Читать книгу Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис - Страница 3

Мои самые страшные опасения подтвердились. Инсталляция, как процесс, заключалась в постепенном пофазовом соединении с нексусом, которое заняло очень много времени. Сама моя суть была разложена на семь составляющих, о существовании которых я не подозревал. Первой моей формой было мое тело. Я ощущал его, знал, что оно есть, поэтому особых проблем с его материальным существованием не было, но вот дальше – хуже, как в любой нормальной сказке. Тело застряло в непонятной нелепой позиции так крепко, что я не мог пошевелиться. Это и вызывало большее раздражение.

Дальше присоединялась к нексусу, я увидел синее сияние, что витало возле меня, но никогда не отделялось от моего тела. Каждый раз, когда оно проходило через меня, я чувствовал, как мое тело начинает разрываться от боли или пульсировать. Такое ощущение, что каждая клетка моего организма, каждый кусок тканей тела резонирует в такт сиянию. Взрываясь миллионами взрывов, заключенных в синем полотнище колыхающейся пелены, сияние ворвалось в мое тело в последний раз и начало успокаиваться, поглощаться телом. А потом вдруг стихло, впитавшись в кожный покров.

Затем я ощутил, что могу видеть всю эту кашу, что крутилась у меня перед взором, не поворачивая головы, каким-то внутренним видением. Сохранить это ощущение, я попытался сознанием дотянуться до самых глубин пропасти, в которую я падал, но не смог этого сделать. Может, как в старых компьютерных играх световой колодец был закольцован? Вскоре и эта возможность была зафиксирована, причем зафиксирована нелепо, направление видения не совпадало с реальным зрением.

Рвануло в сторону, свет искривился, а лучи, которые должны были падать прямолинейно, качнулись и начали колыхаться в воздухе, создавая симфонию света и звука. Огромные световые струны, даже я не мог бы до такого додуматься! Тем не менее, это вызвало всплеск мыслей в моей голове. Тысячи идей, пораженных метавирусами, о существовании которых я не знал, всплыли из самых глубин разума. Стараясь удержать в голове то, что вспомнил, я пытался сделать так, чтобы при этом голова не лопнула. Я видел… не помнил, а видел все те мысли, что посещали меня с самого рождения по сей день. Триллиарды идей, девяносто три процента которых не были воплощены в жизнь. Я плыл на этом море, стоял посреди площадки для игр разума, осознавая себя лишь маленькой частью большой проблемы. Но и это море иссохло, замерзло под ногами, доставляя мне возможность любоваться этой замершей красотой сознания. Ментальная сущность инсталлировалась.

Огромная сеть хитросплетений судьбы была натянута передо мной. Я видел все узловые моменты своей жизни, их поворотные и альтернативные пути, которые изменялись с течением времени. Случайные числа, представленные как неизвестные в рамках уравнений судьбы, определяющие мой рок или мой взлет. От чего зависит судьба? От возможности видеть её или возможности скрывать? Карта ляжет на стол так, как написано на роду, кубики выдадут дубль, если нет в рамках казуальности серьезных флюктуаций. Изменения влекут неизбежные процессы, связанные с узлами натяжения в условиях сетки событий.

Сейчас у меня была возможность внести изменения, но голос Эрга, застрявший в моей голове, звучал, запрещая прикасаться к чему-либо. Наверное, он был прав, кому из смертных дано право видеть все причинно-следственные связи, перепутанные и переплетенные так сильно, что концов не найти? Когда судьба была зафиксирована и инсталлирована в нексус, мы полетели дальше, мы вышли на новый уровень.

Оранжевый сектор общего пространства на пороге миров определял все, что было связано с моими предками и прямыми потомками. Любое внесение случайных поправок на высшем уровне определяло бы варианты развития наследственных заболеваний, половины из которых нет до сих пор в природе. Огромная молекула ДНК, развернутая на атомы, на цепочки-бусинки и нейтроны, позитроны и электроны. Колтыхаясь в вечном броуновском движении, они подчинялись любому воздействию на оранжевый сектор. Я видел, как приходили в действие тонкие энергетические нити между оранжевым сектором и молекулами по всему моему телу и телам моих многочисленных потомков. Наверное, в соответствии с этим они тоже ощутили мое присутствие в себе, каждый в свое время. И это был не конец пути.

Красный свет излучало то, к чему нельзя было прикоснуться ни телом, ни мыслью, ни эмоциями. Нечто бесформенно круглое фиксировалось вслед за всеми моими уровнями, закрепляя остальные результаты инсталляции. Ощущение такое, что все скоро закончится, но это было только видимостью.

