Читать книгу Огненная проповедь - Франческа Хейг - Страница 5

Внизу, на кухне, мама с папой снова спорили, их голоса просачивались через доски пола, как дым.

– С каждым днем эта проблема становится всё невыносимее, – ворчал папа.

Голос мамы звучал тише.

– Они не проблема, они – наши дети.

– Один из них, – вскинулся он. О стол громко стукнул чайник. – Второй – заражен и опасен. И мы не знаем, кто из них.

Зак терпеть не мог, когда я видела, что он плачет, но в тусклом свете огарка свечи было видно, как подрагивает его спина. Я выскользнула из-под одеяла и сделала пару шагов к его кровати. Тихонько скрипнул дощатый пол.

– На самом деле он так не думает, – прошептала я, кладя руку ему на спину. – Он не хочет причинить тебе боль, когда говорит такое.

Он сел, сбросив мою руку. Я удивилась, увидев, что он и не пытался вытереть слезы.

– Не его слова меня ранят, – произнес он. – Всё, что он говорит, правда. Хочешь похлопать меня по спине и утешить, будто ты такая заботливая? Но не они мне причиняют боль. И даже не другие дети, которые бросают в нас камни. Это всё ты, понимаешь?

Взмах его руки словно захватил звуки, доносящиеся снизу, и заплаканное лицо.

– Это всё твоя вина. Проблема в тебе, Касс, а не в них. Из-за тебя мы живем, как в аду.

Внезапно я ощутила, какой студеный пол под ногами и как холоден ночной воздух, обвевающий голые руки.

– Ты действительно желаешь мне добра? – спросил он. – Тогда скажи им правду. Ты можешь прекратить весь этот кошмар прямо сейчас.

– Ты и правда хочешь отослать меня прочь? Но это же я. Я не какое-то чужое, опасное существо. Забудь о том, что Совет говорит о заражении. Это просто я. Ты ведь меня знаешь.

– Ты твердишь одно и то же. Почему я должен думать, что знаю тебя? Ты никогда не была честна со мной. Ты никогда не говорила правду. Мне пришлось самому всё выяснить.

– Я не могла сказать тебе, – ответила я. Даже такое признание в нашей комнате с ним наедине было огромным риском.

– Потому что ты не доверяла мне. Тебе нравится притворяться, что мы так близки. Но ты врала мне всё это время. Ты никогда не доверяла мне настолько, чтобы рассказать правду. Все эти годы ты заставляла меня сомневаться. Бояться, что это я могу оказаться уродом. И теперь, ты думаешь, я должен верить тебе?

Я вернулась в свою кровать. Он все еще смотрел на меня. Сложилось бы всё иначе, если бы я доверила ему правду? Смогли бы мы разделить эту тайну и пройти через всё вместе? Перенял ли он это недоверие от меня? Может, это и был тот яд, который я несла в себе – не заражение от взрыва, которым страдали все Омеги, а скрытность? Слеза повисла на его верхней губе. Она поблескивала золотом в свете свечи. Мне не хотелось, чтобы он заметил слезы на моем лице. Я дотянулась до стола и задула свечку.

– Всё это скоро закончится, – прошептал он в темноте не то с угрозой, не то с мольбой.

* * *

Его страстное желание разоблачить меня обострилось еще больше, когда заболел папа. Нам тогда только что исполнилось тринадцать. Как и в предыдущем году, никто даже не упоминал о дне рождения – наш возраст стал постыдным напоминанием о том, что мы до сих пор не разделены. Той ночью Зак прошептал через всю комнату:

– А ты знаешь, какой сегодня день?

– Конечно, – ответила я.

– С днем рождения, – произнес он шепотом, так что я не смогла разобрать, был ли это сарказм.

