Читать книгу Покаяние над пропастью - Флюр Галимов - Страница 3

Богатство – понятие относительное. У каждого народа собственное мерило в отношении мамоны. Если же взвешивать нашим безменом[2], Салават Байгазин входит в число людей богатых, на худой конец, состоятельных: имеет элитную квартиру, дачу, два небольших магазина и японскую машину. Как бы то ни было, имущество Салавата с каждым годом увеличивается. Он достаточно вписался в коммерческую стезю, на которую ступил несколько лет назад.

Немало перед предпринимателем препятствий, хватает и заманчивых ловушек. Пожалуй, самые опасные из них – женщины и спиртное. Как правило, эти две беды ходят рука об руку. Ведь кроме умения зашибать деньгу, нужно еще уметь ими правильно распорядиться…

Манящий звон монет в кармане бизнесмена непостижимым образом тотчас становится слышен представительницам прекрасного пола… И на дельца начинается охота: соблазнительницы строят глазки, напропалую кокетничают. Редко кто может отказаться от красотки, падающей прямо в объятия…

Вот и Салават не смог увернуться от таких обольстительниц, слишком увлекся ими. Вначале, потеряв голову от прелестниц, перелетал с одного цветка на другой, словно ошалевший шмель. А потом встретил такую красавицу! И просто растаял в ее жарких объятиях.

Зульфия моложе на двадцать лет. А Салавату – тридцать девять. Верно говорят, для полноты ума всего одной извилины в мозгу не хватает…

Байгазин как бы в шутку пригласил её на свидание, а она возьми да согласись! И вправду хороша Зульфия: изогнутые брови, будто крылья чёрной лебеди, взлетающей с тёмного омута её больших глаз. Длинные ресницы, точёный нос, пухлые сочные губы и большая грудь, вздымающаяся при каждом вдохе. Тридцатидевятилетняя головушка Салавата окончательно вскружилась… Да и как ей не вскружиться от столь страстной кипчакской девушки. Понеслась романтика, восхождения рука об руку на вершину Девичьей горы, Торатау и Юрактау… После почти ежедневных встреч с Зульфией он уподобился опьяневшему от любовного напитка Меджнуну[3] становился всё безрассуднее, пока вконец не потерял голову.

Всё же порой он вспоминает жену – и сердце внезапно холодеет. Чувство огромной вины перед ней гложет душу Салавата как ненасытная рысь. Шила в мешке не утаишь— если вдруг всё раскроется, переживёт ли горе от его измены супруга?.. А что скажут дети – сын и две дочери?..

* * *

Но сегодня Салават чувствует себя самым счастливым человеком, взмывшим душою на седьмое небо. Он стоит на вершине Торатау, обнявшись с любимой.

– Видишь, моя Зульфия, мы сейчас на такой высоте! Отсюда всё вокруг видно как на ладони. Хочешь, во-о-он ту гору… перенесу на другое место и назову твоим именем?!.

Зульфия счастливо улыбается, а Салават распаляется ещё сильней:

– Хочешь, завоюю всё, что взглядом окину, и положу к твоим ногам?!

– Мне нужен только ты… – Девушка теснее прижимается к нему.

– Я тебя так люблю!

– Я тоже. Никого не любила так…

– Зульфия, если Лилия согласится, возьму тебя второй женой.

– Согласится твоя старая карга, как же, жди… – обрывает Салавата Зульфия, поморщившись. – Айда спустимся, мне здесь нехорошо, холодно…

– Холодно? Разве мои объятия не греют тебя?

– Греют. Но лучше пойдём вниз!

– На этой священной горе так хорошо! Видишь, как красиво лучи играют в воздухе?

– Нет, – Зульфия внимательно оглядывается вокруг. – Давай же спустимся.

* * *

Выезды на природу, кутежи в кафе и ресторанах продолжались. Салават ощущал в себе неисчерпаемые силы, небывалый душевный подъём. Зульфия, казалось, вернула его в прекрасную страну молодости. Напрочь исчезла щемящая душу грусть, мучившая в последние годы от осознания прошедшей молодости. Теперь, наоборот, с лица его не сходила глуповатая, но счастливая улыбка. Он ведь ещё ого-го! Всего-то тридцать девять. Что эти года для мужчины?! Сердцем то он молод! Салават становился взбалмошнее день ото дня, объятый пламенем, как думал, последней любви. Неистовствовал от ощущения счастья. Вернее, тщетно пытался хоть на время удержать тень, фантом молодости, уже ушедшей за горизонт…

* * *

Конечно, жена Салавата Лилия быстро смекнула в чём дело. По этой причине в доме часто вспыхивали скандалы. Вот и сегодня, долго постояв, всматриваясь в мужа, учинила допрос:

– Скажи правду, ведь гуляешь?

– Не говори ерунды…

Жена похлеще следователя-чекиста упёрлась в супруга тяжёлым взглядом:

– Меня не обманешь! Лучше сам признайся: с кем таскаешься? Всё равно я её скоро отыщу!

– Ни с кем я не гуляю! – Салават упрямо стоял на своём, будто партизан, попавший в когти врагов.

Жена смотрела на него не мигая, словно удав, помышляющий проглотить зачарованную взглядом жертву:

– Говори правду, с кем распутничаешь? – Глаза Лилии злобно заблестели. Знает, что её взгляд имеет силу. Рассказывали, стоило ей в юности восхититься маленьким телёнком со словами: «Какой красивый!», как бедное животное тут же могло слечь и испустить дух. Салават почувствовал себя неуютно, но виду не подал:

– Не морочь голову! Когда мне с бабами возиться, день и ночь по работе мотаюсь! – И вправду, хоть он и пребывал в любовном угаре, но о делах не забывал.

Жена начала горячиться: её ресницы и толстые губы задрожали, очень смуглое лицо болезненно исказилось. Резким движением открыв шкаф, лихорадочно ощупала одежду мужа, вывернула карманы, даже принюхалась. Наконец, откуда-то вытянула волосок и пронзительно взвизгнула:

– Ага, волос любовницы! Бесстыжий! Наглец! Племенной бык! Продажная шкура! Уходи к своей потаскушке! Насовсем уходи!

Довольно красивая, Лилия в эти минуты стала просто отвратительной: лицо страшно перекосилось, рот скривился, злобно сверкающие глаза едва не выкатывались из орбит. По привычке направила она на мужа указательный палец правой руки, будто дуло пистолета, и от всей души влепила в него ядовитые слова-пули:

– Племенной бык! Предатель! Сволочь! – Вдруг она вытащила из-под воротника пиджака какую-то иголку. – Видишь, любовница тебя околдовала! Сделала приворот! Потому и неймётся тебе, как быку племенному! Думаешь, любовь? Не-а, это всего лишь приворот… Говори правду, с кем?!

– Да ни с кем я не гуляю, прекрати истерику! – Салават попытался приструнить жену. – Угомонись!

Как говорится, начнёт корова брыкаться – пострашней коня становится.

Лилия стремительно побежала на кухню и принялась крушить посуду. Тарелки и чашки со звоном разбивались об пол, несколько штук пролетели прямо над головой мужа. Да, вспыльчивая досталась жена… Видно, небесной канцелярией отписаны ему именно такие женщины. И по знаку зодиака всегда попадались одни хищницы: то лев, то змея, то дракон, то скорпион… А ведь сам он всю жизнь искал нежно воркующую голубку.

– Бык племенной! Развратник! Проститут!

Скандал длился довольно долго. И терпение Салавата лопнуло: он достал из холодильника водку, налил стакан до краёв и залпом выпил. Жена прикусила язык. Махом допив остаток бутылки, вызвал водителя.

Когда сел в машину, шофёр задал короткий вопрос:

– Куда везти?

– К Зульфие, а потом – в ресторан!

Целая бутылка водки, только что опустошённая в одиночку, нисколько не ударила в голову.

Зульфия не заставила ждать, бабочкой выпорхнула на зов. На ней – подаренные Салаватом украшения и дорогое вечернее платье, лицо светилось радостной улыбкой.

– Я чувствовала, что приедешь, ждала тебя!..

Поехали в ресторан.

Зал был почти полон по причине профессионального праздника – дня работников торговли. Салават заказал хороший коньяк, вино для Зульфии, антрекоты, салат и минералку.

– Почему без настроения, опять твоя пристает? – нарушила тишину Зульфия, когда официантка отошла, поставив на стол напитки в графинах и еду. При слове “твоя” перед глазами Салавата предстало перекошенное от злобы лицо жены, заставив на мгновение помрачнеть. Не ответив, он поднял рюмку:

– За нашу любовь!

Тост пришёлся Зульфие по душе:

– За нашу любовь – до дна!

Выпив ещё по нескольку рюмок, они начали танцевать под медленную мелодию. Зульфия тесно прижалась к нему и, обдавая жарким дыханием, страстно зашептала:

– Я люблю тебя! Ты для меня – самый близкий человек! Я не могу без тебя! И не хочу… Любимый мой… Скорей бы нам быть вместе… Всегда!

– Я тоже тебя люблю, только помни: у меня трое детей… Я их никогда не брошу. Поступлю по мусульманским канонам: даст Лилия согласие – возьму тебя второй женой…

– Опять ты о ней!.. – Красивое лицо Зульфии погрустнело. Но она быстро овладела собой и снова заворковала: – Дорогой мой, никого я не любила до тебя. Как же я счастлива с тобой…

Наконец, выпитое ударило в голову. Ещё после двух-трёх рюмок тиски стресса разжались, и Салават почувствовал себя совершенно счастливым. В объятиях – самая красивая и любимая! Что ещё нужно мужчине в расцвете сил? Пишут, мол, в Узбекистане, Таджикистане уже приняты законы о многожёнстве, глядишь, и до нас дойдёт эта лафа. Настанет долгожданное время, когда он сможет вволю жить-поживать с обеими жёнами. Предки, вон, не только с двумя, даже с тремя-четырьмя благоверными жили не тужили. А супруги даже не помышляли о скандалах. Лилия тоже никуда не денется, потихоньку привыкнет, смирится…

Салават с купеческим жестом бросил музыкантам щедрые чаевые и заказал «Цыганочку». Торговцы – народ дружный. С первыми звуками задорной мелодии разгорячённые от выпитого люди пустились в пляс. Честно говоря, мало кто отжаривал мастерски – каждый кривлялся как умел. Зато – от всей души. Салават не отставал от других, ему сегодня – море по колено. Некоторые, особенно женщины, с уважением и интересом посматривали на него. Дескать, видели кто заказал весёлую музыку… Зульфие по душе такое внимание, она в запале кружится вокруг Салавата. Похоже, под влиянием танца хмель ещё сильнее ударил в голову… Как говорил Киса Воробьянинов, душа требует продолжения праздника!

После того как разудалая «Цыганочка» смолкла, он решил не выпускать вожжи из рук. Пошатываясь, подошел к микрофону и объявил:

– Уважаемые дамы и господа! Перед вами – моя любимая младшая жена Зульфия. Вот она! – обнял он Зульфию. Разгорячённая публика, которой в зале довольно прибавилось, дружно захлопала. Одна женщина, не сдержавшись, задала вопрос:

– Говорите, младшая жена? Значит, есть и старшая?

– Да, у меня есть и старшая жена!

Люди зашумели. А Салават продолжил:

– Уважаемая публика! Позвольте в честь моей младшей жены, дорогой Зульфии, исполнить песню!

