Читать книгу Идущий от солнца - Филимон Сергеев - Страница 7

Уже сильно светило солнце, и было намного теплее, когда взмокшие лошади добрались до леса. Ветер по-прежнему дул с юга. Это позволяло замереть, прислушаться и понять, далеко ли наемные сыщики и их розыскные собаки. Густой хвойный лес нравился Вере с детства. Особенно его пряные запахи багульника, смолы, таежного меда. Если среди болотных лыв и низкорослых карликовых деревьев пространство казалось бесконечным и люди с обученными собаками были тоже где-то далеко, то в лесу все казалось рядом.

Попав в хвойный лес, влюбленные услышали не только токующих глухарей, крики лесных ястребов, но и голоса наемных сыщиков. Южный ветер словно ударился о край леса и усиливал каждый звук.

– Природа всегда помогает мне, – задумчиво сказал Иван, немного успокоившись после встречи с солнцем и после взволнованных рассуждений о вечности души и связи ее с таежным родником. – Не зря Белинский говорил, что природа сделала человека, а не какая-то мистика или пришельцы неизвестно откуда, – тихо добавил Иван и остановил лошадей. – Снег в лесу почти растаял, значит, дорога будет еще хуже.

– В каком смысле? – поинтересовалась Вера.

– Полозья розвальней оседать будут еще глубже… движение замедлится…

– Значит, нас могут догнать?

– Не беспокойся, Верушка… Солнце тоже всегда помогает мне. Оно дружит не только с другими звездами, но и с луной, землей и даже с ветром и снегом. По-моему, пора кормить лошадей. Распрягать мы их не будем, а покормить надо. Заодно и мы перекусим. Ты, наверно, проголодалась?

– Да, Ваня. Но я не знаю, что происходит со мной. Ты говорил с утренним солнцем, и я никак не могу понять, это что – накипевшая боль?! И ты, по всей видимости, не можешь обратиться к кому-то другому, кроме солнца. Или ты нашел с ним общий язык, какое-то общение? Какую-то реальную, конкретную связь? Мне жутко было слышать, когда ты сказал солнцу, что будешь его спасать, и я опять подумала, что ты либо сумасшедший, либо «паришь» такое, отчего свихнуться можно.

– Верушка, ты хочешь есть?

– Нет. Ты мне скажи сначала, как ты собираешься спасать солнце? Или у тебя поехала крыша? Его что, можно купить, уничтожить или спасти?!

– Люди теперь на все способны. Теперь не то что любой чиновник, даже гниды рвутся к власти. Потому что внутри их живет слепая блажь. Им господства хочется над теми, кто ближе к солнцу, к свету, к разуму. У них его нет, поэтому они подминают под себя тех, кто дает им живую кровь, энергию, силу, забыв о том, что только Создатель имеет на это право. Они считают, что главное – не дух, не власть добра, красоты, милосердия, сострадания и, конечно, не любовь к земле. Они надеются, что все это можно приобрести, как ты выражаешься, при помощи «бабла».

– Значит, они и солнце могут купить?

– Конечно! Уже есть объявления в Интернете о распродаже земли на Марсе и на других планетах. Скоро будет продаваться вся Вселенная, как нефть, золото или уран. И распоряжаться ею будет человек, у которого главное – деньги. Это страшно…

– Но ведь все это делается для людей, для общего блага.

– Для каких людей?! Которые покупают твое тело, совесть, стыд?! А потом пускают тебя по заколдованному кругу как скотину, – не сдержался Иван. – Как жалкую тварь! Как раба! Или как глупого камикадзе! Или, может, как ворованную вещь на аукционе, от которой ему ни жарко, ни холодно, потому что он циник, и ему все равно!

– Успокойся, Ваня. У меня лично выхода не было.

– А я о чем говорю! Кто создает этот замкнутый круг, из которого нет выхода?! Ты задумывалась над этим?

Неожиданные вопли и стоны со стороны топкого болота оборвали возмущение Ивана. Он прислушался, повертел, словно потревоженный косач, головой и, посмотрев на солнце, опять опустился на колени, только уже более уверенно, твердо.