Не надеясь на то, что единая сущность любого человека – компромисс между двумя взаимодействующими силами, куда вмешиваются другие миры, присоединенные к нексусу в виде духов-эгрегоров, я сам пришел к этой мысли и очень удивился.

Падение было болезненным. Свет проходил вокруг меня, надо мной и сквозь меня, протыкая нематериальными лучами, пригвоздившими меня к пустоте. Любое движение, любая попытка двинуться, даже подумать о движении, доставляла боль и вызывала череду болезненных ощущений. Когда я думал о боли, когда я ощущал боль, когда боль заставляла меня чувствовать саму себя. Волны расходились по всем семи телам человека, которого еще недавно можно было считать мной, до тех пор, пока эмоциональные, мыслительные и моторные волнения не приходили к показателю абсолютного спокойствия.

Я понял, что инсталляция завершена, когда свет был порван и отброшен в сторону, а я получил полную свободу движения. Я видел, как подо мной располагался весь мир, заточенный в небольшую стеклянную сферу. Любое прикосновение к ней, любое прикосновение мыслью или чувством вызывало необратимые изменения внутри. Стоило сконцентрироваться на океане, как он закипал или замерзал, а потом начало все неожиданно рушиться. Понятия не имею, как все это произошло, что я сделал и о чем подумал, но сфера взорвалась прямо у меня в руках. Осколки разлетелись в разные стороны, пробивая дыры в теневой завесе, оттуда бил свет, от которого я только избавился.

Когда я попытался сознанием дотянуться до той стороны света, то ощутил злое присутствие. Оно было, но общаться не собиралось, хотя, очевидно, могло бы выйти на контакт. Пространство вокруг меня сворачивалось и утекало в дыры, пробитые этой метафизической шрапнелью. Или злое присутствие выкачивало через дыры все, что я смог построить? Чтобы не быть раздавленным, я шмыгнул через три наиболее близкие дыры и видел то, чего мне лучше бы не видеть.

За ломаным металлическим трубопроводом начинался большой черный туннель, вырванный на фоне бесконечно размноженных звезд. Казалось, свертывание, которое потрясло всю каверну, из которой я удрал, теперь вырывалось и сюда, но сдерживать это было невозможно. Свертывание приходило через дыры, поэтому единственным решением в вопросах спасения было уходить через трубопровод и дальше в тоннель. Я не хотел этого делать, оттуда несло холодом: холодные звуки, холодные образы и холодные мысли приходили с той стороны качающейся в пространстве и времени дыры.

– Сирф-сирф, – донеслись из туннеля полузвуки-полумысли.

Пузырьки, восходящие к верху, достигнув незримого предела падали, окрашивая тот самый предел в темные тона, как если бы это были капли дождя, достигающие земли и смачивающие её. Негативы с действительности, смещенные и развернутые по горизонтали, ложились общей чередой немых картинок на мое третье тело. Надо в следующий раз позаботиться о собственной безопасности.

Вывинчивая третье тело из себя, я постарался заглянуть в туннель, но все, что попадало туда, уходило безвозвратно. Вскоре я ощутил притяжение со стороны дыры. Оно, вообще-то, ощущалось с самого начала, с того момента когда я перешел через трубопровод к пузырькам, но сейчас тяга была сильнее и постепенно все возрастала.

Очертя голову, я сделал шаг вперед, стараясь до последнего момента не попадаться в туннель, но цель была именно в этом. Я слышал треск и слова «сирф-сирф», что приходили оттуда. Словно большая длинная кишка, втянул он меня вместе со всеми мыслями, чувствами и эмоциями, продвигая вперед, где было все темнее и темнее. Свет, что сходился через трубопровод и свертывание, тут уже просто-напросто терялся и гас, ничего не освещая и никому не помогая понять ситуации. Уже не было ничего кроме движения, свертывания, которое само по себе уже было точкой, захваченной трубопроводом и сжатой до невообразимо маленьких размеров. И апофеоз движения в предельной его скорости.

Я нашел разрыв совершенно случайно. Свет струился из далекой бреши где-то в конце пути. По мере падения, которое занимало очень мало и очень много времени одновременно, я заметил, что в свету туннель не заканчивается, а продолжается. Брешь была только частью стенки, свет был частью бреши.