Охранник попытался урезонить Салавата, но зрители тут же осадили:

– Не мешай! Пусть поёт!

С любовью глядя в чёрные как ночь глаза Зульфии, Салават затянул:

Взявшись за руки с Зульфиёй, он с чувством допел и обнял её. Празднующие дружно зааплодировали:

– На бис! На бис!

– Пой ещё!

Салават не заставил себя долго уговаривать, затянул любимую:

Знаменитый романс публике пришёлся по душе, многие вдохновенно подпевали. Салават вновь взял слово:

– Мою младшую жену зовут Зульфия! Посвящаю ей башкирскую песню «Зульфия» – Не дожидаясь одобрения слушателей, запел:

Салават пел с огромным воодушевлением. Увидев отзывчивость слушателей, продолжил:

Увяли сорванные мной цветы…

Под рукоплескания и одобрительные возгласы наконец вернулись к столу… Зульфие понравилось всеобщее внимание, она довольно улыбалась.

Поздней ночью поехали на квартиру, снятую Салаватом для любимой. Он продолжал заливаться и в такси:

* * *

Отношения с Зульфиёй не всегда бывали безоблачными. То ли из-за скверного нрава, то ли с расчётом она частенько нагнетала напряженность между ними. Вот и сегодня, во время так прекрасно начавшегося очередного свидания, вдруг обронила:

– Я у Карима денег одолжила…

Салават тут же вскинулся:

– Что ещё за Карим? Почему берёшь взаймы у чужого мужчины?!

– Срочно понадобились деньги…

– Как ты можешь просить денег у какого-то постороннего мужика? А меня за кого считаешь?!

Зульфия обидчиво надула губки:

– Он хороший парень, шакирд[4], учится на муллу. Шоколадку мне принёс, обещал научить намазу…

Салават чуть не лопнул от злости:

– Ах, мулла! Я ему покажу! Сейчас же проучу как следует!

Салават почти бегом добрался до машины и скомандовал шофёру:

– В медресе возле мечети!

Вызвав шакирда через водителя, он втолкнул его на заднее сиденье и грозно заорал: – К моей жене пристаёшь, чмо?!

Парень сразу сник под тяжёлым, полным ненависти, взглядом Салавата. Запинаясь, пытался оправдаться:

– Вы что, абзый[5]? Я и не думал приставать к Зульфии. Вы меня неправильно по-оняли…

– А зачем шоколадку дал?!

– А-а, просто так, абзый, ничего греховного не замышлял. Я т-только хотел ее… научить намазу…

Эти слова еще пуще взбесили Салавата, он схватил парня за ворот и стал с остервенением трясти:

– Я тебя научу намазу! Так проучу, век не забудешь! Слушай внимательно: Зульфия – моя младшая жена, и я тебе категорически запрещаю приближаться к ней, понял?

Молодой человек растерянно молчал.

– Подойдёшь к Зульфие ближе десяти метров – ноги переломаю!

В этот момент Салават выглядел настолько свирепо, что парень побагровел, затем побледнели и промычал что-то невнятное.

– Я же… вы… э-э…

– Десять метров! Уяснил?

– Всё, абзый, я понял…

– Дуй отсюда! И не попадайся мне на глаза!

Парня как ветром сдуло.

Зульфие дикая выходка Салавата, как ни странно, понравилась. А он день ото дня становился всё безудержнее. Приноровился каждый вечер, под предлогом прогулки, наведываться на квартиру к возлюбленной для проверки.

Однажды почуял – Зульфия что-то замышляет. Решил: поздней ночью обязательно проконтролирует…

Да разве стерпит влюблённое сердце? Не дождавшись ночи, взял из набора большой нож, задумчиво повертел в руках и повесил на место. Замешкался, выбирая. Вскоре вышел из дома с огромной отвёрткой во внутреннем кармане пальто. Сел в машину. Водитель – надёжный парень, прошедший Чечню, всем видом выказывал неодобрение действий начальника. Он почувствовал неладное, но молча погнал автомобиль.

Доехали с ветерком. Салават вошёл в подъезд, поднялся на четвёртый этаж… Зульфия стояла на лестничной площадке с какой-то девушкой. Обе навеселе. Она тут же бросилась к возлюбленному и попыталась обнять.

– Хитришь? Пытаешься в квартиру не пустить? Уйди! – Грубо оттолкнув любимую, с разъярённым видом влетел в квартиру. А там – два парня лет двадцати пяти. Не помня себя от ярости, Салават заорал: – Зарежу, сволочи! – Вытащил из кармана отвёртку и намахнулся на соперников. – Кто из вас с Зульфиёй, признавайтесь!

Парни оказались пугливыми как зайцы. Вскочили с дивана и, ловко увернувшись от Салавата, ринулись к двери. Он успел пнуть одного под зад, но попал слабо. Ничего, подумал он, шофёр – джигит не промах, поймает негодяев, он как раз там, внизу. Салават распахнул дверь и заорал на весь подъезд:

– Держи чмочников! Хватай! Не пускай!

Но водитель и не подумал следовать указанию начальника. Он молча посторонился, пропустил парней… А сам испытующе поглядел на Байгазина. Да, Салават в последнее время не только не замечал странностей своего поведения, но и не ведал, что творит…

Салават не стал возвращаться домой. Зульфия подарила ему восхитительную ночь. В эту волшебную ночь любви, впервые испытав всю полноту страсти кипчакской девушки, он потрясённо прошептал:

– Зульфия, как ты можешь так услаждать меня?!.

– Губы мои, всё тело, будто сами всё знают… Просто я очень сильно люблю тебя и никому не отдам. Рано или поздно, будешь только моим… – Ласковые руки Зульфии продолжали поглаживать Салавата нежнейшими прикосновениями, горячие губы беспрестанно осыпали сладчайшими поцелуями.

Увы, коротка девичья память: той прекрасной ночью они не могли насытиться друг другом, а на следующее свидание Зульфия не пришла. Опалённый огнём страсти, Салават искал её по всему городу: побывал в квартире, осмотрел парки, другие места. Почти вываливаясь из окна машины, всматривался в прохожих девушек и в каждой ему мерещилась Зульфия.

– Вот она! Зульфия! Подъезжай поближе! – командовал он шоферу, а остановившись подле изумлённой девушки, бормотал: – Не она…

Через несколько минут снова вопил:

– Нашёл! Зульфия! – И опять ошибался. Шофёр удивлённо посматривал на шефа…

Снова поехали на её квартиру. Скорее всего, она уже дома. Но Зульфии не было. Салават, словно заворожённый, нетвёрдой походкой подошёл к шкафу, достал сорочку, бюстгальтер ненаглядной, прижал к лицу и с наслаждением стал вдыхать запах возлюбленной. Ни с чем не сравнимый и сладчайший аромат любимой он различил бы из тысяч… Перед глазами так явственно встала Зульфия, что голова закружилась. В это мгновение он напоминал Меджнуна, прижавшего к груди Лейлу…

А со следующего утра Зульфия сама начала преследовать Салавата: беспрерывно звонила по телефону. Всерьёз оскорбившись за вчерашнее, он разговаривал с ней нарочито неохотно, даже грубо. Сославшись на занятость, раз за разом бросал трубку. Зульфия звонила вновь и требовала немедленной встречи. Салават опять швырял трубку. Зульфия не отступала:

– Дорогой мой, пожалуйста, дослушай! Я же люблю тебя! А вчера просто не могла с тобой встретиться, прости, причину объясню позже. Я так по тебе соскучилась! Приезжай обедать, жду тебя…

После некоторой паузы Салават проговорил:

– Посмотрим, если будет время…

– Я буду ждать тебя! – умоляла его Зульфия.

Салават промолчал. Положив трубку, крепко задумался. Кто может понять этих женщин? И родился ли ещё на свет мужчина, способный разгадать их тайну? Хоть и сотворена из ребра Адамова праматерь Ева, женщины – совсем другие существа… Отчего же они вначале заставляют мужчин гореть в огне страсти, а потом окатывают ледяным холодом? Затем снова бросают в самое пекло… С ними сложно, но и без них невозможно.

И почему он любит женщин так безоглядно? Они очаровали Салавата ещё сызмальства. Помнит, как вчера: стоял погожий летний день. С матерью шли по деревенской улице. И вдруг со скрипом отворилась калитка небольшого домика и появилась девушка невиданной красоты. Семилетнему Салавату показалось – будто само солнце сошло с небес. Голубое платье облегало её стройный стан, волосы цвета лепестков подсолнуха ниспадали на округлые плечи, губы застыли в полуулыбке, глаза синие-синие, словно безоблачное небо, лучились волшебным светом, озаряя душу Салавата. Тогда он остолбенел, впервые увидев столь ослепительную красавицу, наверное, дочь джиннов, каким-то чудом пришедшую из бабушкиных сказок и воплотившуюся в образе земной женщины. Салават во все глаза восторженно смотрел на девушку и ждал: сейчас содрогнутся величественные скалы за рекой и рухнут к её ногам…

И действительно послышался оглушительный грохот. То взрывали высокую гору Шахтау, крошили камни для завода. Салават даже не вздрогнул от грохотанья. Взрывали каждый день и все уже привыкли. Как зачарованный он не хотел и не мог отвести взгляд от прекрасной девушки. Мать насилу увела его, и они продолжили путь…

И Купидон, тот ещё шалун, пронзил золотой стрелой сердце Салавата слишком рано: уже во втором классе полюбил Земфиру – девчушку с волосами цвета лепестков подсолнуха. Написал записку с признанием, но не отдал, а спрятав в коробочку из-под патефонных игл, зарыл в цветочный горшок.

В пятнадцать лет он всерьез начал ухаживать за Земфирой. Но счастье продлилось недолго – всего годик. Узрев, как он тоскует по светловолосой, мать попыталась объяснить, что нельзя любить девушек так сильно. Иначе они возгордятся и отвернутся от тебя. Увы, Салават не умел любить вполсилы. Если уж полюбил, то готов был вырвать собственное сердце из груди и отдать любимой.

Салават до сих пор бережно хранит в душе воспоминания о незабвенной первой любви. Изредка достаёт из укромного места и подолгу разглядывает дорогие сердцу реликвии: зелёную варежку Земфиры и её пожелтевшие письма. А фотокарточек девушки с волосами цвета лепестков подсолнуха у него уже нет, их порвала жена.

Несмотря на вчерашнюю обиду, Салават как на крыльях помчался к любимой. Зульфия встретила его с распростёртыми объятьями и жаркими поцелуями. Ласково усадив за стол, стала настойчиво потчевать:

– Кушай, любимый мой, кушай! – Она не сводила с него нежного взгляда.

– Спасибо, шурпа очень вкусная!

От похвалы Зульфия просто засияла:

– Правда? Ты не преувеличиваешь?..

– Нет, конечно! И бишбармак – язык проглотишь!

– Для тебя старалась.

– Спасибо, моя малышка…

– Я всегда буду так… Всю жизнь бы тебя так кормила… – Зульфия с обожанием уставилась на него. – Милый, когда же мы будем вместе?..

Не желая нарушить установившуюся меж ними идиллию, Салават не стал повторять привычный ответ на этот вопрос, звучащий с её уст с каждым днём всё настойчивее.

– Ты не поела, попей хотя бы чаю, – ушёл он от щепетильной темы.