– Спасибо тебе, мой небесный друг, – на этот раз почти шепотом сказал он и, помолчав немного, вдруг обхватил голову обеими руками. Он обхватил ее, по-видимому, от счастья, от радости, и слезы появились на его лице. – Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Я хочу, чтобы ты было вечным, как души моих друзей, которые пьют воду из твоего родника, как свет тех звезд, до которых еще не добрались эти продажные маклаки с немереными тоннами «бабла». – Иван хотел сказать еще что-то, но истошные вопли и лихорадочная брань вдруг заглушили его звонкий, неистовый голос, и со стороны топкого болота раздался надрывный собачий лай, а потом одна за другой полетели в небо красные ракеты.

– Спасите! Спасите нас! – кричали люди изо всех сил, вероятно, в свои радиотелефоны, и ветер отчетливо доносил их уставшие, обессиленные голоса.

– Началось, Верушка, началось… – с грустной и в то же время с какой-то окрыленной улыбкой прошептал Иван, когда ракетные выстрелы через несколько секунд прекратились и голоса, похожие на стоны, стали слышны еще отчетливее.

– Что началось, Ваня? Объясни. Там гибнут люди, а мы сидим сложа руки и слушаем их предсмертные выкрики.

Иван медленно поднялся на ноги, облегченно вздохнул, и лицо его опять вспыхнуло золотисто-серебряным блеском.

Этот удивительный блеск уже был знаком Вере, но только сейчас она могла дать ему точное сравнение. По цвету он один к одному походил на ранний восход весеннего солнца. Только оно неумолимо разгоралось и быстро охватывало лучами окружающий мир, а лицо Ивана вспыхивало и тут же гасло, словно в нем что-то обрывалось, и поэтому не могло постоянно гореть, как это делало солнце.

– У каждого человека своя судьба, – тихо сказал Иван и, сев на край розвальней, закурил. – Свой единственный путь, от которого зависит не только его жизнь, но жизнь всей Земли и всей Вселенной. Это целая наука, похожая на науку о перемещении Добра и Зла из одной формы в другую. Я уверен, что судьба человека связана с магнитными бурями, с космической энергией, с тем, насколько глубоко проникает солнце в его душу. Тому много доказательств. Поэт Пушкин был пропитан этим светилом насквозь. Все творчество его стремится к одной мечте: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

– Ваня, я тебя спрашиваю очень конкретно и определенно, что началось?! И ты мне так же ответь. Конкретно и ясно, – на этот раз не выдержала Вера, и в голосе ее послышались ноты раздражения, даже гнева.

Иван глубоко затянулся табачным дымом и, прислушиваясь к болотным голосам, предложил Вере сесть рядом. Руки ее дрожали, словно предчувствуя какую-то новую беду, лицо выражало недоумение. Она быстро присела на розвальни и опять расплакалась.

– Милая моя Верушка, – с болью, даже с каким-то отчаянием тихо сказал он. – Я против всякого насилия… Но, несмотря на это, первый раз я сидел за то, что защищал Белый дом, хотя никого не убивал. Второй раз меня посадили за изнасилование депутатской неприкосновенности. Дама оказалась депутаткой. Она предлагала жениться на ней – я отказался, и она посадила меня за изнасилование. Через год меня амнистировали. Я страшно обрадовался, но, как только меня выпустили, сгорел банк ее мужа – и, конечно, меня обвинили во всех тяжких и опять посадили.

– Хватит, Ваня! Говори, что началось?!

– Теперь, Верушка, само солнце будет хозяином этих робинзонов. Видимо, кто-то из влиятельных господ рискнул отправить экспедицию. Конечно, не за мной, я просто повод. Но солнце, как всегда, остановило их. Через несколько минут здесь появится вертолет, и мы посмотрим, что из этого получится.

– Ты слышишь крики? – никак не могла успокоиться Вера.

– Конечно слышу.

– Они просят о помощи. Я даже слышу, как они молятся. Странно. Ведь у них супертехника.

– Никакая техника им не поможет. Здесь запутанное течение подземных рек. Весной оно непредсказуемо. А главное – все это неразрывно связано с небесным светилом.

– Ваня, может, это подарок твоей судьбе?! Ну что ты такой несообразительный! Надо спасти людей. Тем более ты знаешь, как это сделать. Среди них наверняка есть умные, уважаемые господа. Спасем их, и они помогут тебе выйти на свободу..