Когда мы поравнялись с брешью, я попытался затормозить движение и уцепиться за край разрыва. Второе мне удалось, поэтому растяжения, что испытываешь при падении с зацеплением, мне хватило чтобы пройти сквозь стенку и вобрать воедино разваливающийся каркас, на котором были инсталлированы все мои семь тел. Там, за пределами туннеля, свет сворачивался и уходил, как уходит вода в сливное отверстие раковины, только тут все утекало вверх. А еще я нашел тут Тачана и Дару, оплетающих своими щупальцами-мыслями огромный шлюз, за которым сконцентрировалась большая сила в виде энергии радости.

Тачан занимался тем, что собирал разрозненные частицы энергии, исходящие через бреши в шлюзе, стараясь ничего не упустить, Дара искала что-то на предыдущем уровне, откуда они только что вынырнули. Все, что я мог сделать, это послать им неразборчивый сигнал, где я был и что я видел, в ответ они прислали мне тревогу. Не знаю, что такое потрясло их, но ужас заставил меня самого бояться, ведь их ужас был и частью моего, хотя проходил сквозь меня, дифракция и интерференция волн ужаса начали менять мою сущность, когда появился Эрг, баллотируясь через четвертый канал прямо к подножью шлюза, откуда шла чистейшая энергия, собираемая Тачаном.

Секунду ничего не менялось, но эта секунда была такой длительной по протяженности, что я успел все оценить, но обдумать не мог: Эрг сказал правду, мыслить нельзя, можно только реагировать. Кажется, я понял почему: мышление могло принести вред, а реакции были лишь защитными механизмами.

Когда секунда истекла, был отдан приказ разбегаться кто куда и своими силами дезинсталироваться. Тачан бросил всю энергию, что успел собрать, и скрылся на пятом подуровне трубопровода, что выходил на поверхность туннеля и кровоточил пузырьками, красящими мир и сам шлюз в темные тона. Эрг разнес свои сущности по всему капилляру забора, где смог создать свою каверну, пробившую стены и упавшую в самый низ, на самое дно мироздания, а я последовал за Дарой, метавшейся по протяженности всего забора, отделявшего котел радости от шлюза.

В какой-то момент часть стены просела, открывая светящийся коридор, за которым ничего не было. Особо не раздумывая, она проскочила туда и чуть не закрыла за собой дверь, но во время меня увидела. Вместе мы спустились в штольню, откуда доносились странные мысли-слова, превращенные в образы, ничего из себя не представляющие и не несущие нагрузки. А потом, наращивая скорость, достигли пика кристаллизации. Кинжалы света впились в меня со всех сторон, не давая пошевелиться. Детерминированная личность снова становилась человеком миров периферийного типа…

В палате было темно и сыро. Створки рамы, стукаясь в порывах ветра, врывающегося в окно, издавали странный звук. Это словно наждаком проходишься по дереву: «сирф-сирф-сирф». А еще темнота не давала мне покоя, даже не было возможности видеть вещи вокруг. Это, если признаться самому себе, просто нарушение прав человека. Почему? Потому что покушение на право человека видеть всю обозримую реальность.

Я был уверен, что это палата. В больницах и поликлиниках есть такой отвратительный запах медицинских препаратов, который ни с чем не спутаешь. Вывести его тяжело, он въелся в стены, полы и потолки на всех этажах и во всех комнатах, он в душах больных и врачей, он плавает в воздухе. Нет, значительно больше: он сам воздух, мы дышим лекарством. И везде, где бы из лечебных заведений я ни был, этот запах устойчиво разлагал мои легкие, настойчиво поражал каждую клетку организма, давая понять, что вылечиться, дыша этой дрянью, нельзя. Я всегда хотел знать, что это за зловонный препарат плывет по коридором корпусов, но всегда забывал это сделать.

Когда эти мысли посетили мой чистый от потрясения рассудок, первое, что я сделал, это встал с кровати и наощупь попытался найти включатель. Кто-то заскулил совсем рядом. Я не успел испугаться.

– Сынок, еще очень рано… – просипел незнакомец. – У тебя нет трубки, которую в ухо вставляют?

– Нет… А вы не видели тут девушку. Примерно, метр семьдесят с длинными светлыми волосами?

В дальнем углу кто-то заерзал, потом зашевелился тот, кто спрашивал про трубку. Автомобиль, промчавшийся за окном, осветил на мгновение палату. Я увидел человека, чья голова была забинтована, а глаза завязаны платком.

