Читать книгу Когда жизнь подкидывает тебе лимоны - Fiona Gibson - Страница 8

Шесть дней спустя: суббота, 23 февраля

И вот что странно: мой доселе равнодушный благоверный вдруг стал ужасно внимательным. Я уже почти привыкла к нашему сосуществованию, когда, находясь под одной крышей, мы живем врозь и взаимодействуем лишь постольку. Так было до недавнего времени. А теперь он бродит за мной по дому, как верный пес, чуть не тыкается в меня носом и, стоит мне ненадолго присесть на диван, сразу мостится рядом. Еще немного, и я стану выводить его во двор справить нужду.

Разумеется, я понимаю, почему он так себя ведет. Тем самым он надеется замять гадкую интрижку с Эстелл. Прежде он не прикасался ко мне неделями – разве что смахивал крошки с джемпера, – так что эта новая линия поведения внушает по меньшей мере беспокойство. Порой я вздрагиваю от его касаний, а однажды развернулась, готовая вцепиться если не в физиономию, то хотя бы в стоп-кран, точно меня лапают в вагоне поезда. Пришлось твердо объяснить, что не стоит целовать меня в шею, когда я отбиваю лед с дверцы морозильника.

Теперь он у нас не только Пусик-Лапусик, но к тому же Мастер-Рукастер – это что-то новенькое. Вешалка, которую я просила прибить не один десяток лет, наконец-то висит. Знаю, мне давно следовало, по примеру всех современных самодостаточных женщин, свести дружбу с аккумуляторной дрелью и прибить самой. Но я этого не сделала и – ура-ура! – могу больше не париться по этому поводу, потому что вот она, вешалка, на стене в прихожей (в точности там, где я просила ее прибить). Кроме того, он повесил: полки в ванной, еще одну – в спальне и зеркало в прихожей, – словом, укреплял и воздвигал все подряд по всему дому. Спасибо, что не собственный орган. Еще он стал исключительно игривым в постели – очень любопытная перемена. Естественно, мое либидо приказало долго жить, после того как раскрылся интим с Эстелл, поэтому в постельных делах у нас затишье. Нет, он ничуть не сетует на то, что его любовные притязания получают жесткий отлуп – напротив, исключительно мил и признателен до тошноты:

Спасибо, дорогая, что выстирала рубашки!

Как, ты уже вымыла посуду? Я бы сам мог…

Вау, какое объедение…

– Это просто омлет! – рявкаю я.

«Ты солить-то соли, но не пересаливай!» – вертится у меня на языке, но я не хочу, чтобы он думал, будто мы снова на шутливой волне. Я по-прежнему сержусь и в то же время чувствую себя хреново из-за того, что стала такой стервой. Интересно, я останусь ею навсегда?

Куда ни посмотри, обязательно наткнешься на статью о том, как «стать лучшей версией себя». А я возле Энди, твердо вставшего на путь исправления, похоже, превращаюсь в худшую версию себя – в угрюмую и бесчувственную надзирательницу.

– Да, но твои омлеты – самые лучшие, – бормочет он, глядя в тарелку с благоговением, точно готовясь ее облобызать. – Это я всегда говорил.

«Вообще-то нет, – хочется возразить мне, – ты это говоришь только потому, что твоему петушку не сидится в курятнике». Энди смотрит на меня с другого конца кухонного стола. Иззи, которая, к счастью, не догадывается, что что-то не так, лежит, укрывшись одеялом, на диване в гостиной – болеет. Я встаю со стула и иду к ней. Мне по-прежнему тяжело находиться в одной комнате с Энди.

– В чем секрет? – спрашивает он, следуя за мной по пятам.

– Секрет чего? – хмуро переспрашиваю я.

– Твоих омлетов!

– Ты вправду хочешь знать?

– Разумеется, – с обиженным видом заявляет Энди.

– Он хочет знать, – говорит Иззи, недоуменно глядя на меня, отчего у меня сразу начинает щемить сердце. – Почему ты ему не говоришь? Ты сердишься на папочку?

– Конечно, нет, – с натянутой улыбкой произношу я и выметаюсь из комнаты.

