Читать книгу Робинзоны космоса - Франсис Карсак - Страница 13

К тому времени, когда я разработал план экспедиции, мне стало ясно, что я люблю Мартину. Каждый вечер мы с ней поднимались к дому моего дяди, где вместе обедали. Иногда нас сопровождал Мишель, но обычно он приходил один, раньше. Я делился с Мартиной своими замыслами, и она дала мне немало полезных советов. Незаметно от деловых разговоров мы перешли к воспоминаниям.

Я узнал, что Мартина в тринадцать лет осталась без родителей, их целиком заменил ей Мишель. Он был астрономом, а потому, когда выяснилось, что у девочки явная склонность к точным наукам, привлек сестру к своей работе. Так уж вышло, что я был хорошо знаком с членами первой экспедиции «Земля – Марс» (ее глава Бернар Верильяк был моим кузеном) и мог рассказать Мартине немало интересного об этом межпланетном полете. Какой-то восторженный репортер даже сфотографировал меня между Бернаром и Сигурдом Ольсеном как «самого юного участника экспедиции», а потом на факультете насмешники не давали мне прохода. Тем не менее, когда мне предложили принять участие во втором перелете, я отказался, отчасти из-за того, чтобы не огорчать свою мать – какое благородство! – а отчасти просто из трусости, и тут уже благородством не пахло. Отыскав в дядиной библиотеке газеты того времени, я показал Мартине «знаменитую» фотографию. Она в свою очередь показала мне другой снимок: на докладе начальника экспедиции Поля Бернадака в пятом ряду слушателей слабой карандашной чертой были обведены головы юноши и девушки.

– Это Мишель и я. Как астроному, ему были выделены одни из лучших мест. Я запомнила тот день на всю жизнь!

– А знаете, я вас там, возможно, видел! Я помогал Бернару демонстрировать диапозитивы!

Через увеличительное стекло я смог рассмотреть на снимке лицо Мартины, тогда еще немного детское.

Так от вечера к вечеру мы становились друг другу все ближе и однажды, уже не помню как, перешли на «ты». А в один из вечеров, когда Мишель ожидал нас на пороге дома, мы появились перед ним рука об руку. С лукавой усмешкой он простер руки над нашими головами и торжественно произнес:

– Дорогие мои дети, как глава семьи даю вам свое благословение!

Немного смущенные, мы переглянулись.

– А что? Неужели я ошибся?

Почти одновременно мы ответили:

– Спроси у Мартины!

– Спроси у Жана!

И все трое покатились со смеху.

На следующий день я изложил на заседании совета свой давно уже вынашиваемый план экспедиции.

– Вы сможете, – спросил я у Этранжа, – переделать грузовик в своего рода легкий танк с дюралевой броней и башней для пулемета? Это помогло бы нам исследовать хоть какую-то часть поверхности Теллуса.

– Так ли уж это необходимо? – вмешался Луи.

– Еще как необходимо! Ты знаешь, что сырья у нас в обрез. Железной руды едва хватит на два года, и то если мы будем экономить. Нас окружают болота и степь, где рудные выходы искать очень сложно. Нам надо добраться до гор. Кстати, там мы, может быть, найдем и леса, которые поставят нам дешевую древесину, иначе мы скоро вырубим здесь все деревья, а их и так осталось немного. Может, мы встретим полезных для нас животных, может, отыщем уголь – кто знает! А может, найдем такое место, где нет гидр. Вряд ли они улетают далеко от своего болота!

– Каков будет, по-твоему, расход газойля?

– А сколько потребляет лучший грузовик?

– Двадцать два литра на сто километров. С грузом и по бездорожью выйдет около тридцати.

– Тогда, скажем, тысяча двести литров. В этом случае наш радиус действия составит две тысячи километров. Так сильно удаляться я не намерен, но мы ведь не по прямой ездить будем.

– Сколько человек тебе нужно?

– Семеро, считая меня самого. Думаю взять Бельтера, которого я уже научил распознавать основные минералы; Мишеля, если он пожелает…

– Конечно же пожелаю! Наконец-то займусь астрономией, так сказать, на месте событий, а не в телескоп…

– Ты мне будешь особенно полезен в том, что касается определения местоположения и топографических высот. Насчет остальных я подумаю.

План экспедиции был утвержден почти единогласно – воздержался лишь Шарнье. И на следующий день Этранж дал рабочим указания приступить к переделке грузовика.

Мы выбрали машину со сдвоенными задними баллонами. Слишком хрупкие стекла заменили плексигласом, позаимствованным из запасов обсерватории, проверили все замки и поставили на стеклоподъемники листы дюраля, которые могли в случае необходимости наглухо закрыть окна.