– Последнее, что я видел, это как на меня киркой замахнулись…

Все ясно, травматологическое отделение. Тем более пора убираться, раз такое дело. Правда, одежды на мне не было, вероятно её забрали медицинские работники. Надо найти их и попросить одежду, до дома не так и далеко, хотя следует найти Дару. Пытаясь сориентироваться в трехмерном пространстве, я вычислил, где все-таки находится дверь, прошел немного вдоль стенки, слушая, как кто-то невидимый в палате стонал и кричал во сне, что у него из головы торчит шланг, по которому идет гной.

Тихо водя руками вдоль стены и двери, я нашел заветную ручку. Повернул. Свет, что был за дверью, не шел ни в какое сравнение с тем чудным аморфным сиянием, которое я ощущал в нексусе. Это было жесткое излучение, получаемое путем трения электронов об атомную решетку вольфрамовой спирали, а не тот божественный ливень из нексуса, которому нет объяснения.

Подставляя свою кожу и свои глаза под яркое, но не щадящее свечение, я вышел из палаты, закрыл за собой дверь и начал думать, что же делать дальше. Думать! Это здорово, ведь какое-то время думать мне нельзя было. Любое мышление могло изменить разные законы существования или еще чего-нибудь, не менее важного. Бездумные люди ущербны, ведь ими движут банальные эмоции или реакции, которые не всегда адекватны и не способны приносить пользу в перспективе: иногда бывают случаи, когда надо подавлять реакции, но потом получать результат. Этого в нексусе делать нельзя.

В коридоре было пусто. Я думал найти кого-нибудь на вахте, но и это было бесполезно, хотя ключи от комнатки дежурного находились в замке. Вряд ли это сойдет за кражу, если я поищу свои вещи там.

Необычайная удача вкупе с умением правильно и логично предполагать, где могут храниться вещи больных сделали свое дело. Мои джинсы и свитер я нашел на третьей полке старенького шкафчика производства шестидесятых годов. Только такие старенькие инвентарные шкафы, куда свое положить жалко, служат для хранения всякого барахла. А еще я нашел пуловер, юбку и куртку Дары. Стало быть, это не мой индивидуальный глюк, она была в корпусе, в этом отделении. Одеваться надо было быстро: в любой момент могла вернуться вахтерша и поднять крик. Когда облачение в привычные шмотки закончилось, я схватил подмышку вещи девушки, вышел из комнатушки вахтера и, смотря, нет ли движения у лифта, направился к ближайшей от моей палаты двери.

Стоило мне подойти на девять шагов к двери, как из-за нее показалась знакомая голова. Виновато улыбаясь, она спросила, как я себя чувствую. На самом деле, с тех пор, как очнулся на железной койке в темной комнате, не задумывался о том, каково мне. Впрочем, это теперь и значения-то не имело. Следовало торопиться.

– Держи, – бросил я коротко. А потом бросил ей её вещи. – Время против нас… Торопись.

Дара скрылась за дверью, появилась снова только через пять минут. Молча мы прошли к лестнице и спустились по ней на второй этаж. Оттуда надо было прыгать, потому что окно на первом этаже было зарешечено, а воспользоваться центральным выходом было опасно. Во-первых, наверняка закрыто, во-вторых, у охраны возникнет море вопросов. Не теряя времени, я начал открывать окно, пытаясь повернуть заржавевшие ручки фрамуги.

– Заметь, я так поражен, что не спрашиваю у тебя, почему мы были на кладбище, а теперь находимся в больнице…

Она сдержанно засмеялась. Голос её резко стих, когда с нашего этажа донеслись звуки открывающегося лифта и подпитые голоса медсестер, распевающих что-то типа «Happy birthday to you!» с жутким вологодским акцентом. Я попытался вспомнить, все ли я сделал правильно, так ли закрыл дверь в комнату, так ли оставил ключ висеть в замке. Вроде да, ничего не забыл, а если и забыл, то возвращаться уже слишком поздно. Поэтому, когда звуки песни стихли, я возобновил попытку открыть окно – единственный путь к отступлению. Вскоре ручки поддались, тихо пискнув, повернулись. Это тоже один из сегментов той комплексной удачи, что преследует меня уже второй день.

Я выпрыгнул первым. Прыгать приходилось в слепую, поэтому я действительно опасался, что внизу может быть достаточно жестко и/или там могут быть остатки арматуры, ломаный кирпич, чья-то машина. Я вздохнул с облегчением, когда почувствовал под ногами ровную, но плотную площадку, о которую хоть и отбил ноги, зато не покалечился. Только после того как я крикнул, что все в порядке, прыгнула Дара.