– Нет, мне не хочется, – отказалась Зульфия. А Салават привычно нырнул в водоворот мыслей.

Эх, жизнь… Сколько раз Салават, лаская шершавыми ладонями нежные щёчки Зульфии, задавал себе тот же вопрос? Но он вовсе не собирается бросать жену. И дело не только в детях. Лилию он тоже любил. Когда поженились, Салавату было двадцать два, Лилии – всего двадцать. Он до сих пор скучает по той поре. Только вот полыхавшая вначале красным огнём взаимная любовь через пару лет приняла цвет спелой вишни, затем – тона алого рассвета, позже – оттенки бледно-розового фламинго, а в последние годы стала напоминать увядшую и почерневшую розу.

Отчего любовь между мужчиной и женщиной не остаётся навсегда яркой как пламя или хотя бы нежной, как розовая заря? Меркнут и тускнеют со временем краски любви. Не по этой ли причине некогда обожавшие друг друга супруги начинают поглядывать на сторону?

Жизнь без любви – медленное тление. А связь с Зульфиёй – прелюбодеяние. Почему же Всевышний запретил безбрачную любовь так жёстко, поставил в один ряд со смертными грехами и даже с убийством? Салават пока не может этого понять… Что же делать? Как избавиться от тяжкого греха? Может быть, им заключить никах? Для этого нужно согласие Лилии. Но она никогда не даст благословения. Провести обряд тайком? Тоже, говорят, непозволительно…

Совсем ещё недавно, до встречи с Зульфиёй, Салават не слишком заморачивался по такому поводу. Выпадет случай – иногда пользовался возможностью. Ведь большинство мужчин привыкли относиться к подобным вещам проще, с точки зрения охотника. В любой мужской компании на трезвую голову говорят о политике, после двух-трёх рюмок водочки – о рыбном улове и подстреленной дичи, а тяпнут ещё – начинают напропалую хвастаться завоёванными женщинами.

Так уж сложилось: шалости мужчин на стороне воспринимались всегда обществом почти как удальство, а измены женщин считались низостью и позором. Но теперь как только огненная колесница, запряжённая двумя пристяжными кентаврами и коренником – чёрным козлом, с оглушительным грохотом во весь опор промчалась по сумрачному небу – перевернулись с ног на голову, и пали нравы людские.

Теперь уже женщины бахвалятся мужчинами, которых соблазнили.

Салават в молодости вовсе не был ловеласом. Хоть и с вожделением относился к женщинам, совесть его всегда держала в узде похоть. В юности любил он Земфиру чисто платонически. В первые годы после женитьбы сохранял верность жене. Как же он умудрился под сороковник пуститься во все тяжкие?

– О чем задумался, дорогой мой? – отвлекла Салавата от тяжелых мыслей ластящаяся возлюбленная.

Сегодня Зульфия снова подарила Салавату ласки, сводящие с ума. И вновь настал тот сладкий миг, когда их слившиеся в одно целое тела преодолели силу земного притяжения и воспарили ввысь.

После свидания с желанной Салават неохотно вернулся домой. Главу семьи никто не встретил. Прежде, когда он возвращался с работы, дочери, радостно щебеча как птички, подбегали и бросались в объятия. Беспрерывные скандалы родителей отдалили детей от отца. Недавно обе дочки, десяти и двенадцати лет, заявили:

– Папа, раньше мы больше любили не маму, а тебя. А сейчас мы тебя не любим, потому что ты путаешься с чужими женщинами.

Салават не знал, что и ответить. Слова девочек вонзились в сердце отравленной стрелой.

А пару дней назад семнадцатилетний сын Рустам сильно удивил его, вдруг выпалив:

– Пап, я все знаю. Не осуждаю, что ходишь на сторону. Я тебя понимаю… – Его лицо выражало полное согласие.

Удивляет его Рустам: совсем не ладит с матерью. Салават не может понять причину, да и не до этого ему в последнее время…

В прошлом году классный руководитель сына, оставив Салавата после родительского собрания, рассказала про неприятный случай. На классном часе рассуждали на тему отцов и детей. Рустам послушал-послушал, затем неожиданно встал и всех ошарашил: «А вот я ненавижу мать, а люблю только отца!»

За те слова сыну крепко досталось от отца. А Рустам лишь молча глядел на него исподлобья, изредка недобро ухмылялся и даже не думал оправдываться. Невоздержан он на язык, весь в маму. И горячностью похож на нее. Плохо относится к женщинам. Как-то вскользь обронил мол, все они продажные…

* * *

Салават на кухне пил чай. Вдруг влетела Лилия и бросила на стол какие-то иголки.

– Полюбуйся, нашла у порога!

Муж удивленно уставился на нее.

– Не понял, что ты этим хочешь сказать?

– Конечно, не поймешь, где уж тебе… – Она резко повысила голос. – Не понимаешь, так разъясню: околдовала нас твоя любовница! Нам четверым подбросила четыре иголки! Сделала на смерть!..

– Нас же пятеро, – успел вставить Салават.

– Зачем ей тебя убирать? Этой змеюке пока ты нужен, а мы ей помеха! – Лилия металась по большой кухне, глаза ее зловеще поблескивали. В такие минуты она становится похожей на темпераментных мексиканок из телесериалов. – План ее совершенно ясен: сперва с помощью магии она убьёт меня, затем займет мое место и изведет наших детей…

Салават поперхнулся чаем:

– Уймись, что за бред ты несешь?!

– Пойми, наконец, скоро и ты не будешь нужен этой шлюхе! Вот приберет к рукам нашу элитную квартиру, дачу, магазины, потом и тебя устранит колдовством! Неужели ты не можешь осознать, что только из-за приворота бегаешь за ней как кобель за течной сукой…

– Чего ты городишь? Какое колдовство?! Глупыми сказками мне голову морочишь! – вышел из себя Салават.

Жена вынула из кармана халата бумажные обрывки:

– По-твоему, это тоже сказки? Вот, наклеили на двери всех подъездов нашего дома. Послушай, что пишут: сделаю приворот любимому, отворот постылому, недорого… – Она бросила бумажку на стол и стала читать следующую: – Наведу порчу на ваших врагов, уберу насланную на вас. Предсказываю, результат гарантирован. Профессиональная колдунья в седьмом поколении. – Лилия ткнула дрожащим от злости пальцем на стопку газет. – Тут тоже полным-полно объявлений с предложениями таких услуг. Зайди в любой книжный магазин, загляни в газетный киоск – везде продаются брошюры о черной, красной и даже белой магии… Весь мир заполонили ворожеи и колдуны, а ты не замечаешь…

– Да это же старушечьи сказки!

– Приворотом тебе мозги отшибли, а ты все ещё не веришь, дуралей?

– Сама ты дура! Приворот, колдовство… У тебя явно крыша съехала! – выкрикнул Салават и тут же схватился за живот – резко закололо с обоих боков. Спустя несколько минут боль обострилась.

– Где болит? – спросила Лилия, внимательно наблюдая за мужем.

– Ох-х, вот тут… – Салават приложил ладони к животу.

– Значит, почки! – заявила жена, злорадно улыбаясь. – Говори правду: где сегодня обедал?

– Ох-х, в кафе, – выдавил Салават сквозь зубы. – Домой уже и не тянет, каждый день скандалишь без причины, ох-х…

– Не ври, ты не в кафе был! Значит, эта подстилка напоила тебя каким-то зельем – вот и болят почки!

– Ох-х, нет… в кафе, ох-х, – стонал Салават.

– Раз не умеешь, не обманывай: любая твоя ложь и слепому видна…

– Сказал же, ох-х…

– Поклянись хлебом, что не обедал у любовницы! – Жена всучила ему сухарик и грозно уставилась в глаза.

– Уйди отсюда, ты доконаешь меня глупыми допросами, ых-х…

– Не я, а путанка твоя доведет тебя до ручки! – Лилия быстро достала откуда-то тоненькую брошюру, нашла нужное место. – Вот, слушай что тут написано: передозировка приворотного зелья вызывает почечные колики. Понял теперь, из-за чего заболел?

– Уйди, не болтай, ох-х… – Салават со стоном метался по квартире.

– Выкладывай, с кем путаешься? Я эту суку все равно найду и глаза выцарапаю!

Не выдержав жуткой боли, Салават в сердцах закричал:

– Да ты палач! Настоящий палач! Видишь, в каком я состоянии, а продолжаешь мучить бредовыми допросами! Ох-х, не могу…

Будто того и ждала, Лилия завопила дурным голосом:

– А моих мучений ты не замечаешь? Я уже почернела от горя! Из-за этой напасти света белого не вижу! Когда нет согласия в доме, ничто не радует… – Лилия громко завыла, по обыкновению, без слез. – У-у, подлая душа! Бык племенной! Кобель ненасытный! Предатель! Проститут! Спишь и видишь, как бы меня добить и молодую взять! Вот умру – узнаешь мне цену!.. Будешь в ясный день со свечой искать – а меня не бу-у-удет!..

Боль стала нестерпимой: будто в почки беспрерывно втыкали иглы. Да и скандал вконец вывел из себя. Салават взревел раненым зверем:

– Хватит! Достала уже! Мне обрыдли твои разборки! – Не умирать же, в самом деле. Он схватил телефонную трубку, вызвал скорую помощь.

* * *

Салавата продержали в больнице несколько дней, однако причину колик так и не выяснили. И он всерьез задумался над тем, что говорила жена. Десятки раз прокрутив в голове слова жены о привороте, подумал: может быть, Лилия права?.. Попробовал отогнать нехорошую мысль: мол, откуда столь юной Зульфие ведать про ворожбу… Но тут же вспомнил про навязчивые объявления, наклеенные всюду, рекламные листовки, брошюры, книги. Конечно же, Зульфия не могла не видеть так и лезущую в глаза рекламу. Вдруг, и вправду могла позвонить по телефону и пойти к колдунье… Она же безбашенная.

Было дело, Салават нанял двух преподавателей, кандидатов наук, для подготовки Зульфии к поступлению в институт. Дескать, пусть времени зря не теряет, получает высшее образование. И что она выкинула на экзамене? Написала такое сочинение об Онегине и Татьяне… Мол, как Татьяна – Онегина, Зульфия безумно любит Салавата и рано или поздно он будет принадлежать только ей…

Салават решил поговорить с Зульфией начистоту. Глядя прямо в глаза, спросил:

– Признайся честно: это ты напоила меня приворотным зельем? – Странно, но неожиданный и несколько чудной вопрос не вызвал никакой реакции. Зульфия не удивилась, не рассердилась, не обиделась, даже ухом не повела. Лишь ограничилась кратким “нет”. Салават продолжил:

– В больницу я попал после того, как пообедал у тебя. А почечные колики обычно бывают, если переборщить с приворотом. Скажи правду, ты подсыпала мне в пищу какое-то зелье?

– Нет.

Салават начал сердиться:

– Ты пойми, привораживание – колдовство и строго карается Аллахом… Пока не поздно, сознайся: ты сделала мне приворот, не зная, что это грех?..

– Нет, – повторила Зульфия. Скупость ее ответов возмутила Салавата:

– Точно нет?

– Нет.

Салават всерьез разозлился. Он совсем иначе представлял себе объяснение в столь серьезном вопросе: думал, Зульфия будет горько плакать и каяться. Мол, только из-за любви к нему она пошла на такой шаг. Салават прижмет ее к груди, утешит… А потом с помощью щедрой милостыни и благих деяний они избавятся от тяжкого греха… Если б хоть отвечала по-человечески. А то заладила как робот: «нет» да «нет».

