Читать книгу Хранитель лаванды - Фиона Макинтош - Страница 6

Праздничное возбуждение первого дня сбора урожая обычно распространяется по всей деревне. Лавандовым полям почти не нужен уход – лаванда растет сама по себе, не требуя полива, так что настоящая работа начинается в пору жатвы. Жаркие споры всегда разгорались по поводу того, пора уже начинать или нет. Местные пчеловоды всегда уговаривали немного повременить, а парфюмеры даже в военное время хотели поскорее получить масло.

Лоран Мартин, друг детства Люка, происходил из семьи потомственных пчеловодов. Его семья и семья Боне были неразрывно связаны друг с другом. Без пчел лаванда не будет опыляться, а без лаванды семья Мартина не смогла бы зарабатывать на жизнь.

По теории Лорана, счастливые пчелы увеличивают доход Люка на десять процентов. Люк только закатывал глаза, однако обычно откладывал начало сбора урожая на несколько дней, чтобы сделать приятное Лорану. Только не в этом году.

Лоран отыскал Люка на лавандовых полях рано утром, когда даже птицы еще не завели утреннюю перекличку.

– Это правда? Вы начинаете сегодня?

– Не стал бы я шутить в таком важном деле.

– Мои пчелы не готовы.

Люк засмеялся.

– Они никогда не готовы.

Люк с Мартином во всем были полной противоположностью друг другу. Люк – высокий, с пышными, но аккуратно подстриженными волосами и широкой белозубой улыбкой. И Мартин – едва ему по плечо, с решительным подбородком, копной черных лоснящихся кудрей и усиками, которые он отращивал для «большей галантности». На фоне Люка Лоран выглядел почти мальчишкой, и, хотя ему было хорошо за двадцать, он еще только мечтал о популярности у женщин.

Прямо-таки обидно, считал Люк – ведь романтично-мечтательный Лоран мог часами читать наизусть стихи, тут бы любое девичье сердце растаяло. Но Лоран, страстный от природы, все же уступал другу в решительности и силе характера.

– На одиннадцать дней раньше, чем в прошлом году, – простонал Лоран.

– Знаю, и все же начинаем сегодня, – отозвался Люк.

Лоран сорвал стебелек лаванды.

– Даже мне видно, что она еще не в полном цвету.

– Времена нынче сложные.

– Сложнее, чем в прошлом году? Что изменилось? Мы все еще воюем. Франция все еще оккупирована. Люди все еще гибнут.

– Тем больше причин поскорее получить масло.

– Чтобы уберечь немцев от заразы?

Люк вздохнул и помрачнел.

– Лоран, дело в моей семье. Увидишь моих сестер, сам поймешь. Сбор урожая поможет им держаться вдали от властей, а тут, в благоуханных полях, у любого станет легче на душе. – Лицо его смягчилось. – Я помогу тебе передвинуть ульи на другие поля.

Лоран тихонько застонал.

– Уступи, прошу тебя!

Люку хотелось рассказать другу о том, что узнал о своем происхождении. Но сейчас было не время.

– Ну ладно, ладно, – махнул рукой Лоран. – На одном условии.

– Называй, – заверил Люк, прищурившись и обводя взглядом поля в поисках самого удобного места, чтобы греть воду для «Лебеденка».

– Ты собираешься делать предложение Катрине?

Люк засмеялся.

– Нет. А это условие?

Лоран нахмурился.

– Условие – чтобы ты перестал с ней встречаться. – И пояснил в ответ на удивленный взгляд Люка: – Пока ты не уберешься с картины в целом, она мое предложение и слушать не станет.

– Считай, уже убрался. – Люк вскинул руки, показывая, что сдается.

– Обещаешь? Ты перестанешь… ну знаешь… с ней?

Люк ощутил легкий укол изумления – и вины. Он и понятия не имел, что Лоран сохнет по Катрине.

– Что ж ты раньше-то не сказал?

– А ты бы прекратил?

– Ну конечно. Разве у меня совсем сердца нет?

– Катрина, наверное, как раз и считает, что нет. Собственно, я бы мог назвать изрядное количество девушек, которые с ней согласятся.

– Я всегда честен с ними. Я им не лгу.

– Пусть так. Но тебе не кажется, что женщины иной раз хотят, чтобы им солгали?

– Нет, Катрина злится на меня потому, что не добилась того, чего хотела.