Поймав её в объятья, я как-то неловко уловил нелепость ситуации и отпустил её, хотя она совсем не противилась. Вместе, держась за руку, мы добежали до решетчатого металлического забора, который пришлось перелезать. Вскоре и это препятствие было далеко позади, открывался большой и широкий путь, по нему тяжелогрузные машины подвозили к больнице еду и постельное белье для больных, а персоналу униформу.

– Нексус обладает точкой входа/выхода, которая перемещается, – ответила она на незаданный мной вопрос. – Такое часто бывает: входишь в одном месте, а выходишь в другом. Вот прошлый раз мы вошли в котловине за городом, а вышли из нексуса в милицейской машине. Причем в той её половине, где обычно возят задержанных.

Что-то было в этом экстремальное. Да, путешествие к пограничным мирам меня забавляло, но исключительно тем, что никогда не знаешь, где вынырнешь, а главное, в каком виде и в каком состоянии.

– Знаешь, у меня море вопросов, – попытался я развязать разговор. С тех пор, как мы бежали, она не очень разговаривала, да и мне было бы приятно кое-что для себя прояснить. – Что это был за туннель, по которому я мчался, почему я ощущал страх, который напустил Тачан, что это за ворота и что за радость там спрятана за ними, где эти двое, что с нами инсталлировались?

Дара немного покраснела, я увидел это в свете уличного фонаря, одиноко горевшего посреди незнакомой улицы. Вряд ли я сказал что-то, что могло её смутить, но это все ровно произошло. Я не мог ошибиться. А потом она глаза отвела как-то в сторону, словно признавая какую-то свою ошибку, но боясь сказать об этом.

– Туннель – это Червоточина… – тихо произнесла она. – Извини, мы забыли тебе сказать. Существа, приходящие из пограничных миров, отличны от нас, но очень похожи на червей. Они такие длинные, четырехмерные, метров по двадцать, с огромной пастью, утыканной зубами размером с твою ладонь. Нормальную «девятку» могут проглотить. Природа или сам нексус наделил их способностью пробивать ходы в смысловых проекциях. Возможности червей безграничны, а интеллект отсутствует. Это тоже минус, который против нас. Они не агрессивны большей частью, но есть такие, что специально ищут людей или других существ, посещающих нексус. На основании этого мы считаем, что потенциально опасны все черви. Они как акулы: санитары нексуса. Их важнейшая функция – уничтожать души тех, кто пришел в нексус случайно. Это как людей касается, так и духов…

Ну вот, теперь еще червей размером с трейлер мне не хватало. Прав был мой дедушка, когда говорил, что всё новое надо пробовать помаленьку, а не обжираться как поросенок. Правда, он говорил это про еду, но ведь в условиях детерминизма в философии любые физические и физиологические законы являются универсальными! Это выражение я с успехом могу экстраполировать и на инсталляцию.

– Эрга и Тачана мы сейчас не найдем… – продолжила она после некоторой паузы. – Они вышли через служебный выход, который забыли запечатать люди Мордина. Они сами нас найдут. Кстати, – она снова выдержала паузу, прислонив палец к своим пухленьким губкам, – ты помнишь ту дверь? Не многие могут вспомнить, что же они видели в самом деле. Мы считаем, что это путь между нексусом и пограничным миром номер пять. Некоторые называют его «калиткой», некоторые «порталом». Ты думал в логике, в которой мы втроем с Эргом и Тачаном условились думать, поэтому тебе могло показаться, что это «шлюз»…

– Да…

Мы перешли улицу и двигались в каком-то направлении. Куда – неизвестно, зачем – непонятно. Я точно был тут впервые, она, наверное, тоже. Все-таки было в этом что-то приятное и близкое, что вот мы с ней идем почти в полной темноте и просто говорим, говорим о простых и сложных вещах. Если есть романтика, то она в этом и нет другой альтернативы для меня.

Пройдя полкилометра вдоль темного ряда домов, в которых через один было одинокое светлое окошко, где люди не спали. Или не спали, или просто забыли погасить свет на кухне. Если не считать эти очаги бодрствования, кругом была природная темнота, и не было других источников света. Я мог наступить в собачьи отходы, мог бы провалиться в открытый люк или просто сойти с дороги, но сейчас о таких вещах я не думал, поэтому шел вперед, не задумываясь о последствиях своего безрассудства. Она шла рядом, осторожно ступая на черную невидимую землю.

– Мы что-то не о том все говорим… – спохватилась Дара. – Проводишь меня? Тут не очень далеко…

Даже если бы было далеко, разве я мог бы отказать ей в этом?