– Ну если «нет», повторяй за мной: валлахи-билляхи, клянусь – не делала тебе никакого приворота! Ну же!

Зульфия сидела, будто воды в рот набрав.

– Почему молчишь? Язык проглотила? Давай же, повторяй за мной!

Как ни старался, Салават так и не смог заставить Зульфию побожиться.

Домой вернулся как в воду опущенный. Почему-то Лилия сегодня не встретила руганью и проклятьями. Посидела рядом с унылым видом, помолчала, потом тяжело вздохнув, тихо вымолвила:

– Умру я, наверное… Изведет меня твоя любовница. Когда помру, убереги детей от ее колдовства …

– Сколько можно тебе твердить: нет у меня никакой любовницы!

– Не обма-а-анывай… – протянула Лилия и жалобным голосом повторила: – Умру скоро…

Стиснув зубы, Салават смолчал. Как же эта баба ему надоела, допекла, осточертела, опротивела!.. Уже восемнадцать лет выносит ему мозги суеверием… То ей сруб приснится, то во сне в бане помоется, то покойник за собой поведет. Расскажет дурной сон и талдычит одно и то же: умру, наверное. Всю душу ему измотала дурными предчувствиями. Прежде он, веря ее словам, дюже сокрушался. А сейчас пообвык, особо не тревожится.

Хоть и часто хворала Лилия, но в поликлиники не ходила. Пожалуется, что болит голова, живот или сердце, свернется калачиком и лежит.

Однажды мать Салавата Азнабика глядела-глядела на сноху и в сердцах выпалила:

– Эх, невестушка, болеешь без конца, что ж нам с тобой делать?..

А он защитил:

– Мама, зачем же так?.. Лилия действительно болеет!

Мать усмехнулась и засыпала вопросами:

– И чем же? Воспалением хитрости?.. Если нет, то почему в больницу не идет?

– Не знаю. Разве не видишь, нездоровится ей!

– Вижу, очень хорошо вижу: здорова твоя женушка, просто хитрит, работать не хочет! – припечатала мать, известная прямолинейным, но незлопамятным нравом.

– Прекрати, мама, не обижай Лилию понапрасну!

– Эх, сынок, уж слишком ты наивный! Как же жить-поживать, да добра наживать с такой хитрованкой и лентяйкой? Ума не приложу. Сядет тебе на шею, свесит ноги и будет всю жизнь вокруг пальца водить…

Родной брат Лилии Мансур, беспокоясь за сестренку, привез ей заговоренное ягодное варенье от знахаря. Велел принимать с чаем. Но Лилия не притронулась, побрезговала.

Из-за слабого здоровья Лилия нигде толком не работала. Салават не настаивал, наоборот заявил: сиди дома, готовь пищу и занимайся детьми. А готовит она вкусно. И в рукоделии мастерица. За детьми ухаживала хорошо, только в детские сады и кружки не водила. Если болели, и в больницу не обращалась. Лечила сама какими-то травами.

С самого начала бизнес Салават оформил на жену, чтоб шел ей стаж. Попробовал возложить на нее бухгалтерию. Не тут-то было: Лилия за магазинами присматривала из рук вон плохо, предпочитая зорко следить за супругом.

Настоящая домашняя клуша Лилия, курица-наседка. После рождения детей потеряла передние зубы. Салават несколько лет не мог заставить ее сходить в стоматологию. Пытаясь скрыть беззубость, на людях она так криво улыбалась, что выглядела жалкой и нелепой. А Салават готов был провалиться под землю от стыда.

– Не слышишь разве, говорю же, помру скоро… – прервала невеселые мысли мужа Лилия.

– Опять дурной сон приснился?..

– Нет, не во сне, а наяву смерть к себе зовет: вижу веревку – хочу повеситься, моюсь в ванной – тянет вены перерезать, выйду на улицу – так и хочется под машину броситься…

В душу Салавата закрались сомнения, он обеспокоенно вгляделся в вымотанную за последние дни жену: – Измучилась?

– Да, худо мне, Салават. Твоя любовница меня на смерть заколдовала. Если ничего не предпримешь – жди моей кончины…

– Да сколько уже повторять: нет у меня любовницы!

– Не умеешь врать – лучше не ври.

Что делать?.. Слова Лилии всерьез встревожили Салавата. Если вдруг и впрямь возьмет да помрет, как один с тремя детьми управится? Нет, он не желает Лилии смерти. Пусть и жена, и любовница будут живы-здоровы. Только каждая должна знать свое место и уживаться с другой. Они обе нужны и дороги Салавату.

Поломав голову, он внезапно вспомнил: знакомый предприниматель хвастался, что приехала к нему из Узбекистана тетка-экстрасенс и так очистила энергетически, что семейный бизнес пошел как по маслу. Надо немедленно везти Лилию к этой знахарке. Если и вправду её околдовали – во что бы то ни стало надо спасать женщину.

Салават решил разом поймать двух зайцев: показать экстрасенсу обеих женщин. Конечно же, взглянув на Зульфию, ворожея наверняка определит, заколдовала она Лилию или нет…

На следующий день он быстро отыскал экстрасенса – словоохотливую женщину лет пятидесяти по имени Фира, объяснил ситуацию, и они поехали на съемную квартиру.

– Ну, миленькая, вспомни-ка самые радостные мгновения своей жизни: расслабь руки-ноги и все тело, – сказала она Зульфие, многозначительно улыбаясь. Зульфия ответила ей насмешливой ухмылкой.

Прищурившись, экстрасенс внимательно вгляделась в нее: – Так-так, здоровье у тебя отменное, состояние души тоже нормальное. Ну да, мучает тебя одна задумка, сама знаешь… – Она повернулась к Салавату. – По правде говоря, тут и смотреть нечего.

Салават заплатил экстрасенсу и повёз ее к себе домой. По пути попытался получить ответы на мучающие его вопросы, но женщина ничего вразумительного не сказала, ограничилась невнятными общими словами. Лишь в конце разговора обронила:

– Будьте с ней осторожнее, она опасна…

Салават напрягся:

– В каком смысле?

– Старайтесь не злить, проклясть может…

Слова ведуньи растревожили Салавата. Если две бабы начнут проклинать с двух сторон – не пропадет ли его головушка? Честно говоря, он уже давно понял, что оказался меж двух огней. Но сколько еще выдюжит сердце? Тяжкая, оказывается, доля – сгорать в пламени двух сердец…

Осмотрев Лилию, экстрасенс убежденно заявила:

– Ай-ай-ай, плохи твои дела, милая: на голове – черный-пречерный казан, руки твои связаны арканом в руку толщиной, на ногах – белые тапочки…

И Лилия, и Салават оторопели. Слова знахарки, особенно про белые тапочки, ударили как обухом по голове.

– Как это понять, апай[6]? – с трудом выдавила из себя побледневшая жена.

– А очень просто: чтоб голова не работала, не получала энергию из космоса – надели на нее черный энергетический казан, чтоб ничего не могла предпринять – связали руки толстенным арканом. А смысл белых тапок и сама, небось, понимаешь… – Экстрасенс вдруг заорала истошным голосом: – А видал я тебя в гробу, да в белых тапочках! Слышала небось такие слова?.. Эти белые тапочки… уже надели на тебя, милая…

На краткий миг установилась давящая тишина. Наконец, Салават стряхнул с себя оцепенение и взмолился:

– Спасите, пожалуйста, мою жену, ничего не пожалею, хорошо заплачу…

Немного помолчав, дама экстрасенс дала согласие:

– Придется тяжко потрудиться, но постараюсь. – она зыркнула на Лилию. – Скажи спасибо мужу! Кабы он не привел меня – скоро бы уже с жизнью распрощалась. Недолго уже оставалось… – женщина привычно сощурилась и смерила ее взглядом. – Всего с месяц пожила бы…

– Очень прошу, спасите ее, Фира-апай! – Салават с мольбой в голосе повторил просьбу.

– Сейчас… – Экстрасенс вперилась в Лилию прищуренными глазами. – Чуешь, как обжигаю тебе спину своей энергией?

– Ка-кажется, да, то жарко, то холодно… – едва выговорила Лилия дрожащим голосом.

– Убрала аркан, чувствуешь легкость в руках?

– Вроде бы да…

– А сейчас скину с твоей головы черный казан, это потруднее будет… Ого-го, не снимается, зараза, крепко насадили!.. Ничего-ничего, много я повидала таких казанков! Я тебя хитростью возьму… – Ворожея то щурилась, то зло таращила глаза, беспрестанно размахивала руками. Наконец, торжествующе заорала. – О-о-о-о-о! Оп-па! Сбросила-таки! Полегчало голове?

– Да-а…

– А теперь, милая, надо содрать с ног твоих белые тапки. Уф-ф, устала я только… Ничего-ничего, я вас все равно выдерну, белые тапочки! Давай-ка, начали, сядь поближе, вытяни ко мне ноги! Ы-ы-ы! Давай, помогай, мысленно постарайся избавиться от проклятых белых тапочек! Давай, давай! Ну! Раз-два, сняли! Еще раз: раз-два, сняли! Оп-па! Получилось-таки, сняли белые тапочки! Я их в форточку выкинула. Уф-ф, аж вспотела вся! – Экстрасенс вытерла лицо носовым платком. – Все получилось, милая, теперь будешь жить…

Салават был озадачен. Даже не знал: верить всему этому или нет? Но страх потерять жену сделал свое: когда грозит смерть матери твоих детей, с которой прожил восемнадцать лет, на что угодно пойдешь…

Сердечно поблагодарив даму-экстрасенса, Салават вручил ей щедрую сумму и велел шоферу отвезти ее. Проводив знахарку, вздохнул с облегчением: слава Всевышнему, вызволил-таки жену из когтей смерти…

* * *

Спустя несколько дней Лилия снова огорошила мужа:

– Салават, я все знаю: была у ясновидящей, она подтвердила, что ходишь налево. Сказала: муж твой умеет деньги делать, да только с чужими бабами путается. Если не хочешь, чтоб гулял, принеси несколько его волос и три свечи. Сделаю как надо – перестанет распутничать…

С трудом взяв себя в руки, Салават процедил сквозь зубы: —И что? Заколдовала меня твоя ведьма?..

– Нет, я не согласилась.

– И как ты смогла отказаться?..

– Побоялась…

– Где ты откопала эту провидицу?

– Магфура-апай отвела к ней.

– Ну ты отколола номер!.. Не хватило тебе узбекского экстрасенса? Она же сняла с тебя… э-э… черный казанок и белые тапочки…

– Спасибо ей, прошла у меня тяга к самоубийству..

– Раз так, чего ж тебе еще надо было? Никогда не слышала поговорку: к гадалке не ходи – не накличь беду?! – вознегодовал Салават, испугавшись, что ясновидящая «увидит» Зульфию. Словно угадав его мысли, Лилия чистосердечно призналась:

– Я надеялась, она опишет мне твою любовницу. Хочу найти ее…

Салават разозлился еще сильнее:

– Сколько тебе повторять: нет у меня любовницы!..

