Читать книгу Заповедное дело Россиию Теория, практика, история - Феликс Штильмарк - Страница 13

«И снова я подивился, какую же чудную планету подарил Господь этой неблагодарной звероподобной свинье, под названием человек, что от рождения своего подрывает корни под собой, похабит землю, которая его кормит, терзает прекрасный лик матери-природы. Теперь уж и не знает… как избавиться от надвигающейся гибели это двуногое существо, смевшее называть себя разумным, чтобы погибнуть в безумии».

Так писал мне из красноярской больницы всего за несколько месяцев до своей кончины любимый мой современный писатель Виктор Петрович Астафьев (мы переписывались больше 20 лет, не раз я сподобился общаться с ним и лично). Столь обличительные слова по адресу всего рода человеческого этот великий сибиряк произнес не впервые. Он не раз называл людей «страшным проклятием земным и небесным… Природа сделала трагическую ошибку, вложив разум именно в это двуногое существо, и теперь сама, стеная, плача, корчась в судорогах, не в силах ни сдержать, ни исправить деяния своего выродка, так и не обуздавшего в себе первобытного дикаря» («Вечно живи, речка Виви!», 1989. С/с, Т. 12, С. 9).

Астафьев всегда живописал не просто с предельной искренностью, но поистине кровью и болью надорванного жизнью сердца. Лишь по противоречивой и «супротивной» своей натуре я не мог принять столь суровые обличающие слова без раздумий и сомнений, равно как не способен воспринять трагическую его предсмертную эпитафию (не стану ее приводить, она сейчас общеизвестна). Что бы сказали, прочитав это, великие наши религиозные философы, такие, как Павел Флоренский или Сергей Булгаков? «Окстись, Петрович, не бунтуй, – вероятно, было бы ему ответом, – ведь человек создан по образу и подобию Божию, так возможно ли так его поносить?» Тем паче что Астафьев не раз осуждал атеистов-безбожников.

Правда, у нашего классика были предшественники, например, знаменитый француз Жан-Батист Ламарк, еще в начале XIX века предупреждавший об угрозе самоистребления человечества. Цитата из второй части его «Аналитической системы положительных знаний человека» обычно приводится в сокращении, мне же хочется дать ее полностью, хоть она и длинна.

«Человек, ослепленный эгоизмом, становится недостаточно предусмотрительным даже в том, что касается его собственных интересов; вследствие своей склонности извлекать наслаждение из всего, что находится в его распоряжении, одним словом – вследствие беззаботного отношения к будущему и равнодушия к себе подобным, он сам как бы способствует уничтожению средств к самосохранению и тем самым – истреблению своего вида. Ради минутной прихоти он уничтожает полезные растения, защищающие почву, что влечет за собой ее бесплодие и высыхание источников, вытесняет обитавших среди них животных, находивших здесь средства к существованию, так что обширные пространства земли, некогда очень плодородные и густо населенные разного рода живыми существами, превращаются в обнаженные, бесплодные и необитаемые пустыни. Подчиняясь своим страстям, не обращая внимания ни на какие указания опыта, он находится в состоянии постоянной войны с себе подобными, везде и под любым предлогом истребляя их, вследствие чего народности, весьма многочисленные в прошлом, мало-помалу исчезают с лица земли. Можно, пожалуй, сказать, что назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар необитаемым» (именно выделенная заключительная фраза цитируется чаще всего). Мы убеждаемся, что спокойные фразы старого французского ученого, жившего два столетия тому назад, полностью согласуются с взволнованной речью художника слова – нашего современника.

В Западной Европе давно уже нет неосвоенных территорий, по сути, нет и дикой природы, на всем лежат отпечатки и следы человеческих рук. Иные наши сограждане видят в том достоинство и готовы принять за образец именно окультуренный ландшафт, радующий глаз ухоженными садами и плантациями, отсутствием лесных чащоб, замененных парками и клумбами. Этому весьма содействовало недавнее сугубо материалистическое воспитание, когда многим поколениям советских людей внушали, будто бы весь смысл их жизни состоит в том, чтобы «покорить», «преобразовать», «повернуть вспять», что на месте отброшенной за Байкал тайги должны возникнуть голубые города с фабриками и заводами.

