Читать книгу Интервью сына века - Фредерик Бегбедер - Страница 4

Нет, мне снится, не может быть, чтобы я обедал с Филиппом Соллерсом! Мужик, что сидит напротив, серьезен, говорит о литературе, его нельзя назвать ни легкомысленным, ни легковесным. Тут, должно быть, какая-то ошибка. Возможно, это ряженый, двойник, печальный клон, загримированный пародист. Тем не менее на пальцах у него перстни, меж пальцев зажат мундштук с сигаретой, волосы пострижены а-ля Эрве Базен, и пьет он «Кровавую Мэри». Может, это Лоран Жерра,[16] переодетый Филиппом Соллерсом? Или нас снимают скрытой камерой для «Сюрприз сюр-приз». Вот ведь незадача: я-то готовился просто заглянуть в «Клозери де Лила»[17] и потрепаться о том о сем с балагуром и шутником. А тут – воин во всеоружии, защитник изысканного вкуса.

Ф. С. «Фигаро» ждет, что мы будем валять дурака? Надо сделать наоборот.

Ф. Б. Зачем?

Ф. С. Вы меня удивляете, юноша. Вы что ж, не видите, что всем заправляют те, кто сеет хаос?

Надо пояснить: Париж бурлит, потому что Соллерс опубликовал в «Галлимаре» свой новый роман «Мания страсти». Отзывы исключительно положительные: мол, это лучший его роман после «Женщин». Я заказал себе хамон patanegra на доске и бокал бордо. Субъект по другую сторону стола, выдающий себя за Соллерса, взял только яйцо под майонезом.

Ф. Б. А сколько времени вам понадобилось, чтобы написать последний роман?

Ф. С. Три года. Вы в курсе, что 3 февраля начался год Дракона? Это единственное мифическое существо китайского календаря. А почему китайцы носят нефрит, знаете? Согласно легенде, этот камень – затвердевшая сперма дракона.

Я не вижу никакой связи с моим вопросом, но неожиданно успокаиваюсь. Нет, это всамделишный Соллерс, потому что больше никто в континентальной Европе не станет интересоваться спермой дракона. Теперь, когда мое беспокойство улетучилось, я могу сказать ему все, что думаю о «Мании страсти» (это лучший его роман после «Странного одиночества». – Ф. Б.) – Вы написали авангардистский роман о счастливой любви. Вы описали счастье, и это не скучно.

Ф. С. А счастья не надо стыдиться. Быть счастливым – это уже плыть против течения. Общество хочет, чтобы мы выбирали исключительно между романтической розовой водичкой и блевотиной, а ведь, по сути, это одно и то же, это две стороны одного и того же вращения электронов.

Нет, сомнения прочь: это на все сто Филипп Соллерс, потому что я ни хрена не понял.

Ф. С. Это и философия, и политическая позиция. Я пытаюсь показать, в чем разница между «трахаться» и «заниматься любовью». В наше время нет ничего опаснее того, что может произойти между мужчиной и женщиной. Если между ними случается любовь, то она заменяет собой общество. А обществу это, естественно, не по вкусу.

Ф. Б. Нет ли противоречия в сочетании «Мания страсти», вы ведь последователь Казановы?

Ф. С. Отнюдь! Заглавие – не оксюморон, оно – провокация. Как я уже сказал, система хочет, чтобы страсть являлась синонимом недоразумения, облома, горечи, досады. Ничто так не раздражает, как страсть, которая всегда в зените.

Ф. Б. Вам бы больше понравилось, если бы вы обедали с дамой?

Ф. С. Смотря с какой! И потом, мужчина – это та же женщина.

Я заливаюсь краской. Впервые в жизни Соллерс со мной флиртует. Интересно, можно ли заключить ПАКС[18] между двумя особями мужеского пола с традиционной сексуальной ориентацией? За соседним столиком люди как-то странно на нас смотрят. Пожалуй, лучше сменить тему.

Ф. Б. Критики сравнивают «Манию страсти» с «Женщинами». Я же считаю, что это, скорее, возврат к «Странному одиночеству», вашему первому роману, написанному в 1958-м. В нем есть что-то от флоберовского «Воспитания чувств»…

Ф. С. Не буду спорить. Эпиграфом к «Странному одиночеству» я взял фразу Жозефа Жубера:[19] «Самая прекрасная смелость – это быть счастливым».

Ф. Б. «Странное одиночество» – это своего рода «Здравствуй, грусть». А «Мания страсти» рассказывает историю любви двух представителей буржуазии. У вас с Франсуазой Саган много общего, верно?