А два дня спустя папа упал как подкошенный. Папа всегда казался крепким и несокрушимым, как огромная дубовая балка, которая держала потолок кухни. Он носил ведра из колодца быстрее, чем кто-либо другой в деревне, и когда мы с Заком были младше, он мог нести нас обоих сразу. Наверняка ему и сейчас оказалось бы это по силам, но теперь он нас старался не касаться. И вдруг, в самый разгар дня, он рухнул на колени в загоне. В тот момент я сидела на каменой плите посреди двора, очищая горох, и услышала крики людей, работавших в поле.

Тем вечером, когда соседи принесли его домой, наша мать послала за сестрой отца, Алисой, из поселения Омег в долине. Зак вызвался поехать за ней вместе с Миком. На следующий день они вернулись с нашей тетей, лежащей на охапке сена в телеге.

Прежде мы никогда ее не видели, и единственным сходством между ней и папой казалась лихорадка, что охватила их обоих. Она была худенькой, с длинными волосами много темнее, чем у папы, в платье из грубой коричневой ткани, штопаной-перештопаной и усеянной соломинками. Пряди волос налипли на потный лоб, но не скрывали клеймо Омег.

Мы ухаживали за ней как могли, но было ясно, что долго она не протянет. Мы держали Алису в сарае, а не в доме, но и это сводило Зака с ума. На второй день его ярость достигла высшей точки.

– Это омерзительно, – кричал он. – Она омерзительна. Как она может находиться здесь, с нами, а мы еще должны ухаживать за ней, как слуги? Это она убивает его! Она опасна для всех нас!

Мама и не пыталась его успокоить, только тихо сказала:

– Она убьет отца гораздо быстрее, если останется в своей грязной хижине.

Этот довод на Зака подействовал. Он хотел, чтобы Алиса ушла, но не желал посвящать маму в то, что рассказал мне предыдущей ночью. О том, что он увидел в поселении, откуда привезли Алису. О том, какой у нее маленький и опрятный домик с побеленными стенами и с такими же, как у нас, букетиками засушенных трав, висящими над камином.

Мама продолжала:

– Если мы спасем ее, мы спасем и его.

Ночью, когда свечи погасли и из родительской комнаты не доносилось ни звука, Зак рассказал мне, что Омеги в том поселении пытались помешать им увезти Алису – они хотели сами о ней заботиться. Но ни один Омега не смеет спорить с Альфами, и Мик стал размахивать кнутом, пока те не попятились назад.

– А разве это не жестоко, забирать ее из семьи? – прошептала я.

– У Омег нет семьи, – отрезал Зак.

– Детей нет, но есть люди, которых она любила. Друзья или муж…

– Муж?

Это слово повисло в воздухе. Официально Омегам не разрешалось жениться, но все знали, что они все равно женились, хотя Совет и не признавал такие союзы.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Она жила одна, – ответил он. – Там было несколько уродов, которые кричали, что им лучше знать, что ей нужно.