– Это потому, что она на тебя глаз положила. Если ты не будешь обращать на нее внимания, может, она и меня заметит.

Люк приобнял товарища.

– Послушай… мне очень жаль. Даю слово – я больше к ней и пальцем не притронусь, разве что поцелую в щечку, когда буду поздравлять на вашей свадьбе.

Лоран просветлел.

– Загляну к ней сегодня вечером. Я… мне кажется, я ее люблю…

Люк улыбнулся.

– Я не люблю ее так, как ты. Говоря начистоту, я ее вовсе не люблю.

– Но почему?

– Дело не в Катрине. – Люк провел рукой по волосам. – Наверное, я вообще на это не способен.

– На что? Любить?

– Ну нет, семью же свою я люблю. Даже тебя люблю! Но любить женщину, вот как ты… – Он покачал головой. – Сам факт, что ты ее так долго ждал… Нет, сам факт, что ты ее так долго ждал и все еще любишь. Это так… самоотверженно. По-моему, если бы я кого полюбил, то не вынес бы, если бы она смотрела на другого мужчину.

– Тогда давай надеяться, что тебе не придется испытывать свою любовь таким образом.

– Мне очень жаль, – серьезно произнес Люк.

– Может, ты и бесчувственный самонадеянный гад, – промолвил Лоран без тени гнева, – но ты – единственный, кому я доверяю целиком и полностью.

– В наши дни доверие – большая редкость.

– А Фугассу ты доверяешь? – внезапно спросил Лоран.

Столь резкая смена темы застала Люка врасплох.

– Булочнику? А почему бы нет?

– Не знаю. Недавно я заметил, что он за мной наблюдает, и очень пристально.

– Он за тобой наблюдает? Но как?

– Украдкой.

– Ты не должен ему денег? Или твоя семья?

– Ничего подобного! – возмущенно заявил Лоран.

– Может, он считает, что ты должен записаться в добровольцы?

Лоран фыркнул.

– Казалось бы, кому, как не ему, понимать, что нам нужны пчелы.

– А ты ничего такого у него за спиной не говорил?

– Да я его почти и не знаю!

– Тогда, наверное, он тоже мечтает о Катрине, – театрально возвестил Люк.

– Балда! Все знают, что Фугасс до сих пор каждый вечер ходит на могилу жены.

Люк опустил взгляд.

– Да. Вот о такой любви я и говорю. Просто не представляю, чтобы я кого-нибудь так любил. Только посмотри, что любовь сделала с Фугассом. Вся его жизнь вращается вокруг кладбища и ухода за могилой. Никогда не становись таким, Лоран. Обещай мне.

– Люк, не надо бояться любви. Это все, что есть у нас в жизни, особенно теперь. Если у тебя есть любовь, у тебя есть все.

– А откуда ты знаешь, все или не все?

– Я знаю свое сердце… и оно переполнено.

Люк поморщился.

– А тебе не кажется, что время для любви сейчас – хуже не придумаешь? Вот гляжу я на Марселя, как он сохнет по Ракель, и так и слышу все эти разговоры о призыве. Его заберут, к гадалке не ходи. Третий сын. Без шансов.

Лоран мгновенно приуныл.

– Ох, подозреваю, мне тоже не отвертеться. И отец у меня не так стар, как твой. Они и его сочтут годным. Тебе-то, Боне, хорошо. Никто не захочет обрушить французский парфюмерный рынок.

– Мы не вырастим лаванды без твоих пчел, Лоран. Знаешь, если за тобой придут, – убегай. Давай дадим друг другу слово, что не станем сражаться за Гитлера.

Лоран испустил тяжкий вздох.

– Тогда меня просто пристрелят. Милиция бродит по округе, только и выискивая повод поразмять мускулы. Видал, как жандарм Лондри размахивает новым пистолетом?

– Мерзавец Лондри. Что-то часто я слышу его имя.

– Не стой у него на пути, Люк.

– Ты уже второй, кто меня предупреждает. Пожалуй, надо-таки попробовать встать у него на пути.

Лоран схватил друга за рубашку.

– Не будь идиотом! Я слышал, что происходит в Париже. Хотя бы ради семьи – сдержи свой горячий нрав и держись от этой дряни подальше.

Люк разжал кулак друга.

– За меня не тревожься.

– Думаешь, ты неуязвимый? Немцам тебя пристрелить – что на тебя же плюнуть.