Я отсиживаюсь наверху, размышляя о том, как мы будем из этого выбираться. Мы старательно маневрируем друг перед другом, занимаемся обычными домашними делами: готовим ужин, смотрим телевизор и, само собой, всем, что связано с Иззи. Всю неделю мы говорили про Эстелл – разумеется, когда Иззи уже крепко спала, – потому что я старалась вытянуть из него все подробности: замужем ли она (да), есть ли у нее дети (нет) и насколько она состоялась профессионально («Вполне», – с неохотой признает он, из чего следует: «В высшей степени»).

Самое сложное – смириться с тем, сколько у них все продолжалось. Это значит, что они «имели сношения» (как старомодно звучит!) на Рождество, когда я думала, что у нас все распрекрасно. А теперь я понимаю, что он резал индейку, а думал, вероятно, о ней. И она была у него на уме, когда они со Спенсером, подвыпив, играли в «Дженгу» и когда он обнимал Иззи и говорил, что ее рождественская открытка – «самая лучшая из всех, которые ему дарили».

Как он мог так с нами поступить?

Само собой, я нагуглила чертову тучу информации про эту особу. Поскольку я почти не сплю, то взяла себе за правило сидеть до полуночи и смотреть ее выступления на конференциях и заседания в комиссиях «очень важных докторов».

Она красива холодной, тонкой, почти прозрачно-бледной красотой: у нее небольшие веснушки, манящие зеленые глаза и прямые светлые волосы, которые достают до подбородка. Будь она продавщицей в магазине одежды, вы предпочли бы самостоятельно искать свой размер, чем обращаться к ней за помощью. И про примерку не отважились бы спросить. Решили бы, что вы, пожалуй, слишком толстая, и ушли бы ни с чем, напоследок робко пробормотав «спасибо».

Да, она стройная. Кто бы сомневался. И, наверное, высокая. У нее такой надменный вид, точно она – флагманский корабль на полном ходу, а я по сравнению с ней – баржа, дрейфующая боком. Но никакого упоминания о ее росте я нигде не нашла, а когда спросила Энди, он в ответ застонал:

– Пожалуйста, Вив, давай покончим с этим, – и вышел из комнаты.

Зато я выяснила, сколько ей лет. На вид она моложе меня, сорок с небольшим, не больше, но, оказывается, – вот ужас-то! – что мы с ней одного возраста. Ей пятьдесят два, а кожа, черт бы ее побрал, как персик! И выглядит естественно – никаких явных последствий ботокса или подтяжек, точно лифтинг делали за ушами. Я не могу понять, то ли она стареет замедленными темпами, то ли я разваливаюсь с катастрофической скоростью.

– Я просто хочу, чтобы мы были счастливы, как раньше, – произносит с измученным видом Энди, когда я начинаю докапываться до него по этому вопросу. – Что я должен для этого сделать?

Проблема в том, что я не знаю.

Воскресенье, 24 февраля

А моя приятельница Пенни знает.

– Пользуйся моментом, – говорит она. – Есть хозяйственные дела? Вот, флаг ему в руки.

Сегодня мне пришлось удрать из дому – я в буквальном смысле не могу находиться рядом с Энди и обрадовалась, когда она пришла. День ясный, небо синее, и я помогаю Джулз, приглядывая за Мейв. Пока девчонки лазят по детскому городку, Пенни инструктирует меня, как припрячь мужа к работе по дому. «Куй железо, пока горячо» – суть в этом.

– Но он уже все сделал, – возражаю я. – На днях я поймала его за тем, что он рыскал по дому в поисках занятия. Все лампочки поменял. И даже без всяких просьб накачал шины моего велосипеда. Он вымыл плинтуса. Буквально все дела переделал.

– А сад? Ты же говорила, что хочешь посадить овощи?

– Да, но…

– Пускай займется.

– Еще слишком рано, Пен, – говорю я.

– Хочешь сказать, ты еще не готова для разговора? – озадаченно спрашивает она.

– Нет, слишком рано сажать овощи.

– Да, но он может копать, готовить землю…

Мне не до смеха, но я смеюсь. Можно подумать, наша жизнь наладится благодаря пучку рукколы.

– Пенни, мне расхотелось.

– Но ты так об этом мечтала, – настаивает она. – Ты говорила…

– Да, но это было до того, как я узнала про ту женщину!

– Моя дорогая, мне так жаль, что это случилось с тобой.