Мы крайне редко видели Омег прежде, не говоря уж о том, чтобы находиться с ними так близко. Маленького Оскара соседи отослали сразу, как только отняли от груди и сделали клеймо. Иногда странствующие Омеги проходили мимо, но редко останавливались дольше чем на ночь, разбивая лагерь в низовье за деревней. Они шли в надежде попытать счастья в каком-нибудь крупном поселении Омег на юге. В неурожайные годы некоторые Омеги, бросив выделенный им клочок бесплодной земли, держали путь в один из приютов на окраине Виндхэма. И-за роковой связи между близнецами Совет пошел на своего рода уступку, открыв несколько приютов для Омег. Им не могли позволить умереть с голоду и забрать на тот свет своего близнеца Альфу. Поэтому близ крупных городов работали приюты, где Омеги могли получить кров и еду. Впрочем, совсем немногие Омеги отправлялись туда охотно, хоть приюты и считались последней надеждой для голодных и страждущих. По сути, приюты являлись работными домами, и тот, кто принимал помощь, должен был отплатить за щедрость Совета трудом. Они работали на фермах при приютах до тех пор, пока Совет не решит, что долг уплачен. Мало кто решался пожертвовать свободой за еду, пусть и три раза в день. Как-то раз мы с мамой относили объедки кучке Омег, остановившихся неподалеку на ночь по пути к приюту рядом с Виндхэмом. Уже стемнело, один из них поднялся от костра и принял мамин сверток в полном молчании, указывая при этом на горло и давая понять, что он нем. Я старалась не смотреть на клеймо в середине лба. Меня поразила его худоба – самым широким местом в его ногах были колени, а на пальцах – костяшки. Казалось, скелет обтягивала одна только кожа. Я подумала, что мы можем немного посидеть у костра вместе с путниками, но мамины глаза выказывали настороженность, даже бо́льшую, чем читалась во взгляде этого Омеги. За его спиной виднелась группа из нескольких человек, сидящих вокруг горящего пламени. Я не могла понять, что было истинным изъяном их тел, а что – причудливой игрой теней и бликов, отбрасываемых огнем. Удалось рассмотреть лишь одного человека – он, склонившись, тыкал в огонь палкой, зажатой меж двух обрубков рук. Глядя на этих тощих, запуганных и изможденных людей, приютившихся у костра, никак не верилось, что где-то существует Ополчение Омег, о котором тайком перешептывались, или Остров – цитадель ополченцев. Как могли они, такие немощные, мечтать о свержении власти Совета с его многотысячной армией солдат? Все Омеги, которых я встречала, были бедны и изувечены. Кроме того, они, как и все мы, наверняка слышали историю о том, что случилось около века назад или чуть раньше, когда на востоке вспыхнуло восстание Омег. Конечно, Совет не мог просто взять и всех истребить, не убив при этом их близнецов, но, по слухам, то, что сделали с мятежниками, оказалось еще хуже. Пленных Омег подвергли столь ужасным пыткам, что их близнецы Альфы даже за сотню миль падали со страшным криком наземь. Самих мятежников больше никогда не видели, но их близнецы продолжали страдать от необъяснимых болей в течение долгих лет. Подавив восстание, Совет полностью спалил восточную часть. Они выжгли все поселения в тех краях, даже те, что не были причастны к восстанию. Солдаты уничтожили посевы и дома, хотя восточная сторона и так находилась на границе с мертвой землей – самым жутким местом, рядом с которым Альфы ни за что не стали бы жить. Смертоносный огонь не оставил ничего, кроме черного пепелища, и вся местность казалась теперь продолжением Мертвой Земли.

Я вспоминала те истории, пока разглядывала группку Омег, их неуклюжие тела, склонившиеся над объедками, что принесла моя мать. К своему стыду, я испытала облегчение, когда она взяла меня за руку и спешно повела назад в деревню. Образ немого Омеги, который не осмелился даже взглянуть на нас, когда брал сверток с едой, еще две недели стоял у меня перед глазами.

Сестра моего отца не была немой. В течение трех дней Алиса стонала, кричала и сыпала проклятьями. Сладковатый зловонный запах ее дыхания пропитал сарай, а потом и дом, когда папе стало хуже. Травы, которые мама бросала в огонь, не могли перебить его. Пока мама ухаживала за папой в доме, мы с Заком по очереди присматривали за Алисой, хотя по негласной договоренности большую часть времени мы сидели вместе, а не поодиночке.

Однажды утром, когда приступ кашля заглушил проклятья Алисы, Зак тихо спросил у нее:

– Что с тобой?

Она устремила на него прямой и ясный взгляд.

– У меня жар, как и у твоего отца.

Зак нахмурился.

– Не сейчас, а вообще. Что с тобой не так?

Алиса расхохоталась, закашлялась и потом снова захохотала. Подозвав нас поближе, она откинула влажную от пота простынь. Ночная сорочка спускалась едва ниже колен. Мы уставились на ее ноги с любопытством и отвращением. Сначала я вообще не видела никаких отличий: ноги были худыми, но сильными. Ноги как ноги, ничего особенного. Я слышала истории об одном Омеге, чьи ногти росли как чешуя по всему телу, но ногти Алисы были не только на месте, но оказались чистыми и аккуратно подстриженными.