Перегородку между кабиной и кузовом мы разобрали, кузов расширили и превратили в каюту с полукруглой крышей, обшив каркас из прочных стальных дуг толстыми дюралевыми листами. Над крышей поставили вращающуюся башенку с автоматическим пулеметом двадцатимиллиметрового калибра; стрелок мог поворачивать ее с помощью педалей.

Кроме пушки, наше вооружение состояло из пятидесяти дальнобойных ракет длиной сто десять сантиметров, двух ручных пулеметов и четырех автоматов. Для пушки мы взяли восемьсот снарядов, для пулеметов – по шестьсот патронов на каждый, для автоматов – по четыреста. Шесть дополнительных баков по двести литров вместили запас горючего. В кузове установили шесть откидных коек в два ряда, по три друг над другом, маленький складной столик и ящики с продовольствием, которые одновременно должны были служить стульями. Инструменты, приборы, взрывчатка, баки с питьевой водой и маленький приемник-передатчик заняли все свободные углы внутри, а то, что не уместилось, мы привязали к крыше. Там же, вокруг башни, легли шесть новых шин для нашего броневика. Каюта освещалась двумя лампочками и тремя закрывающимися изнутри окнами. Бойницы в броне позволяли вести круговой обстрел. Мы заново перебрали весь мотор, всю ходовую часть, и в моем распоряжении оказалась достаточно мощная боевая машина, которой не страшны никакие гидры. Горючего нам должно было хватить на четыре тысячи километров, а запаса продовольствия – на двадцать пять дней. Во время испытаний грузовик легко шел по дороге со скоростью шестьдесят километров в час, но по пересеченной местности нужно было рассчитывать самое большее на тридцать.

Я тем временем продолжал подбирать экипаж. Вот кто должен был в него войти.

Начальник экспедиции и геолог: Жан Бурна.

Заместитель начальника: Бреффор.

Зоолог и ботаник: Вандаль.

Штурман: Мишель Соваж.

Изыскатель: Бельтер.

Механик и радист: Поль Шеффер.

Шеффер – бывший авиамеханик – был другом Луи. Кого взять седьмым, я не знал. Я с радостью позвал бы Массакра, но его присутствие в деревне было как минимум столь же необходимым. Оставив незаконченный список на столе, я куда-то вышел, а когда вернулся, внизу дерзким почерком Мартины уже было приписано: «Кухарка и санитарка: Мартина Соваж».

Сколько мы с Мишелем ни бились, нам так и не удалось ее отговорить. В конечном счете я был даже рад, когда Мартина заставила меня сдаться: она была сильна, смела, превосходно стреляла, и, кроме того, я был уверен, что в нашем броневике мы, в сущности, можем ничего не опасаться.

Последние приготовления подходили к концу. Каждый как мог рассовал свои книги и личные вещи, каждый выбрал себе спальное место. Мартина заняла верхнюю койку справа, а я – слева. Подо мной были Вандаль и Бреффор, под Мартиной – Мишель и Бельтер. Шефферу предстояло спать на сиденье водителя: для его ста шестидесяти сантиметров кабина была достаточно широка. Боясь, что внутри будет слишком жарко, мы установили дополнительный вентилятор. Люк в крыше и лесенка позволяли выбраться наверх, но при малейшей опасности все должны были немедленно прятаться в кузов.

И вот настало утро голубого дня, когда мы заняли свои места. Я сел за руль. Мишель и Мартина – рядом со мной, Шеффер, Вандаль и Бреффор вылезли на крышу, а Бельтер забрался в башню, к пушке; со мной он был на связи по телефону. Перед отъездом я убедился, что водить машину, исправлять обычные поломки и стрелять из пулемета может каждый из нас. Пожав руки друзьям и обняв на прощание дядю и брата, я завел грузовик. Мы свернули на дорогу к замку. Бельтер из люка башни долго еще махал рукой Иде, которая в ответ размахивала платком. Я был взволнован, счастлив и распевал во всю глотку. Мы проехали мимо развалин, потом вдоль полотна узкоколейки и по новой, едва намеченной дороге выбрались к руднику. Наблюдатели были на местах. Несколько рабочих прохаживались группами перед началом смены, другие закусывали. Дружески простившись с ними, мы двинулись дальше, в степь, прямо по серой теллусийской траве. Сначала еще попадались земные растения, но вскоре они исчезли. Через час последняя колея, самая крайняя точка, куда мы доезжали во время наших разведок, осталась позади. Перед нами была неведомая планета.

