Читать книгу Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши - Франческа Картье Брикелл - Страница 10

Весенняя свадьба

30 апреля 1898 года. В Париже весна. У церкви Мадлен неподалеку от Елисейского дворца собралась толпа в надежде увидеть хоть одним глазком 16-летнюю невесту, прибывшую в сопровождении отца. Разглядывая туалеты друг друга и пытаясь занять место получше, гости жаждали увидеть, во что будет одета внучка известнейшего в мире модельера в самый важный день своей жизни.

Стоя у алтаря, 23-летний жених приятной наружности чувствовал себя неловко. Как правило, Луи Картье любил быть в центре внимания, особенно в окружении сливок парижского общества. Но этот день не был обычным. Луи поглядывал на отца, ища поддержки, в то время как тот приветствовал сотни гостей, съезжавшихся к церкви. Зарождался союз двух великих семей. Великой пока была лишь одна семья – Вортов, вторая же только стремилась к величию.

За несколько дней до свадьбы Луи пришел к отцу в полном отчаянии. Он уверял, что не может жениться на этой девушке. Она ему не подходит. Он понимал, что союз будет полезен для бизнеса, но как же личная жизнь? Она сделает его несчастным. Она не похожа на других девушек: ее настроение меняется за минуту – от угрюмости до истерики. Его 14-летний брат Жак тоже это заметил: «Я провел несколько часов наедине с ней и был потрясен ее странностью и меланхолией; я чувствовал, что она не совсем в себе».

Позднее Жак будет вспоминать, как вскоре после знакомства Андре-Каролина заставила его прочитать несколько странных книг, выбор которых удивил его, учитывая ее юный возраст. Пока он читал, она «сидела молча в течение нескольких часов с отсутствующим видом. Но иногда вдруг становилась слишком веселой без каких-либо причин». Он был вынужден признать ее «душевнобольной». Он знал, о чем говорит. «Я и раньше был свидетелем нервных кризисов». Он имел в виду свою мать, Алису.

Луи умолял отменить свадьбу. Альфред, который сам женился по расчету два десятка лет назад, не хотел и слышать об этом. Разговор закончился сильнейшей ссорой. Жак, которого брат попросил присутствовать при разговоре, был потрясен силой реакции отца: «Я стал свидетелем сцены, когда отец буквально заставлял брата жениться, схватив его за руки и высказывая озабоченность будущим семьи и бизнеса… если бы не обязательства, сковывавшие брата, я уверен, что он разорвал бы помолвку».

Слева – Луи Картье в возрасте 23 лет в 1898 году; справа – 13-летняя Андре-Каролина Ворт в 1894 году. Обе фотографии сделаны Надаром

Но выхода не было. Пока Луи стоял у алтаря, внимание всех присутствующих было приковано к дверям церкви, где появился силуэт Андре-Каролины в сопровождении отца. Луи пытался справиться с внутренним дискомфортом. Подняв вуаль, он увидел знакомое отсутствующее выражение в глазах невесты. Она выполняла свадебные ритуалы «в бессознательном состоянии». Жак, стоявший у алтаря рядом с братом, позднее вспоминал «отсутствующее выражение, потрясшее меня… я был уверен в том, что она больна, молодая девушка… для которой идея гармонии не имела никакой ценности».

Если это и было так, газеты оставались в полном неведении. Парижские журналисты с восторгом писали о толпе, собравшейся на ступенях величественной церкви, похожей на греческий храм, чтобы увидеть «прелестную невесту в блеске молодости». Больше всего их занимала ее семья. В конце концов, она была внучкой самого великого мсье Чарльза-Фредерика Ворта, оказавшего «великую услугу Франции, развивая индустрию роскоши». Комментарии журналистов по поводу Ворта и французской роскоши могли бы затронуть и Cartier как фирму, занятую ювелирными продажами, однако ни семья Картье, ни фирма не были упомянуты. Молодой Луи Картье был настолько не известен публике, что Le Figaro дважды пришлось пояснить, кто же стал женихом Андре-Каролины.