Ф. С. Ну, если хотите, общее – это псевдоним и социальное происхождение. Но мне кажется, «Мания страсти» жестче, чем Саган. У меня все начинается с самоубийства. К тому же мои персонажи выламываются из среды богатых. Во всех моих романах любовь перемешивает классы. Разница между «Грустью» и «Одиночеством» в том, что у меня герой заводит отношения с домработницей-испанкой…

К Соллерсу подошел Жан-Клод Зильберстейн, адвокат и издатель, пожал ему руку и шепнул на ухо: «Я работаю над статуей». Соллерс обожает всякие фортели, секреты, заговоры, тайные общества. В «Мании страсти» герой, от чьего имени ведется повествование, – своего рода тайный агент, то же в последних двух романах («Студия» и «Тайна»). Я украдкой хихикаю, представляя себе Соллерса в роли Джеймса Бонда (он же Пирс Броснан): «Меня зовут Соллерс. Филипп Соллерс».

Ф. Б. А зачем у вас в последних романах так много цитат? Ваш закадычный враг Жан-Эдерн Аллье говорил, что это лучшее, что есть в ваших книгах.

Ф. С. Сей юноша питал ко мне великую привязанность. Я не смог ответить на его чувства.

Ф. Б. А что цитаты?

Ф. С. Это не цитаты, это коллажи. Цитата нужна для того, чтобы подкрепить недостаточно убедительное высказывание. Коллаж нужен, чтобы показать; в данном случае показать, что читатель умеет читать. Чтобы хорошо писать, надо хорошо читать, чтобы хорошо читать, надо уметь жить. Таким образом, если ты хочешь много писать, ты должен много читать и много жить.

Важная информация. Записываю в блокнот. И вам следует сделать то же.

Ф. Б. А как бы вы ответили тем, кто утверждает, что вы все время пишете одну и ту же книгу?

Ф. С. Что книга не всегда одна и та же, но надо смириться с тем, что автор один и тот же!

Ф. Б. Почему вы проводите столько времени в «Клозери де Лила»? Не для того ли, чтобы на ваш столик после вашей кончины привинтили медную табличку, как на стол Хемингуэя?

Ф. С. Да нет, просто живу рядом. И потом, это стратегически удобное место, между проспектом Обсерватории и метро «Пор-Руаяль». И до Паскаля рукой подать.

Ф. Б. Вы какого Паскаля имеете в виду? Киньяра?

Ф. С. Нет. Просто Паскаля.[20]

Ф. Б. А вы в курсе, что как-то раз сюда заявился Альфред Жарри и принялся палить из пистолета?

Ф. С. А! Да святится имя его!

Ф. Б. А у вас нет с собой гранатомета? А то мы бы разрядили немного атмосферу.

Ф. С. Знаете ли, я не агрессивен. Мне вполне хватает любовных преступлений.

Ф. Б. А не подпишете ли вы, как Бернар Франк, мою петицию в пользу открытия бара «Пон-Руаяль»?[21]

Ф. С. Обеими руками.

Ф. Б. А не поддержите ли вы, как покойный Альфонс Будар,[22] движение за открытие публичных домов?

Ф. С. Всеми тремя ногами. Бордели – это университеты республики.

Ф. Б. Но на вас набросятся сторожевые псы.

Ф. С. Не набросятся. Возмутительно, что в проституции эксплуатируются нищие слои населения, на панель выходят девицы, приехавшие с Востока. Лучше все-таки, чтобы все это происходило в изысканной обстановке.

Ф. Б. Вы знаете, что Жан-Мари Руар, наш возлюбленный директор, в 1993-м написал роман «Вкус к несчастью». Я вот подумал, нельзя ли «Манию страсти» озаглавить в том же ключе: «Вкус к счастью».

Ф. С. Но я уже написал «Войну вкусов». Второй том выйдет на будущий год в «Галлимаре».

Ф. Б. «На будущий год в „Галлимаре“» звучит лучше, чем «В прошлом году в Мариенбаде»![23]

Затем Филипп Соллерс принялся копировать Миттерана и Ширака, пытаясь убедить меня, что он Лоран Жерра, но я на это не повелся. Не слушая моих возражений, он заплатил по счету (631 франк) и убежал, ссылаясь на многочисленные встречи, связанные с выходом его нового романа. Стоя под мелким дождичком у дверей «Клозери де Лила», я чувствовал себя Люком Скайуокером после встречи с Оби-Ваном Кеноби:[24] я ощущал прилив сил. Я был омыт, счастлив, пьян, легок, умиротворен, взбудоражен, восхищен и горд. Главное, горд. Моя жизнь положительно стала интересней с тех пор, как я бросил якшаться со снобами, стал чаще встречаться с писателями и больше времени проводить с людьми, которые живут, чтобы читать, читают, чтобы писать, и пишут, чтобы жить.

9 марта 2000 г.