Иван молчал. Он о чем-то напряженно думал, и в глазах его, как и во всем лице, был тот самый золотисто-серебряный свет, который и ей не давал покоя. Вера расстегнула кофточку, посмотрела на свою безрукавку, прилипшую вместе с потом к разгоряченному телу, и сердце ее сжалось. Безрукавка светилась тем же золотисто-серебряным светом. Вера глянула на кожу своих посиневших от ссадин и ушибов рук и увидела, что сквозь синеву и царапины пробивается тот же золотистый солнечный свет.

– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно спросил Иван. – Тебе не холодно?

– Мне жарко, Ваня. Надо спасти людей, Ваня, пойми, милый мой, дорогой, любимый человек, они помогут тебе выбраться из тюрьмы… Если мы спасем их, они наверняка оправдают тебя.

– Вера, я начинаю и за тебя переживать. Ты правильно сделала, надев мою целебную безрукавку. Скажи, ты до меня кого-нибудь, кроме Юры, любила?

– Только Юру.

– Я верю тебе. но, может быть. Я не знаю даже, как спросить тебя.

– Спрашивай, как думаешь.

– Я чувствую, что нравлюсь тебе, но, может быть, я для тебя что-то вроде снежного человека. Очень нестандартного, ненасытного, превратившего свою мужскую страсть в головокружительную забаву. У меня на этот счет сотни удивительных вариантов и возможностей. И не только физических, но и других. Моя душа обладает редкими гормонами радости. Женщины не хотят расставаться со мной и даже преследуют.

– Почему ты так решил?

– Мне говорили об этом многие женщины. Может, ты просто балдеешь, когда я заворачиваю твои бедра, гибкие, как лоза, и раскачиваю ими твои золотые серьги. И не более?

– Про гормоны радости мне тоже говорили многие, только не женщины, а мужчины.

– Может, это говорильная мода, пришедшая с Запада?..

– Наверно, Ваня. Только к любви она не имеет никакого отношения.

– Поэтому, Верушка, пойми меня правильно. Я не Гришка Распутин и не сексуальный робот. Я просто жертва тех нравов, которые пришли к нам в Россию и стараются расколоть ее. Я жертва, которая сопротивляется изо всех сил, которая пытается сохранить духовность. – Иван неожиданно замолчал и, прислушиваясь к голосам из топкого болота, вновь достал берестяные скрижали. На этот раз они были аккуратно привязаны к тонкой дощечке и находились за голенищем резинового сапога. – «Мы русские, – тихо, почти шепотом, прочел он. – Таков наш рок… У нас свои мечты и страсти. Пусть мы без денег, без порток – любовь и вера наше счастье. И потому по всей земле! По всей земле исконно русской, вольготно жабе и змее и каждой твари с мордой тусклой». Верушка, когда ты предлагаешь мне спасти этих пострадавших и надеешься, что они вытащат меня сначала из тюрьмы, а потом из долговой ямы, то ты обижаешь меня. Во-первых, ты ставишь меня рядом с этими супернавороченными негодяями, потерявшими ради денег все, что может создать природа, в том числе и мозги. Во-вторых, ты хочешь, чтобы я спасал дегенератов, которые могут истребить не только все святое на Земле, но и все живое. В-третьих, я думаю, что ты не такая дурочка, чтобы верить этим перевертышам. Пойми, они никогда не дадут свободу русскому человеку. Свободу может дать только тот, кто сам свободен и независим ни от кого, даже от того, кто создал его! А эти хорошо упакованные рабы роскоши и секса, взявшие от прежней власти все самое мерзкое и пошлое, способны только на захват и уничтожение.

– Ваня, миленький мой! Как сильно тебя озлобила тюрьма! Господи, Ваня…

Но Иван как будто не слышал ее. Вероятно, этих людей, которые преследовали его днем и ночью, он так хорошо изучил и возненавидел, что испытывал явное удовольствие, когда смаковал их продажность.

– Самое страшное, – никак не унимался он, – что эти подонки не только хотят править миром, но быть еще святыми и бессмертными, как сам Господь. Но господь противится этому. Он видит, как они духовные храмы превращают в бизнесцентры, а искусство – в развлекаловку или в игру, где побеждает хитрость и расчетливый цинизм или сексуальный эгоизм.