Она стискивает мне руку, а я смотрю на ее доброе лицо – традиционная огненно-красная помада и спадающие на плечи пепельные кудряшки. Пенни почти на двадцать лет старше – ей семьдесят один, – но в ее отношении ко мне нет ничего материнского. Наша разница в возрасте меня даже бодрит, потому что при любом моем жизненном раскладе всегда есть большая вероятность того, что Пенни уже это испробовала и выкарабкалась, пусть не без потерь, а теперь хрипло хохочет, потягивая джин с тоником. Лично мне пока удавалось потреблять алкоголь в разумных количествах – разумных для человека обманутого и униженного.

Впервые мы с Пенни встретились именно здесь. Тогда, пять лет назад, мы с Иззи буквально жили в парке, расположенном в пяти минутах ходьбы от нашего дома, и как-то раз обратили внимание на даму в ярких нарядах, которая выгуливала черного песика. Мы стали присматриваться к ней, и дама очень обрадовалась, когда Иззи пришла в восторг от ее Бобби, помеси шнауцера с пуделем («Это шнудель», – объяснила она). Несколько недель мы просто болтали, а потом обменялись номерами, чтобы договариваться о встречах. И я стала с нетерпением их ждать.

Со своим безукоризненно правильным выговором и хрипловатым смехом Пенни казалась приземленной и вместе с тем грандиозной. Вскоре я узнала, что подростком она была моделью в Лондоне, появлялась на обложках журналов и танцевала в самовязаном платье среди публики музыкальной телепрограммы «Вершина популярности». В двадцать два она стала матерью и, поскольку с модельным бизнесом пришлось завязать, она научилась кроить по лекалам и так зарабатывать на жизнь. Днем она трудилась в машбюро, а ночью шила одежду, которую продавала на рынке Портобелло-роуд – «Сейчас мои пончо – коллекционные изделия!» – гордо поведала она мне, – и в конце концов открыла в родном Глазго крохотный бутик. Благодаря таланту и обаянию ей удалось найти инвесторов и запустить новые магазины. На протяжении второй половины семидесятых годов она возглавляла популярную и чрезвычайно влиятельную сеть бутиков под названием «Мисс Пятница» – аналог современного Topshop.

Сейчас она становится серьезной.

– А что ты будешь делать?

– Честно говоря, не знаю, – я смотрю на свои обшарпанные ботинки, торчащие из-под джинсов. На Пенни – красная стеганая куртка с капюшоном, отороченным мехом, юбка до лодыжек из синей блестящей ткани и желто-коричневые спортивные ботинки.

– Значит, он пообещал, что больше к ней на пушечный выстрел не подойдет?

– Да, именно так он выразился, – киваю я.

– И ты ему веришь?

– Я не знаю, чему верить. – Я смотрю на девчонок, которые сидят, прижавшись друг другу, на веревочных качелях и увлеченно болтают, а Бобби тем временем обнюхивает ближайшие кусты. – Но, наверное, придется, – добавляю я.

– Хочешь сказать, что тебе придется ему поверить или что придется остаться с ним? – Она скептически смотрит на меня.

– И то, и другое.

Я понимаю, насколько беспомощно это звучит. Судя по всему, Пенни выперла своего супруга, когда их сыну Нику не исполнилось и года, причем рассказывала об этом так, будто это было не сложнее, чем оставить мешок со старым барахлом у благотворительного секонд-хенда. «Я избавилась от всего лишнего», – как всегда емко и точно выразилась она.

– Дорогая, ты же знаешь, что с Иззи все будет в порядке, – осторожно, по-доброму, говорит подруга. – Да, когда ребенок маленький, разрыв представляется ужасным. Но, поверь мне, так будет лучше для всех.

Я киваю, хотя мне тошно при одной мысли о том, чтобы обойтись так с Иззи.

– Она умная, рассудительная девочка, – добавляет Пенни. – Она привыкнет. Дети адаптируются к разнообразным ситуациям.

– Для нее это будет страшным ударом, – бормочу я. – Она обожает отца.

– Но у нее, наверное, есть подруги, чьи родители не живут вместе, – говорит Пенни, точно это может послужить утешением.

– Да, есть такие.

– А мама и папа Мейв?…

– Нет, они очень близки и безумно счастливы. – Я вглядываюсь в оживленное, смеющееся лицо дочери и не могу даже мысли допустить о том, чтобы перевернуть ее жизнь вверх тормашками. – И потом, еще есть Спенсер.

– Но он взрослый и живет собственной независимой жизнью!

