Читать книгу Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа - Страница 30

И теперь я смотрю, как Джин ходит по дому – по этому самому дому, на который я взял ссуду, думая, что совершаю большой шаг, но мне бы никогда и в голову не пришло, что это будет такой шаг. Что же заставило меня так внезапно принять решение? Явно не ее выходка. Вспоминая о ней, я улыбаюсь. Джин красивая, улыбчивая, всегда жизнерадостная, при этом страдает и любит меня. Она единственная в своем роде, особенная. Может, я сделал ей предложение из страха ее потерять? Из страха больше не найти такого совершенного человека. Но разве совершенство – причина любви? Если бы сейчас здесь был Полло и сидел бы со мной на этом диване, что бы он мне сказал? «Эй, Стэп, да о чем ты говоришь? Разве это нормально, чтобы такой человек, как ты, пускался в мещанские рассуждения? Итак, первое: женщины приходят и уходят, а друзья остаются. Ну хорошо, я ушел…» – Да, он бы долго меня поддразнивал. – «Черт, ну ты же Стэп, вспомни об этом!» Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь по-настоящему, чтобы я мог внимательно выслушать его слова, потому что, несмотря на то что его уже нет, он по-прежнему единственный, кто знает меня лучше всех. – «Ну так что? Продолжай». – «А что я должен тебе сказать? Я бы никогда не подумал, что когда-нибудь ты возьмешь ссуду, купишь дом, да не где-нибудь, а в районе Камиллучча, придумаешь кучу сюрпризов, чтобы сделать предложение девушке. Если бы мне такое сказали, я бы никогда не поверил, клянусь тебе. Однако что вышло, то вышло, значит, я уже не могу спорить, ты застал меня врасплох. И это ты, который любил драки, теперь полюбил брак? Ну и ну! Но если я должен понять, почему ты так поступил, вернее, почему поступаешь так… Потому что у тебя пока еще есть время, и ты это знаешь, правда? В общем, у меня нет четкого объяснения. Я лишь знаю, что на такой шаг решаются, когда любят человека. Не думаю, что могут быть другие причины. И поэтому я спрашиваю тебя: „А любишь ли ты Джин?”».

И я смотрю на пустое место на диване и последний гипотетический вопрос моего друга все еще звучит у меня ушах:

«А любишь ли ты Джин?»

Но Полло нет, никого нет. Есть только этот вопрос, звучащий без остановки:

«А любишь ли ты Джин?»

– Эй, что стряслось? – Она стоит рядом и весело смотрит на меня, с любопытством покачивая головой. – У тебя вид, будто ты увидел призрака!

Она и сама не знает, как близка к истине.

– Нет-нет, я думал.

– О чем ты думал? Ты казался таким сосредоточенным.

– О работе, о решениях, которые нужно принять…

– Хорошо, пойду на кухню. Я приготовила для тебя кое-что вкусненькое. Надеюсь, тебе понравится.

– А что?

– Это сюрприз… Потому что у меня есть сюрприз.

И, больше ничего не говоря, она исчезает.

– Хорошо, пойду в кабинет.

Я встаю с дивана и иду в самую дальнюю комнату. Мне нравится этот дом, я чувствую его своим. Он полон света, окружен зеленью и яркими бугенвиллеями. Это была идея Джорджо Ренци, это он убедил меня его купить: «Не упусти его. Это хорошее приобретение. А потом, если захочешь, перепродашь. Он принадлежит моему приятелю, который мне обязан».

Я хотел сделать Джин сюрприз, и поэтому ничего ей не сказал, но, едва его увидев, она сказала: «Улетно!» – так она говорит всегда, когда у нее нет слов от радости. «Это такой дом, который я выбрала бы для себя. Но раз ты выбрал его для нас, то он еще красивее».

Потом она бродила по комнатам: сначала – по гостиной с большим камином, потом по спальне с супружеским ложем, по гардеробной, ванной. И, наконец, по смотровой площадке, на которую попадаешь с веранды. Тогда она улыбнулась. «Он прекрасный. Он новый, и мы тоже чувствуем себя здесь по-новому…» Я посмотрел на нее, до конца не понимая, что она имеет в виду. Тогда она объяснила:

– Здесь нет ни одного воспоминания, которое могло бы отдалить тебя от меня. Мы сначала начинаем вместе.