Разбудил меня звонок телефона. Это очень неприятная процедура, когда ты спишь, видишь что-то, а потом настойчивый и требовательный треск (неважно будильника или телефона) вырывает тебя звонок за звонком из глубоких и далеких миров, прибивает твое сознание к этому миру, словно ревнует тебя к другой реальности, реальности сновидений. Я уже не помню, о чем был сон, но ведь если я забыл, то не так уж и важен он был. Или нет?

Стараясь не открывать глаза, я похлопал правой ладонью там, где должен был быть столик и телефон, но к великому своему ужасу заметил, что там нет ни телефона, ни столика, на котором он должен был стоять вместе с фотографиями в рамках и чашкой холодного чая, это если захочется пить. Или есть, но я делаю что-то не то? Уже непонятно.

Я потом только сообразил, когда открыл глаза (сперва один, потом другой), что нахожусь не дома, сплю на чужом диване, на чужой подушке. Сплю с Дарой. Как я оказался тут, я, честно говоря, не помню, но ведь это и не важно. Пытаясь делать все быстро, я встал с дивана, дошел до того места, откуда доносились звуки телефонного аппарата, снял трубку. Я старался сделать это как можно тише и быстрее, только бы не разбудить это чудесное создание, что спало рядом.

– Алло…

– А ты какого хера тут делаешь? – завопил Тачан на том конце провода. – Эрг узнает, башню отвинтит!!! Короче, я ничего не знаю, но тебе эти заморочки с ней надо прекращать. Бери Дару и бегом в Сосновку…

Потом пошли короткие гудки, возвещающие о прекращении передачи дозированной информации, мало чего в себе содержащей. Сосновка – один из прекраснейших парков города. Почему-то мне в голову пришло, что вчера, якобы, какой-то Мордин что-то там делал. Кто такой Мордин? Это фамилия такая, имя или просто профессия? Что я вообще тут делаю, и чем же все это кончится?

Когда трубка опустилась на телефонную базу, дверь позади меня скрипнула. Я не сразу повернулся. Знал ведь, что проснется, да и вообще сейчас утро и пора вставать.

– Тачан вызывает нас в Сосновку…

– Я так и знала, что это случится… – сказала она, как бы убеждая себя в реальности самого факта какого-то таинственного происшествия. – Мордин знал, на что шел, только бы Эрг не повторил его ошибки!

Дара приготовила немного чего-то мясного в микроволновке, чай вскипятила и нарезала немного бутербродов с сыром. Этим мы позавтракали, а потом отправились в парк, куда так звал нас Тачан. Пока мы добирались до места сперва на трамвае, а потом пешком, память вчерашнего дня возвращалась ко мне рваными, плохо и искусственно соединенными кусками. Иногда нахватало целых звеньев, например, что я делал когда вышел из нексуса и через что прошел прежде чем оказаться в постели с Дарой? Еще я не мог понять, где граница нашего мира, а где начинался нексус, ведь первичные и вторичные реальности совмещаются там, где этого не замечаешь.

Все это очень походило на посттравматический синдром. Бывает такое, когда память пропадает, и ты по крупицам пытаешься восстановить события, но постоянно что-то упускаешь. Сегодня, при кажущейся абсолютности логики и простоте объяснения, я чувствовал немного недосказанность и недопонятость с самим собой.

Могло казаться, что ответ лежит на поверхности, но если устроить глубинное бурение, начинаешь понимать, что одним только нексусом и пирамидками (причем они тут?) все не объясняется. Как определяется точка выхода? Почему я оказался в палате травматологического отделения? У меня нет травмы, да и как такое могло произойти. Наверное, люди по природе своей готовы объяснять мир выдумкой. Иногда истина так неприятна, но человеческое существо начинает подменять истинное понятие легендой. Такое и со мной случилось, когда я ехал в обнимку с Дарой на встречу в Сосновку.

Парк этот довольно большой. В нем можно блуждать днями, отыскивая самые интересные и тайные уголки, хотя заблудиться невозможно. Размером он с пять или шесть кварталов как с севера на юг, так и с запада на восток, но это не означает, что гулять в нем утомительно. Я уже расстроился, что не спросил Тачана, где же мы встречаемся, но по тому как подъезжали и отъезжали всякие машины с мигалками, я понял, где искать ребят.