Странно, но почему-то Лилия на сей раз не заорала благим матом, не стала бить посуду:

– Брось, Салават, не пытайся обманывать: у тебя любая провинность на лбу написана, издалека видать. Давай поговорим спокойно, подумаем – как нам от напасти этой избавиться? Ладно, сняли с меня порчу. А теперь надо и с тебя приворот убирать. А то ходишь, как зомби… Иначе не спасем семью от беды. Ясновидящая дала мне адрес очень сильной ворожеи по имени Назира. Завтра же вместе пойдем к ней и снимем приворот.

– Никто меня не привораживал! Нет у меня любовницы! И к ведьмам твоим чертовым я не пойду! – твердо стоял на своем Салават.

На следующий день, спозаранку, он поехал в Уфу за товаром. Когда загрузился и собрался домой, позвонила Лилия и оглушила новостью:

– Только что звонила твоя любовница, рассказала, что давно путаетесь!.. – голос Лилии выдавал ее взбудораженность.

Слова жены прозвучали для Салавата как гром среди ясного неба. И все-таки внезапно затуманенное сознание осветила спасительная мысль-молния: Лилия явно пытается взять его на мушку, придумала ловушку, чтобы он признался в неверности…

– Опять ты за свое?! Ты прекратишь морочить мне голову разной белибердой или нет?! – окриком прервал он жену, вспомнив известное правило: лучшая защита – это нападение.

– Не ори на меня и не пытайся отвертеться! Твоя шлюха все выложила: привет, говорит… – Лилия начала противно гнусавить, якобы, подражая голосу ненавистной соперницы. – А я Зульфия, младшая жена Салавата! Люблю его, и он только мой! Рано или поздно, но будем с ним вместе…

У обомлевшего Салавата отвисла челюсть. Да, Зульфия часто повторяла эти слова, льющиеся из ее уст как волшебная, ласкающая его слух и чарующая его душу музыка. Сомнений не осталось, значит, она действительно звонила Лилии. Но зачем? С какой целью?..

– Чего притих, гуляка хренов, али язык проглотил? Я же говорила, что все равно дознаюсь, кто она. Вот и узнала, путанка все как на духу выложила. Честно говоря, я и сама уже на её след напала…

Конечно, Салават не был настолько глуп, чтобы не понимать: шила в мешке не утаишь и тайная их связь когда-либо все равно раскроется. Но, представляя это, до холодной дрожи в сердце жалел Лилию. Вот и настал час икс, они разоблачены… Но каким образом?! Зульфия сама же их и выдала… Такое Салавату и в голову не приходило. Приснись подобное в дурном сне или предскажи кто, ни за что бы не поверил.

– Что молчишь, язык к нёбу прилип? – злорадствовала Лилия.

– Ты успокойся, никому не верь! Думаю, этот звонок – провокация…

– Какая еще провокация?.. – В голосе жены почудились нотки надежды.

– Наших злопыхателей. Специально подговорили позвонить, чтобы нас рассорить. Ладно, не поддавайся, поговорим, когда вернусь.

Салават возвратился домой с тяжелым сердцем. Предстояло невыносимо трудное объяснение с женой. А на ней от негодования просто лица не было. Слыхал он, что попадавшие в такой переплет мужики послабее даже руки на себя накладывали. Салават же решил держаться до последнего. Твердил как попугай: ни с кем не гулял, любовницы нет, тот звонок – происки врагов! Лилия не заставала их, а не пойман – не вор…

Когда стенания, проклятья и многоэтажная ругань Лилии достигли апогея и оба готовы были лопнуть от злости, Салават достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан, выпил и скомандовал шурину Ильнуру:

– Собирайся, кайнеш, надо ехать в офис!

С тех пор, как его шофер взял отпуск (видно, подустав от запретных любовных приключений начальника), Салавата возил отсидевший полтора года в тюрьме шурин.

– Опять поехал к своей потаскушке Зульфие?! Племенной бык ненасытный! Остолоп! Балда! Дуралом! Лопух! Простофиля! Жеребец! Проститут! Иди-иди, насовсем уходи и не возвращайся! А если вернешься – пусть внесут тебя вперед ногами! Пропади ты пропадом! Подохни!

Проклятия жены навели на Салавата нехорошие думы: «Сколько же дурных слов пришлось стерпеть от нее за восемнадцать лет! Если б записывал ее оскорбления в тетрадку – давно бы кончилась. Слишком уж невоздержанна на язык, Лилия! Такого наговорит, накричит сгоряча – ангелы-фарешта, наверное, давно со страху выпорхнули из нашего дома». Чуть погодя, поспешил себя успокоить: «Ничего не поделаешь, видать, такова моя доля. Зато она верная супруга, заботливая мать моих детей. Да и не всегда жили мы плохо, много было и радостных, счастливых дней».

Тут же он переключился мыслями на любовницу: «А какая коварная оказалась Зульфия! Надо же, собственными руками позвонила, сама выложила… И как только язык у нее повернулся?»

По пути на работу притормозили у магазина, где Салават купил водку, закуску. Хотелось хорошенько выпить и стряхнуть с себя тяжесть сложной ситуации. Может, чуток полегчает. Особенно злила его выходка Зульфии – он всю дорогу мысленно крыл ее матом.

Как нарочно, она стояла возле офиса, поджидала. У Салавата в душе поднялась буря: ну, сейчас он выдаст ей по первое число… Увидев Салавата, Зульфия радостно кинулась к нему, хотела обнять, но он оттолкнул ее:

– Уйди! И даже не подходи ко мне! – Достав ключи, открыл дверь офиса и прошел в кабинет. Зульфия зашла вслед за ним и села напротив. На ее лице не читалось тени сомнения, сожаления или чувства вины за содеянное, наоборот, во всем облике сквозило какое-то удовлетворение, упрямство и решимость.

Салават налил и залпом выпил рюмку водки. Закусывать не стал, нервно обмахнув ладонью губы, злобно уставился на Зульфию:

– Ну что, героиня, рада?!.

Зульфия ответила довольной улыбкой.

– Ну-у, стерва, доиграешься у меня!

– Не я стерва, а твоя Лилия!

– Не трожь ее! Что она тебе сделала? Тысячу раз говорил – не пытайся разрушить мою семью! Семья – это святое!

– А разве я… не член твоей семьи? Ты сколько раз называл меня своей младшей женой?

– Да, я говорил: возьму тебя второй женой, если согласится Лилия. В этом вопросе нужно ее согласие – так велит шариат!

– Плевала я на согласие этой кикиморы! Пусть твоя старая карга от злости лопнет! Пусть подохнет!

Салават побагровел от гнева:

– Что ты несешь? Ах ты стерва! Если с Лилией что случится, кто моих детей вырастит? Устроила мне такую подлянку и ещё вякает сидит!

Он подскочил к ней и дал пощечину. Зульфия закрыла лицо руками и зарыдала. В этот миг она показалась ему такой беззащитной и обиженной маленькой девочкой, что сердце его сжалось от жалости и он обнял ее:

– Не плачь, моя маленькая…

– Сколько можно прятаться? Пусть все знают: я тебя люблю и никому не отдам! Не хочу и не собираюсь делить тебя с Лилией! Ты должен быть моим! Понимаешь? Только моим!..

– А мне вы обе нужны! – угрюмо возразил Салават, но его слова остались без ответа.

Когда вспыхнула словно огонь в его сердце любовь к Зульфие и душа, опьяненная вином страсти, вознеслась к небесам, и до самого этого момента, Салават искренне верил: Лилия с Зульфией будут принадлежать ему одновременно. Пусть они пока противятся его воле, но потихоньку Лилия свыкнется с существованием соперницы, перестанет ерепениться, со временем примет ее. Как-нибудь уживутся вместе. Конечно, Салават устроит так, они будут жить на два дома. Жили же его предки до советской власти с двумя-тремя женами одновременно и ничего. Бабушка говаривала, даже самые бедные мужчины старались завести вторую жену…

В детстве Салават раскрыв рот и развесив уши слушал разговоры пришедших к ним на вечерние посиделки женщин и старух. Одна из былей крепко отпечаталась в памяти.

У молодухи с двумя детьми умер муж, и по прошествии должного, согласно адату, срока аульские мужчины собрались на совет для решения ее судьбы. Старейшина провозгласил: «Асмабика смолоду овдовела. Она не сможет без мужа вести хозяйство и растить детей. Согласно обычаям, кто-нибудь из нашего рода обязан жениться на ней. Почти у всех по две-три жены, только у Ишгали с Ташбулатом по одной. Постановим так: Асмабику возьмет Ишгали или Ташбулат. Кто именно – пусть решают сами».

Асмабике никак нельзя было оставаться без мужа – это грозило верной гибелью для ее детей. В те суровые времена народ кормился тяжелым трудом: пас скот, выращивал хлеб. Без мужских рук семья не могла выжить. О пенсиях, пособиях, рабочих местах люди даже не слыхивали, женщины занимались только домом и детьми. С целью заполучить кормильца Асмабика пошла на хитрость. Встретив Ишгали, сказала: «Только ты мне по сердцу! Да вот, Ташбулат прохода не дает… Не получит, говорит, тебя Ишгали, сам женюсь… Загляни вечерком, поговорим». Повторив те же слова Ташбулату Асмабика раззадорила обоих мужчин. Вечером Ишгали, предвкушая приятное свидание и довольно хихикая, пошел к Асмабике. Но… вместо жарких объятий молодой вдовушки получил удар увесистой дубинкой по голове. Это Ташбулат, поджидавший соперника за углом дома Асмабики, долбанул его сукмаром, с которым охотился на волков. Ишгали не помер, но остался глухим на всю жизнь.

Женщины, в большинстве своем коротавшие век в одиночестве в основном из-за войн, выпадавших на каждое поколение, послушав поучительную историю, тяжело вздыхали: «Эх, подружки, были же времена, когда баб без мужей не оставляли…»

Вроде бы, ветер перемен снова повеял в ту сторону: в некоторых республиках Средней Азии и Кавказа многоженство закрепили законом.

При всем том последние слова Зульфии вдребезги рушили сладостную мечту Салавата: даже не моргнув глазом, она заявила, что не желает делить его с Лилией. Бесстыжая! Да, советская власть вконец испортила женщин: нынче трудно удержать их в кулаке, тем паче, разжав, заставить плясать на ладошке под твою дудку. Неужто Салавату придется выбирать лишь одну из них?..

Телефонный звонок вырвал его из потока невеселых мыслей. Он сразу понял: конечно же это Лилия. Аппарат трезвонил без остановки, но Салават не стал брать трубку.

Помирившиеся влюбленные через пару часов собрались ехать на съемную квартиру. Странно, но Ильнура до сих пор не было. Салават ведь велел ему держаться поблизости…

Стоило открыть запертую входную дверь, как внутрь ринулись невесть откуда появившиеся Лилия с двоюродной сестрой Науфилей. Чтобы не пропустить их, Салават раскинул руки, но те шустро прошмыгнули под ними и бросились к Зульфие. Она тоже не промах, успела закрыться в комнате напротив. Однако разъяренная Лилия в два пинка вышибла довольно крепкую дверь и, влетев в комнату, накинулась на соперницу. Салават хотел растащить их, но не успел, кто-то вдруг тяжело повис на нем сзади, крепко сдерживая. Это был Ильнур…

– Ах ты сволочь! Уже продал меня?! Пусти сейчас же, стукач, убью! – орал Салават благим матом. Только шурин и не подумал послушаться, а еще сильнее вцепился в него. Будучи под хмельком, Салават не смог сразу вырваться. Ильнур – парень здоровый, мускулистый. Хвастал, что в тюрьме за еду и курево участвовал в подпольных боях без правил.