И она меня обняла и крепко прижала к себе. Тогда я понял. Когда ты приносишь человеку много страданий, эта боль не уйдет никогда, этот шрам останется на сердце, как легкий листок, который, упав в октябре с большого дерева, навсегда останется на земле. Хочешь ты или нет, никакому ветру, никакому старательному дворнику уже больше никогда не удастся очистить это сердце.

Как и в тот день.

– Что такое? Что с тобой, любимая?

– Ничего.

– Как это ничего? Ты совершенно изменилась…

– Знаю, и тебе придется с этим смириться. Мы должны научиться жить вместе.

Так она мне ответила в тот раз, через несколько месяцев, сидя на диване, когда у нее внезапно изменилось выражение лица. За минуту до того мы смеялись, уже не помню над чем. Зато печаль этого взгляда я никогда не забуду.

И сегодня, накануне нашей свадьбы, в моей жизни снова появилась Баби. Она красивая, она женственная, она мать. Мать моего сына. Должна ли узнать об этом Джин? И что я почувствовал к Баби? Хочу ли я снова ее увидеть? Когда мы коснулись друг друга, я почувствовал ее кожу, ее запах, который остался все тем же – аромат духов «Карон», которые она не меняла с тех пор, с тех первых дней, с нашего первого поцелуя…

«А любишь ли ты Джин?» Полло снова вторгается в мои мысли, подстрекает меня. Ну вот, теперь это выглядит так, словно он сидит перед моим столом, играет моим ножом для бумаги; держит его в правой руке и постукивает им по ладони левой, и нож отскакивает то вверх, то вниз, как метроном. Полло мне улыбается и отсчитывает мое время. Потом он кладет нож на стол и разводит руками. «Только ты можешь знать». И исчезает так же внезапно, как появился. Оставляет меня одного, наедине с моими сомнениями, моими страхами, моей неуверенностью. Как я могу жениться именно сейчас, когда узнал, что у нас с Баби есть сын? Как мне рассказать об этом Джин? Но я знаю, что не могу не разделить с ней столь важную часть моей жизни. Как же я настолько усложнил свою жизнь?! Самое страшное, я даже не вижу выхода. С этими мыслями, выстроившимися в ряд, как неподвижные солдатики, я замечаю, как вожу мышкой, оживляя экран компьютера, а потом импульсивно набираю ее имя в поисковике Гугла и начинаю лихорадочный поиск до тех пор, пока не нахожу ее. Баби Джервази, ее фотографии на страничке Фейсбука. Доступ на ее страницу открыт всем, без ограничений приватности. Это меня задевает, но одновременно приносит мне странное удовольствие. На главной странице помещена фотография. Наша фотография, мост проспекта Франции, с надписью: «Я и ты… В трех метрах над уровнем неба». Словно она только и ждала, чтобы ее увидели, чтобы ее увидел я. Проверяю, когда завели эту страницу. Ровно шесть лет назад. Рассматриваю подборку фотографий, загруженных с мобильного, углубляюсь в прошлое… Это снимки с ее свадьбы, ее фотография в подвенечном платье, но фотографий мужа нигде нет. Смотрю внимательней. А, вот их совместное фото, но оно старое, почти размытое. Я вижу высокого стройного блондина. Но я его не узнаю. Никаких моих фотографий здесь нет, словно для нее никогда не было человека более далекого, чем я. Такого далекого и такого близкого. Вот фотографии Массимо. Он родился 18 июля. Вот Баби, в белой ночной рубашке, держит его на руках. Она еще в больничной палате, и у нее такое выражение лица, будто она этому еще не верит. Наверное, такие чувства испытывает женщина, ставшая матерью в первый раз. Это естественно, хотя и необычно. Я просматриваю фотографии одну за другой. Вот снимок со дня рождения Массимо; вот он играет с песком на море; вот он на карнавале в костюме Питера Пэна, вот он подбрасывает конфетти. Каждая фотография – как нож в сердце. У меня возникает желание увидеть его снова.