Именно поэтому Альфред был настойчив и велел старшему сыну выполнять его указания. Договорные браки были нередки во Франции; этот союз должен был создать прочную связь между мало известными за пределами Парижа Картье и всемирно признанными Вортами. Когда в 1895 году Чарльз-Фредерик Ворт умер, его дело перешло к сыновьям Гастону и Жан-Филиппу. В нормальной ситуации Картье пришлось бы побороться, чтобы войти в семью Вортов, но поскольку на Андре-Каролине лежала печать незаконнорожденной дочери, она не могла выйти замуж за аристократа. Жан-Филипп, желавший, чтобы его дочь вышла замуж за уважаемого человека, приветствовал предложение Альфреда от лица его старшего сына. И так же, как Луи-Франсуа обсуждал брачный контракт своего сына с семьей Гриффей два десятилетия назад, Альфред договаривался о будущем союзе своего сына.

Условия контракта были выгодными для Картье. Луи, женившийся на любимой дочери Жан-Филиппа, получал не только очень приличное приданое в 720 000 франков (около $3,85 миллиона сегодня), но и доступ к лучшим потребителям роскоши в мире. Когда Дж. П. Морган услышал, что внучка его покойного друга Чарльза-Фредерика Ворта собирается замуж за Луи, он нанес тому визит, пообещав покровительство – и тут же купил украшений на 50 тысяч.

Когда Альфред впервые озвучил сыну идею этого брака, тот оказался не против, поскольку любил быть на авансцене. На Андре-Каролину было приятно смотреть (в пору ухаживания он прозвал ее Хорошенькая), и он прекрасно понимал, как этот союз поможет семейному бизнесу. Но чем больше времени он проводил с будущей женой, тем серьезнее были сомнения. К тому времени, когда состоялась стычка с отцом накануне свадьбы, он уже принял решение. Он пойдет под венец только в том случае, если отец согласится на развод, если брак будет несчастливым. Альфред, страстно желавший, чтобы его договоренности с Жан-Филиппом не были нарушены, согласился с единственным условием сына, но выдвинул встречное требование: если развод произойдет по инициативе Луи, то не ранее чем после 10 лет брака. Это давало Картье достаточно времени, чтобы получить выгоду от союза с Домом Ворта.

Дом 13 по Рю де ла Пэ

С детства братья Картье мечтали построить семейный бизнес, который превратится в самую известную в мире ювелирную фирму. К 1898 году, когда Луи присоединился к отцу в шоуруме на Итальянском бульваре, у Cartier была надежная клиентская база и несколько постоянных покупателей из-за рубежа, но до известности вне Франции еще было далеко. Они жаждали заполучить американских гранд-дам, образ жизни которых воплощала Элис Рузвельт Лонгворт. Вашингтонская пресса писала о том, как они «покупали наряды в Париже, возвращались домой, может быть, пускались в короткое путешествие вверх по реке, потом посещали Ньюпорт, потом опять по реке; Нью-Йорк на Рождество, затем снова Париж и покупка новых платьев, потом Лондон. Это была жизнь, похожая на бесконечную рождественскую пьесу».

Примыкающая к Вандомской площади, Рю де ла Пэ была первой точкой, куда устремлялись любители роскоши в Париже. Магазин Ворта находился в доме номер 7, ювелир Меллерио – в доме 9, отель Westminster в доме 11–13; вся улица была заполнена стильными дамами и их богатыми ухажерами. Луи-Франсуа и Альфред всегда знали, что местоположение – это главное; теперь и Луи понял это. Благодаря приданому жены он мог позволить себе такой шаг. Когда часть отеля Westminster была выставлена на продажу в 1899 году, Cartier купил магазин в доме 13, вторую часть дома купила бельевая фирма. Расширение до магазина с большими витринами (занявшего весь дом 11–13 на Рю де ла Пэ) произойдет спустя десятилетие, в 1912 году. Но в тот момент половина нижнего этажа дома была вполне достаточна. Новый магазин оборудовали новейшей техникой, в том числе – электричеством и телефоном. Был и собственный автомобиль для доставки товаров.