Углубившись немного в парк, мы прошли какое-то расстояние до теннисных кортов, потом повернули налево, ориентируясь по звукам голосов и сирен. Когда я и Дара вышли на достаточно расчищенную площадку, взору нашему открылась жуткая картина: на поляне лежало пять обезображенных трупов, кругом наколоты стекла, наломаны деревья, некоторые поленья валялись далеко от кого места, откуда они были выдраны, молодые деревца сломаны на корню, а трава вытоптана, перемешана с землей и раскидана по всей поляне. Если бы я не знал, что это те самые сикеры, которых Эрг назвал вчера группой Мордина, мог бы предположить, что вчера тут была настоящая вакханалия. Кругом суетились врачи, носили что-то, бегали люди в форме…

Самого Эрга нигде не было, зато Тачана я сразу увидел. Он стоял возле кареты скорой помощи и водил из стороны в сторону своей рамкой, замеряя, видимо, возможность входа/выхода в нексус с этого участка. Я не хотел его отвлекать, но как только он нас увидел, сам подошел.

– Привет, камикадзе, – прошипел он заговорческим голоском. – Ваше счастье, что Эрг сейчас ходить не может. Я вышел из нексуса по третьему пути через технический канал в километре от города на мосту по шоссе на север. Чуть в воду не упал… А он вышел на полтора километра дальше прямо в кювет, и ноги все разбил, болят жутко.

Дара как-то своеобразно удивлялась. Мне нравилась, как она замирала, не роняя ни слова, а потом говорила короткое «э-э-э». Так и сейчас она поступила. Очевидно, она ждала от них того же, что ждал и я, утверждения, будто они вышли через «служебный выход» вместе. Увы, на самом деле оказалось все печальнее, что-то не так пошло, что-то нарушилось. И Эрг пострадал сегодня.

– Э-э-э… Я думала, вы вместе вышли через «служебку», которую оставил Мордин. Разве нет?

– Нет, – печально ответил Тачан. – Транслокация оборвалась, и хотя канал связи был открыт, мы не смогли пересесть на второй или четвертый путь. А когда третий канал стал давать сбои и оказался неустойчив, я решил сделать остановку в любом месте методом случайных совпадений. Для этого подключили «технический канал».

Интересно, настанет ли день, когда я начну понимать те фразы, которые они произносят с таким будничным видом? Все эти каналы для меня ничего не значили. Все эти пути, а уж тем более их числительные порядки, для меня были такой мутью, что и говорить не приходилось. Я, конечно, не интеллектуал, и хотя могу объяснить разницу между «лизингом» и «консалтингом», въехать сразу в набор специфических понятий, относящихся к инсталляции, я был сейчас не в силах. Время, вот что мне требовалось.

– А вы, – задавал встречные вопросы Тачан, – вы-то как вышли? Неужели это один из тех редких случаев, когда ты выходишь из нексуса прямо к себе домой?

– Ну-у-у-у… почти, – ответил я, строя извиняющуюся гримасу.

– Ага! – он понял мою мимику, чего же скрывать-то? – Значит, ты к ней вышел? Какое совпадение! Это, наверное, судьба. Только не вздумай Эргу болтнуть, он этого тебе не простит… Придумайте какую-нибудь банальную историю, что вышли в какой-нибудь больнице или на крышу…

Это вряд ли было совпадение. Мы с Дарой переглянулись, но не подали Тачану ни знака, ни намека. Пускай действительно будет нашей маленькой тайной. Дара, наверное, поняла это без слов, потому тоже смолчала. Во всяком случае, Тачан не давал понять, что все знает, может все-таки совпадение? В совпадение верилось, хоть и с трудом. Хоть какое-то присутствие веры, а то совсем потеряли оную.

Наш одержимый приятель повернулся к пяти трупам, что были в беспорядке разбросаны по поляне.

– Знаете, что мне сказала Говорящая Голова? – спросил он сам себя (уж точно не нас). И сам же ответил на свой вопрос: – Она сказала, что Мордин и его уроды откопали в слоистых туннелях древнее зло, готовое похоронить весь нексус. Я не верю, но есть вещи, которые косвенно говорят о чем-то зловещем, находящемся или двигающемся в дальних штольнях. Черви зашевелились… Черви пересекли верхнюю террасу и пробили три большие червоточины поперек пограничных врат сразу после нашего ухода. Что бы это значило?

Дара только плечами пожала.

– Может, их вспугнули звуки из Омута?

– Да они целую вечность сверлят Омут и ничего, не боятся. Кроме того, там живет наш знакомый абориген шаман Багутта. Он бы сказал нам, что из Омута на поверхность что-то всплывает. Это что-то более древнее и могущественное. Может, Даггот снова пробуждается?