Тем временем между Лилией и Зульфией разгоралась настоящая битва. Зрелище было отвратительное: со смачной руганью они царапали, дубасили друг друга, затем с остервенением стали таскать друг друга за волосы. Несмотря на более внушительные формы, Зульфия в какой-то момент начала поддаваться. Похоже, чувство вины уменьшало ее силы… Присутствие Науфили, раззадоривавшей сестру воинственными возгласами, конечно, тоже шло не на пользу Зульфии. Салават впервые видел жену в таком состоянии: на красивое ее лицо будто надели страшную маску – глаза бешено блестели, толстые губы и язык беспрестанно извергали проклятия. Несмотря на небольшой рост она была так злобна и яростна, что вот-вот скрутит соперницу в бараний рог. Видя, как Зульфия начинает выдыхаться, Салават заорал во все горло:

– Зульфия, держись! Бейся!

Нет, не может, уже с трудом держится на ногах… Лилия намного напористее, свирепее, если собьет противницу с ног – затопчет, размажет…

– Зульфия, кому говорю: не поддавайся!

Никак. Все, выбилась из сил. Конец. Лилия завалила ее на пол… Начала безжалостно топтать! Сейчас убьет… Стремясь во что бы то ни стало спасти любовницу, Салават, отчаянно дернувшись, наклонился вперед и, резко откинувшись назад, что есть сил ударил Ильнура головой в подбородок. Шурин поневоле отпустил его. С разворота влепив шурину кулаком в лицо, Салават кинулся разнимать своих женщин. Выдернул Зульфию из под ног обезумевшей Лилии и подтолкнул в сторону входа:

– Беги скорее…

Ого-го, да родная женушка, оказывается, хуже зверя: стоило Зульфие побежать к двери – Лилия прыгнула на нее, словно хищная волчица на беззащитную лань, сдернула с головы норковую шапку. Зычно, как последняя уличная торговка, проорала вдогонку:

– Это наша шапка! Шалава!

– Эх, ты! Тряпичная ты душа… – вскинулся на нее Салават. – Шапку наверняка купил ей ты! Значит, она моя! Законной жены твоей! – будто пролаяла Лилия, тяжело дыша, и подняла шапку над головой. Сейчас она всем видом напоминала победившую в смертельной схватке дикую амазонку.

– Ну-ка, скажи, сколько у тебя шапок?! А с человека последнюю сдираешь, разбойница! – возмущался Салават.

– Пусть ходит без шапки!

– Не выйдет, завтра же куплю новую…

– Если купишь – снова отберу!

– Я тебе отберу, злобная баба!

– А эта девка-разлучница, значит, добрая?!

– Подобрее тебя!

Наступила тишина. Наконец, Лилия негромко вымолвила:

– Пойдем домой…

– Иди сама!

– А ты куда, опять к любовнице?

– Нет, и к ней не пойду.

– А где будешь ночевать?

– В офисе.

– Брось, Салават, идём домой, устал, поди… – примирительным тоном заявила Лилия.

– Что, навоевалась, злюка?

– Мужа отдать – как душу свою отдать. С чего я должна уступать тебя какой-то шалаве…

– Она не шалава!

– Не защищай ее, дуралей! Совсем мозги потерял? До сих пор не понимаешь, что эта сука крутит-вертит тобой…

– Сама безмозглая!

– Ну, ладно, Салават, не будем спорить, пойдем домой.

– Сказал же, не пойду!

– Пойдем же, я тебе пирог с гусятиной испекла, коньяку хорошего купила. Поешь пирога, выпьешь и ляжешь спать.

Вот чертовка, знает, с какой стороны подлезть… Салават почувствовал, что действительно проголодался. Две-три рюмки коньячку тоже пришлись бы кстати. Да и спать хочется, притомился. Ну и денек выдался…

– Пирог остывает. Знаешь ведь: не годится пищу ждать заставлять, а то обидится…

– Не нужен мне твой пирог, ешь сама! – артачился Салават – Кормишь с руганью и проклятьями, твои блюда камнем ложатся в желудок. Все, хватит, наелся!

– Покормлю только, не буду ругаться. Слово даю, ну пойдем домой!

После долгих уговоров Салават решил уступить жене. Честно говоря, он не намеренно заставлял ее долго упрашивать себя. Слишком велико было его потрясение. Знал: жена злонравна. Но не представлял, что до такой степени… Увидев, как она за пару минут потеряла человеческий облик и дралась как фурия, в душе он сильно поостыл к ней. Сердце, казалось, обратилось в камень.

* * *

Жена сдержала слово, не стала упрекать. Молча поели и разошлись. Муж лег отдельно.

Утром Салават проснулся поздно и долго лежал, уставившись в потолок. Горло пересохло, а душа ныла от небывалой печали. Встал с постели, умылся, допил оставшийся с вечера коньяк. Тоска лишь усилилась. Достав из холодильника водку, налил в чашку. Тут на кухню вошла Лилия:

– Все пьешь?..

Салават не ответил, разговаривать с опостылевшей женой не хотелось. Перед глазами стояла Зульфия. Беспрестанно думая о ней, он затянул старинную народную песню «Сибай»:

Эту песню сложил человек, назначенный кантонным начальником в далекую от родной стороны провинцию. Он так кручинился по любимой жене, детям, дому, аулу, что родилась в душе бессмертная песня.

Всем сердцем пел Салават и представлял такую картину: мол, его тоже отправили кантонным в чужие края. Вот он на санях – кошевке, запряженной парой резвых лошадей, звеня колокольчиками, сквозь снега и метели возвращается домой к любимой жене – к Зульфие…

Перед его мысленным взором, ни на минуту не исчезая, стояла Зульфия. Нет, он не плакал, но из глаз катились слезы. И он все тянул и тянул «Сибай».

Когда это продолжилось и на следующий день, Лилия не выдержала, подошла к мужу:

– Все распеваешь да слезы льешь. По Зульфие скучаешь?

– Тебя это не касается. Я с тобой жить не буду, злая ты баба, – отозвался Салават.

Наступило тягостное молчание.

– Уйдешь-таки, к любовнице?

– Да!

– Чем она лучше меня?

– Во всяком случае, не такая злющая…

Стремительно вскочив со стула, Лилия выбежала из кухни и через минуту влетела обратно, почему-то обутая в сапоги. В этот момент Салават наливал себе водку. Она взяла из буфета чашку и поставила на стол:

– И мне налей!

Он внимательно посмотрел на нее:

– Не выделывайся!

Вырвав из мужниных рук бутылку и налив себе, Лилия чокнулась с ним и нарочито выспренно произнесла:

– Выпьем за любовь!

Когда Салават допил, она повторила вопрос:

– Ты, правда собираешься уйти к ней? – Лилия, как заведенная, дрожащими пальцами беспрестанно вертела чашку на столе с противным скрежетом.

– Да.

Снова замолкли. Лилия, недобро смерив его взглядом, опять повторила:

– Так, значит, уйдешь?..

– Сказал же, да.

Лилия перестала нервно водить чашкой по столу и резким движением выплеснула водку ему в глаза.

– На тебе, гуляка!

Салават ахнул и от нестерпимой рези в глазах скатился со стула на пол. Лилия с остервенением начала пинать его ногами. Вот, оказывается, для чего она надела остроносые сапоги…

– На тебе, получай! – Лилия старалась попасть ему в пах. – Я тебя к ней подобру-поздорову не отпущу! Сделаю из тебя непригодного мерина! Вот тебе, вот тебе!

Как бы тщательно ни целилась, Лилия в желаемое место не попала. Когда в глазах немного прояснилось, Салават рывком вскочил с места и ударил ее ладонью по лицу. Получив ещё одну оплеуху, жена громко зарыдала.

– Вот ты и открыла свое истинное лицо, стерва! Больше ни минуты с тобой не останусь – талак! Талак! Талак![7] – Салават даже протрезвел от негодования. Хотел взять ключи от сейфа, но не нашел. Оказалось, жена подсуетилась, успела уже их спрятать.

– Где ключи от сейфа?!

– Зачем они тебе?

– Деньги заберу!

– На свою содержанку хочешь истратить?

– Какое твое дело? Ключи на стол!

– Зачем тебе деньги?

– А на что я должен жить?

– Пусть любовница тебя кормит!

– Отдай по-хорошему! Эти деньги заработал я!

Салават требовал вернуть ему ключи целых полчаса, пока Лилия, наконец, не швырнула их ему в лицо:

– На, подавись! Пропади ты пропадом со своей проституткой!

Открыв сейф, Салават взял пачку стодолларовых купюр и быстро оделся. Дернул входную дверь, но Лилия, оказывается, заранее заперла ее изнутри и также спрятала ключи.

– Надеешься меня остановить? – Он со злостью дернул двери лоджии, вышел, с горячностью распахнул раму и выпрыгнул на улицу. Было довольно высоко, хоть и первый этаж. Отряхнувшись, твердыми шагами поспешил прочь от дома. Но тут послышался отчаянный крик:

– Атай[8]! Постой! – Это был Рустам. Салават неохотно остановился.

– Что, улым[9]?

– Атай, прошу тебя, не уходи!

– Рустам, ты же знаешь, что у нас творится…

– Атай, останься! Что я тут буду делать без тебя?

– Улым, ты уже не маленький, скоро восемнадцать.

– А что будет с мамой, сестрами, со мной? Мы же пропадем!

– У вас есть мать…

– Что она нам даст? У нас дома ты главный!..

– Хоть я и ухожу, но вас не брошу! Буду помогать…

– Отец, не получится так… Прошу тебя, не уходи! Не дай нам пропасть! Мне в этом году школу заканчивать, куда я поступлю без тебя?

Салават не смог отказать умоляющему сыну, дорогому первенцу – вернулся домой. Пил беспробудно и пел тоскливо до тех пор, пока не почувствовал, что ему совсем худо. Сил не осталось ни капли. Да и настроение – хуже некуда: он ощущал себя распоследним негодяем перед Зульфией, Лилией, детьми и целым миром. Положение свое виделось Салавату беспросветным, а любовный треугольник превратился в безвыходный лабиринт. Что же делать? Как выбраться из этого лабиринта, способного навечно запутать его и лишить абсолютно всего: жены, с которой он прожил восемнадцать лет, дорогих детей, теплого дома, нажитого имущества? Как спастись от девятого вала последней любви, захлеснувшей его в сорок лет словно цунами, и грозящей разрушить привычный его мирок?.. В то же время он понимал: после последних событий их жизнь никогда не будет прежней…

* * *

В один из этих черных дней Салават с трудом встал, умылся, снова налил водки.

– Опять пьешь?.. – задала, ставшим уже привычным, вопрос Лилия.

– Что ж мне еще делать?..

– Значит, все симптомы совпадают…

– Какие еще симптомы? – Он равнодушно взглянул на жену.

– Привороженный человек резко остывает к жене и как одержимый начинает бегать за любовницей. А также усиливается тяга к спиртному. Чуешь, что уже пьешь безо всякой меры?

Салават задумался. Лилия была права, он начал выпивать очень много.