Легкий западный ветерок волновал траву, которая с сухим шелестом ложилась под колеса грузовика. Почва была твердой и удивительно ровной. Серая степь расстилалась вокруг, на сколько хватало глаз. На юге собирались редкие белые облака, «обыкновенные облака», как заметил Мишель.

– В каком направлении рванем? – спросил он, раскладывая на планшете свои штурманские приборы.

У Теллуса оказалось такое же постоянное магнитное поле, как у Земли, и наши компасы действовали превосходно, с той лишь разницей, что здесь все было наоборот, так что северный конец стрелки указывал на юг.

– Сначала – прямо на юг, потом – на юго-восток. Так нам удастся обогнуть болото. По крайней мере, я на это надеюсь. Затем – к горам.

В полдень мы остановились и первый раз позавтракали «под сенью грузовика», как выразился Поль Шеффер, – сенью скорее воображаемой, чем реальной. Хорошо еще, что нас освежал слабый ветерок.

Мы весело попивали вино, когда трава рядом с нами вдруг зашевелилась и оттуда выскочила плоская гадюка. Не дав нам опомниться, она ринулась вперед и впилась… прямо в левую переднюю шину грузовика, которая тотчас начала оседать с характерным шипением.

– Мать твою! – выругался Поль, прыгнул в кабину и выскочил обратно с топором в руках.

– Не испортите ее, прошу вас! – кричал Вандаль, но Поль не обращал внимания; одним ударом он рассек змею, да так, что лезвие топора ушло в почву по самую рукоятку.

Мы покатились со смеху.

– Не уверен, что добыча показалась ей достаточно сочной, – проговорил Мишель, пытаясь разжать челюсти гадюки.

Но для этого понадобились клещи. Размонтировав шину, мы убедились, что желудочный сок этой твари обладал невероятной силой: резина уже сморщилась, а корд вокруг прокола растворился бесследно.

– Прошу прощения, – сказал Мишель, поворачиваясь к останкам рептилии. – Не знал, что вы способны переваривать каучук!

Мы поехали дальше, держа среднюю скорость двадцать пять, тридцать километров в час. К вечеру позади осталось триста километров. Несколько раз я пытался свернуть влево, но там все еще тянулось болото. Ночь прошла спокойно. Лишь на следующий день после трех часов быстрой езды мы смогли наконец изменить направление. По-прежнему вокруг шелестела серая трава, изредка попадались кусты, да несколько раз нам пришлось объезжать овраги. Мы двигались к горам, возвышающимся на линии горизонта. Часов в десять погода начала портиться, и, когда мы остановились для полуденного завтрака, дождь вовсю барабанил по дюралевой броне. Поели, не выходя из машины, кое-как, в тесноте. Тем временем дождь превратился в ливень, видимость была отвратительной, и я решил переждать.

Мы приоткрыли окна, чтобы в машине было свежее, и расположились кто как хотел: одни – на койках, другие – вокруг стола. Я полулежал на переднем сиденье, Мишель и Мартина сидели на пороге проема, соединявшего кабину с кузовом. Лениво текла беседа. Мы с Мишелем дымили трубками, остальные покуривали сигареты. Благодаря какой-то счастливой случайности в деревне, помимо большого запаса табака, у одного из жителей оказалась табачная рассада, и теперь мы сами выращивали табак, не опасаясь вмешательства акцизных чиновников.

Дождь лил семнадцать часов подряд и, по словам дежурных, не прекращался ни на минуту. Когда мы утром проснулись, он все еще шел, хотя и не так сильно. Вся равнина была покрыта водой: плотный перегной медленно впитывал влагу. Мишель попробовал тронуться с места; грузовик забуксовал, но потом покатился, осторожно набирая скорость. К концу третьего дня пути мы проехали уже шестьсот пятьдесят километров и заметно приблизились к горам. Местность менялась: теперь вокруг были цепи холмов, вытянутые с юго-запада на северо-восток. Между двумя такими цепями мне удалось сделать очень важное открытие.

Вечерело. Мы остановились у подножия красноватого глинистого холма, на котором даже трава не росла. Захватив автомат, я вылез из грузовика и отправился прогуляться. Шел я не торопясь: поглядывал время от времени на небо и раздумывал над тем, можно ли применять на Теллусе законы земной геологии. Когда я уже склонялся к положительному ответу, мне почудилось в воздухе что-то странное, необъяснимое, но очень знакомое! Я остановился. Передо мной было небольшое маслянистое болотце со скудной растительностью: пучки рыжей, ржавой травы лишь кое-где торчали из воды, затянутой радужной пленкой. От неожиданности я чуть не подскочил: от болотца тянуло нефтью!