В двадцати семи (!) изданиях школьного учебника «Родная речь» печатался отрывок «Наступление на тайгу» из романа В. Ажаева «Далеко от Москвы», где тракторист, охваченный страстью разрушения, кричит во все горло: «Так ее, тайгу! Врешь, поддашься, не устоишь! Круши ее!..» Эти призывы воплощались в жизнь не только в годы сталинских пятилеток, но и позднее, например, при прокладке памятного БАМа, который сибирские экологи и этнографы до сих пор считают «ударом ножа в спину Сибири». Как ни боролись защитники природы за Байкал, но проиграли эту неравную битву, и человечество никогда не простит советской власти и ее вождям фактической погибели уникального озера. Конечно, за полвека такого гиганта не убьешь насмерть, но никогда уже не увидеть людям того Байкала, какой открылся впервые мне, коренному москвичу, в середине прошлого века. Седобородые почтенные академики учили тогда нас, молодых, поставить на службу человеку все силы и ресурсы природы. Призывы «не ждать милостей» от нее висели даже в кинотеатрах.

Знаменитый геолог В.А. Обручев (автор столь популярной «Плутонии», где ученые, попав во вновь открытый мир, буквально устилают свой путь трупами неведомых науке животных) в своем завещании молодежи мечтал о том времени, когда человек научится управлять погодой. Кто только – от школьных учителей до руководителей страны – не внушал, что тайге с ее замшелым хламом и комарами нет места в нашем светлом будущем. В тексте отчетного доклада, подготовленного умными головами для выступления Брежнева на очередном съезде КПСС, где часто звучали дежурные фразы об охране природы, помнится, было сказано, что живая природа должна представлять собой не что иное, как «цветущий сад», и сей тезис сразу же подхватили, словно попугаи, не только газетчики, но и природоохранители. Во всех газетах были тогда дежурные рубрики «С любовью к природе», «Бережем природу», «Так поступают советские люди…» (посадили, например, где-то дерево, подобрали и выходили брошенного птенца или звереныша – что общего тут с охраной-то?).

Не то теперь! Тему охраны природы начисто заменили санитарно-гигиенические аспекты, связанные с «окружающей средой», качеством воды и воздуха, всевозможными загрязнениями – от дымовых до шумовых. Слово «экология» – будь она «хорошая» или «плохая»! – стало поистине безразмерным и беспредельным, оно затаскано так, что каждый может его понимать по-своему. С легкой руки академика Д.С. Лихачева (Царствие ему Небесное) пошло гулять понятие «экология культуры» (варианты – литературы, театра, кино), хотя не грех было бы обратить внимание на культуру экологии. Огромная рать оставшихся не у дел философов-марксистов переместилась на экологическую тематику, ибо в охране природы, как и в футболе, оказывается, разбираются все… Даже профессиональные зоологи и ботаники, учитывая трудности и тяготы дней текущих, были вынуждены искать себе совсем новые экологические ниши. Пример тому – массовая разработка всевозможных «Красных книг» и их бесчисленных разновидностей (от книжек-раскрасок для дошколят до вузовских учебных пособий). Когда-то начиналось с единой общегосударственной книги, в которую заносились редкие и исчезающие виды животных и растений (учтем, что книга эта должна представлять сигнал бедствия!). Вслед за ней возникли Красные книги республик – сперва союзных, потом и автономных. С появлением в новой России самостоятельных «субъектов Федерации» наступил черед краевых и областных Красных книг, а теперь составляются таковые для… городов (например, Москвы), районов, а там, видимо, дойдет и до сельсоветов, улиц, отдельных домов… Не вникая в детали, заметим только, что все приводимые в этих красивых и очень дорогих книгах сведения требуют постоянного обновления, стало быть, их надо дополнять, переделывать и переиздавать – вот вам и широкий фронт работ для профессионалов, и это при нынешнем-то развитии информатики!

Нет более медленного и затратного способа распространения такого рода сведений, чем типографские переиздания с красивыми картинками и картосхемами. Почему не публиковать и не запускать в интернет лишь конкретные списки и материалы, рассчитанные на специалистов и распространяемые именно для них, а не для широкой публики, часть коей использует Красные книги в качестве пособий отнюдь не охранительного свойства? Ведь редкие виды растений и животных пользуются особым спросом, на них можно очень неплохо заработать. Поэтому эти книги бедствий подчас превращаются в пособия для браконьеров. Но это – частный пример.

Еще больше злоключений происходит с особо охраняемыми природными территориями – до недавнего времени едва ли не основной и наиболее реальной формой сбережения природы. В свое время (примерно когда вышла в свет наша с Н.Ф. Реймерсом монография «Особо охраняемые природные территории». М., Мысль, 1978) в стране имелось несколько широко известных форм и объектов территориальной охраны – заповедники, заказники, памятники природы, защитные и запретные зоны. Теперь же недавно изданный официальный справочник насчитывает до 250 категорий ОПТ (охраняемые природные территории – аббревиатура эта стала общепринятой).

