.

– Прости, сержант Тодорович, продолжай.

– Виноват, товарищ лейтенант госбезопасности, я младший сержант.

– Был младшим, да весь вышел, я лично буду ходатайствовать перед командованием дивизии о присвоении тебе звания старший сержант, а то и за такие дела младшего лейтенанта мало.

– Служу Советскому Союзу!

– Служи, Тодорович, служи, рассказывай дальше, что было потом.

– А дальше мы снова ушли в лес и тоже параллельно ЖД, но пошли назад, чтобы немцы нас не вычислили. Шли одиннацатого и днем и ночью, по пути набрели на брошенную немецкую машину. Видимо, наши окруженцы побили немцев, всю кабину из «Дегтяря» изрешетили, отвели машину поглубже в лес, слили бензин, взяли пригодное им имущество и ушли. А грузовичок куковал в лесу, а на нем снаряды к фашистским гаубицам. Причем прихватившие немцев ребятки раздели фашистскую машину наголо, срезали кожу (ну или дерматин) с сидений, сняли все колеса, грузовичок стоял сиротливо на чурбаках. Зато этому грузу рад был товарищ воентехник, и мы еще день потеряли на «снарядоварение», зато выплавили двадцать килограммов тола, ну и десяток взрывателей от снарядов добавили к коллекции.

И как тут опять не поохотиться на поезд? Тем более товарищ Смирницкий сказал, что поезд на дороге, взрывать легче, чем мост, потому десяти килограммов на состав хватит запросто. Пришлось разведывать подходящее место, и вот четырнадцатого подходящее место нашли, а немцы то ли мост починили, то ли имели запасной путь, но поезда шли и на запад, и на восток, причем на запад в основном санитарные.

Проблема была с взрывателями от снарядов, они ж ударные, но товарищ воентехник и тут придумал: взрыв инициировать должен молоток, который ударит по капсюлю. Молоток к капсюлю притягивает пружина (с той машины в лесу снятая), а не допускаем взрыв бечевкой, отпускаем бечевку – бабах. Полнасыпи изрыли, пока зарыли все это, приделали молоток, пружину и все остальное, потом залегли.

РККА, видимо, не слабо так немцам прикурить-то дает, потому как два санитарных состава прошли на запад и ни одного поезда на восток. Но пришло время и локомотива с запада, появилась «овечка»[42], и, дымя, она полетела к нам, к месту засады, а за ней платформы и вагоны, правда уже в сумерках.

Смирницкий пропустил паровоз, еще две платформы и только потом отпустил бечевку, и тут как бабахнет, третья платформа подпрыгнула, как крестьянин, наступив на гадюку. С нее два танка полетели в разные стороны, все смешалось в кучу и стало валиться под откос, паровоз потянуло вниз, и там вроде лопнул котел, ибо пару было как… Не знаю как, много было. Вагоны и платформы еще летели под откос, как заговорили наши пулеметы, карабины, винтовки. Немцы тоже по нам открыли огонь, пришлось покидать им гранат, пострелять, и как только ленты и магазины опустели, я скомандовал отход.

И с тех пор мы шли обратно. Приходим на место, а там следы боя и пустота, думаю, все, кранты пришли ДОН-16, а тут на нас выходит боец из секрета, Володька Суровин из ЗАР, ну он и сообщил, что мы передислоцировались, а они собирались тоже уходить. То есть успели вовремя, ну вот мы и тут.

– Ну, что скажете, товарищи комадиры? Мы искали таланты, один талант уже нашелся, а с ним и взвод обученный и обстрелянный, а за битого двух небитых дают, и то никто не берет.

– Согласен, лучше кандидатуры нет, – говорит Елисеев.

– Ну с первым взводом решено, а как быть со вторым и третьим?

Ахундов тянет руку, видимо, есть кто на присмотре у него.

– Да, товарищ майор, говорите.

– Товарищ комдив, есть у нас Рудольф Майер, сержант, на мой взгляд, из него получился бы еще один Тодорович.

– Он что, немец? – спрашивает Топорков.

– Да, с Украины, земляк Махно, из немецких колонистов, что еще при Екатерине были переселены, – поражает своей информированностью Елисеев.

Ахундов с удивлением смотрит на гебиста:

– Елисеев, а ты откуда все это знаешь?

– Работа такая. Кстати, твоего протеже поддерживаю и одобряю.

– А я предлагаю красноармейца Синицына, он у меня отделением командует, но парнишка такой, что вынь да положь, – предлагает своего бойца Топорков.

– Знаю, одобряю, предложил бы ему звание сержанта дать, – вторгается опять Елисеев.

– Значит, – подытоживаю я, – Тодоровича, Майера и Синицына назначить командирами диверсионно-рейдовых групп, всех троих повысить в званиях, так?

– Так, – опять лезет вне очереди Елисеев. – Тодоровича и Майера в старшие сержанты, а Синицына в сержанты, а группы (Майер и Синицын) пусть сами себе отберут.

– Все согласны? – рулю процессом демократии я.

Все согласны, отголосовали, затем руку поднимает Гогнидзе, приходится присоединять его к беседе:

– Что хотел, товарищ Гогнидзе?

– Бронетехнику в ДРГ давать будем?

– Думаю, нет, вон Тодоровичу даже мотоциклы мешали только, а уж если б у них был еще и танк…

На том и порешили. Все практически мгновенно разбежались.

Все именно тут 18 июля 1941 года закончилось, и я чувствую, как проваливаюсь в море сна (или океан).