Я приблизился. Там, где болото слегка вдавалось в берег, на поверхность вырывались пузырьки газа. От огня зажигалки они легко вспыхивали, но это еще ничего не доказывало – обыкновенный болотный газ тоже горит. Но радужная пленка… По всем признакам здесь была нефть, и, очевидно, на незначительной глубине. Я обследовал местность. Слой глины, из которой состоял холм, здесь переходил в темный сланец, а в ста метрах от болотца сланцевый пласт упирался в обрыв из белого известняка. Все признаки сброса были налицо! Это меня обеспокоило. В результате сброса нефть могла разлиться по поверхности – тогда месторождение было бы для нас потеряно, – но могла и остаться совсем неглубоко. Одно, во всяком случае, было несомненно: нефть на Теллусе есть, и мы сможем ее добывать, так или иначе.

Тщательно отметив на маршрутной карте это место, мы двинулись дальше, огибая с юга гряду гор, вернее, высоких холмов, так как они не поднимались выше восьмисот метров. Это была известняковая гряда, по-видимому, совсем недавнего происхождения: следы эрозии на ней почти не были заметны. В одной отвалившейся глыбе я нашел окаменелую раковину, похожую на нашу земную брахиоподу. Значит, на Теллусе, кроме бескостных гидр, есть или были существа с твердым панцирем.

Растительность по-прежнему оставалась унылой и однообразной, серая трава да серо-зеленые деревья, то есть просто кусты. На остановках Вандаль превращал стол в лабораторию и склонялся над микроскопом, но до сих пор ему не удалось обнаружить ничего сенсационного. Клетки растений были такими же, как на Земле, если не считать того, что многие имели всего по одному ядру. У этих растений не было цветов: они размножались спорами, как на Земле в палеозойскую эру.

Сразу же за цепью холмов перед нами предстала могучая горная гряда со снеговыми вершинами. Центральная была особенно хороша! Ее гигантские размеры поражали глаз. Черная как ночь, под ослепительной снежной шапкой, эта гора стояла на равнине огромным конусом с геометрически правильными очертаниями. Мы назвали ее «горой Тьмы».

Мы покатили прямо к ней. Мишель сделал прикидку, произвел простейший подсчет и даже присвистнул от удивления:

– Ого! Почти двенадцать семьсот!

– Двенадцать? Выходит, она выше Эвереста на…

– Да, на три с лишним тысячи метров.

– Но почему так хорошо видно вершину? Ведь она должна быть над облаками…

– Да потому, что облаков тут как раз нет. Они вообще, судя по всему, на Теллусе встречаются редко. Зато уж если польет дождь!.. Вспомни, что было позавчера!

– Похоже, однако, дожди здесь бывают гораздо чаще, чем ты думаешь. Без воды вся эта растительность давно бы уже погибла!

Мы двигались к подножию горы Тьмы без происшествий, как вдруг перед нами возникло почти непреодолимое препятствие. Местность резко пошла под уклон, и мы увидели внизу, на дне широкой долины, реку. Берега ее покрывали древовидные растения: из всего, что нам до сих пор попадалось, ничто еще так не походило на наши земные деревья. У них были даже соцветия, которые Вандаль сравнил с пестиками некоторых голосемянных.

Но как переправиться через реку? Не очень широкая, всего метров двести, она была глубока и стремительна, с черной, жуткой водой. В память о родном крае я назвал ее Дордонью. Гидры вряд ли могли обитать в ее быстрых водах, но на всякий случай следовало держаться настороже.

Мы двинулись вверх по течению, надеясь отыскать более подходящее место для переправы, и к вечеру неожиданно для нас самих достигли истоков реки: уже глубокая и полноводная, она вытекала из-под известнякового обрыва, поросшего кустарником. Нелегко было провести машину по этому скалистому мосту, заваленному крупными обломками и пересеченному рытвинами, но в конце концов нам это удалось. По противоположному берегу мы спустились ниже и повернули прямо к пику Тьмы.

Из-за обмана зрения нам казалось, что этот пик примыкает к горной гряде, но на самом деле он одиноко возвышался на равнине, далеко впереди остальных гор. Базальт и черная лава сверкали на монолитном теле великана – еще одно доказательство недавней вулканической деятельности. Жидкие лавы обычно сглаживают неровности склонов, пока сами не начинают трескаться и разрушаться.

Широкие потоки застывшего вулканического стекла – обсидиана – спускались к самому подножию горы. К одному из них я подошел, даже не подозревая, что здесь меня ждет поразительная находка. Куча обсидиановых осколков лежала на выступе. Один из них привлек мое внимание. Казалось, ему была искусственно придана форма лаврового листа. Точно такие же наконечники для стрел делали наши далекие земные предки в солютрейскую эпоху.