– Кто-то же должен давать им отпор, – заметил Люк, отворачиваясь. – Ты куда?

– За «Кигнетом». Будешь помогать с обрезкой?

– Ты же знаешь, я каждый год помогаю. Все мои тоже придут. Мы передвинем улья.

– Спасибо. Я попросил месье Фугасса прислать чего-нибудь на завтрак работникам. Соберемся к рассвету. Подождешь его?

– Ага. День, видать, будет жаркий. Чем скорее начнем…

– После прошлой зимы надо радоваться.

– Очень надеюсь больше никогда такой зимы не видать.

– А я надеюсь, будет еще хуже! – заявил Люк. Лоран посмотрел на него, как на полоумного. – Чем суровей зима, тем нам тут, в Сеньоне, безопасней. По снегу сюда никто не заявится… если тут остался хотя бы немец, видавший русскую зиму.

– Хватит с меня разговоров о зиме! Дай порадоваться лету, моим пчелам, твоим лавандовым полям и моей прелестной Катрине.

На полях Боне росла дикая лаванда, однако Люк, хотя и не хотел признавать этого вслух, понимал: будущее за культивацией. С другой стороны, культивация лаванды означала потерю качества; лишь дикая альпийская лаванда могла сохранить репутацию французской парфюмерной промышленности. Сторонники культивации уже начали засаживать поля гибридной лавандой, способной расти на меньших высотах и дающей урожай почти вдвое больше, чем у дикой. Но и масло такой лаванды было более вяжущее и терпкое. Этим земледельцам предстояло в скором будущем производить антисептические средства, мыла и средства для мытья посуды. Lavandula angustifoli – самый чистый вид дикой лаванды, произрастающей лишь в Любероне на высоте восьмисот метров, – всегда останется волшебным эликсиром, мечтой парфюмеров.

Решение Люка начать сбор урожая раньше обычного удивило жителей деревни, но никто и не думал отказываться от денег Боне. Вместе с немногочисленными местными работниками в поля вышла и семья Боне. Люк растрогался, увидев, как они сидят в телеге, которую вез ослик Цезарь. Гитель весело скакала вокруг, свежая и сияющая. Ида и Голда с головой погрузились в беседу, но Сара и Ракель в ней не участвовали. Щеки у сестер ввалились, под летними блузками торчали острые худенькие плечи. По сравнению с ними знойные девушки юга казались воплощением здоровья.

Сегодня утром Голда впервые за много дней пила за завтраком настоящий кофе из последних скудных запасов и даже расплакалась, так долго ей приходилось довольствоваться напитком из цикория.

– Все в городе посажены на продуктовые пайки, а у евреев даже эти пайки урезанные, – объяснил Люку Якоб. – Гитель за последний год совершенно не выросла. Ей не хватает мяса и молока. Мне приходилось все покупать на черном рынке. – Он привычно пожал плечами. – За большие деньги достать можно все, даже хороший кофе, но твоя мать настаивает, что мы должны жить, как все.

Сегодня Якоб выглядел крепче, чем накануне, и на Люка нахлынула ностальгическая радость при виде белой соломенной шляпы с яркой красной лентой. Когда Люк был маленьким, отец всегда надевал эту шляпу, отправляясь в поля.

Люк поздоровался с пятью наемными работниками, вспоминая годы, когда к ним на поля выходило куда как больше народа. Кроме мужчин явилась и стайка женщин, стремящихся доказать, что они ничем им не уступают. Правительство Виши изначально призывало работодателей увольнять женщин, чтобы те сидели дома и рожали детей, но многие француженки, как эти вот жительницы Сеньона, открыто смеялись над подобными директивами.

Люк раздал собравшимся инструменты, в том числе маленькие серпы для подрезания стеблей. Мужчины получили еще и по trousse – специальному брезентовому мешку, который носили на спине так, чтобы удобно было забрасывать туда через плечо срезанные цветы.

Хотя сборщиков урожая ласкал нежный приветливый ветерок, день предстоял сухой и знойный – через час-другой компанию им будет составлять лишь безжалостное солнце. Пока же было самое лучшее время насладиться моментом – на заре, когда небо стремительно наливается светом, раскидывая во все стороны пальцы сияющей синевы, а в воздухе стоит упоительный аромат лаванды. Люк почти убедил сам себя, что в его мире все прекрасно. Почти.