Зак нетерпеливо спросил:

– Что? Где?

– Тебя разве в школе не научили считать?

Я ответила вместо Зака, понимая, что тот не стал бы говорить такое:

– Мы не ходим в школу. Нам нельзя, потому что нас не разделили.

Он быстро перебил меня:

– Но мы умеем считать. Мы учимся дома – числам, письму и всему остальному.

Его взгляд, как и мой, быстро скользил по ногам Алисы. На левой ноге мы насчитали пять пальцев, на правой – семь.

– Вот что со мной не так, милый, – вымолвила Алиса. – Пальцев у меня с излишком.

Она взглянула на понурое лицо Зака и перестала ухмыляться.

– Да и не только, – сказала она почти по-доброму. – Вы просто не видели, как я хожу, только на вашу тележку да с тележки. Но я всегда хромала – у меня правая нога короче и слабее левой. Ну и, конечно, как ты знаешь, не могу иметь детей. Пустышка – как нас любят называть Альфы. Но пальцы – главная проблема: у меня никогда не было круглой десяточки.

Она снова стала смеяться, затем посмотрела прямо на Зака, приподняв бровь.

– Если мы так сильно отличаемся от Альф, дорогой, почему им требуется метить нас клеймом?

Он не ответил, и Алиса продолжила:

– И если Омеги такие беспомощные, почему же Совет так боится Острова?

Зак нервно оглянулся и цыкнул на нее так резко, что мне на руку упали крохотные капельки слюны.

– Нет никакого Острова. Это всё слухи и вранье.

На этот раз заговорила я:

– По дороге к Хейвену, когда в последний раз туда ходили, нам встретилась сожжённая лачуга. Папа сказал, что она принадлежала паре Омег, которые болтали об Острове.

– Он сказал, что той ночью солдаты Совета увели оттуда всех людей, – добавил Зак, снова оглянувшись на дверь.

– А еще люди говорят, что в Виндхэме есть площадь, – сказала я, – где секут плетьми тех Омег, которые распускают слухи об Острове. Их бьют публично, чтобы каждый видел.

Алиса пожала плечами.

– Похоже, для простого вранья и сплетен Совет слишком уж усердствует.

– Это враньё, – зашипел Зак. – А тебе надо бы заткнуться, ты – ненормальная. Так ты навлечешь на нас неприятности. Не может быть такого места, где одни Омеги. Они бы не смогли. И Совет обнаружил бы его.

– Но ведь не обнаружил до сих пор.

– Потому что его нет. Это просто вымысел.

– Порой и этого бывает достаточно, – усмехнулась она.

Алиса продолжала ухмыляться еще несколько минут, пока её не одолел новый приступ лихорадки, и она снова потеряла сознание.

Зак поднялся.

– Пойду проверю, как папа.

Я кивнула, приложив холодную фланелевую тряпочку к тетиному лбу.

– С папой то же самое. Я имею в виду, что он тоже без сознания, – сказала я. Зак все равно вышел, громко хлопнув дверью сарая.

Теперь, когда тряпка закрывала клеймо на лбу, я смогла различить в ее лице папины черты. Я представила папу, что лежал в тридцати футах отсюда, в доме, и, каждый раз обтирая тряпкой ее лоб и морщась от отвращения, когда меня обдавало дыханием болезни, воображала себе, что ухаживаю за ним. Затем я положила свою маленькую ладонь на руку Алисы – подобное проявление близости отец ни разу не позволил в течение долгих лет. Мне подумалось, правильно ли это – чувствовать близость к этой незнакомке, которая принесла в наш дом болезнь отца, точно нежеланный подарок.