Может поэтому, Верушка, в церковь теперь ходят либо убогие, немощные люди, либо отпетые бандиты. Бандиты надеются, что Бог простит. Конечно, он все простит, но солнце – никогда! Оно намного старше и строже Иисуса Христа. Если оно будет прощать, то жизнь на Земле остановится, и не только на Земле, но и там, где живут его лучи. Оно не простит и тебя, если ты…

– Продолжай, Ваня. Почему ты опять замолчал? Я тебя внимательно слушаю.

– Если ты решила поразвлекаться со мной и увеличить счет своих штучных клиентов… Скажи мне, Верушка. Мне это сейчас необходимо знать. Ты и в самом деле любишь меня?

– Почему ты спрашиваешь об этом? Неужели ты не чувствуешь? Ненаглядный мой, дорогой мой покойник, – неожиданно вырвалось у нее из груди неласковое слово, и она почему-то вдруг засмущалась, затрясла цепкими, еще очень подростковыми руками, а потом, сжав тонкие пальцы в маленькие худые кулачки, вдруг застучала ими по его сухой спине. – Говори мне сейчас же, почему ты спрашиваешь об этом?

– Дело в том. – он опять посмотрел на небо и тяжело вздохнул. – Там, в брусничном суземье, многое зависит.

– Ну что ты мнешься опять? Говори – от чего?

– От совести, точнее, от души твоей. Если ты нарушаешь движение эфира, из которого состоит совесть.

– Разве совесть состоит из эфира?

– Да, да, еще мало изученного, но необходимого человеку так же, как его душа, фантазия, воздух. Так что, если ты будешь обманывать меня, солнце может поступить по-своему и я тебе уже ничем не смогу помочь.

– Как это понять? В чем дело? Значит, ты.

– Значит, я не самый главный хозяин своего капища, и человек – не хозяин земли. Иногда у меня только мысль промелькнет: «Какие бездушные люди живут в ближайшей деревне…» Порой уснуть не могу. А утром со стороны деревни ветер приносит пепел и золу, да одуревшие от пожара звери вместе со скотом мчатся мимо меня. Какая-то неуправляемая сила живет не только в солнце, но и во всем, что насквозь пропитано золотисто-серебряным светом. Особенно в живых существах, в том числе и в человеке. Эта сила имеет огромное влияние на окружающий мир. Я это, Верушка, на себе испытал. Еще в зоне мне пришлось столкнуться с одним надзирателем, который отнимал у зэков все самое святое: кресты нательные, фотки любимых женщин, обереги. Тогда я подумал: «Как жестоко этот человек издевается над осужденными! Ведь он сам – последняя сволочь». Вскоре его обвинили в воровстве и отправили в зону особого режима. Но тогда я не был так сильно пропитан солнцем… А теперь… Порой только подумаешь: «Как же земля держит этого человека или животное?» – и вдруг он так стремительно, так внезапно превращается в прах, что жутко становится. Чаще всего его наказывает молния или уносит пожар. И самое интересное, что даже память об этом человеке или животном стирается мгновенно, как будто их и не было на земле. Любопытно, что в сознании остаются только те, кто пропитан солнцем, как ребенок молоком матери. Вероятно, свет его проникает прежде всего в души тех людей, кто верит в добро и вечность разумной души. Поэтому свет постоянно торопится в людские души, словно семя мужчины в сладкий женский плод.

– Я не знаю, как свет солнца, но семя мужчины, даже самого неповоротливого, ленивого и бездарного, всегда торопится, – неожиданно перебила его Вера. – У богатых господ с этим возникают большие проблемы. И когда господин еле ходит и вес его не позволяет ему лечь на меня, потому что он может раздавить любую женщину. Но семя его так спешит, что он теряет контроль, и стискивает женщину, как удав, превращая блаженный миг радости в насилие.

– Потому что любая женщина для него, даже самая необыкновенная, – обычная эксклюзивная кукла. Он прячется с ней от света солнца.

– Ну да, она для него мяукающий и ласково царапающий товар, и не более. – неожиданно поддержала его Вера.