– Да пойми ты, наконец: твои выкрутасы – никакая не любовь, а всего лишь действие ворожбы. Сам видишь, все симптомы налицо. Не обманывайся, не дай разрушить нашу семью! Давай сегодня же пойдем к ясновидице Назире, пусть излечит тебя, избавит от действия приворота!

– Никуда я не пойду… – Вроде бы проблески здравого смысла склоняли Салавата к доводам жены. Но что-то заставляло продолжать отнекиваться.

– Умоляю тебя, сходим к ней! Нельзя упускать единственный шанс для сохранения семьи! Если нет на тебе приворота, а любовь, как ты думаешь, настоящая, то ясновидица это увидит. Как сердце велит, так и поступишь. Захочешь – уйдешь к своей Зульфие…

Мечущемуся меж двух огней Салавату эти слова понравились. Надежда на то, что Лилия с Зульфией уживутся, не оправдалась. Значит, рано или поздно придется выбирать одну из них. Правда, сейчас он совсем не желает оставаться с Лилией. То, что она избила Зульфию, да еще посмела поднять руку, вернее, ногу, обутую в остроносые сапоги, на него, тем более покушалась на самое дорогое для мужчины – ну никак не умещалось в сознании Салавата. Где это видано, чтобы жена… Тс-с… Лишь бы люди не узнали о его страшном позоре! Вобщем, нельзя после всего этого жить с такой… Сама теперь предложила поступать так, как сердце велит. Надо согласиться. Увидит гадалка, что нет никакого приворота, тогда уж не обессудь, прощай, старая и постылая жена!

Хоть и принял Салават решение, но закралась в душу тревога и сложились стихи:

Почему-то пришла в голову мысль: в сохранности ли мольберт, холсты, краски?.. Торопливо вытащил столь дорогие сердцу принадлежности из кладовки. Любовно, и в то же время виновато оглядев их, тщательно протер пыль со своих сокровищ. Затем долго устанавливал мольберт возле окна, закрепил готовый холст, разложил по местам палитру, краски, кисти, мастихины, штапели. Открыл баночку со скипидаром, и по комнате разлился такой знакомый, приятный для него запах. Приготовив краски, взял в дрожащую от волнения руку кисть и уставился на белый холст. Лихорадочно горящие глаза озарили его изможденное лицо. Во взгляде отразились противоречивые чувства: печаль и радость, отчаяние и надежда, покорность судьбе и решимость восстать против всего мира.

Наконец Салават потянулся к холсту. Странно, но сколько ни пытался, он не смог приблизить кисть к мольберту – белый холст не позволил ему прикоснуться к себе…

– Салават, пойдем к Назире! Прошу тебя! – Лилия вынудила мужа очнуться от тяжелых раздумий. Хоть и поддался он внутренне ее уговорам, но продолжал стоять на своем:

– Нет, никуда не пойду.

Лилия, наморщив лоб, посидела чуток в задумчивости. Затем, решительно заговорила:

– Салават, раньше я не рассказывала тебе о моей родовой тайне по материнской линии… Поведаю о горькой судьбе моего деда Кинзягула. Об этом мы помалкиваем, поэтому знает о нем мало людей: мама, Асма-апай, Бибинур-апай и я. Боимся, если наша история получит огласку, она ещё разрушительнее подействует на наш род…

В гражданскую войну дед Кинзягул сражался в рядах башкирского войска. Получив известие о болезни отца, попросил командира эскадрона, хорунжия Габдельмулюка отпустить его на несколько дней домой. Тот был сородичем деда, жителем соседнего аула, потому и разрешил ему съездить на побывку. Вдобавок, Габдельмулюк через него послал письмо своей жене.

Дед Кинзягул, конечно, вначале доехал до дома, проведал отца. А спустя несколько дней отправился в аул хорунжия. Заодно собирался привезти оттуда невесту, с которой был помолвлен еще до войны.

Добравшись до места, дед решил сразу исполнить просьбу командира и передать письмо. Вошел в дом Габдельмулюка, увидел молодую жену командира и… остолбенел, никак не мог отвести от нее глаз. Жена хорунжия Гульюзум была неописуемо красива: лицо светилось как полная луна, брови – черны как крылья ласточки, глаза – темны как ночь… Он с первого взгляда влюбился до смерти, потерял голову и, не только не забрав, но даже не повидав нареченную, возвратился домой.

С этого дня он уже не помышлял о подвигах и славе, мечтал лишь о красавице Гульюзум, которая неотступно стояла перед его мысленным взором. На войну не поехал, остался дома. А вскоре пришла весть о гибели Габдельмулюка. Через несколько месяцев Кинзягул заслал к овдовевшей Гульюзум сватов. Но она отправила их восвояси.

Спустя неделю сам поехал к Гульюзум. Но вдова категорически отказалась от его предложения.

Ослепленный страстью, Кинзягул уже ничего и никого не хотел кроме желанной, твердо решил во что бы то ни стало добиться ее. С этой целью купил у колдуна приворотное зелье и хитростью опоил любимую. И она не смогла больше противостоять его напору, дала согласие.

Молодожены зажили хорошо. Появилась на свет наша мама. Затем, один за другим, родились еще трое детей…

Вот только Гульюзум начала вянуть как цветок после заморозков. Пошла к мулле и целителю, а хазрат[10] ей заявил с порога: «Муж приворотом заполучил тебя, вот и хвораешь. Тяжела твоя болезнь, но если скажешь, могу возвратить колдовство ему обратно». Она ответила: «Возвратишь – муж помрет. Коли я умру, и он скончается – что будет с детьми? Нет, раз так, лучше помирать мне, хворой», – и ушла в слезах домой.

Мама наша рассказывала, как она пришла домой и с плачем высказала мужу: «Всегда удивлялась, как же согласилась выйти за тебя? Я же тебя нисколечко не любила! А ты меня, оказывается, приворожил… Из-за твоего колдовства – помру скоро». Дед тоже горько заплакал: «Ну не мог я жить без тебя!» Она, рыдая, упрекала: «Что же ты натворил?.. Кабы не приворот, в жизни бы за тебя не пошла. Не родились бы дети, которые останутся без матери…»

И правда, бабушка Гульюзум не дожив и до сорока, ушла из жизни, крепко прижав к груди фотокарточку первого мужа, бравого казачьего офицера Габдельмулюка. А дед наш Кинзягул остался с четырьмя детьми мал мала меньше.

Скоро началась Великая Отечественная война. Деда забрали с первым же набором. Понимая, что дети могут остаться круглыми сиротами, он ушел на фронт с тяжелым сердцем. После войны пришла скорбная весть – он попал в плен и умер в концлагере… – Лилия тяжело вздохнула и продолжила. – Наша мать, ей тогда не было и шестнадцати, не отдала сестер и братишку в детдом, вырастила сама. Младшенькая Хадия умерла, остальные выжили. Мама плачет, вспоминая иногда трудные военные годы. Ведь ее братишке Фарукше с восьми лет пришлось косить сено.

Как понимаю сейчас, неправедная женитьба деда Кинзягула на бабушке Гульюзум оказала губительное влияние на весь наш род. Оба они рано умерли, дети осиротели. Воздействие колдовства на этом не завершилось, оно коснулось вороньим крылом судеб их детей, внуков и правнуков.

Взять хотя бы жизнь дяди Фарукши: женился на дочери известной в ауле колдуньи. Однажды она, собрав в охапку свой выводок, сбежала от него. Он всю жизнь промыкался без семьи в Казахстане. Лишь на старости лет вернулся на родину и умер, так и не изведав счастья. Подросшие сыновья его сгорели от пьянства, даже не женившись.

Судьба маминой сестры, тети Асмы, тоже заставляет задуматься: промучившись с буйным мужем сорок лет, развелась, когда стало совсем невмоготу. Ей довелось пережить потерю не только детей, но и внука…

Просторные сосновые дома дяди Фарукши и тети Асмы, где когда-то звенели детские голоса, десятки лет так и стояли пустыми, пока не сгнили и не развалились. Их никто не купил, люди боялись повторить их судьбы.

Как подумаю о родных братьях и сестрах, душа болит: кому из них досталась благополучная доля?.. Ни одному не повезло с семьей. Сестра Бибинур от нелегкой жизни с мужем-пропойцей не вылезает из болезней. Самая тяжкая участь выпала нашему старшему брату Мурзагулу. Старики говаривали, что он так похож на деда Кинзягула, будто из одной плахи вытесаны. Жена-шлюха через полгода после замужества убежала от него с каким-то мужиком. Он так больше не женился. Ушел в мир иной, измучившись от раковой опухоли и одиночества…

Вот так! – завершила рассказ Лилия. – Сколько несчастий обрушилось на наш род из-за приворота деда Кинзягула, скольких людей он лишил семейного счастья! До этих пор я радовалась, что из всей родни мне одной повезло в семейной жизни. Рано радовалась – и до нас добрался отзвук огромного греха деда – напоролись на приворот Зульфии…

Поведанная женой история роковой любви её деда Кинзягула не оставила Салавата равнодушным. Он согласился пойти к экстрасенсу Назире.

Надо сказать, история их родов драматична и причудливо пересекается с родословными множества людей на земле и даже с шежере Салавата: прямого ее предка прозвали Кашык[11], братьев его – Волк и Китаец. Родные братья почему-то разительно отличались друг от друга: если Волк был белолицым и светловолосым, то Кашык – черным как африканец, а Китаец был узкоглазым и желтолицым. Волк во время гражданской войны сражался за красных, а Китаец – на стороне белогвардейцев. После поражения белых он увязался за ними в Китай. Когда вернулся на родину, ему дали кличку Китаец. Кашык получил свое прозвище после того, как в ауле организовали колхоз и во время полевых работ начали питаться из общего котла. Оказывается, с целью выловить из жиденькой похлебки что погуще, он проделал дырочки на донышке большой деревянной ложки, которую всегда носил с собой в кармане. Конечно, односельчане быстро узнали о его уловке и прилепили хитрецу соответствующее прозвище. А Волка прозвали так за волчат, которых он принес из лесу, вырастил в каменной клети, а затем забил и сшил себе тулуп из их шкур.

Жители аула давно позабыли настоящие имена трех братьев. Волк и Китаец, несмотря на близкое родство, люто ненавидели друг друга. Кроме того, что один воевал за красных, а другой – за белых, между ними, как говорят французы, случился «шерше ля фам» – встала женщина. Их отец на нареченной для Волка девушке непонятно почему взял да женил Китайца… Вот и усилилась вражда еще более.

А Кашык в конфликте братьев не участвовал, его волновало собственное горе: сокрушаясь о вынужденно сданной в колхоз хилой лошаденке, он заболел и малость тронулся умом. Однажды, в момент обострения помутнения, повесил он ложку с дырками над окошком, вырубленным в сторону киблы[12], и принялся неистово биться головой об пол перед этой деревяшкой. Долбился башкой до тех пор, пока не свалился в обморок в благоговейном экстазе. Очнувшись, заставил всю семью поклоняться дырявой ложке.