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Число 13 всегда было счастливым для Картье. Я не уверен, родилось ли это суеверие до или после того, как Альфред и Луи перевели фирму в дом номер 13 по Рю де ла Пэ. Может, именно поэтому они должны были его заполучить! В любом случае, ко времени моего рождения это было именно так.

На Итальянском бульваре Cartier продавали украшения и другие декоративные предметы, купленные в разных мастерских или у индивидуальных клиентов. Теперь у Луи появилась возможность перевернуть старую бизнес-модель. Он не видел будущего в продаже чужих вещей. Если семейной фирме суждено было выделиться, то это должны были быть уникальные вещи стиля Cartier.

Луи начал собирать команду людей, способных думать по-новому. В школе его ругали за то, что он «витал в облаках», но перед чистым холстом его богатое воображение было огромным преимуществом. Существующие украшения казались ему скучными, и он не хотел нанимать в Cartier уже работающих дизайнеров. Луи мечтал найти «изобретателей» – и вскоре новаторская группа была собрана. Производители кружев, скульпторы и создатели тканей сидели в студии бок о бок с дизайнерами интерьеров, архитекторами и кузнецами.

57-летний Альфред, двигавший компанию с 1870-х годов, оставался в бизнесе до конца жизни. Но с приходом Луи в фирму как будто влилась новая кровь, старые пути были отрезаны и появилась надежда на будущее. Альфред был счастлив дать сыну возможность создать свою марку, и в августе 1898 года была зарегистрирована новая компания: Cartier et Fils – «Картье и сын». И все же он опасался давать Луи слишком много ответственности. Сын сначала должен был проявить себя (лишь через пять лет, в 1903 году, Луи получил право доступа к банковскому счету компании). Его это не обескуражило и не остановило. Он был переполнен идеями, мечтал модернизировать все стороны жизни компании, даже если это приводило к стычкам с отцом.

Мадам Рико была первой женщиной, работавшей в Cartier. Альфред нанял ее низальщицей жемчуга примерно в то же время, когда Луи начал работать в фирме, с одним условием: она не имела права входить в дом номер 13 по Рю де ла Пэ. Она была очень умелой работницей, но поскольку принадлежала к «слабому полу», Альфред отказывал ей в праве присутствия в мужском коллективе, запирая в собственном офисе, находившемся в доме напротив. Результатом этого странного решения было то, что бесценные жемчужные нити постоянно курсировали взад-вперед, из здания в здание. Луи это совсем не нравилось. Перейдя улицу, он поговорил с мадам Рико и попросил ее тайно работать в доме 13. «Мы не скажем об этом отцу», подчеркнул он, и ей пришлось низать жемчуг в маленькой комнатушке под лестницей. У мадам Рико не было другого выхода: она рисковала вызвать гнев либо отца, либо сына.

Какое-то время это работало, пока однажды мадам Рико не покинула свою дыру в поисках стакана воды. Альфред, пришедший навестить сына, услышал шелест юбок. Заинтересовавшись, он последовал за звуком и, поймав бедную даму, яростно потребовал объяснений. В ужасе от перспективы потери работы, заплаканная низальщица жемчуга пыталась деликатно объяснить, что мсье Луи попросил ее работать здесь. Альфред бросился вверх по лестнице в офис сына и разразился такой бранью, что его крики были слышны во всем здании. Луи, до сих пор страдавший от того, что его силой принудили к несчастливому браку, не был готов во всем подчиняться отцу. Тем более, когда считал себя правым. Через некоторое время Альфред спустился к дрожащей мадам Рико и сказал ей, что она может остаться. Луи победил.

Ювелирная революция

Через два года после того, как Луи присоединился к отцу в ведении семейного бизнеса, марка Cartier не только оказалась на одной из самых известных торговых улиц мира, но начала получать известность за свои уникальные украшения.