* * *

Алиса забылась сном, ее дыхание вырывалось из горла со свистом и бульканьем. Я вышла из сарая и увидела Зака. Скрестив ноги, он сидел на земле в косых лучах послеобеденного солнца и перекатывал в зубах соломинку. Я подсела к нему. Немного погодя он сказал:

– Знаешь, а я ведь видел, как он упал.

Я поняла, что Зак до сих пор ходил за отцом везде, где только мог.

– Я искал яйца птиц в гнездах на деревьях, наверху загона, – продолжил он. – И всё видел. Вот он стоял и в следующий миг рухнул.

Зак выплюнул соломинку.

– Он пошатнулся, как пьяный. Затем приподнялся, держась за вилы, но снова упал, и больше я его не видел среди пшеницы.

– Мне жаль. Это, наверное, было страшно.

– Почему тебе жаль? Это ей должно быть жаль, – он кивнул на сарай за нашими спинами, откуда доносилось хриплое дыхание Алисы. Скопившаяся в ее легких жидкость боролась с воздухом.

– Он умирает, да?

Я не хотела ему лгать и кивнула.

– Ты можешь сделать что-нибудь? – спросил он и вдруг схватил меня за руку.

Из всего, что произошло за последние несколько дней – болезнь папы, появление Алисы, – самым странным казалось то, что сейчас Зак тянулся к моей руке, совсем как в детстве.

Когда мы были младше, Зак нашел в пересохшем русле маленький черный камень с отпечатком причудливого узора древней улитки. Улитка превратилась в камень, а камень – в улитку. Вот и мы с Заком стали точно та окаменелость. Мы словно просочились, вросли друг в друга. Изначально – потому что близнецы, а затем – благодаря годам, проведенным вместе.

И выбор тут ни при чем, так же, как камень или улитка не выбирали свой вечный союз. Я сжала его руку.

– Что я могу сделать?

– Что-нибудь. Не знаю. Хоть что. Это несправедливо, что она убивает его.

– Это не так. Она же не назло. С ней было бы то же самое, заболей он первым.

– Все равно это несправедливо, – повторил он.

– Болезнь вообще несправедлива, для всех. Но это просто случается.

– Вовсе нет. С Альфами такого не происходит, мы никогда не болеем. Это всегда вина Омег. Они слабые и больные. Несут в себе заразу после взрыва. И она такая. И теперь утягивает папу за собой.

Я не стала с ним спорить. Что правда, то правда – Омеги и в самом деле больше подвержены болезням.

– Но это не ее вина, – попыталась заступиться я. – Если бы он упал в колодец или его забодал бык, то тоже забрал бы ее с собой.

Он отбросил мою руку.

– Ты не переживаешь за него, потому что ты не одна из нас.

– Конечно, переживаю.

– Тогда сделай что-нибудь, – воскликнул он и со злостью утер слезинку, блеснувшую в уголке глаза.

– Я ничего не могу сделать, – ответила я.

Провидцы, по слухам, обладали многими разными способностями: предсказывали погоду, находили источники в засушливых землях, безошибочно угадывали чью-то ложь. Но я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь обладал умением исцелять. Мы не могли изменить мир – только воспринимали его по-особенному.

– Я никому не скажу, – зашептал он. – Если ты поможешь ему, я не скажу ни слова. Никому.

Но не имело значения, поверила я ему или нет.

– Я ничего не могу сделать, – повторила я.

– Какой смысл тогда в твоей мутации, если ты даже не можешь сделать что-нибудь для него?

Я снова тронула его за руку.

– Он – и мой папа тоже.

– У Омег нет семьи, – отрезал он, отдергивая руку.

* * *

Алиса и папа прожили еще два дня. В ту ночь мы с Заком спали в сарае, сквозь сон различая хриплое дыхание Алисы. Внезапно я проснулась, потрясла Зака и сказала, не думая скрывать свои видения:

– Беги к папе. Скорее.