– Милый! Я тебя звала! Ты не слышал?

– Прости, нет.

– А что ты смотрел?

Я едва успеваю закрыть страничку, пока Джин ходит вокруг стола, что-то разыскивая.

– Ничего, я только что закончил разговаривать по скайпу насчет завтрашнего собрания. Все в порядке.

– Тогда пойдем к столу, а то все остынет.

– Да, конечно. Только помою руки, я быстро.

Я иду в ванную. Как только вхожу, закрываю дверь и останавливаюсь перед зеркалом. Вот я уже и лгу. Ставлю руки на раковину. У меня не хватает смелости посмотреть на себя в зеркало. Открываю кран с холодной водой и немного жду. Набираю воды в обе руки и несколько раз споласкиваю лицо. Закрываю кран, кладу полотенце на место и оглядываюсь. Сзади, в углу, стоит ваза с засушенными японскими цветами; на полу – весы, мой халат, шампунь и мыло в выемке душевой. Все идеально. Все в полном порядке, на своем месте, и это полная противоположность тому, что теперь происходит в моей жизни. Я выхожу из ванной и иду в столовую. По пути я вижу, как Джин зажигает свечи в центре стола. Окно открыто, на террасе горит свет. Ночь идеальна: небо ярко-синее, ждет наступления темноты. Джин подключает свой айфон к колонкам. Звучит джазовая композиция Джона Колтрейна «A Love Supreme».

– Тебе нравится, правда?

Ужасно нравится, и она это знает. Джин берет бутылку белого вина и ставит ее в середине стола. Протягивает мне штопор.

– О чем ты думаешь? О любви?

– Да, конечно.

Закрываю глаза, держа в руках бутылку.

«…О чем ты думаешь? О любви?»

Нет, я не в состоянии ни о чем думать, Джин, но ты, разумеется, не можешь себе этого представить. Так что я срезаю фольгу, защищающую пробку, потом открываю штопор, ввинчиваю в затычку металлическую спираль, закрепляю зажим на верхней части горлышка и начинаю выкручивать пробку. Потом закрепляю второй зажим и извлекаю ее целиком. Я нюхаю пробку, делаю это автоматически. Наливаю вино в бокалы, и, когда в него проникает немного воздуха, принюхиваюсь лучше и понимаю, что это изумительный совиньон, крепостью в двенадцать с половиной градусов. Я его пробую: температура тоже идеальная. Джин возвращается к столу с ведерком воды и льда.

– Ну вот! – Она мне улыбается. – Можем начинать.

Рядом с ней, на тележке, все блюда, которые она приготовила, так что ей не придется больше вставать.

– Давай выпьем… – Она берет в руку бокал, который я для нее только что наполнил, и сразу же находит слова, которые кажутся ей самыми уместными: – …за наше счастье.

И она смотрит мне в глаза.

– Хорошо, – тихо отвечаю я, но в душе у меня полная сумятица.

Джин немного отпивает из бокала с белым вином и ставит его рядом со своей тарелкой.

– Отличное, холодное, идеальное.

– Да.

– Но я не поняла. Может, я должна была его сначала поставить, а уже потом выпить? Некоторые так говорят, но я никогда не понимала, почему.

– Это правда. Странные легенды. Единственное, что я знаю наверняка – что при этом надо смотреть друг другу в глаза.

– Что мы и сделали.

Джин весело улыбается, а потом, ужасно обрадовавшись, решает описать мне меню вечера.

– Так вот, я приготовила тебе мидии с перцем. Взяла такие большие, испанские, сбрызнула их белым вином, лимонным соком и приправила разными травами. Далее: сырые лангусты для тебя и на пару для меня. И, наконец, соленый сибас с картофелем фри. Тебе нравится?

– Ты гениальная, Джин.

Я беру половник и собираюсь положить ей мидий.

– Нет-нет, мне не надо…

– Почему?

– В магазине их было мало, а я знаю, как они тебе нравятся.

– Ладно, спасибо, но одну-то я тебе попробовать разрешу.

Я чувствую себя виноватым и хотел бы начать свою исповедь прямо сейчас. Но как ей это сказать?