В то время артистический мир был взбудоражен подъемом ар-нуво – стиля декоративного искусства, который черпал вдохновение в свободных текучих формах природы. Такие ювелиры, как Лалик, Вевер и Фуке, использовали полудрагоценные камни, формованное стекло и эмаль, создавая украшения, которые ценились за оригинальность и дизайн больше, чем за стоимость материалов. Но Луи не интересовало то, что делали современники, и не нравился ар-нуво. Он хотел делать вечные вещи. Поэтому посылал своих дизайнеров на прогулки по Парижу, настаивая, чтобы они смотрели по сторонам, а не заглядывали в витрины конкурентов. В качестве источника вдохновения его более всего привлекал образ Франции XVIII века; он призывал своих художников внимательно изучать детали исторической архитектуры: украшения над дверями, гирлянды фруктов в Малом Трианоне и балконы с коваными решетками в виде венков. Луи интересовала оригинальная среда прошлого века, а не ее современные интерпретации; альбомы его команды постепенно заполнялись набросками. Именно они, дополненные более детальным изучением книг с орнаментами XVIII века, легли в основу стиля «гирлянда» Cartier. Парижские чугунные балконы с декоративными венками и возвышением в центре превратились в тиары. «В его глазах, – писал впоследствии внук Луи, – XVIII век означал блестящее прошлое и влиятельность Франции». Он хотел возродить в своих изделиях дух прошлых дней и блеск версальского двора.

Королева Бельгии Елизавета в тиаре 1910 года из платины с бриллиантами

Но вдохновение было только частью создания украшений. Главной проблемой стиля «гирлянда» стала легкость и воздушность – как в металле, так и в драгоценных камнях. Золото и серебро, традиционные металлы для закрепления бриллиантов, выглядели слишком тяжелыми для воплощения замысла Луи: он хотел, чтобы «играли» только бриллианты. И, экспериментируя, начал пробовать другие металлы.

Платина в то время использовалась в основном для промышленных целей и была практически недоступна для ювелиров, поскольку им требовалось совсем небольшое количество. И, как позже отметил Луи, «было непросто превратить тонкий металл в оправу для драгоценных камней». В конце концов, никому не нужна прекрасная тиара, бриллианты из которой падают в суп. Чтобы адаптировать металл для использования в ювелирном деле, Луи пришлось хорошенько посмотреть по сторонам. Решение нашлось в самом непредсказуемом месте – под железнодорожным вагоном. «Только когда мы изучили механику пружин и соединений спального вагона, смогли приспособить металл к своим целям».

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Луи был очень творческим и любознательным человеком, способным к самообучению. Всегда хотел знать, что, как и почему. Большинство людей с радостью наблюдают за сменой времен года. Дядя Луи был из тех, кто хотел знать, почему и как она происходит. Когда я был маленьким, у него всегда находился для меня новый научный факт.

Вскоре Cartier совершил революцию в ювелирном деле, используя этот яркий и прочный металл. «Толстые крепления из золота и серебра, а также тяжелые бусы, известные на протяжении веков, были ювелирными доспехами, – объяснял он. – Применение платины – как вышивка, придуманная нами революционная инновация». В действительности платина использовалась в качестве эксперимента в ювелирном деле с XVIII века, но совсем не в том объеме, в каком это сделал Луи. Он покупал ее напрямую на платиновых шахтах в России; под его руководством она превращалась в идеально легкую и гибкую основу для закрепления бриллиантов. Таким образом, создавались изящные вещицы, отличавшиеся от громоздких золотых и серебряных украшений.

Позднее Cartier произведет собственный сплав твердой платины, добавив никель и иридий, и завоюет репутацию производителя самой яркой платины. Посетители дома 13 по Рю де ла Пэ – от членов королевских семей до банкиров – были в восторге. Соломон Джоэл, британский финансист, сделавший капитал на бриллиантовых копях Южной Африки, заказал Cartier украшения, которые показали бы камни в наилучшем свете. В результате получилась корсажная брошь с 34-каратным бриллиантом в форме груши. Эта вещь 1912 года до сих пор остается примером совершенной работы и уникального дизайна. В 2019 году она была продана более чем за 10 миллионов долларов.

Итак, использование платины, придуманное Луи, стало подлинным триумфом ювелирного дела. Это было поистине великое достижение, открывавшее широкую дорогу. Крепость, легкость и гибкость металла позволяла создавать изящные кружевные украшения. В тонких сетчатых колье-ошейниках платиновые нити становились невидимой поддержкой множеству бриллиантов; создавалось впечатление, что камни магическим образом «плавают» на коже. Одно из таких колье купила королева Александра в 1904 году.