– Но все это зависит от легкости, гибкости великого эфира, который содержится в лучах этой удивительной звезды. – Иван с улыбкой посмотрел на небо и перекрестился. – Этот эфир дарит человеку фантазию, разум и, конечно, любовь. Горе ждет человека, уходящего от света в тень. От солнца к безумным, губительным открытиям, разрушающим сначала душу человека, а потом и мозги. Это очень страшно, когда оснащенный супертехникой какой-нибудь влиятельный господин становится самой опасной и непредсказуемой «Вич-обезьяной», которой подвластно все – от пушечной стрельбы по Белому дому до «впаривания» тех жутких идей, что тащат нас в пропасть.

– Ну да, Вич-обезьяну, сбежавшую из зоопарка, поймать можно, усыпить…

– А этого не поймаешь, не усыпишь.

– Я тоже так считаю, Ваня. На стороне «Вич-обезьяны», словно вызов всему разумному, и законы порой, и власть, а про деньги и говорить не приходится. Каждый орангутанг придумывает свой ваучер.

– Эти люди одурманили себя запредельными цифрами, расчетами, балансами, и самое страшное – манией величия. На земле их сейчас миллионы. Они гордятся ураном 235, создают новые протоны типа двести десятого. Сейчас они в телячьем восторге от цифровой техники и нанотехнологий. Но все это не имеет никакого отношения к солнцу и к тому прогрессу, где не надо покупать кислород, чтобы вовремя дойти до туалета, а полюбив женщину, не думать о том, что каждая вторая – ВИЧ-инфицированная. Они, Верушка, расщепили и превратили в цифры то, что нельзя расщеплять и превращать в цифры. Они себя жарят на ходу.

– Почему?

– Потому что в каждой новой цифре заложен определенный код, знак нового эфира, далекого от оригинала. Он может оказаться, в конце концов, полной противоположностью первоисточника, абсолютно без света солнца. А это беда. Это трагедия, уносящая землю во тьму, ведущая к гибели. – Иван опять посмотрел на небо и перекрестился. – Ну да бог с ними! – раздраженно сказал он, обращаясь к солнцу, как будто оно слушало его. – Пусть они цифруют то, что никогда не измеришь и не разгадаешь цифрами и расчетами. Жаль только Землю да ее людей. Ты молодчина, Верушка, ты правильно сделала.

– В каком смысле? – насторожилась Вера, и руки ее опять задрожали.

– Ты послушалась меня, и в душе моей теперь больше покоя. Мужская безрукавка, которую ты надела по моей просьбе, тоже пропитана солнцем, и в ней живет та же неистовая энергия разума, стойкости. Она непременно перейдет в твою плоть и кровь. – На этих светлых мыслях Иван закурил, глубоко затянулся сигаретным дымом и неожиданно обнял своими цепкими ручищами дрожащее от любви и растерянности хрупкое тело невесты. – Ты станешь желанной женщиной моего капища, где законы звезд превыше всего. Поэтому любовь и вера живут там тысячелетиями. Как мне хочется обнять тебя еще крепче, еще нежнее, и целовать, целовать до тех пор…

– …Пока крики о помощи не стихнут и солнце не согреет тебя своим материнским теплом, – шептала ему в ответ Вера и своими разгоряченными губами с любовью тянулась, как верба к свету, к его воспаленным взволнованным губам. – Мне жутко, Ваня, от слов твоих сердце щемит. – почти в слезах словно причитала она. – Но я еще больше начинаю понимать тебя. Наверно, люди настолько затравили тебя, озлобили, что только солнце отогревает твою душу.

– Солнце да твое чуткое сердце. Ты мне вернула любовь, а солнце – жизнь. И тебе вернет. Непременно вернет. Конечно, не сразу. Только после долгих скитаний оно подарило мне свое бесценное сокровище, свой живительный родник вечности. Теперь, благодаря ему, я здоров и знаю много редких секретов человеческой души.

– Каких, Ваня?

– Прежде всего, секретов ее движения, уходящего либо в бессмертие, либо в прах.

– Какой ты умный, мой милый. Да ты не просто милый, Ваня, ты странный до чертиков, фантазер. И все-таки давай спасем кого-нибудь, – не успокаивалась Вера. – Давай, давай, хоть кого-нибудь. Настоящий покойник должен всех спасать, потому что ему уже все равно лучше не будет. – Она с надеждой смотрела в его воспаленные глаза, наполненные горечью и болью, и целовала его, целовала, словно хотела растопить в его душе лед.