Когда про странное верование семейства узнали люди, председатель сельсовета вызвал Кашыка в канцелярию и учинил допрос: «Ты почему на дырявую ложку молишься, контра?!» И стал нещадно материться. Кашык почему то не растерялся, задал встречный вопрос: «А кому нам теперь поклоняться? Сказали, что Бога нет и сбросили с мечети минарет. Мы же должны на кого-то молиться?» Начальник долго молчал, почесывая узкий лоб. Затем открыл ящик стола, покрытого кумачовым ситцем, бережно достал оттуда, и торжественно вручил Кашику изображения Ленина и Сталина, строго-настрого наказав: «Смотри у меня, Кашык, коли не перестанете поклоняться дырявой ложке, показывая контрреволюционный пример всему аулу – внесу в список кулаков и сошлю в Сибирь! С нынешнего дня молитесь на отцов народов – Ленина да Сталина!» Однако Кашык, хотя при свете дня, на людях, и бил челом перед портретами вождей, по ночам, как и раньше, поднимал семью и тайком продолжал поклоняться дырявой ложке. Верно говорят, что запретный плод сладок: спустя время большинство жителей аула стали последователями Кашыка – тоже начали молиться на дырявую ложку…

Дети, а затем внуки и правнуки Волка и Китайца, также не уживались и цапались меж собой, как кошки с собаками. Трещина, которая пролегла между родней во времена гражданской войны, привела в пятидесятых годах к трагедии. Сын Китайца Ахметгали, возвратившийся с Великой Отечественной войны весь в орденах и медалях, был избит и повешен в сарае сыновьями Волка. Убийцы, заранее договорившись, дружно заявили в милиции: «Мы его не вешали, только побили. Устыдился, что не смог нас одолеть, вот и повесился». И душегубов посадили всего на пару лет.

После сего братоубийства потомки Волка не успокоились: в каждом поколении стали лишать жизни хотя бы одного из отпрысков Китайца. Несмотря на это род Китайца множится год от года. Каким-то чудом на место одного убиенного рождаются по семеро мальчиков. Число же потомков Волка, напротив, почему-то уменьшается, и на глазах хиреет их род. К тому же в последний десяток лет у них рождаются одни девочки.

Верно подмечено, если кому-нибудь беспрерывно твердить: «Ты свинья!», он и сам не заметит, как захрюкает. Похоже, от постоянных возгласов аульчан: «Китайцы! Китайцы! Китайцы идут! Вот придут китайцы…», у потомков Китайца, и в самом деле, сильнее сузились глаза, а лица еще пуще пожелтели. Вобщем, стали точь-в-точь как китайцы. И общаются меж собой, будто китайцы – грубыми окриками и резкими жестами, словно бранятся. Да и телами обмельчали: мужики чуть больше полутора метров будут, а женщины – еще ниже.

Когда храбрый воин, выбравшийся целым и невредимым из грозного урагана войны, всего в тридцать пять лет был убит близкими родичами, его жена Амина осталась вдовой с полным подолом малых детишек. Самая младшая из них, Салия – двоюродная сестра Лилии.

Один из осужденных, отсидев за решеткой, дал старшему сыну такой наказ: «Судьи, видать, очень большие люди – что хотят, то и делают: дал мне вместо десяти всего годик… Учись на судью!» Бывший зэк ничего не пожалел, чтобы протолкнуть сына в университет: зарезал единственную комолую корову, трех овец, трех коз – все, как на подбор, темной масти, да еще, вдобавок, трех гусей и трех черных куриц. Этот человек был отцом Ануза Япкарова, близкого родича Лилии. Ануз способностями не блистал и с трудом окончил университет. Несмотря на сей факт позже занял кресло судьи Верховного суда России…

А девушка, когда-то сосватанная за Волка, но выданная с богатым приданым – многочисленными стадами и обширными пахотными угодьями – замуж за Китайца, была, оказывается, дочерью богача Султана, деда бабушки художника Салавата Байгазина – Гульфаризы…

Непримиримой вражде потомков Китайца и Волка через два года исполнится целый век. Они составляют почти весь аул и давно позабыли, знать не знают корни непрекращающейся междоусобицы. Однако и поныне живут в раздоре. Право, и рассказывать неудобно о причинах последних скандалов – просто курам на смех и петухам потеха. Недавно, принарядившись в праздничный день 1 Мая, всем аулом пришли в клуб. А там какая-то собака наложила на крыльцо очага культуры огромную кучу… Люди столпившись, постояли некоторое время в растерянности. Затем одинокий мужик по имени Мидарис из «волчат» поковырял собачий навоз ивовым прутком и с серьезным видом резюмировал: «Сразу видно, это дерьмо наклал кобель по кличке Актырнак, подросший щенок хромой суки Актапей, поводыря слепой колдуньи Бибисары из рода старика Китайца, троюродной тётки Ахмета. Этот Актырнак – настоящий разбойник – весной пытался утащить нашего одноглазого петуха Пирата…». Ахмету, разумеется, не понравился столь глубокомысленный вывод, и он ощерился, точно китаец: «Что, дипломированным знатоком собачьего дерьма заделался? Иди лучше в лес, покопайся в волчьем помете». Слово за слово, окрик за окриком, и китайско-волчья война, тлеющая в ауле на протяжении века, снова разгорелась, словно пламя от порыва ветра. Кровные родственники опять раздрались в пух и прах, крепко отдубасили друг друга, попутно вымазавшись в том злополучном собачьем дерьме…

Для выяснения причин вековой вражды несколько раз собирали большие сходы и малые курултаи. Но… так и не докопавшись до истины, каждый раз доходили до большого мордобоя, и, понаставив друг другу шишек на лбу и синяков под глазами, повыбивав зубы и пересчитав ребра, расходились ни с чем по домам…

Правда, прошел слух, что сын старика Кашыка – Кашыкбаш, разменявший уже девятый десяток, с подобострастием уставившись на дырявую ложку, оставленную ему как великий аманат[13] и священный предмет культа, поблескивая вытаращенными глазами, шлепая толстыми губами, торжественно поклялся поведать внукам и правнукам Китайца и Волка причину войны между ними. При этом особо подчеркнул, что расскажет об этом 7 ноября 2017 года. Оказывается, именно так ему было завещано отцом, стариком Кашыком.

К сожалению, Кашыкбаш не смог донести до потомков священное слово – неожиданно отошел в мир иной, прижав к груди драгоценное наследство – дырявую ложку. Говорят, предчувствуя скорую кончину, Кашыкбаш начал было что-то строчить на обрывке туалетной бумаги. Однако успев написать лишь: «Вот что поведала дырявая ложка – не сто лет назад, а еще с пещерных времен…», повалился на пол… Таким образом, причины столетней войны двух родов остались нераскрытой тайной, погребенной в глубине веков.

Шушукались по секрету, что старик Кашыкбаш, лишившийся перед кончиной дара речи, тщетно пытался сообщить что-то важное собравшимся у смертного ложа родственникам. Но, сколько бы ни пытался ничего объяснить не смог, только мычал. Когда сыновья попросили кого-нибудь из них назначить главным хранителем священного тотема, старик сильно разозлился, несколько раз ударил себя дырявой ложкой по лбу, притиснул ее к груди, красноречиво показал потомкам средний палец правой руки и навечно закрыл глаза.

Три дня и три ночи поломав голову в попытках растолковать, что он намеревался сказать перед смертью, наследники решили провести внеочередной курултай. Но и это мероприятие не помогло раскрыть великую тайну. Как обычно, все переругались, передрались, с тем и разошлись.

Все же после жаркого и скандального курултая дырявая ложка торжественно перешла к старшему сыну покойного Кашыкбаша – Кашыкбаю.

Нынче дырявой деревяшке поклоняются потомки не только Кашыка, но и большая часть отпрысков Китайца и Волка. Продырявленные деревянные ложки висят на почетном месте во многих домах. Разница в одном: если прежде на дырявую ложку молились тайком, то ныне ей поклоняются открыто. Только до сих пор непонятно: если большинство из них боготворят одно и то же – ложку с дырками, то почему же кровные сородичи продолжают в пух и прах ссориться и драться меж собой?..

Судья Верховного суда Ануз Япкаров – потомок Волка, а Лилия – из рода старика Кашыка. Несмотря на корни, Ануз человек добрый и великодушный. Он никогда не делит многочисленную драчливую родню на своих волков, на врагов-«китайцев» и на потомков Кашыка. Всем приходит на выручку в делах судебных и житейских.

Ещё на заре юности, спустя полгода после того, как Земфира, незабвенная первая любовь Салавата, внезапно порвала с ним отношения, его кумиром стала знаменитая чернокожая американка Анджела Дэвис. Большое фото ее он повесил на стену комнаты в коммуналке. Под плакатом было написано: «Свободу Анджеле Дэвис!» Глядя на изображение пламенной коммунистки каждый день в течение нескольких лет, стараясь вырвать Земфиру из сердца и слушая песню «Angela» лидера группы «The Beatles» Джона Леннона, Салават понял, что вышиб клин клином – полюбил жгучую афроамериканку. Он даже послал Анджеле письмо с объяснением в любви. Хоть и сам белый, вложил в конверт заявление с просьбой принять его в организацию «Черные пантеры», борющуюся за права негров. Но ответа не получил…

Не бывает ничего случайного. Он вернулся из Афганистана, залечил раны, встал на ноги – и все-таки встретил свою Анджелу Дэвис, о которой мечтал столько лет! Девушка, невероятно похожая на его кумира, была студенткой торгово-кулинарного училища Лилией Япкаровой…

Крепко стиснув жаркую ладонь Лилии, Салават с тех пор не отпускал ее от себя. Через несколько месяцев они поженились. Как только начали жить вместе, Лилия содрала со стены плакат с Анджелой Дэвис, выкинула его на помойку, а взамен повесила свою увеличенную фотокарточку. Заодно разорвала на мелкие кусочки фотографии и письма незабвенной Земфиры…

* * *

Ночью Салавату приснился загадочный сон…

Неописуемо ясный, погожий день. На голубом небе без единого облачка светит ласковое золотое солнце. На ветках деревьев, согнувшихся под тяжестью сочных плодов, щебечут птицы. На изумрудно-зеленом цветущем лугу пасутся кони, олени, дикие козы и зайцы. Рядышком с ними помахивает хвостом красная лисица, потягивается серый волк, неуклюже продирается сквозь кустарник косолапый медведь. Эти хищники почему-то не кажутся опасными, потому зайцы и козы нисколько их не боятся.

Со стороны неспешно текущей поблизости полноводной реки, сверкающей, словно серебро, веет свежий ветерок. Прекрасные лебеди, плавающие в реке, учат маленьких птенцов нырять. Возле них время от времени плещутся рыбы, отливающие золотом и серебром.

Вот появились полуголые мужчина с женщиной, идущие взявшись за руки, по утопающей в цветах поляне. Возле яблони, усыпанной маняще спелыми плодами, они остановились…

Салават пригляделся внимательнее. Да ведь этот статный мужчина – он сам! А кто та красавица, что стоит возле него? Лилия или Зульфия?..

Вдруг внезапно разверзлась пропасть, и захватывающая дух красота исчезла. Душу Салавата обуяло чувство огромной потери, печали и тоски. Будто он лишился самого дорогого, важного, несравнимого ни с чем, сокровенного. Салават всем сердцем жаждал, чтобы невыразимо прекрасное зрелище, наполнявшее всю существо его бесконечным счастьем, повторилось вновь. Однако вместо этого невесть откуда послышался голос:

– Разве я буду поклоняться творению Твоему из глины? Видишь, Ты отдал ему предпочтение передо мной, если Ты дашь мне отсрочку до Судного дня, я введу в соблазн и искореню все его потомство, за исключением немногих. Увидим тогда, кто кому будет поклоняться…