Но еще более важным было то, что уникальные украшения из платины с бриллиантами ознаменовали собой особый «стиль Cartier». Как и было задумано, компания перестала продавать вещи, похожие на тысячи других. Теперь здесь создавались поистине произведения искусства от Cartier. Среди поклонников стиля «гирлянда» были короли, аристократы и богатые наследницы. Тиары были особенно популярны: в них блистали не только при британском дворе, но и во французской столице по вечерам понедельника и пятницы, когда дамы собирались на представление в парижской Опере, следуя затем на ужин – ужин в диадемах. Среди важных клиентов, полюбивших тиары в стиле «гирлянда», были Анна Гульд, миссис Кеппель (любовница Эдуарда VII), принцесса Мари Бонапарт и леди Астор.

Безусловно, Cartier не всегда будет использовать XVIII век в качестве источника вдохновения, но принцип Луи, его философия останутся неизменными: возвращение к истокам, глубокое понимание времени и его эстетики. Это и останется в веках как стиль Cartier.

Дочь

В профессиональном плане Луи успешно создавал себе имя, однако семейная его жизнь была далеко не гладкой. Вместе с Андре-Каролиной они переехали в дом на престижной авеню Монтень, принадлежавший ее отцу. И хотя окружающим они казались счастливой парой, вместе посещавшей балы и устраивавшей домашние приемы, Луи признался брату, что по-прежнему беспокоится по поводу поведения жены.

Зимой 1899 года 17-летняя Андре-Каролина объявила, что беременна. Если Луи надеялся на наследника, то ему пришлось разочароваться. В 4:40 утра 9 августа 1900 года на свет появилась Анна-Мари, первая из следующего поколения Картье. После родов Андре-Каролина стала еще более хрупкой. 25-летний Луи чувствовал себя в ловушке из-за ребенка и болезненной жены, поэтому проводил все больше времени вне дома. Его семья это не одобряла: «Какой стыд, что Луи, с его умом, не обладает силой воли», – писал брат Пьер брату Жаку. Но их критика была напрасной. У Луи был сильный характер, и братья прекрасно понимали, что «ему не нравится менять свои поступки или мнения». Поэтому вместо того, чтобы влиять на Луи, семья Картье попыталась помочь, сконцентрировавшись на маленькой Анне-Мари. 22-летний Пьер, 16-летний Жак и 15-летняя Сюзанн были поглощены племянницей, а Альфред – внучкой; они всегда защищали девочку.

Положительной стороной трудного брака было то, что семья жены по-прежнему открывала двери в высшее парижское общество. Луи посещал приемы, где блистали яркие личности: графиня Греффуль, знаменитая красавица и самопровозглашенная царица салонов Сен-Жермен, принц и принцесса де Полиньяк – наследница состояния хозяина фабрики швейных машин Singer. Он вступил в престижные клубы, такие как недавно образованный парижский теннисный клуб, куда его пригласил кузен Жак Ворт (в дальнейшем он дважды победил в парных соревнованиях Roland Garros). К 1907 году Луи стал членом Cercle Hoche – старейшего фехтовального клуба Франции, по рекомендации герцога Деказа и Бернара Десуше, промышленника, ставшего затем хорошим другом.

Помимо бесценных социальных связей, щедрое приданое жены помогало семейной лодке удержаться на плаву. В дополнение к 200 000 франков, полученных Луи в день свадьбы, Жан-Филипп обещал зятю выплачивать 50 000 в год (плюс проценты) в течение 10 лет – начиная с 1 апреля 1901 года. Номинально Луи оставался женатым человеком, но старался проводить дома как можно меньше времени; вскоре он стал известен как завсегдатай парижской ночной жизни.

Второй офис

В ресторане Maxim’s Луи Картье был как дома. Знаменитый своим красным диваном и множеством красивых женщин, модный ресторан на улице Руаяль считался социальным и кулинарным сердцем Парижа. Поход туда составлял для Луи приятную 10-минутную прогулку от Рю де ла Пэ – по иронии судьбы мимо церкви Мадлен, где он венчался.