Он ушел сразу, даже не стал меня ни в чем обвинять. Я слышала, как его шаги раздавались на гравийной дорожке, ведущей к дому. Я поднялась и тоже собиралась пойти – ведь рядом умирал мой отец. Но неожиданно Алиса открыла глаза, сначала на миг, потом подольше. Мне не хотелось бросать ее одну в кромешной темноте незнакомого сарая, поэтому я осталась с ней.

Их похоронили вместе на следующий день, хотя на могильной плите значилось только имя отца. Мама сожгла ночную сорочку Алисы вместе с простынями с обеих кроватей, пропитанными потом лихорадки.

Единственным осязаемым напоминанием о существовании Алисы остался большой медный ключ, висевший у меня на шее под платьем. В ту ночь перед смертью Алиса, открыв глаза, увидела, что мы с ней одни. Она сняла с шеи ключ на веревке и передала мне.

– Позади моего дома, под кустами лаванды, зарыт сундук. То, что в нем лежит, поможет тебе, когда ты туда отправишься.

Затем она зашлась в приступе кашля. Мне не хотелось принимать еще один непрошеный подарок от этой женщины.

– Откуда вы знаете, что это буду я?

Она снова закашлялась.

– Я этого не знаю, Касс. Просто надеюсь, что это так.

– Почему?

Я ухаживала за ней больше, чем Зак, как могла облегчала страдания этой чужой и дурно пахнувшей женщины. Почему она желала мне такое? Она снова вложила ключ в мою руку.

– Потому что твой брат полон страхов. Если он окажется Омегой, то попросту не выдержит.

– Это не страхи, он, наоборот, сильный, – я сама не знала наверняка, кого защищала – его или себя. – Просто злой.

По сараю прокатился скрипучий смех Алисы – почти неотличимый от приступа кашля.

– Да уж, еще какой злой. Но это почти одно и то же.

Она нетерпеливо отвела мою руку, когда я снова попыталась вернуть ключ. В конце концов я взяла его и спрятала, но все равно мне казалось, что это стало словно бы признанием, пусть и самой себе.

Стоя на кладбище и морщась от безжалостного солнца, я смотрела на Зака и понимала, что скоро всё закончится. Я чувствовала, что со смертью папы в сознании Зака что-то изменилось. Словно ржавый замок, который, наконец, поддался, эта перемена открыла путь его решимости.

Теперь наш дом наполнился ожиданием. Мне стало сниться клеймо. Во сне той первой ночи я положила руку Алисе на лоб и почувствовала шрам, обжигающий ладонь.

* * *

Всего через месяц после похорон я пришла домой и обнаружила там местного Советника. Стоял конец лета. Свежескошенное сено кололо ноги, пока я пересекала поле. Еще издали, от реки, я заметила, что над крышей нашего дома поднимается дым, и с удивлением подумала, зачем понадобилось разводить огонь в такой жаркий день. Они поджидали меня внутри. Когда я увидела черные железные рукояти щипцов, торчащие из огня, услышала шипение горящей плоти – сны всех моих последних ночей, – тут же развернулась, чтобы убежать. Но мама крепко схватила меня.

– Ты же знаешь, Касс, Советника с низины.

Я не вырывалась, но не могла отвести глаз от огня, где на углях лежали раскаленные докрасна щипцы с вензелем на конце в форме знака Омег. Он выглядел гораздо меньше, чем виделось во сне. Мелькнула мысль, что знак такой маленький, потому что щипцы делают для клеймения младенцев.

– Кассандра, мы ждали тринадцать лет, чтобы разделить вас с братом, – изрек Советник. Он напомнил мне отца – такие же большие и сильные руки. – Это слишком долго. Один из вас жил здесь, хотя ему тут не место, а второй пропускал занятия в школе. Мы не можем оставить здесь Омегу, он заражен и опасен для всей деревни. И особенно опасен для своего близнеца. Каждый из вас должен занять свое место.

– Здесь наше место! Это наш дом! – закричала я, но мама сразу меня оборвала:

– Зак нам всё рассказал, Касс.