«Знаешь, у меня есть сын, но мы можем от этого и абстрагироваться».

Я ем мидию за мидией, я ненасытен, а она смеется – та, которой всегда хотелось, чтобы я ел медленнее, в этот вечер ничего не говорит: похоже, она позволяет мне все. Тогда я вытираю рот, выпиваю немного вина, снова наполняю бокал и опять пью. Но я должен сказать ей, должен.

– Они тебе нравятся?

– Ужасно, серьезно. Спасибо.

Я смотрю ей в глаза и понимаю, что бы я сейчас ни сказал, это все разрушит. Хрустальный сервиз, падающий на пол вместе с буфетом, – вот каким был бы гул ее разбивающегося сердца. К тому же я еще должен кое-что понять сам. Так что я ей улыбаюсь.

– Ты приготовила фантастический ужин.

Джин безупречна, и на этот раз совиньон наливает мне она. Он кажется мне еще вкуснее, с легким фруктовым привкусом. Зато в ее бокале вино еще есть. Сырые лангусты – свежайшие, тают у меня во рту. Я беру кусок «музыкальной бумаги» – сардинского хлеба каразау, разрываю его на части и ем их одну за другой. Она смеется, качает головой, но ничего не говорит, уносит тарелки и передает мне блюдо с сибасом. Я чищу его, вынимаю косточки, удаляю жабры и передаю одну из рыб ей.

Джин продолжает смотреть на меня и есть картошку фри. А я, заканчивая чистить сибаса, даю себе время вынуть из него последнюю косточку прежде, чем решиться сказать ей.

– Эй, Стэп…

Но я не отвечаю, не говорю даже «да».

– Ты-то знаешь, что ты меня безумно возбуждаешь. И если этот ужин тебе так нравится, то ты нравишься мне, как сто таких ужинов!

– Но ты не попробовала сибаса…

– Нет, но я поела картошку фри. Она еще горячая и такая же потрясающая, как ты.

Она обходит вокруг стола и целует меня долгим, страстным поцелуем.

– Мммм, правда, картошка вкуснейшая, совсем свежая. Но ты всегда лучше.

Мы продолжаем есть молча. Я должен ей это сказать, по крайней мере намекнуть. Вытираю рот, я уже достаточно выпил и знаю, что момент настал, потому что я даже доел последний кусок, и уже нет ничего, что могло бы меня остановить.

– Подожди! – Она поспешно встает и возвращается с двумя пиалками, полными черники, земляники и малины. – Ну вот, есть даже ягоды. Хочешь?

Я киваю, и она добавляет немного взбитых сливок в мой десерт, а затем делает то же самое со своим.

Сочетание лесных ягод комнатной температуры и прохладных взбитых сливок восхитительно. Мне ужасно не хочется все это рушить. Джин встает и снова уходит на кухню. Возвращаясь, она улыбается еще шире. Она принесла бутылку шампанского и два фужера.

– Что происходит?

– Возьми, открой ее. И следи за пробкой, смотри, куда она полетит… Если она коснется одного из нас, то это хороший знак – знак того, что мы поженимся. Но не дай ей упасть, а то мы уже опубликовали объявление о свадьбе!

Она смеется, а я, наверное, на секунду покраснел. Пробка отлетает и рикошетит далеко, на диване, я тороплюсь разлить шампанское по бокалам.

– Но с какой стати еще и шампанское?

– Я же тебе говорила, что будет сюрприз!

Она ко мне подвигается, улыбается мне, поднимает свой бокал и чокается со мной.

– Поздравляю, папа!

Она берет мою руку и прикладывает ее к своему животу. Не могу поверить, что все это происходит со мной.

– Я так счастлива! Как же хорошо, что мы уже решили пожениться, а иначе это выглядело бы как брак по залету!

Мокрыми от шампанского губами она меня целует, а потом берет за руку.

– Мы должны отпраздновать это как следует… Пойдем туда, – лукаво шепчет мне она. Я иду за ней, и, в конце концов, мне даже хочется рассмеяться. Ну и жизнь! Сегодня я обнаружил, что стал отцом дважды, и не могу произнести ни слова.