Луи вырос в квартире над магазином Cartier, его пути пересекались со всеми богатыми и знаменитыми людьми Парижа – и ему всегда хотелось быть среди них, а не по другую сторону прилавка. Оскорбленный тем, что «голубая кровь» Парижа отвергала его семью как «торговцев», он наслаждался смешанным обществом в ресторане Maxim’s, где художники, бизнесмены и герцоги объединялись в пристрастии к прославленному рыбному филе и послеобеденным ликерам.

Настоящими звездами, однако, были куртизанки. Хозяин заведения Юджин Корнюш заявлял: «Пустой зал? Никогда! В каждом окне у меня сидит красотка, видная с улицы». Они появлялись в ресторане под руку с любовниками, разодетые в пух и прах – в попытке превзойти соперниц. Украшения, естественно, были важнейшей частью наряда: они должны были показать потенциальным воздыхателям, какова цена красоты и очарования. Некоторые дамы полусвета настолько перебарщивали с украшениями, что, как говорят, Кокто прокомментировал: «Это было средоточие бархата, кружев, лент, бриллиантов и всего того, что я не в силах описать. Раздеть такую женщину – все равно что выйти в свет с предварительным оповещением об этом за три недели. Это просто ходячий дом!»

Из разговоров с Жан-Жаком Картье

Дядя Луи, безусловно, был дамским угодником. И имел успех, поскольку был хорош собой и очарователен. Не думаю, что дедушка это одобрял, он был религиозен, как и два других его сына; но он позволял Луи многое – пока это не влияло на бизнес.

Пробираясь между столиками Maxim’s, Луи не мог не обращать внимания на собственные колье и корсажные броши, украшавшие дам. Если во времена Альфреда после франко-прусской войны Cartier поддержала куртизанка Леонида Леблан, купившая несколько безделушек, то сейчас Луи и его отец уже играли в высшей лиге: дамы приходили в дом 13 на Рю де ла Пэ не за мелочами. Испанская кокотка и актриса Каролина Отеро славилась любовью к украшениям. Эта самая желанная женщина Европы имела очередь из впечатляющих поклонников: от кайзера Вильгельма Второго до короля Испании, персидского шаха и череды русских великих князей, способных удовлетворить ее страсть к бриллиантам. В 1903 году она заказала Cartier «поразительное с технической точки зрения» колье, которое может считаться выдающимся даже сегодня. Камни для колье она предоставила сама, выпоров их из жакета-болеро, который для нее сделал ювелир Поль Хамелен.

Хьюго, знаменитый метрдотель ресторана Maxim’s, знавший всех и вся, описал типичную сцену экстравагантного соперничества между Отеро и Лианой де Пужи, одной из самых красивых ее соперниц:

В один из вечеров разыгрывался приз, когда появилась испанка Отеро, увешанная браслетами, колье, кольцами и тиарой с эгретом. Что за роскошь… Она была очень оживлена, килограммы рубинов, сапфиров, изумрудов и бриллиантов сверкали и переливались на ней. Столик мадам де Пужи оставался пустым. В конце концов появилась она – в простом черном платье, безо всяких украшений. Свои украшения она надела… на служанку, которая стояла рядом, усыпанная бриллиантами. Все в зале были шокированы! Мадам де Пужи победила. Мадам Отеро бросилась наружу, не удержалась и, остановившись у столика мадам де Пужи, страшно выругалась по-испански.

Для Луи, страдавшего от неудачного брака, вечера в Maxim’s были облегчением. Но предположение, что его вечера в городе были заполнены времяпрепровождением с прекрасным полом, было бы несправедливым. Он называл Клуб «своим вторым офисом», и этот офис приносил прибыль. Maxim’s был местом, где богатые женатые мужчины встречались с любовницами, поэтому перспективы ювелирных заказов возрастали. И почти каждый мужчина покупал как минимум две вещи: бриллиантовое колье для любовницы и продиктованную чувством вины тиару для ничего не подозревающей или огорченной жены.