Советник продолжил:

– Твой близнец пришел ко мне.

Зак стоял за спиной Советника, слегка склонив голову. Теперь он посмотрел на меня. Не знаю, что я ожидала увидеть в его глазах. Скорее всего, торжество. Возможно, раскаяние. Однако в них читалась привычная настороженность. И, пожалуй, страх. Но меня и саму обуял ужас, снова приковавший всё моё внимание к щипцам. Я переводила взгляд от длинной черной рукояти к вензелю на конце – змеиному завитку, лежащему на горящих углях.

– Откуда вы знаете, что он не врет? – спросила я Советника.

Тот рассмеялся.

– Кто же станет врать о таком? Зак проявил мужество. – Он шагнул к камину и поднял щипцы. Со знанием дела дважды постучал ими о железную решетку, чтобы стряхнуть налипшую золу.

– Мужество? – я высвободилась из маминых рук.

Советник отступил от огня, высоко держа щипцы. К моему удивлению, мама больше не стала хватать меня или останавливать, когда я снова попятилась назад. Зато Советник метнулся с поразительной быстротой, учитывая то, какой он крупный. Затем схватил Зака за шею и одной рукой прижал к стене рядом с очагом. Во второй руке слегка дымились щипцы – прямо у лица Зака. Я в недоумении тряхнула головой, будто пытаясь найти смысл в происходящем безумии. И в этот момент встретилась глазами с Заком. Даже сейчас, когда к нему поднесли щипцы и их тень легла на лицо, на его губах играла победная улыбка. Я им даже восхитилась. Мой брат, мой сильный и умный близнец. В конце концов ему удалось удивить меня. А смогу ли я удивить его? Подыграть блефу и позволить, чтобы его заклеймили и изгнали? Я почти заставила себя так и сделать, но затем увидела, как торжествующая улыбка растаяла, обнажив страх, жгучий, как сами щипцы. Я почувствовала этот шипящий жар в паре дюймов от его кожи, и меня передернуло.

– Он солгал. Это я – провидец, – я заставила себя говорить спокойно. – Он знал, что я расскажу правду.

Советник убрал щипцы, но Зака не выпустил.

– Почему ты не сказал нам, если знал, что это она?

– Я пытался! Все эти годы. Никто мне не верил, – произнес Зак сдавленным голосом – крепкая рука Советника всё еще сжимала его горло. – Я не мог этого доказать. И не мог подловить ее.

– Откуда нам знать, что мы можем ей верить сейчас?

Для меня даже стало облегчением рассказать, наконец, всю правду: как вспышки видений приходили ко мне сначала по ночам, а потом и наяву. Как я просыпалась, ослепленная взрывом. Как знала о событиях прежде, чем они происходили: упавший сук, кукла, даже клеймо. Мама и Советник слушали меня очень внимательно. Только Зак, который уже всё знал, выказывал нетерпение. Наконец заговорил Советник:

– Ну что ж, ты достаточно долго от нас увиливала. Если бы не твой брат, ты бы и дальше могла нас дурачить.

Он погрузил щипцы в угли с такой силой, что они стукнулись о металлическую решетку.

– Неужели ты считала, что чем-то отличаешься от остальных грязных Омег? – Он не выпускал щипцы из рук. – Лучше, чем они, только потому, что ты – провидец?

– Видишь это? – Он вытащил щипцы из огня и схватил меня за горло.

Щипцы оказались совсем близко от моего лица и подпалили несколько прядей. От запаха жженных волос и пышущего жара я зажмурилась.

– Видишь это? – спросил он снова, взмахивая щипцами перед моими сомкнутыми веками. – Вот кто ты есть.

Я не кричала, когда тяжелая рука Советника придавила раскаленное железо ко лбу, хотя слышала, что Зак от боли испустил вопль. Я прижала руку к груди и стиснула ключ. Я сжала его так сильно, что позже, наверху, увидела, что на ладони остался отпечаток.