– Я жду от каждого мужчины по двести пятьдесят килограмм за день, – начал он. – И плачу вдвое каждому, кто соберет триста. Те, кто будет собирать по триста каждый день, получат дополнительное вознаграждение.

В ответ на его слова работники одобрительно загудели, хлопая друг друга по спине.

– Сперва поешьте. Вот свежие бриоши. И да, чуть не забыл: первому, кто наберет полный мешок, достанется бутылка коньяка!

Рабочие радостно загалдели, а родные Люка со смехом захлопали в ладоши. Даже Голда слабо улыбнулась, пока Сара помогала ей слезть с телеги.

Люк посмотрел на отца. Неужели прошло уже два года с тех пор, как Якоб побывал на этих полях? Летом сорокового, когда немцы вторглись во Францию, семья бежала из Парижа на юг, но вскоре, как и большинство парижан, вернулась. А что еще остается, когда надо давать образование детям, да и все дела отца ведутся тоже из города?

– Какие вы сегодня хорошенькие!.. – сказал Люк сестрам. Все три надели широкополые панамы, длинные юбки и блузки с длинным рукавом для защиты от солнца и накрахмаленные белые фартучки.

– Дай-ка мне faucille, – попросила Сара, показывая на самый маленький серп из тех, которыми срезали лаванду. – Для такого нужна женщина.

– Да неужели? – ухмыльнулся Люк.

– Поверь. Держу пари, я в свой передник соберу больше, чем ты в свой мешок.

– Я бы поспорил, но мне надо разводить костер.

– Ты просто боишься! – вступила в разговор Ракель, и на душе у Люка стало еще веселее.

– Даю вам фору, – промолвил он, взмахивая серпом. – Пока я еще занят с подготовкой, но как закончу, за час наберу больше, чем вы вдвоем!

– Ступай-ступай, братишка, – засмеялась Сара. – Мы тебя ждем. Увидимся в поле.

Глядя, как его помощники срезают драгоценные цветы, Люк представлял, как в один прекрасный день народ Франции рассечет узы, что сковывают его с Рейхом.

Отец Люка владел самым лучшим в округе медным котлом для перегонки. «Кигнету», «Лебеденку», как окрестил его Якоб двадцать лет назад за по-лебединому изогнутую шейку, предстояло безостановочно трудиться на семейство Боне, покуда с полей не соберут весь урожай. Люк любил видеть на полях этот сверкающий отполированный аппарат, легкости и мобильности которого завидовали все прочие производители лаванды в округе.

Когда в «Кигнете» закипела первая порция воды, Люк поймал на себе внимательный взгляд Гитель.

– Гитель, а ты понимаешь, как это работает?

– Не-а, – застенчиво улыбнувшись, призналась сестренка. – Объяснишь?

– Этот хитроумный механизм нужен для перегонки, – начал Люк. – Когда давление пара в верхней части, где сейчас находятся цветы, растет, из них выделяется ценное масло. А потом оно с паром переносится дальше.

Те, кто работал поблизости, тоже стали прислушиваться. Все уже взмокли от напряженной работы.

– Пар пробивает себе дорогу вот сюда, – Люк похлопал по бочонку, – а тут находится холодная вода и спиральная труба. Попав в это отделение и проходя через холодную воду по спиральной трубке, пар волей-неволей превращается обратно в жидкость. Образуется смесь воды и эфирного масла – и она вот уже в любой момент закапает из этого носика в этот небольшой сосуд.

Глаза Гитель заискрились от удовольствия, и тут, словно дождавшись реплики на выход, в сосуд упали первые капли драгоценной жидкости.

Под общее ликование рабочие собрались вокруг, чтобы перевести дух, выпить воды, а заодно полюбоваться появлением первого в сезоне эфирного масла. Люк обмакнул руку в маслянистую жидкость, растер несколько капель между пальцами и, закрыв глаза, вдохнул густой бархатный аромат.

В середине дня Люк объявил перерыв, и все расселись в тени нескольких деревьев, посаженных здесь для защиты от ветра. Там уже ждала еда – ветчина, паштет, омлет с козьим сыром и свежий хлеб, а к ним разбавленное водой вино и сидр. На десерт была выращенная Идой клубника. На какое-то время даже Якоб словно бы перестал хмуриться, а Люк позволил себе верить, что яркий изобильный Прованс все же вдохнул в отца надежду на будущее.