– Он все равно огорчится. Уверена, он считает, что у нас с папой все отлично.

– Да, но дело не в них, а в тебе – в том, что хочешь ты. И посмотри, что с тобой сделал Энди.

– Да, знаю, – не очень уверенно говорю я.

Но мы семья, хочется сказать мне, и я не уверена, что могу вычеркнуть эти двадцать пять лет. Хотя я все еще обижена и уязвлена, я пытаюсь поступить правильно. Я не знаю, как объяснить это Пенни так, чтобы не показалось, будто я не одобряю ее разрыва с отцом сына. На самом деле я думаю, что она гораздо смелее, чем я вообще могу быть. Прямо сейчас мне просто жутко.

– Пен, – говорю я, – могу я спросить, почему ты рассталась с папой Ника?

– Я тебе об этом рассказывала, – быстро отвечает она.

Вообще-то она упоминала о нем вскользь и, пожалуй, лишь то, что отец из него был никакой – «Он скорее позволил бы оттяпать себе ногу, чем сменить подгузник» – и что после их разрыва он переехал жить в Канаду. Когда я спросила, жив ли он еще, она пожала плечами: «Вроде бы».

– Ну да, немного, – говорю я. – Просто я подумала… может, произошло что-то конкретное?

– Типа последней капли? – Она поднимается со скамейки, поскольку Бобби скрывается из виду. – Ну да, был инцидент с супом…

– Что за инцидент?

Она хихикает:

– Я тебе рассказывала, что за фрукт был Брайан. Крутой архитектор, перетрахавший половину офиса, окруженный цыпочками, как он их называл…

– Так он спал с другими женщинами?

– Почти стопроцентно, – небрежно бросает Пенни, пристегивая поводок к ошейнику Бобби. – Но не в этом дело. В нашем кругу это повсеместно. Проблема состояла в том, как он воспринимал меня, понимаешь?

Я киваю, хотя на самом деле не понимаю. К нам подбегают девочки и просят купить мороженое. Иззи берет поводок Бобби, мы выходим из парка и направляемся к лотку.

– В наши дни так уже не принято, – продолжает Пенни, – но тогда начальники типа Брайана хотели, чтобы жена была «на хозяйстве». Ну, ты знаешь – этакая хлопотунья в фартучке, устраивающая ужины для коллег…

– Он ждал этого от тебя? Да не может быть! – восклицаю я.

– Увы, да, – хихикает она. – Значит, не представляешь, чтобы я доливала бокалы и разносила волованы?

– Ни за что.

– Что за болваны? – оборачивается Иззи.

– Волованы – маленькие пирожки с начинкой, скажем с грибами в сливочном соусе.

– Фу! – восклицает Мейв.

– Ты их готовила? – спрашиваю я.

Пару раз мне довелось отведать «экспериментальную» стряпню Пенни: ее «свинину в манго-маринаде», представляющую собой анемичные отбивные и ломтики фруктов в чаше сидра, а также лаймовый чизкейк консистенции мела для классной доски. Обычно она питается замороженными готовыми блюдами.

– Разумеется, нет, – заявляет она, когда мы пристраиваемся в хвост небольшой очереди к лотку с мороженым. – Но однажды Брайан позвонил с работы – а я тогда с малышом крутилась как белка в колесе – и сказал: «Пен, дорогая, сегодня к нам придут на ужин Роджер с Клео. Приготовь, пожалуйста, что-нибудь вкусненькое, а?»

– И что ты сделала?

– У меня была большая банка томатного супа, и я его разогрела, – с сияющей улыбкой говорит она. – Брайан зашел на кухню в тот момент, когда я разливала его по мискам – таким симпатичным, с ручной росписью, из Марракеша, – и говорит: «И это все, на что ты способна, Пенни?» А я говорю: «Нет, дорогой, не все…», достаю из холодильника кусок чеддера и швыряю ему в физиономию со словами: «Хотела еще тертым сыром посыпать, но хрен с ним!»

Иззи с Мейв приходят в восторг, и вся очередь как по команде разворачивается в нашу сторону, когда мы ржем в голос. Боже мой, я еще могу смеяться. Мой муж трахался на стороне – с той, что гораздо красивее и успешнее меня, а я по-прежнему могу смеяться, буквально падать от хохота.

Я так благодарна Пенни за то, что она на десять секунд отвлекла меня от мыслей об Эстелл Ланг.