– Или Орден Забвения наконец-то достиг своего, создав метафизическое оружие, способное сворачивать нексус… – возразила Дара.

Тачан утер сопли рукавом своей куртки, а рамкой поковырял в ухе. Какие-то мысли, какие-то демоны раздирали его. Он хотел сказать что-то, но не мог никак решиться. Я помог ему:

– Что-то не так?

– Да, нам надо навестить эгрегора слепого поиска… – молвил он в конце концов. – Это мудрое существо, которое питается мыслями о том, как люди ищут вслепую что-то. Думаю, в нем есть силы и желание помочь нам, хотя лично мое отношение к эгрегорам остается прежним. Это паразиты, которые высасывают из людей их мысли и живут за их счет. Придется идти тебе (он на меня посмотрел), а мы с Дарой навестим Орден Забвения и попросим помощи на случай, если это снова Даггот…

Мы не стали любоваться трупами, оставшимися после группы Мордина. Как-то интуитивно все вышло: я повернулся торсом, Дара слегка наклонила голову – маленькие и незначительные жесты способствовали тому, чтобы мы втроем, не сговариваясь, тронулись по направлению к остановке. Был теплый день, один из тех, что бывает в середине осени. Только из-за этого я сорвал один из последних цветков, что растут в парках, по-моему, куриная слепота, и подарил Даре. Тачан сделал вид, что ничего не заметил.

Трамвай быстро подошел. Я привык к тому, что эти маршруты ходят тут редко и обычно битком набиты народом. В этот раз мы избежали и первого и второго. Кондуктор-контроллер тоже дружелюбная попалась. Узнав, что у Тачана нет проездного и денег, она сказала, что позволит проехать, но, если войдут проверяющие, всем крепко достанется, потому попросила быстро выскакивать из вагона при первых признаках этих страшных людей.

Повезло. Мы добрались до нашей остановки без происшествий. Меня мучил вопрос, когда же мы снова будем инсталлироваться. Очевидно, Тачан обладал даром чтения мыслей. Он, спустя минут десять с того момента, когда я впервые подумал на эту тему, сказал, что инсталлироваться придется без Эрга и «по-холодному». Я не знал, в чем же разница между «по-холодному» и «по-горячему», но был убежден, что адекватного и понятного ответа он не даст. Сама же инсталляция произойдет не раньше, чем завтра. Это было связано с тем, что «планета не достигла критической точки коллапса перезаряжения через солнечный портал от мира номер двенадцать».

Дара пригласила меня домой, с Тачаном мы прощались за квартал до её дома. Напоследок он спросил, как же нексус назвал меня. Должны были быть какие-то звуки-мысли, которые я слышал. Я ответил честно, что слышал только забавное хлюпанье «сирф-сирф», доносящееся из червоточины. Глаза его выкатились, когда он это услышал. Более того, сама Дара удивилась и произнесла свое «э-э-э».

С ней мы на эту тему не говорили, с Тачаном тоже. Сперва мне показалось, что это что-то предосудительное, но когда они переглянулись, а в глазах Тачана блеснула гордость, я понял, что ошибся. В подтверждение моих слов они одновременно произнесли слово из трех слогов.

– Избранный…

Кем и для чего? Очередная шутка с предсказаниями, внушающая каждому такому «избранному» ответственность, которая перекладывается с плеч других на него одного. С другой стороны, я всегда подозревал в себе скрытый дар, но думал, что он будет более прикладным. Музыка, литература… ну, на худой конец, открывание пива глазницей. Стараясь отгадать, шутят они или говорят на полном серьезе, я попытался проявить иронию, но вышло как-то неудачно. Тачан, вдохновленный идеей об избранничестве убежал домой к своим пирамидкам, а Дара взяла меня под руку и потащила домой. Избранный? Сколько раз я видел и слышал эти слова в кино и книгах!

Мне казалось, что «сирф-сирф» – это звуки, которые произносят черви, когда роют туннели в нексусе. Дара мне потом объяснила, что так и есть, но то, что нексус назвал меня Сирфом, означало только, что появился подходящий для него человек, способный вести за собой червей. Когда я спросил, может, это просто так совпало, просто черви могли рыть туннель, а я случайно оказался рядом, она ответила, случайностей не бывает, а есть только нексус, который отгораживает от новичков все звуки кроме тех, что станут его именем. Но сейчас мне было не до этого…