Согласно нынешнему законодательству, «природно-заповедный фонд» нашей страны составляется из всей суммы ОПТ, среди которых явно преобладают земли, где продолжается разнообразная хозяйственная деятельность. Тем самым, по сути, исчезло, как бы «растворилось» принципиальное понятие о строгой заповедности, представляющее собой полное прекращение какого-либо хозяйства (включая и туризм как несомненную и активную форму людской деятельности). Каждый из ста ныне действующих российских заповедников – от первого из них, Баргузинского, созданного на исходе царской власти, до последнего, «Эрзи» в Ингушетии, организованного в декабре 2000 г. (заметим кстати, что уже почти три года, как в стране не создано ни одного нового заповедника!), – возникал и утверждался в долгих муках. Их предназначением было прежде всего избавить природные участки различных регионов и ландшафтов от воздействия человеческих рук, дать возможность природе творить и действовать по собственному усмотрению.

Классики нашего отечественного заповедного дела считали первостепенным условием подлинной заповедности изначальный принцип неприкосновенности заповедной природы, не терпящей вмешательства наших рук, остающихся торопливыми и суетливыми даже в тех случаях, когда они действуют из самых лучших побуждений и намерений. У природы иные мерки, иной отсчет времени.

Основополагающий для заповедников принцип неприкосновенности был грубо отвергнут и сметен еще в начале сталинских пятилеток, а в настоящее время считается не более чем анахронизмом и не рассматривается всерьез даже в новейших словарях-справочниках. Каждый государственный заповедник не только имеет свою территорию со всевозможными природными объектами, но представляет собой определенное официальное предприятие с довольно большим штатом работников, занимающихся отнюдь не только охраной и наукой, но и своего рода хозяйственной деятельностью. Иные наши заповедники имели гораздо больше транспорта и строений, чем соседние колхозы или совхозы.

Будучи в советское время всегда строго бюджетными организациями, заповедники оказались в очень трудном положении на новых этапах социально-экономического развития страны, когда внимание к ним государства ослабло и финансирование резко сократилось. Их главной задачей стало самое элементарное «выживание».

Казалось бы, в гораздо более выгодных в материальном отношении условиях находятся национальные парки, которые начали создаваться в Российской Федерации только в начале 1980-х гг. (их сейчас в стране насчитывается 35). Они могли бы не только сохранять природу и содействовать общению с нею населения, но и давать при этом определенный экономический эффект. Однако наши традиции природопользования, не говоря уже о сложностях правового и экономического регулирования, таковы, что эти парки тоже едва сводят концы с концами. Попробуйте-ка доказать приезжим (а тем более – местным) людям, что за пользование природными благами, например, теми же грибами-ягодами, следует платить, причем не символически, а по рыночным условиям. На вилы поднимут!

И все-таки исконные отечественные принципы строгой заповедности (в кратчайшем виде они выражены знаменитой фразой из словаря Даля – «Помни праотцев – заповедного не тронь!») сохраняются, несмотря ни на что, ибо они соответствуют духовным российским идеалам, преодолению жажды непомерного потребления. Неспроста на новом витке нашей истории мы видим нападки на само понятие заповедности, испытываем всевозможные «искушения», начиная от щедрой помощи западных фондов, исповедующих совершенно иные устои и ценности, до прямой измены своих же специалистов-экологов, ратующих за различные формы использования наших заповедников в практических целях. Но всего опаснее при этом тенденция некоторых ведомств к объединению («конвергенции») государственных заповедников с национальными парками, непосредственно предназначенными для прямого общения людей с природой. Именно такие парки были призваны оградить заповедники от наплыва жаждущих приобщиться к природным красотам, в действительности же происходила подмена понятий и смешение функций в деятельности этих учреждений.

Поскольку национальных парков в стране сравнительно мало (в три раза меньше, чем заповедников), многие субъекты Федерации стали создавать «свои», так называемые «природные» парки, что предусмотрено Законом об ОПТ, принятым в 1995 году. Число таких парков быстро превысило количество имеющихся федеральных, но их статус и характер деятельности остается весьма неопределенным, эта форма ОПТ носит своего рода «поисковый» характер, причем говорить о заповедности в них чаще всего вообще не приходится. Например, в Республике Алтай даже сам термин «природный парк» заменен понятием парка «природно-хозяйственного» – комментарии, как говорится, излишни! Говоря объективно, провести сейчас четкую грань между охраняемыми и хозяйственными территориями вообще невозможно, тем более что понятие абсолютной заповедности, как уже сказано, юридически почти утрачено.